24 августа 2021 Украина отпраздновала 30-летие своей независимости. Одним из людей, стоявших у истоков нового украинского государства, был его первый президент — Леонид Макарович Кравчук. ИА REGNUM публикует серию очерков писателя Платона Беседина о том, что это был за человек и в каком контексте он приходил к власти.
Ранее на ИА REX:
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 1
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 2. Уроки польского
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 3. Секс-символ
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец незацисимой Украины. Очерк 4. Любовь приходит в платье скромном
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец незацисимой Украины. Очерк 5. На старт! Полетели!
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 6. Лестница в красное небо
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 7. Шелест, восхождение
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 8. Как смещали шелеста
Хитрый лис Леонид Кравчук: отец независимой Украины. Очерк 9. Владимир Щербицкий: восхождение
Щербицкий, Брежнев, Черненко: интриги
Путёвку в по-настоящему большое политическое будущее, ещё при Сталине, Владимиру Васильевичу дал всё тот же Хрущёв. Никита Сергеевич приехал на металлургический завод в Днепродзержинске, в городе тогда вовсю шёл поиск первого секретаря. Среди остальных рабочих Хрущёв увидел импозантного высокого Щербицкого и тут же рубанул: «Вот готовый ваш первый секретарь!».
Возвращение с обкомовской должности на большие высоты (председатель Совета министров УССР) у Владимира Васильевича состоялось благодаря земляку — Леониду Брежневу. Щербицкий, как и Шелест, поддержал заговор против Хрущёва. Никиту Сергеевича убрали — пришёл Леонид Ильич. Щербицкий — так он и будет восприниматься в истории — станет его человеком, проводником идей Москвы. Более того, некоторые его соратники настойчиво, уверенно станут говорить, что Брежнев готовил его в свои преемники. Не вышло.
Из книги собственно Леонида Кравчука «Имеем то, что имеем»: «В свое время Щербицкий готовился продолжить карьеру в Москве — ходили упорные слухи, что Брежнев (который обращался к Щербицкому: «Володя» и с которым Владимир Васильевич, на зависть подавляющему большинству членов Политбюро, был в дружеских отношениях) намеревается сделать его председателем Совета Министров СССР, однако что-то помешало. Кое-кто утверждал: причиной стало нежелание генсека ругаться с тогдашним премьером Косыгиным, которого Брежнев якобы побаивался, но я уверен, что Щербицкий отказался сам».
Опять же Леонид Кравчук очень точно скажет про данный период в истории УССР: «Исполнять — это как раз для нас. Потому что мы — исполнители, мы в Советской Украине исполняли политику Москвы». Если Шелест действительно пытался говорить о самостоятельности, достигать её, то Щербицкий, по сути, стал брежневским наместником в Киеве.
Однако сразу после смерти Брежнева, в 1982—1983 гг., влияние днепропетровской группировки стало падать. Владимир Ошко, бывший первый секретарь Днепропетровского горкома партии, вспоминает: «При жизни Брежнева Щербицкого считали его преемником, позиции его были крепки. Ведь землячество играло большую роль, да и сейчас играет. А потом к власти пришел Андропов, и начались чистки. Тогда, помните, были разговоры про периоды допетровский, петровский и днепропетровский? Так вот, днепропетровский со смертью Брежнева закончился. И это сказалось на Щербицком. Его на дистанции держали, взяли, как в капсулу… Мне кажется, в 1981—1983 годах из-под Щербицкого уже сознательно выбивали опоры. То есть убирали особо близких ему людей: секретарей обкомов партии и, наверное, горкомов». В этот же период уволили с работы и первого секретаря днепропетровского горкома Владимира Ошко, секретаря крымского обкома Мироненко и других.
Его эра началась с «охоты» на произведения об историческом прошлом Украины. Стартовала она с двух важнейших документов: директивы ЦК КПСС «О литературно-художественной критике» и вышедшей в «Литературной газете» статьи Александра Яковлева «Против антиисторизма». Последний — позже он станет «архитектором перестройки» и фактически одним из главных палачей Советского Союза, а серьёзные историки станут всерьёз говорить о нём как о завербованном ещё в молодости американском «агенте влияния» — предупреждал об «опасности мелкобуржуазного национализма». Бандеровщину в 1972—1973 годах начали искать, кажется, во всём, даже в детских произведениях. Главным «охотником» стал Валентин Маланчук, назначенный отвечать за идеологию, которого до этого Пётр Шелест хотел в принципе исключить из партии. Но не успел.
Арестовали литераторов Василия Стуса, Ивана Светличного, Евгения Сверстюка. Иван Дзюба публично оправдывался. Отправили в тюрьму и Сергея Параджанова. Система, чуть ослабившая давление в 60-х, вновь заработала на полную мощность. И если насчёт Шелеста ещё были какие-то сомнения: хотел он или не хотел независимой Украины, — то насчёт Щербицкого всё было очевидно: он видел УССР частью огромной красной империи.
Леонид Кравчук, тогда уже ставший авторитетным или, как начали говорить, весомым чиновником, снова и снова со свойственным для него умением оправдываться настаивал после: «Мог бы я на той должности, что занимал, изменить что-то? Отвечаю: нет. И Щербицкий не мог. Система и жернова были отработаны настолько, что партийная власть, КГБ, даже лидер партии, если бы он только бы попробовал что-то изменить, был бы сразу уничтожен». Что, впрочем, не помешало Леониду Макаровичу, продолжив дело «реформаторов"-предшественников, окончательно прикончить эту самую непобедимую систему.
Любопытно и ещё одно оправдательное заявление Кравчука: «На той должности, что я занимал, сделал ли я такое, чтобы навредить кому-то персонально? Я отвечаю: нет. Потому что я не имел отношения ни к пыткам, ни к репрессиям, ни к голоду, ни к чему. И потому у меня нет стыда за то, что было». Нет стыда у Леонида Макаровича и за предательство тех, кому он присягал, и за развал — уже при Украине — наибольших в Европе флотов (торгового и военного). Он просто выполнял свою работу, верно? Приходил в кабинет, перекладывал бумажки, подписывал их и получал зарплату; замечательный, ни в чём не повинный человек.
Возможно, и не было никакого преступления. Да, некоторые могут интерпретировать и так — те, кому система Союза близка, дорога. И это их право. Вот только Леонид Макарович снова и снова доказывал, что коммунисты — это злодеи, преступники. Красно-чёрные бесы, а он, стало быть, весь в белом.
Но всё это, конечно, разговоры даже не в пользу бедных, но в пользу простофиль и глупцов. В тоталитарной системе каждый несёт ответственность за её существование, она, собственно, существует, потому что её члены хотят, чтобы она существовала. Тут вспоминается довлатовское: «Мы без конца ругаем товарища Сталина, но кто написал четыре миллиона доносов?».
Достоевский в «Бесах» замечательно показал, что значит быть повязанными общей виной, общей кровью. Этого добивается любая тоталитарная система. В основе её — прежде всего, не давление, навязывание со стороны правящего меньшинства, но желание всего общества участвовать в диктате однозначности, где каждый добровольно переформатирует себя в раба системы, в шестерёнку живой конструкции. Но стоит ему выпасть, отказаться участвовать — и равновесие нарушено. Однако ловушка устроена так, что сказать «нет» системе практически невозможно. Слишком много социальных связей, социальных силков, держащих каждого. Сначала — благой идеей, а после — грехом. Тут Кравчук, действительно, прав.
Вот только есть и ещё один аспект. Карл Ясперс в своей знаменитой статье «Вопрос о виновности», написанной во время Нюрнбергского процесса, а позже в курсе лекций «О духовной ситуации в Германии» заявил, что немцам необходимо осознать ответственность за преступления нацизма. Не отдельным людям, не власти, а всему немецкому народу. Ясперса третировали, унижали, гнали, но он не только задался вопросом, но и дал жизненно необходимые, системообразующие для дальнейшего будущего Германии ответы. Задавался ли чем-то похожим Кравчук? Или всё чаще говорил, что не мог, не знал, не ведал и вообще проходил мимо.
Если во фразе Довлатова во всём без конца винили товарища Сталина, то на Украине так решили поступить с товарищем Щербицким. Многие просто отказали ему в каких-либо успехах. Заявили, что на Украине при Щербицком не было никаких позитивных сдвигов, достижений. Это, конечно, ложь и несправедливость.
В пять раз увеличились объёмы промышленного производства (что, правда, согласно вечному закону о двусторонности медалей, изуродовало всю Украину и особенно Приднепровье с его историческими и природными памятниками; трубы появлялись везде), энергетика выросла в шесть раз, а машиностроение и металлообработка — в двенадцать. Настоящий технологический прорыв!
Урожаи зерна достигли рекордных показателей — 51 миллион тонн в год (тонна на человека). Новый виток получили наука, архитектура, образование. По свидетельству академика Патона, это был самый плодотворный период в истории науки УССР. Украинские специалисты обучали весь мир сварке металлоконструкций для возведения мостов. Экономика в рамках Советского Союза близилась к образцовой. Экономический потенциал республики вырос в четыре раза, а численность населения увеличилась на 9 миллионов человек. Многие люди, жившие тогда на Украине, вспоминают годы при Щербицком как наиболее «человечные», успешные, сытые.
Кроме того, Щербицкого уважали, признавали в мире как личность. С большим почтением о нём отзывался Рональд Рейган, а король Швеции заявил ему: «Вы один из мудрейших политиков, о котором говорит Европа». И передал проект по строительству здания. За шведские деньги его возвели на Крещатике.
Родной же Днепропетровск при Владимир Васильевиче с его подачи вошёл в перечень VIP-городов Советского Союза. Капитальное строительство, прокладка метро, разбивка парков и многое-многое другое.
Но оценят это, если оценят в принципе, куда позже. Реабилитация, а это отчасти была именно она, состоится только в 2003 году, когда в Днепропетровске пройдут торжественные мероприятия по случаю 85-летия Щербицкого, откроют мемориальную доску и назовут в его честь одну из улиц города. Однако та власть, что пришла после евромайдана, всё это наследие уничтожила.
Для Владимира Щербицкого, хоть он и стоял во главе Украинской ССР целых 17 лет, многое, конечно, изменилось после ухода Брежнева. Отношения с генсеками (за исключением разве что Андропова) не ладились. С Константином Устиновичем вообще вышла совершенно дичайшая, трагическая история. Виноват в ней, правда, как сообщали некоторые, не Владимир Щербицкий, а министр внутренних дел СССР Виталий Федорчук, тот самый, кого делегировали тогда ещё в КГБ «копать» под Шелеста (на новую должность его перевёл Андропов).
Эту историю описал помощник Черненко Виктор Прибытков. Летом 1983 года Константин Устинович поехал в Крым на отдых. В соседнем санатории жил Федорчук, развлекавшийся тем, что ловил и коптил ставриду, снабжая ею жильцов. Угостил он ею и Константина Устиновича. «Федорчук и Черненко давно знали друг друга. Ставрида была на удивление хороша, — пишет Прибытков. — Свежая, жирная, чуть солоноватая. Под отварную картошечку просто объедение. Угощалась черноморским деликатесом вся семья. А ночью с Константином Устиновичем стало плохо. Боли в животе. Рвота. Сильное отравление. В крайне тяжелом состоянии его срочно отправляют в Москву. Все члены семьи живы и здоровы. А Константин Устинович — в кремлевской реанимации».
»Рыба оказалась недоброкачественной, — это уже в своей книге «Здоровье и власть» рассказывает академик Чазов. — У Черненко развилась тяжелейшая токсикоинфекция с осложнениями в виде сердечной и легочной недостаточности. Состояние было настолько угрожающим, что специалисты боялись за исход…«
Виктор Прибытков настаивает на сознательной попытке отравления: «Сразу после того, как Горбачев добился вожделенного поста, Федорчука отстранили от дел и отправили в политическое небытие. Словно основного свидетеля спрятать старались…»
В этой жуткой истории есть один важный момент — как именно Черненко передали рыбу. Прибытков утверждает, что её доставил лично Федорчук. Чазов настаивает, что тот через «гонцов» прислал её в подарок. Так же считает и бывший начальник личной охраны Горбачёва генерал-майор Медведев. И тут либо, если всё же передавали «гонцы», охрана расслабилась, проверять не стала, хотя должна была, либо Федорчук всё же принёс убийственную рыбу лично.
Так или иначе Константин Черненко остался, что называется, не у дел. Его сменил Михаил Сергеевич Горбачёв, «человек с меткой дьявола», как говорили про него многие богомольные старушки.
Вот с ним у Щербицкого не сложилось совершенно, хотя Владимир Васильевич как матёрый аппаратчик, чувствующий, что делать надо, а что нет, приход к власти Горбачёва, конечно же, поддержал. Кроме того, не получилось у него коммуницировать и с Раисой Максимовной, что, возможно, ещё хуже, учитывая то влияние, которое оказывала эта женщина на мужа-генсека. Открытое возмущение у Щербицкого вызвало появление и активное участие Горбачёвой в заседании политбюро ЦК. Он по праву считал, что каждый должен заниматься своим делом. Не мог Щербицкий и привыкнуть к капризам Раисы Максимовны.
Киевский журналист Дмитрий Гордон сообщает такой случай, якобы рассказанный ему одним из советских партийных руководителей: «Когда Горбачев посетил Киев, и в кабинете Щербицкого шло его совещание с членами украинского Политбюро, вошла вдруг Раиса Максимовна и сказала: «Михаил Сергеевич, хватит уже заседать — давайте обедать»…»
Притчевой же стала история, рассказанная о начале «перестройки» Леонидом Кравчуком. «На апрельском пленуме, где Горбачёва избрали Генеральным секретарём ЦК КПСС, Щербицкого не было. Он находился в США, делегацию какую-то возглавлял, а как только приехал, нужно было сразу пленум ЦК Компартии Украины проводить. И мы уже проект доклада для Щербицкого составили. Начинался он абсолютно прогнозируемо, с перестройки — это же ключевое слово, направление всей работы определявшее. И вот Щербицкий читает: «Перестройка…», смотрит на меня и спрашивает: «Слушай, а какой дурак это слово придумал?» Я: «Горбачев». Немая сцена… Потом, когда всё закончилось, он выяснять начал: «Леонид Макарович, а зачем это — у нас что, всё так плохо, что перестраивать надо? Я как инженер тебе говорю: достроить значительно легче, и что мы будем менять? Улучшать можно, но не перестраивать». Вот какая философия была, и сказать, что на местах к перестройке все с пониманием отнеслись, нельзя».
Однако она стартовала — окончательно и бесповоротно.
Комментарии читателей (0):