«Кризис демократии» и современность - 4: по страницам глобалистских шедевров

Публикацию основных тезисов доклада Трехсторонней комиссии «Кризис демократии» (http://trilateral.org/download/doc/crisis_of_democracy.pdf) продолжаю третьей главой. Она посвящена положению дел и путям трансформации существующего порядка в США – цитадели Запада и оплоте холодной войны, которая в те годы, несмотря на заверения в «разрядке» международной напряженности, всего лишь «взяла тайм-аут» перед решающим нажимом на СССР, который привел нашу страну к краху. При этом если Советский Союз, фактически выигравший холодную войну к началу 1970-х годов, не играл на уничтожение своего главного геополитического противника (ибо, как показывал Михаил Хазин, мы сознательно отказались от этого в 1973 г.), то правящие круги Запада избрали совершенно иную стратегию. Какую именно – уже показывалось в первой части (https://iarex.ru/articles/52589.html), в предисловии автора этих строк к тексту доклада. Развернув конвергентные процессы («слияния»» капитализма с социализмом) и создав к 1969 году Римский клуб, а в 1972 году – совместный, с участием США и СССР, стран НАТО и Варшавского договора, венский институт системных исследований, глобальная олигархия, по-видимому, тогда и приняла решение о будущем демонтаже нашей страны. Слишком велик был шок от нефтяного кризиса и связанное с ним ощущение «края пропасти»; слишком сильным оказалось влияние в Америке и Британии произраильского лобби, у которого с «войной Судного дня» стала просто уходить почва из-под ног. И, наконец, слишком реальной, ввиду политики Ричарда Никсона, стал переход США из-под олигархического «колпака» под контроль националистов, которым глобалистские императивы оказались «по барабану». И которые публично продемонстрировали этот «барабан» соглашениями с СССР, включая денонсированный потом Дж. Бушем-младшим договор по ПРО.

Вероятность развала Запада в тот момент существенно повышалась перестройкой мировой финансовой системы, что было связано с фактической ликвидацией Бреттон-Вудских соглашений, основанных на золото-долларовом стандарте. Бесконтрольное развитие связанных с этим тенденций в условиях пребывания в Белом доме Никсона могло поставить вопрос о судьбе Федеральной резервной системы (ФРС), что для глобальной олигархии являлось одновременным «шахом и матом в один ход». Поэтому на Западе забыли о компромиссе и, пользуясь нерешительностью Москвы в реализации достигнутого перевеса, стали «играть на выигрыш».

Это, как говорится, исторический контекст, в котором оказались США в период формирования Трехсторонней комиссии и подготовки рассматриваемого доклада. Прежде чем перейти к его продолжению, напомню, что в предыдущей публикации (https://iarex.ru/articles/52631.html) мы получили представление о таких «задумках» глобальной олигархии по трансформации существовавшего на тот момент миропорядка, как:

- «транзит» ценностей с пересмотром исторической и социокультурной традиции в пользу нетрадиционной инновации с «революцией удовольствий» и «конфликтом поколений элит», а также показательное признание, что обычного эволюционного сценария для этого недостаточно. И в ход потому пускаются самые циничные и изощренные способы управления общественным мнением, в том числе его откровенного зомбирования. Традиция, например, открыто провозглашается препятствием для экспериментов над людьми и обществом;

- демонстративный и вызывающий в своем постмодернизме выход в процессе этого транзита «за рамки» общественно приемлемых норм и правил. Если рассуждать в терминах проектной теории, то нормы агрессивно попирались для того, чтобы подорвать и подменить христианскую проектную идею Запада, которая через эти нормы проявляет себя в быту. Несмотря на многовековое укоренение, проектная идея, причем каждая, - вещь достаточно хрупкая; стоит внедрить в нее любую злокачественно измененную норму, как она может рассыпаться. Именно это и произошло в процессе пропагандировавшегося Гербертом Маркузе «Великого Отказа» (от христианства); широкие массы, особенно старшего поколения, так и не поняли, почему и каким образом мировоззрение их детей и внуков стало секулярным, оказавшись перевернутым с ног на голову;

- бесцеремонная подмена понимания СВОБОДЫ: позитивную «свободу ДЛЯ» обманным путем отняли у христианства и приписали «новым», расчеловечивающим тенденциям. Отведя вере предков роль деструктивной «свободы ОТ», ей, как и основанной на христианской традиции системе образования, объявили настоящую войну на уничтожение. И подвергнув христианство унизительной «модернизации», пропустили его через Голгофу Второго Ватиканского собора, на котором фактически подчинили его иудаизму;

- искусственное ограничение развития «пределами роста» с целью его направления в технологическое русло. При этом важно:

а) что в докладе всячески затушевывается информационный «тренд» глобального развития (упоминается лишь о «взрыве коммуникаций»), который вскоре заполонит «инновационное» пространство (информационные технологии - наиболее эффективный путь установления монополии в «запросе на перемены», формирующем массовые предпочтения молодежи);

б) что в нем не говорится об экологической проблематике, хотя в том же 1972 году в Стокгольме уже состоялась первая Конференция по окружающей среде и развитию (прошла без участия СССР). Именно она предшествовала последующим форумам: Рио-1992, Йоханнесбург-2002, Рио-2012; «пропущенный» 1982 год – следствие сохранения на тот момент СССР. И форсировать перемены без риска засветки и обнуления всего далеко идущего плана Запад тогда не мог;

- «дорогого» стоящее признание, что демократическим путем такая ценностная трансформация, ввиду ее искусственности и неприемлемости для общественности, навязана быть не может, даже если ей предшествует массированная идеологическая обработка с «промыванием мозгов». И потому в повестку дня поставили возврат к ФАШИЗМУ, сопроводив его стыдливыми оговорками, что фашизм будет «не такой», а «другой» («глобалистский», космополитический фашизм гиммлеровских Waffen SS вместо расового нацизма гитлеровско-розенберговского типа). Вскоре, связав эти умозаключения с появившейся в конце 1980-х годов концепцией «устойчивого развития», идеи и институты Совета Европы расконсервировали, превратив Старый Свет в «пилотный регион» глобализации (глокализации + фрагмеграции). Тезис о Европе как «слабом звене» «трехстороннего» процесса указывает на это со всей определенностью;

- объявление препятствием для установления такого ФАШИЗМА отсутствие «право-реакционного движения» (подобного нацистской партии). Если с этой точки зрения сегодня посмотреть на то, что происходит с Европой – я имею в виду рост влияния правых и крайне правых сил, - трудно не увидеть в этом соответствующий проект «исправления» этого существенного «недостатка»;

- и, наконец, без обиняков объявляется о «движущих силах» предстоящих перемен – оккультном антихристианском альянсе крупной олигархической, организованной в кланы, буржуазии с родовой европейской аристократией.

Отдельного внимания в этих глобально-олигархических «откровениях» заслуживает тезис о коммунистах, как партии порядка. И что этот порядок, в отличие от фашистского ordnung, ориентирован на РАЗВИТИЕ, а не на его остановку и завершение истории. Признавая и констатируя тем самым фундаментальную противоположность фашизма и коммунизма, авторы доклада Трехсторонней комиссии не оставляют камня на камне от заказных и/или «добросовестных» псевдотеоретических измышлений таких западных идеологов, как Карл Поппер, Фридрих Август фон Хайек и Ханна Арендт с их конъюнктурно-надуманной «концепцией тоталитаризма». И открывается и без того хорошо известное: что «тоталитаризм» - не что иное, как лукавый способ приравнять коммунизм к его смертельному врагу – фашизму. И поскольку фашизм, как видим, это инструмент западной политики, то по мнению авторов доклада следует как минимум уравнять ответственность между Западом и Востоком за все трагедии XX столетия. А как максимум, полностью переложить их на СССР и восточный блок.

Глава, касающаяся США, в докладе «Кризис демократии» написана крупным идеологом, автором концепции «столкновения цивилизаций» Сэмюелем Хантингтоном, который в особых представлениях не нуждается. В связи с этим следует отметить, пожалуй, лишь два момента:

- что принадлежность к научному сообществу не является в США и на Западе препятствием для участия в конъюнктурно-политических разработках, и потому порой бывает трудно определить их мотивацию: продиктована ли она научным озарением какого-нибудь мэтра или продиктованными ему определенными национальными и/или корпоративными интересами;

- что «борьба цивилизаций» Хантингтона отнюдь не противоречит «концу истории» Фрэнсиса Фукуямы, а органично дополняет ее в том смысле, что сведение мирового политического процесса к сугубо цивилизационному фактору, противопоставляющее Запад остальным цивилизациям (формула самого Хантингтона «The West against the Rest»), как раз и предполагает конечное порабощение Западом остального мира. То есть – конец истории.

И последнее в этом коротком вступлении. Объем главы о США в докладе Трехсторонней комиссии превышает европейскую вторую главу, и потому она будет рассмотрена в трех частях – этой 4-й, а также 5-й и 6-й. (Комментарии, как обычно, курсивом; комментируется то, что выделено в тексте доклада полужирным шрифтом).

Итак,

КРИЗИС ДЕМОКРАТИИ

Доклад Трехсторонней комиссии

по государственной способности демократий

(1975 г.)

Авторы: М. Круазье, С.П. Хантингтон, Дз. Ватануки

Трехсторонняя комиссия была создана в 1973 г. частными гражданами Западной Европы, Японии и Северной Америки для поощрения более тесного сотрудничества между этими тремя регионами по общим проблемам. Она ищет пути улучшения понимания этих проблем, поддержки предложений по совместному управлению ими, формирования обычаев и практики совместной работы в этих регионах.

* * *

Глава III. США (С.П. Хантингтон)

I. Жизнеспособность и государственная способность американской демократии

1960-е гг. зафиксировали драматический поворот в демократическом духе. Доминирующие тренды усугубили вызовы авторитетам устоявшихся политических, социальных и экономических институтов:

- увеличивающимся общественным влиянием на контроль над этими институтами,

- реакцией против концентрации власти в исполнительной ветви, усилением Конгресса, федерального и региональных правительств.

На этой основе частью интеллектуалов и других элитариев были выдвинуты идеи равенства возможностей, полов. Появился «публичный интерес», лоббирующие группы и т.д.; возникли сомнения в необходимости поддержания благоденствия + частные недемократические тенденции (59-60);

Распространился дух протеста, равенства и эгалитаризма (60);

КОММЕНТАРИЙ:

Зафиксируем, что поворот к фашизму, связанный с обрушением авторитетов и отмеченный в европейской главе доклада, Хантингтон связывает с «демократическими трендами». Спрашивается, насколько стихийными и/или насколько управляемыми они являются? Соответствует ли действительности тезис об усилении общественного контроля над властными институтами? (На мой взгляд, нет). Как такое сомнительное «усиление» соотносится с «концентрацией власти в исполнительной ветви» (или это «плевок» вслед ушедшему в 1974 г. Никсону, и неизбранный олигарх Нельсон Рокфеллер в вице-президентском кресле при неизбранном президенте Джеральде Форде – это «децентрализация» исполнительной власти?).

Идея «равенства полов», под которой зашифровано разрушение традиционного института брака и семьи, подготовившая нынешний «ЛГБТ-бунт», - это правда – действительно была выдвинута элитариями, но специфическими, на публике не светящимися, а работающими в тиши «мозговых центров».

А вот насчет «частных недемократических тенденций», то касательно США автор главы сознательно наводит тень на плетень; к тому времени Америка уже переболела маккартизмом, о котором в докладе не сказано ни слова. Но именно он и явился наглядным примером подобных тенденций.

Демократическая волна проявляла себя в разнообразии обсуждаемых путей и вопросов, особенно двух демократических норм - представительства и равенства. Уровень голосования, поднимавшийся в 1940-1950-е гг., резко упал к 1970-м гг. То же самое касается публичных политических акций в рамках предвыборной борьбы. Также упали пожертвования в избирательные фонды мелких жертвователей. (По всем позициям приводятся цифры) (60-61);

В 1960-е гг. – взрыв различных форм гражданского участия – маршей, демонстраций и т.д., которыми заявляли о себе различные социальные группы. Результатом их активности стало доказательство способности Америки ассимилировать эти группы в политическую систему, а их лидеров – в структуру лидерства. Идет процесс осмысления социальными группами своих целей (61-62);

КОММЕНТАРИЙ:

Авторы доклада пытаются развести утрату электорального интереса с активизацией гражданского протеста, представив их самостоятельными, не зависящими друг от друга, «естественными» трендами. На самом деле падение интереса к выборам в немалой степени было связано с признаниями уходящего президента Дуайта Эйзенхауэра (1953-1961 гг.) и нового президента Джона Кеннеди (1961-1963 гг.) относительно роли теневых лоббистских структур американской политики. И если Эйзенхауэр свел закулисное влияние к вмешательству ВПК, то Кеннеди пошел дальше, обвинив политическую систему в том, что она управляется «секретностью» тех, кто не отчитывается перед общественным мнением на выборах. По сути он признал марионеточный статус избранных политиков и при этом хорошо знал, о чем говорил. Отец президента Джордж Кеннеди входил в этот круг «избранных» и в частных беседах характеризовал политическую систему США как «50 человек, управляющих Америкой».

Поэтому «взрыв гражданского участия» был тщательно подготовлен и по времени предварил французскую «студенческую революцию» 1968 года, превратившись в «генеральную репетицию» европейской дестабилизации. При этом, чтобы не подвергать угрозе основы капитализма, архитекторы этого взрыва сделали ставку на движение за расовое и гендерное равенство, а также на антивоенное движение, от которого больше всего натерпелся именно Никсон, при котором и были начаты переговоры и заключено перемирие США с социалистическим севером Вьетнама – Демократической республикой Вьетнам.

Насчет «ассимиляции» внесистемных социальных групп и лидеров и их интеграции в политическую систему и систему лидерства авторы доклада явно погорячились. Во-первых, внесистемный протест возглавлялся лидерами, заблаговременно включенными в систему; большинство из вождей «черного протеста» (включая Мартина Лютера Кинга) являлись протестантскими пасторами. Во-вторых, чернокожих республиканских лидеров нет до сих пор, только демократы; электоральная сегрегация, как видим, сохраняется по сей день. В-третьих, никуда не делся в США и бытовой расизм, что мы регулярно наблюдаем в новостных сводках об убийствах белыми полицейскими чернокожих, что приводит к массовым беспорядкам, подобным тем, что имели место в Фергюссоне. В-четвертых, не забудем разработки Франкфуртской школы; «революция удовольствий» Маркузе имела свой «квазипролетариат», в котором чернокожим и прочим цветным активистам отводилась важная роль. В-пятых – и это, пожалуй, главное: теория находила применение в практике. Разжигание протеста на расовой основе отрабатывалось заранее; оно, в частности, входило в программу школы Саула Алинского, предшественника и учителя Джина Шарпа по части организации «цветных» революций. Малоизвестный факт: выпускниками школы этого «мэтра», тесно связанного с одной стороны, с Джорджем Соросом, а с другой, - со знаменитым боссом чикагской мафии Аль-Капоне, являются и Барак Обама, и Хиллари Клитон. Последняя, еще в девичестве, как Хиллари Родэм, защищала у Алинского магистерскую диссертацию по организации беспорядков в негритянских гетто. И говорят, что эти «талантливые» наработки, получившие высокую оценку и предопределившие бурную политическую карьеру соискательницы, были применены в 1992 году при организации массового бунта в Лос-Анджелесе. Город тогда на четверо суток перешел под контроль криминальной стихии, сопровождавшейся массовым насилием в отношении белых, убийствами, грабежами и поджогами.

В центре политического и общественного внимания 1960-х гг. – идея равенства и путей его достижения; власть и благополучие отошли на второй план. Это обсуждение, конечно, не распространилось на общество, но общий тренд процесса был задан (62);

Проявлением этой демократической волны предположительно стал постоянный приток в США мозгов со всего индустриального мира - процесс, совершивший перемены в американском обществе (в направлении «постиндустриализма») и обошедший другие страны. Или это был результат быстрого социального и культурного поворота, который сам по себе был транзитом из одного состояния в другое, или продукт транзитного процесса перемен больше, чем продукт результата самих перемен. В дополнение, возможно было сходство темперамента этих движений с ранними периодами американской истории. Возможно, что эта волна появилась на циклической основе и обусловлена американской динамикой развития. Также возможно, что источником демократической волны стал преходящий кризис в странах индустриального мира. Или работала совокупность факторов – общих и частных, постоянных и преходящих (62);

КОММЕНТАРИЙ:

«Отвод» власти и благополучия на «второй план» перед «идеей равенства» как «заданный тренд»! Может ли признание в содеянном быть честнее и откровеннее?

Относительно «притока мозгов». Это, оказывается, не только способ поддержания лидерства за счет чужого интеллекта, компенсирующего недостаток собственного. Приезжие – еще и мощнейший дестабилизирующий фактор, который можно задействовать в процессе социального экспериментирования, притормаживая развитие и двигая ход событий в сторону постиндустриализма. Такие же мигранты «двигают» сейчас внутренние процессы в Европе.

Это другие мигранты? Правильно, другие: подбор «кадров» осуществляется в зависимости от стоящих задач. В 60-х годах требовалось разрушение традиционных устоев; сегодня это уже произошло, поэтому спецоперация переходит в следующую стадию. И неважно, что полвека назад люди хотели ДРУГИХ перемен; просто их, как и возжелавших капитализма в конце 80-х годов советских граждан, использовали в «одноразовом» режиме совсем для других целей.

Дж. Мэдисон: «Самое сложное, чтобы государство контролировало, во-первых, управляемых, во-вторых, само себя». Здесь – и конфликт, и возможность баланса, который обусловлен конституцией. У США наибольший опыт балансирования авторитета и демократии, внешних и внутренних действий. Взгляды на то, что конституирует баланс авторитета и демократии, власти и свободы, различны (63);

Здесь, в анализе самое главное: воздействие демократической волны на правительство. Основная точка зрения: жизнеспособность демократии в США в 1960-е гг. обусловлена увеличением правительственной активности и снижением правительственного авторитета. В ранние 1970-е гг. американцы больше получали и меньше доверяли правительству, чем за 10 лет до этого. И парадоксально, что этот демократический импульс связывался с относительным изменением баланса в политической системе между упадком представительских правительственных институтов и подъемом бюрократических. Вопросы к жизнеспособности демократии в 1970-х гг. обусловлены 1960-ми гг. Импульс демократии был: сделать правительство менее полномочным и более активным, уменьшить его авторитет и расширить функции. Насколько глубоки эти тенденции? Если баланс между активностью и авторитетом сохранится – приведет ли это к новой волне, вроде 1960-х гг.? Находится ли жизнеспособность демократии в обратно пропорциональной зависимости от правительственной способности? (64).

КОММЕНТАРИЙ:

Если без излишней детализации, то проводится все та же, уже хорошо известная нам, линия по противопоставлению граждан, «гражданского общества» и демократии - правительствам. Демократия – таран против правительств, постепенное размягчение и разрушение которых призвано сформировать фундамент нового миропорядка, во-первых, власти глобальной, а во-вторых, власти ЧАСТНОЙ, олигархической. (Об этом в начале 1990-х гг. открыто скажет Дэвид Рокфеллер, старший из пятерых братьев третьего поколения династии, к которым принадлежал и вице-президент США в 1974-1976 гг. Нельсон Рокфеллер).

И еще: почему именно тогда, в середине 70-х, олигархи сняли маски и открыто вошли во власть, и как это связано с Трехсторонней комиссией и этим докладом? Очень просто: для «транзита» власти в США от националистов (Никсон) к глобалистам (Джеймс Картер, при котором Бжезинский, первый директор Трехсторонней комиссии и автор вступительной статьи к этому докладу, занял пост советника президента по вопросам национальной безопасности) потребовался «переходный период». Полностью управляемый, не контролируемый общественным мнением ни в какой степени. Поэтому и появились не избранные американским народом президент (Форд) и вице-президент (Рокфеллер), обязанные своим выдвижением не электорату, социальным и лоббистским группам, а олигархическим структурам. И им подотчетные. Долгое время попираться формальная «демократия» не могла, но двух с небольшим лет хватило с лихвой. И потому выборы 1976 года Форд ожидаемо проиграл Картеру; причем, скорее не столько ему, сколько представленной Бжезинским Трехсторонней комиссии.

Диспозиция была сформирована, и наступал новый этап.

II. Расширение правительственной деятельности

Две важнейшие перемены после II мировой войны по направлениям и масштабам правительственной деятельности в США:

1) Оборонный «прорыв» - из-за советской угрозы в 1940-х гг. – заслуга элиты;

2) «Прорыв» в благосостоянии – продукт внутренней демократической волны 1960-х гг. – заслуга общественных требований.

Перемены начались условно с 1948 г. – к нему был осуществлен перевод хозяйства с военных на мирные рельсы (рассматривается через призму государственных расходов, но не абсолютных, а относительных – в соотношении с ВНП) (65);

КОММЕНТАРИЙ:

Советская угроза 40-х годов – миф, и на Западе это хорошо знали.

Во-первых, если бы СССР хотел захватить Западную Европу и дойти до Ла-Манша, он сделал бы это во время войны, причем, без всяких проблем. Сталину достаточно было не реагировать на вопли о помощи, раздававшиеся из Лондона от Черчилля, когда в декабре 1944 г. англо-американские войска терпели крах под Арденнами. И дождаться развала Западного фронта. Вместо этого сроки начала Висло-Одерской операции по просьбе союзников были передвинуты с конца января 1945 г. на 12-е число. Делалось это именно ради спасения союзников; одно это ставит предположение о «советской угрозе» за рамки здравого смысла. (Разумеется, «горячие головы» в Москве тогда имелись, но они не преобладали: стране, потерявшей 27 млн человек и треть национального достояния жизненно необходим был мир, а не новая война).

Во-вторых, если кто и вынашивал военные планы, то это как раз Запад. Известно как минимум о двух взаимосвязанных эпизодах:

- о секретном плане «Рэнкин» («Rankin»), детали которого со ссылкой на секретные архивы указывает Валентин Фалин (http://regnum.ru/news/1439594.html). Речь шла об устранении Гитлера и объединении «нового» нацистского правительства с западными союзниками с тем, чтобы либо продиктовать нашей стране унизительный мир, либо навязать ей войну с объединенным Западом. Фалин сообщает, что командование и штабы экспедиционного корпуса союзников после открытия «второго фронта» действовали в постоянной готовности перехода от осуществлявшегося план «Оверлорд» («Overlord») к плану «Рэнкин»;

- об еще более закрытом плане «Немыслимое» («Unthinkable»), который по подозрительному совпадению был рассекречен в том же 2009 году, в котором «нашли» текст гитлеровского «Генерального плана “Ост”» (http://www.coldwar.ru/bases/operation-unthinkable.php). Планом предусматривалось англо-американское наступление против советских войск в Центральной Европе, намеченное на 1 июля 1945 года. К операции планировалось привлечь десять сохраненных в этих целях дивизий вермахта. И только перегруппировка советских войск, предпринятая в преддверие этой даты Г.К. Жуковым, продемонстрировавшая Западу, что наша сторона в курсе западных агрессивных планов, не позволила теперь уже бывшим союзникам открыть против СССР широкомасштабные военные действия.

В-третьих, вменять в вину СССР испытание ядерного оружия в условиях, когда оно не только существовало у США, не только уже было применено против Японии (ясно, что с прицелом на Москву), но и разрабатывались планы ядерного нападения на СССР (пример плана «Dropshot»), по меньшей мере неприкрытое лицемерие.

Я уж не говорю о «плане Баруха» (Бернард Барух – крупный американский олигарх, «тень за троном» президента Франклина Рузвельта, тесно связанный с британским закулисным магнатом лордом Бивербруком, который вернул в большую политику и привел к власти Уинстона Черчилля). Чтобы избежать произвольного пересказа, обратимся к документу – другому докладу «Наше глобальное соседство» («Our Global Neighbourhood»), обнародованного в 1995 году Комиссией по глобальному управлению и сотрудничеству. «…США предложили пакет разнообразных мер (известных как «план Баруха») по установлению международного (то есть американского. – Авт.) контроля над всей деятельностью, связанной с атомной энергией, начиная с добычи урановой руды и кончая производством энергии, и по уничтожению тогда еще ничтожного запаса атомных бомб. СССР усмотрел в этом заговор, направленный на то, чтобы воспрепятствовать созданию его собственного ядерного потенциала…» (М.: Весь мир, 1996. С. 242). В том, что Москва поступала правильно, не доверяя бывшим союзникам, убеждает следующее «признание» Черчилля, взятое из Фултонской речи (5 марта 1946 г.): «…Должен сказать, что было бы непростительной ошибкой доверить всемирной организации (ООН. – Авт.), пока еще переживающей период младенчества, секретную информацию о производстве и способах применения атомной бомбы – информацию, являющуюся совместным достоянием США, Великобритании и Канады» (Мускулы мира // Мировой кризис. Сборник. М.: ЭКСМО, 2007. С. 748).

В-четвертых, западный «прорыв в благосостоянии» - не столько заслуга западных «общественных требований», сколько продукт соревнования с СССР, в котором элиты Запада – это общеизвестно - под угрозой потери власти в связи с упоминавшимся ростом влияния компартий оказались вынужденными «покупать» поддержку своих граждан. И стали делать это с помощью политики, получившей употреблявшееся ранее название «welfare state». Как только СССР не стало, свертывание этой концепции стало обсуждаться, с каждым годом все более активно, на различных закрытых элитарных «посиделках», вроде той же Трехсторонней комиссии или Бильдербергской группы (клуба).

В-пятых, перемены, которые связываются с 1948 годом, - это известный «план Маршалла». Но предназначался он отнюдь не для перехода к миру (это не подтверждается нижеприводящейся статистикой удельного веса военных расходов из самого доклада), а для вовлечения Западной Европы в антисоветскую блоковую политику. Уже в 1949 году появилась НАТО, а в 1954 году в нее приняли ФРГ, продвинув альянс в непосредственное соприкосновение с группировкой Советской Армии в ГДР.

Перемены также обусловливались вызовом «холодной войны», которые в восприятии Трумэна, Ачесона, Форрестолла, Маршалла, Гарримана и т.д. заострялись на особой ответственности страны за безопасность всего Запада. Поворотные точки: советское давление на Грецию и Турцию, чешский переворот (1948 г.), блокада Западного Берлина, коммунистическое завоевание Китая, советское ядерное испытание, корейская война. С конца 1949 г. до корейского кризиса центром этой политики стала исполнительная власть – ввиду представлений о неспособности к ней Конгресса. Результатом стал резкий рост американской военной мощи и военных расходов (65-66);

КОММЕНТАРИЙ:

Указанные вопросы тоже отнюдь не так однозначны, как представляется в докладе. «Коммунистическое завоевание Китая» - это выбор китайского народа и итог гражданской войны 1945-1949 годов, в которой советские войска не участвовали, а британские и американские ВМС и ВВС делали это открыто, например, пытаясь воспрепятствовать форсированию стратегического рубежа обороны Гоминьдана - реки Янцзы - силами красной Народно-освободительной армии Китая (НОАК). «Чешский переворот» (февраль 1948 г.), связанный с приходом к власти КПЧ во главе с Клементом Готвальдом, стал результатом правительственного кризиса. И не будь попыток «сдерживания СССР», которое двумя годами провозгласил Джордж Кеннан, возможно и не оказалось бы у власти в Центральной и Восточной Европе коммунистических правительств. Ведь СССР рассматривал их отнюдь не «тараном» давно сданной к тому времени в архив вместе с Троцким «мировой революции», а оборонительным «стратегическим предпольем». И имел на это полное право, учитывая трагический опыт 22 июня 1941 года. Корейская война вообще выходит за рамки 1940-х годов и является болезненной реакцией США на победу китайской революции 1949 года и создание КНР. И т.д.

Удельный вес военных расходов взлетел с 4 до 13% ВНП, в то время как не оборонные расходы остались на уровне в 15%. За счет этого государственная доля в американской экономике возросла на 80% за 5 лет (66);

После корейской войны на протяжении 10 лет пропорции расходов оставались относительно стабильными – на уровне 17-18% ВНП (66);

67 стр. – таблица;

В середине 1960-х гг., в связи с вьетнамской войной, было зафиксировано падение удельного веса оборонных расходов до 9%; к 1974 г. – до 6%. В не оборонном секторе доля государственных расходов в период с 1965 по 1974 гг. увеличилась с 27 до 33% ВНП – при том, что в производстве товаров и услуг государственная доля расходов осталась на уровне конца 1940-х – начала 1950-х гг. (68);

Динамика доли оборонных расходов: в конце 1940-х гг. – около 20%; в 1950 гг. – до 46%, в 1960 гг. – установилась на уровне в 33% (68);

КОММЕНТАРИЙ:

Вряд ли падение военных расходов можно считать однозначным итогом вьетнамской войны; скорее, в ходе Карибского кризиса 1962 года крах потерпела модель балансирования на грани ядерной войны с СССР. Поняв, что «устрашить» Москву не удастся, и велик риск получить «неприемлемый ущерб», правящие круги США «взяли паузу» и принялись переосмысливать новую для них ситуацию приближения к ракетно-ядерному паритету.

Динамика перемен в государственных расходах на благосостояние также просматривается в ходе сравнительного анализа. Зафиксирован пропорциональный снижению оборонных расходов рост не оборонных расходов, особенно к 1970-м гг. (68-69);

69 стр. – таблица;

Здесь также важна тенденция соотношения федеральных, региональных и местных расходов. В 1950-1960-е гг. федеральные расходы составляли около 60%, в 1970-е гг. снизились до 53% (69-70);

Основной рост госрасходов в 1960-е гг. пришелся на образование, социальную безопасность и страховые выплаты, благополучие и благотворительность. Все эти годы наблюдалась устойчивая тенденция, зафиксированная Институтом Брукингса: в соотношении оборонных и остальных расходов приоритет менялся от первых ко вторым, и вторые в итоге стали больше (70);

Динамика обоих «прорывов» свидетельствует о тесной взаимосвязи государственной политики с общественным мнением – соответственно доминирующим в нем тенденциям. Примеры:

Опрос 1960 г.: 18% - что США тратят на оборону слишком много; 21% - что слишком мало и 45% - что как раз столько, сколько надо;

Опрос 1969 г.: соответственно 52%, 8%, 31% (изменения кардинальные – Авт.).

В 1974 г. 23 внутренние программы, особенно социальные, получили значительно большую поддержку, чем 5 внешних (70-72);

КОММЕНТАРИЙ:

А общественное мнение кем формируется? Как помним, этим занимаются СМИ – «держатели трендов общественного сознания», которые способны «ловить аудиторию» и ею «манипулировать».

То есть, наш анализ сфокусирован на соотношении между госрасходами и ВНП и между различными типами госрасходов. Тенденция выводится очевидная: в ходе «оборонного» прорыва расходы и доходы были сбалансированы, в процессе «прорыва» благосостояния наметился постоянно увеличивающийся рост дефицита (72);

Превышение расходов над доходами привело к инфляции – цена за «прорыв» в пользу благосостояния. Дж. О’Коннор назвал это «фискальным кризисом капитализма», формирующим новую версию марксистского анализа, Д. Белл - «нео-неомарксизм». Просто марксизм утверждал, что капитализм обрушится из-за анархической конкуренции; «неомарксизм» - из-за военных расходов, «нео-неомарксизм» - из-за социальных расходов – как следствие политической демократизации (73);

КОММЕНТАРИЙ:

Ничего подобного марксизм – ни классический, западный, ни большевистский, в России, - не утверждал. Не говорил приписываемого ему и неомарксизм, выстроенный на мир-системной теории И. Валлерстайна – С. Амина (речь в ней шла, напомню, о делении мира на стабильные ядро и периферию, а также подвижную полупериферию). О том, что такое «нео-неомарксизм», откуда взялся такой теоретический изыск и с какими именами он связан, видимо, знал Хантингтон, но он уже умер, и его не спросишь. Автору этих строк ничего об этом не известно; зато он хорошо помнит, как упомянутый «к слову» Белл занимался заказным, лженаучным извращением теории модернизации (Макса Вебера – Эмиля Дюркгейма), пытаясь выдать свой постиндустриальный постмодернизм за новую волну модернизации, к которой он никакого отношения не имел.

Оборонная экспансия обеспечила концентрацию национальных усилий и принесла стабилизирующий эффект в соотношение этой деятельности с ВНП. «Прорыв» благосостояния произвел сопоставимую экспансию государственной деятельности. Ключевой вопрос: в какой степени эта экспансия ограничена в пространстве и во времени как оборонная, или она – бесконечно продолжающийся феномен? Ограничится она 27% ВНП? Или она будет больше или меньше? Какая часть общества будет бенефициариями? Столкнутся ли ее интересы с теми, кто получил меньше или будет иметь место равномерное перераспределение излишков?

С одной стороны, история ведь учит, что такие бенефициарные группы более организованы и способны отстаивать свои совокупные интересы, чем более слабые, неорганизованные проигравшие. С другой, имеются основания полагать, что долгосрочные государственные программы 1960-х гг. значительно изменятся. Политическая база «прорыва» благосостояния представляет собой экспансию политического участия, основанную на обязательствах по отношению к демократическим и эгалитарным нормам, появившимся в 1960-е гг.

Развитие этого процесса, согласно ряду опросов, показывает растущий негативизм граждан к государственному вмешательству. Если эти тенденции усилятся, государство станет жертвой собственной политики в ближайшем будущем (74).

КОММЕНТАРИЙ:

Если суммировать все эти разрозненные попытки связать экономику с политикой, на выходе получаем вывод о неизбежном росте кризисных тенденций в обозримом будущем. Во-первых, это означает, что кризис «программируется». Во-вторых, что ответственность за его возникновение элиты возложат на эгалитарные ожидания населения, которое, в свою очередь, убеждено, что его «хорошо кормят» не потому, что есть Советский Союз, и если его не кормить, то оно начнет смотреть в сторону Москвы, а в силу «естественных» преимуществ демократии. Чем сейчас занимается новоиспеченный кандидат в «Гайдары №2» Кудрин? Убеждает сограждан в том, что нужны судебная и политическая реформы, направленные на рост гражданской активности. То, что «рост» такой активности провоцируется всегда, когда требуется обрушить государство, - нам ли этого не знать?

В том, что Кудрин не чужд Трехсторонней комиссии, - не сомневайтесь; именно он в прошлом году выступал на ее годовом заседании в Сеуле с докладом «Россия: между Востоком и Западом?». Вот соответствующее сообщение с официального сайта комиссии:

SATURDAY, APRIL 25

12:45–14:15
LUNCH
RUSSIA: Between East and West?
Introduction: Paula J. Dobriansky, Senior Fellow, Belfer Center for Science and International Affairs, John F. Kennedy School of Government, Harvard University, Cambridge; former U.S. Under Secretary of State for Democracy and Global Affairs
Keynote Speaker: Alexei Kudrin, Dean, Faculty of Liberal Arts and Sciences, St. Petersburg State University; co-Chairman, the Civic Initiatives Committee; former Deputy Prime Minister and Minister of Finance of Russian Federation (http://trilateral.org/File/189).

Разумеется, Кудрину очень хочется на Запад, частью которого он и ему подобные считают нашу страну. Хотя на самом деле, еще со времен Николая Данилевского, то есть с середины XIX века, хорошо известно, что Россия - самостоятельная цивилизация. Так что соотнесение содержания рассматриваемой части с «презентацией» российской общественности нового «либерального гуру», случайно совпавшей по времени с нашей публикацией скандального доклада Трехсторонней комиссии 40-летней давности, весьма символично.

Продолжение следует