24 августа 2021 Украина отпраздновала 30-летие своей независимости. Одним из людей, стоявших у истоков нового украинского государства, был его первый президент — Леонид Макарович Кравчук. ИА REGNUM публикует серию очерков писателя Платона Беседина о том, что это был за человек и в каком контексте он приходил к власти.
Ранее на ИА REX:
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 1
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 2. Уроки польского
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 3. Секс-символ
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец незацисимой Украины. Очерк 4. Любовь приходит в платье скромном
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец незацисимой Украины. Очерк 5. На старт! Полетели!
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 6. Лестница в красное небо
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 7. Шелест, восхождение
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 8. Как смещали шелеста
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 9. Владимир Щербицкий: восхождение
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 10. Закат Щербицкого
Чернобыль. Конец УССР, конец Щербицкого
Чернобыльские события стали концом эры Щербицкого. Сам я родился в июле 1985 года, за девять месяцев до трагедии. И мама уже возила мою коляску по улицам Севастополя. Чтобы дышал воздухом, набирался сил. Но тогда в мае-апреле 1985, говорила она, я почувствовала, что нельзя быть на улице, вот нельзя и всё тут! Мама ощутила беду, и материнский инстинкт велел ей защитить сына. Меня не дали радиоактивной среде, постарались изолировать, насколько это было возможно. Так поступили и другие. Но многие, наоборот, радовались палящему солнцу и подставляли под него своих детей.
Вот и Владимир Васильевич Щербицкий вывел людей на демонстрацию 1 мая 1986 года. Через четыре дня после того, как рванул Чернобыльский реактор. Это, конечно, ему многие не простят. Никогда.
Одни говорят, что он выполнял приказ из Москвы, при этом стараясь противиться ему. Однако установка была железобетонной: выводить людей, чтобы никто ни о чём не догадался. Это, заметьте, приказали люди, которые так ратовали — публично, конечно же — за гласность. Понятно, что за Владимиром Васильевичем трепетно присматривали соглядатаи, обо всём докладывавшие в Москву. Другие, наоборот, считают, что Щербицкий сам принял решение о выводе людей на демонстрацию. Так или иначе, но люди по всей республике вышли на Первомай.
Сам Щербицкий стоял со своими детьми и внуками на Крещатике, а меж тем воздушные радиоактивные потоки двигались со стороны Днепра. Северный ветер, дувший до этого, изменился. По некоторым данным (неподтверждённым), норма радиации на Крещатике зашкаливала в 100 раз. При этом демонстрация, по сути, проходила в низине, окружённой холмами.
Вот как вспоминает об этом Мария Орлик, бывший зампредседателя Совмина УССР: «Что касается той первомайской демонстрации в 1986 году, то я точно знаю, что Владимир Васильевич всё делал для того, чтобы её отменить. И даже утром 1 мая он целый час, до крика, общался по телефону с Горбачёвым, уговаривал его разрешить не проводить в Киеве парад. Но Михаил Сергеевич был непреклонен. И мероприятие состоялось. Правда, мы ужали его всего до часа. Причем и сами пришли на демонстрацию с детьми и внуками.
Ситуация тогда с каждым днем накалялась. А Москва не разрешала нам действовать без указки из ЦК КПСС, пресекая наши инициативы. Тем не менее, понимая, насколько опасно людям оставаться в Киеве, 3 мая, после заседания нашей правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии, мы с секретарём Укрсовпрофа Светланой Евтушенко разослали по областям шифрограммы с требованием доложить о количестве мест в санаториях, на базах отдыха и в пионерлагерях и привести их в полную готовность.
А Москва такого указания не давала, там не хотели открывать правду о серьёзности ситуации. Но кто-то из наших областных руководителей решил «выслужиться» и доложил о нашей деятельности Горбачёву. И Михаил Сергеевич по телефону приказал Щербицкому «привести этого Орлика в чувство». Владимир Васильевич меня жёстко отчитал. Но уже через несколько дней, когда он от специалистов начал узнавать правду о Чернобыльской катастрофе, извинился передо мной. И мы оперативно вывезли из столицы больше 500 тысяч детей и будущих мам».
А вот ещё одно воспоминание очевидца. На этот раз председателя Киевского горисполкома Валентина Згурского. «В 10 часов должны были открывать парад, остаётся каких-то минут десять, самый ответственный момент, а Щербицкого всё нет! Члены политбюро и правительства нервничают, открывать парад должно первое лицо, кроме Щербицкого никто не имел права этого делать. И тут со стороны улицы Городецкого появился автомобиль Владимира Васильевича. Машина не ехала, а летела как пуля. Щербицкий выскочил из неё весь красный от возбуждения. Как он бранился! «Я ему говорю, что нельзя проводить парад на Крещатике, это не Красная площадь, это яр, здесь скапливается радиация! А он мне: «Я тебя сгною, попробуй только не провести! Да черт с ним, пойдемте открывать парад!» Говорил Щербицкий, ясное дело, о Горбачёве».
Впрочем, воспоминания могут быть разными: как апологетическими, так и, наоборот, обвинительными. Возможно, не будь взрыва чернобыльского реактора — и Щербицкий остался бы в истории совершенно иной персоналией. А так — он навечно оказался спаян с трагедией и выводом людей под радиационную атаку. И если в 1963 году, после конфликта с Хрущёвым, после инфаркта Щербицкий смог оправиться, не убиенный, став сильнее, то тут — и в силу возраста, и в силу реалий — возродиться уже не смог. Увозили за границу и его любимую внучку.
«Это был страшный момент, переломный… Владимира Васильевича Чернобыль просто сломал, — рассказывает его жена Рада Гаврииловна, — он стал для него Голгофой». Она же уверяет, что Щербицкий, словно предвидя беду, отчаянно сопротивлялся против строительства под Киевом ЧАЭС.
Владимир Васильевич, что называется, на глазах сдал, точно умирал вместе с великой страной, которой так был предан. Появилась хромота, начали окончательно сдавать лёгкие, сосуды, сердце. В конце сентября 1989 года он написал заявление об отставке. По собственному желанию или под давлением партии — не суть важно. В любом случае это было закономерно. Щербицкий не мог примириться с тем, куда ведёт перестройка — «эта цепь предательств», как охарактеризовал её Николай Рыжков. Он не мог, не хотел в этом участвовать, приговаривая то, что строил.
Приписывали ему — ну как без этого? — и наличие счетов в швейцарских банках, и даже вывоз в Австрию (там во втором браке жила его дочь Ольга) эшелонов с антикварной мебелью. Звучали и вполне конспирологические версии. Например, о том, как по приказу Щербицкого специалисты потопили в августе 1986 года теплоход «Адмирал Нахимов», на котором начальник одесского отделения КГБ вёз компромат на Владимира Васильевича.
Официальная же версия гласит: Владимир Васильевич Щербицкий умер от воспаления легких 16 февраля 1990 года. Ещё, в общем-то, не очень пожилой человек — через день ему должно было исполниться 72 года, — но с его здоровьем подобная смерть вполне возможна. Он держался молодцом, но так бывает: когда после роковых, непереносимых обстоятельств пружина сразу же разжимается — и летит всё сразу, здоровый человек превращается в больного старика. Учитывая, что пришлось пережить Щербицкому, это вполне возможно. Так считает и Леонид Кравчук, и многие другие соратники Владимира Васильевича.
Его жену, Раду Гавриловну, тут же попросили съехать со служебной квартиры, а о новой она даже и не заикалась. Финансово поддерживали её те, кто с Щербицким работал, дружил: Борис Евгеньевич Патон, Юрий Никифорович Ельченко, Михаил Павлович Тяжкороб, Борис Михайлович Воскресенский. К слову, ни Леонид Кравчук (заведующий отделом идеологии), ни Леонид Кучма (директор крупнейшего в СССР оборонного завода «Южмаш»), карьера которых не состоялась бы без Владимира Щербицкого, после смерти первого секретаря ничего для его семьи не сделали, хуже — не вспоминали даже.
Виталий Врублёвский считает, что Щербицкий просто «остановил маятник своей жизни. Он не хотел жить. Он решил для себя, он себе судьбу свою обозначил». Но такой человек — человек такой силы воли, — по словам Врублёвского, не мог покончить с собой. То, что жить он не хотел, подтверждает и Рада Щербицкая.
Есть и другая версия. И не озвучивается она как раз-таки по настоятельным просьбам близких Владимира Васильевича, старающихся сохранить его репутацию. 17 февраля Щербицкий должен был давать свидетельские показания о событиях, связанных с аварией на Чернобыльской АЭС. По сути, он должен был выступать не только против себя, но и против системы, которой служил. Для больного старика это означало окончательную фиксацию краха идеалов, коим была отдана вся жизнь. На суде Щербицкий расписался бы в том, что большая часть этих лет, действий, усилий были зря. Это не просто разочарование, нет, но абсолютное расщепление в чёрной дыре безысходности, отчаяния, когда ты из властелина превращаешься в раба собственных страхов и ошибок. И, согласно этой версии, Владимир Васильевич не умер от воспаления лёгких, а покончил с собой.
Опубликовали и так называемое завещание Щербицкого.
«На всякий случай.
Дорогая Радуся!
1. Это все наши многолетние сбережения — 55−60 тысяч рублей, которыми ты должна разумно распорядиться (мама, ты, дети).
2. Ордена, медали, грамоты, военный ремень, полевую сумку и военную фуражку — прошу сохранить как семейные реликвии. Пистолеты именные, которые надо сделать небоеспособными, — тоже. Ружья — подарить друзьям. Карабины — сдать в МВД. В остальном разберись, пожалуйста, сама. Друзья помогут.
Целую тебя, моя дорогая, крепко, крепко.
В. Щербицкий».
Нежное «Радуся» в начале и официозное «В. Щербицкий» в конце. Любопытно.
Елена Щербицкая, жена сына Валерия и невестка Владимира Васильевича, вспоминает вот что: «Мы с Валерой пришли на обед к его родителям. Рада Гавриловна взволнованно сказала: «Папа себя плохо чувствует». Владимир Васильевич, как всегда, был в своём кабинете. Когда я зашла к нему, то увидела в глазах свёкра слезы. Но он быстро повернул голову, чтобы я их не заметила. Сказал только, что у него высокая температура и сильный кашель, и отправил меня обедать: «Иди, тебе теперь за двоих кушать надо!» Я поняла, что Владимир Васильевич больше общаться не расположен, и вышла…»
Дальше бывшему первому секретарю стало плохо. Жена настояла на том, чтобы вызвать скорую помощь. Но та — стечение обстоятельств? намеренность? — плутала между домами, не могла отыскать нужный подъезд. Была ужасная вьюга, не видно, как написал бы классик, ни зги. Так что, возможно, опоздание скорой на два часа не было намеренным.
Повезли Владимира Васильевича в больницу 4-го управления минздрава в Феофании (красивейшее место Киева, где разбит уникальный ландшафтный парк) с диагнозом «запущенное двухстороннее воспаление лёгких». Сначала его положили в обычную палату, а после, когда начали обследовать, перевели в реанимацию. Пневмония, терзавшая его, началась ещё пять месяцев назад. Странное медлительное отношение к ещё недавно первому человеку в Украинской ССР. И всё же, когда сердце остановилось два раза, его удалось запустить вновь. А вот в третий раз (по одной из версий, всё-таки во второй) — не удалось. Владимир Васильевич скончался в половине девятого вечера. Говорят, что врач сказал его жене, будто никогда не видел такого страшного разрыва сердца.
Собираясь в больницу, он взял набор белья, мыло, одеколон, пачки сигарет и… пистолет. Так, например, утверждают бывший первый секретарь Днепропетровского горкома КПСС Владимир Ошко и генерал-майор СБУ Александр Нездоля.
«Когда мы встретились с братом Щербицкого, Борисом, он сказал мне: «Трудно свыкнуться с тем, что Володи нет. Я же пришёл к нему накануне дня рождения, хотел подбодрить. И вдруг узнаю, что он погиб». Его на следующий день должны были слушать в Верховной раде о Чернобыле. Брату он заявил: «Ни за что туда не пойду», — но не объяснял, как это собирается сделать», — утверждает Ошко.
Вторит ему и Нездоля: «Перед соратниками Щербицкого, на протяжении 20 с лишним лет оберегавшими его тайну, хочется снять шляпу. Но все-таки теперь, когда время залечило раны, люди должны узнать правду. Николай Михайлович Голушко, который был в то время председателем КГБ Украины и заодно соседом Щербицкого, сказал мне: «Владимир Васильевич оставил две предсмертные записки: одну — Раде, вторую — лично мне. Когда приехали представители прокуратуры, я её свернул и положил в карман. Не могу тебе сказать, что там было написано, но это была личная просьба ко мне. Я ее выполнил и перед Владимиром Васильевичем чист».
Между тем каких-либо фактических доказательств убийства или самоубийства Щербицкого нет. Да и вокруг смерти любого значимого политического деятеля, как правило, начинаются кривотолки и «шокирующие подробности». Широкая публика любит ковыряться в грязном белье, особенно если его носили знаменитые люди.
Однако, если смотреть чуть шире, то в определённой мере справедливы все версии о смерти Щербицкого. Его действительно убили. Бесконечной травлей, обвинениями, инсинуациями, которые нарастали с каждым годом, сваливаясь в откровенную провокационную мерзость. Верно и то, что он убил себя сам. Потому что больше не хотел жить в изменившейся реальности, созерцая абсолютный крах империи, верным солдатом которой был. Болезнь полностью ослабила, выключила, обесточила его. Не осталось ни физических, ни моральных сил. Словно путь, который он прошёл, привёл к руинам надежд, мечтаний. И Щербицкий стоял на краю обрыва, готовый броситься вниз. Лишь бы забыться. По сути, с его смертью кончилась и советская Украина. И началась другая.
Щербицкого похоронили на Байковом кладбище в Киеве. Когда траурная процессия шла улицами Киева, в небо выпустили несколько сотен голубей, которых так обожал Владимир Васильевич.
Комментарии читателей (0):