Что не так с цивилизационным подходом в новой редакции Концепции внешней политики России?

Принята и вступила в действие новая Концепция внешней политики (КВП) России, утвержденная Указом президента РФ Владимира Путина 31 марта 2023 года. Ознакомление с этим текстом оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, документом предлагается обновленный анализ практически всех сфер международных отношений, роли и места в них России. Это понятно: с утверждения прежней редакции 2016 года минуло немало лет и утекло много воды; ситуация с тех пор существенно поменялась, и вопрос фиксации этих изменений давно назрел. С другой стороны, этот анализ выполнен в форме некоего статического среза, данного «в моменте», не рассчитанного на длительную перспективу и потому не учитывающего динамическую подвижность постоянно меняющейся обстановки. Сам факт этой динамичности, четко отраженной, например, в недавнем Совместном заявлении России и Китая (от 21 марта т.г.), в КВП, если можно так выразиться, обходится с помощью предельно осторожных, «шарообразных» формулировок, которые содержат множество недосказанностей. И обретают конкретику, и то относительную, только в применении к региональным аспектам внешней политики. Новая КВП деликатно огибает наиболее острые углы. Более того, расставленные в ней акценты, в том числе касающиеся украинского направления, имеют весьма ограниченный «срок годности». Особенно учитывая то обстоятельство, что по многочисленным экспертным оценкам, в ходе кризиса в текущем году ожидаются переломные события, которые при определенных исходах способны обесценить то, что записано в КВП. Поэтому создается впечатление, что принятый документ носит промежуточный характер, и в те формулировки, которые в нем содержатся, заложена некая возможность его скорого очередного обновления. Не исключено, что главной причиной коррекции внешнеполитической Концепции именно сейчас послужило, с одной стороны, резкое обострение отношений с Западом на фоне украинского кризиса, а с другой, — не менее интенсивное наращивание взаимодействия с Китаем, получившее отражение в ряде двусторонних документов, которым прежняя редакция КВП перестала соответствовать.

БУДЬТЕ В КУРСЕ

• 04.04.23   Новая Концепция внешней политики России содержит мины из ушедшей эпохи
• 04.04.23   Лавров: Россия рассматривает Евросоюз в качестве недружественного объединения
• 02.04.23   Несколько слов о нашей внешнеполитической доктрине
• 31.03.23   Президент России Путин утвердил обновленную концепцию внешней политики

И последнее «вводное» соображение. В отличие от начального, «общего» раздела, который методологически проработан слабо, к регионально-цивилизационным разделам практически нет претензий, «лежащих на поверхности». За исключением разве что обнаруженного специалистами «размазывания» исламского мира по трем регионам; собственно ислам в документе ограничен Ближним и Средним Востоком; остальные же коренные исламские регионы - АТР и Африка, где расположен целый ряд мусульманских стран, почему-то выделены из этой типологии. Хотя это страны вполне себе «первой линейки»; взять хотя бы Египет или Индонезию с Малайзией. Не исключено, конечно, что в условиях быстрых подвижек авторы не стали особо детализировать. Это, кстати, распространяется и на отсутствие в КВП упоминания о суннизме и шиизме; возможно эту тему обошли стороной в самый последний момент, после пекинского соглашения Ирана и Саудовской Аравии, нормализовавшего отношения между двумя ведущими государствами различных мусульманских конфессий. Но такой вывод опять-таки прямиком отправляет нас к временному, промежуточному характеру утвержденного документа, который скорее всего будет пересмотрен по окончании СВО, в зависимости от соответствующих реалий.

Что по-настоящему напрягает, особенно во вводном разделе? Первое и главное. От одной редакции КВП к другой авторы последовательно шли к постановке в центр смысловой конструкции цивилизационного фактора. Если в ранних вариантах 2016 и 2013 годов уклончиво, чтобы не обидеть Запад, говорилось о «конкуренции цивилизационных моделей», то в нынешней редакции слово «конкуренция» вообще отсутствует; точнее, оно употребляется лишь в применении к Западу, как «недобросовестная». Это безусловный плюс КВП, показывающий, что отношения с Западом перешли Рубикон, превратившись из конкуренции в прямое цивилизационное противостояние. Но эта закономерная мысль, однако, в документе не проговаривается; вместо этого авторы, словно испугавшись собственной смелости, бродят вокруг да около, используя целый ряд «уменьшительно-ласкательных» идиом. Признавая основной тенденцией формирование многополярности «суверенных центров», тем не менее грезят «поступательным развитием человечества на основе объединительной и конструктивной повестки дня», что в современных условиях является фантазией и/или утопией. То же самое можно сказать о формулировке «продолжается формирование более справедливого, многополярного мира», которой по сути противопоставлен тезис о «злоупотреблении отдельных государств своим доминирующим положением», которое «усиливает процессы фрагментации мировой экономики и неравенство в развитии государств». То и другое одновременно происходить не может; происходит что-то одно, а второе, в зависимости от наших оценок наделено либо положительной, либо отрицательной коннотацией. Тем более, что «повышается роль фактора силы в международных отношениях, в ряде стратегически важных регионов расширяется конфликтное пространство»; «усиливаются риски столкновений между крупными государствами, в том числе с участием ядерных держав, повышающие вероятность эскалации таких конфликтов и их перерастания в локальную, региональную или глобальную войну». Здесь еще и дополнительная «непонятка». Если существует риск ядерного конфликта, то разве он может быть каким бы то ни было, кроме глобального? В российской ядерной концепции, в отличие от американской, отсутствует понятие «ограниченной ядерной войны», ибо достать своего главного противника в отсутствие военных баз вблизи его территории мы в состоянии только стратегическим оружием. И т.д.

И при всех этих страстях и перспективах, «отношение России к другим государствам и межгосударственным объединениям определяется конструктивным, нейтральным или недружественным характером их политики в отношении Российской Федерации». По документу наша концептуальная линия, следовательно, выглядит пассивной рефлексией; она не навязывает свою трактовку событий, свою инициативу, а с ней и политическую волю. И мы всегда готовы к компромиссам и пресловутым «жестам доброй воли», которые за последний год вполне конкретно навязли в зубах еще со Стамбула. Разве не так получается? И о каком «объединении потенциалов и добросовестных усилий всего международного сообщества на основе баланса сил и интересов», способном «обеспечить эффективное решение многочисленных проблем современности, мирное поступательное развитие больших и малых государств, человечества в целом» можно тогда говорить?

Получается противоречие: если документ, как мы предполагаем, временный, то в нем можно было высказаться и пожестче, имея в виду важность «момента истины». (Взять пример хотя бы с оппонентов, которые в своих концептуальных установках особо не миндальничают). А если он все-таки рассчитан на длительный период, то возможно требовалось более тщательно прописать методологические основы самого цивилизационного подхода, положенного в основу КВП.

Еще раз подчеркнем: то, что происходит в реальной политике, указывает на невозможность компромиссов по СВО, скажем, без признания противоположной стороной достигнутых нами территориальных реалий. А из документа буквально торчат призраки возможности таких компромиссов. Понятно, что дезориентация оппонента необходима, но в данном случае еще вопрос, кто больше дезориентируется – противник или собственные граждане, у многих из которых слово «переговоры» давно вызывает весьма нехорошие ассоциации.

Второе – о методологии цивилизационного подхода. Это очень хорошо, что мы научились выговаривать, что Россия – это «государство-цивилизация», то есть культурно-исторический тип, основанный на традиционной системе ценностей. Еще лучше выглядит констатация, что «неравновесная модель мирового развития», дающая однозначные преференции Западу, основана на колониализме, и что Россия – один из главных ликвидаторов колониальной системы.

Но многое недосказано. Во-первых, и это главное. Есть государства-цивилизации (Россия, Китай, Индия, Иран, если угодно, Япония). А есть цивилизации мозаичного, «собирательного» типа, состоящие из многих стран. И отсюда мостик рассуждений указывает прежде всего на Запад. Страновая («вестфальская») раздробленность Запада, однако, не отменяет наличия у него консолидирующих центров – исторического, в Ватикане, и современного, расположенного в англосаксонском мире. Методологически неверно разделять Запад Ла-Маншем, как это сделано в КВП. Европа это культурно-исторический центр, отдавший цивилизационное лидерство англосаксонской культурно-исторической периферии (примитивной в культурном плане даже по признанию Бжезинского). Именно из-за этого двоецентрия, когда политическими процессами руководит культурный маргиналитет, Запад и именуют «нетрадиционной» (по оценке Эдуарда Азроянца) цивилизацией, которая ставит право, законы и контракты (то есть периферийные атрибуты) вперед традиций, ценностей и обычаев – атрибутики цивилизационного центра. Именно на этом основываются двойные стандарты, ибо миру Запад навязывает ценности не центра, а именно периферии. Сам бывший центр при этом полностью лишен не только суверенитета, но и содержания, а его «двухтысячелетняя» история служит ширмой для господства откровенных нуворишей.

Вот этот пассаж: «Россия не считает себя врагом Запада, не изолируется от него, не имеет по отношению к нему враждебных намерений и рассчитывает, что в дальнейшем государства, принадлежащие к западному сообществу, осознают бесперспективность своей конфронтационной политики и гегемонистских амбиций, примут во внимание сложные реалии многополярного мира и вернутся к прагматичному взаимодействию с Россией, руководствуясь принципами суверенного равенства и уважения интересов друг друга». Господа авторы КВП, скажите честно: вы ВПРАВДУ на это рассчитываете? Или это такая «толерантная» фигура речи? Или дань определенным внутренним корпоративным и групповым интересам и пристрастиям? Если не сказать, обязательствам… В качестве исторической параллели на ум приходит разве что советское опровержение близости войны между СССР и Германией от 14 июня 1941 года. Разве это непонятно?

Во-вторых, религиозный вопрос. Когда он поднимается в контексте «защиты традиционных духовно-нравственных ценностей», трудно не согласиться. А когда при этом через запятую говорится об «универсальных этических нормах, общих для всех мировых религий»? Это опять «толерантность»? Или апелляция к идеям Римского клуба? Скажем, к пятому докладу Эрвина Ласло «Цели для человечества» (1977 г.), где была выстроена соответствующая иерархия мировых религий во главе с иудаизмом. В чем «затык»? Или оксюморон? Если мы говорим о происхождении двойных стандартов из цивилизационной двойственности Запада, точнее, из периферийной, маргинальной по отношению к центру англосаксонской доминанты, то следует признать, что экономический прорыв Запада, связанный с капитализмом, осуществлялся отнюдь не в традиционной, христианской системе ценностных координат. А вопреки ей, за счет секуляризации, маршрут которой известен – от католичества через все более жесткие версии протестантизма (от лютеранства к кальвинизму и англиканству) – к масонству как антихристианской, но рядящейся в христианство, антицерковной и антитрадиционной квазидуховности. И вот эту оккультную квазидуховность, с которой Ватикан (не углубляясь в детали) воссоединился в экуменическом процессе, авторы КВП предлагают принять в качестве составной части «универсальных» ценностей? Между прочим, религиозное противостояние на Украине, именно сейчас достигшее апогея, — разве не является инструментом такого «универсализма», что родом из западной секуляризации? И разве необратимая деформация католичества Вторым Ватиканским собором (1962-1965 гг.), на которой и паразитировал «римский» доклад Ласло, не соединена с протестантским Всемирным советом церквей (ВСЦ) Экуменической хартией 2001 года? И разве она по сей день не сосредоточена в прикрытых от посторонних глаз секулярных орденах – от иезуитов до Opus Dei? А сам Ватикан разве не представлен в олигархической банковской системе капитализма? А понтифик-иезуит разве не возглавляет олигархический Совет по инклюзивному капитализму вместе с вдовой недавнего предводителя британской ветви династии Ротшильдов?

Третье – фактор глобализма, упоминание о котором в тексте КВП вообще не присутствует. Еще Джавахарлал Неру связывал фашизм с применением колониальных методов в самой Европе. С данной точки зрения глобализм – это глобальная форма фашизма, повсеместным проявлением которой в международной практике служат все те негативные тренды гегемонии и диктата, которые исходят от Запада. Еще раз: от колониализма к фашизму и от него – к глобализму; таков путь эволюции расистских взглядов западных элит, которые после краха Третьего рейха с готовностью трансформировались в «социал-федералистские», подменив под диктовку Совета Европы и Социнтерна в социал-демократизме марксистское начало. Поэтому когда в КВП указывается, что «миропорядок, основанный на правилах» - это «навязывание правил, стандартов и норм, при выработке которых не было обеспечено равноправное участие всех заинтересованных государств», то это чистая правда. Правдой является и тезис о «деструктивности неолиберальных идеологических установок, противоречащих традиционным духовно-нравственным ценностям». Сказав «А» и «Б», авторы документа, однако, не выговаривают «В»: что неолиберализм, составляющий одну из основ неоконсерватизма, — суть либеральный фашизм, ибо настоящая формула фашизма, выведенная еще в 1975 году Трехсторонней комиссией, — либерализм минус демократия.

Если внимательно посмотреть предложенный нам текст, то нетрудно убедиться, что тема глобализма, «скользкая» для наших бывших партнеров, подменена сетованиями по поводу торможения «экономической глобализации», которое осуществляется западным «давлением на ООН и другие многосторонние институты», являющиеся «площадками для согласования интересов ведущих держав». Поскольку никакие интересы на них давно уже не согласовываются, возникает не отраженный в КВП вопрос о готовности в случае краха этих площадок, а с ними и разделения мира на Запад и не-Запад, поучаствовать в основании новых, не связанных с пресловутым «саммитом демократий». Что-то не позволяет исключить такой постановки вопроса уже в относительно недалеком будущем.

Наконец, четвертое. Обсуждаемые нами узкие места похоже, что уже ухвачены рядом «штатных» пропагандистов, остающихся на плаву при любых режимах и властях. Один из подобных «мэтров», весьма престарелый, но бойкий, уже успел наговорить «тридцать восемь попугаев» на эту тему в эфире одного из ведущих государственных телеканалов, посетовав на западное происхождение заимствованной с Запада идеологической модели коммунизма. При этом «мэтр» с советским пропагандистским прошлым не удосужился вспомнить (нельзя же представить, что он не знает) характеристику советского идеологического феномена, данную таким показательным с точки зрения причастности к западному «кукловождению» персонажем, как Арнольд Тойнби. «Советы, - написал он в 1948 году, — превратили западное учение – марксизм – в антизападное оружие, мощнее атомной бомбы». Поэтому не хотелось бы думать, что оперативность появления этого сюжета в тот же вечер после утверждения КВП может служить признаком конъюнктурного происхождения обсуждаемых проблем. Однако очень похоже, что сама жизнь вскоре настоятельно потребует в этом разобраться.

И последнее. Все рассуждения автора этих строк теряют смысл без финального вывода. Он такой: главным противоречием современности выступает противостояние западного глобализма во главе с его англосаксонской культурно-исторической периферией принципу суверенитета, который отстаивается государствами-цивилизациями. Как еще в 1995 году заявил Бжезинский, «предпосылкой к окончательной глобализации является прогрессивная регионализация». Записной русофоб Америки здесь не открыл, а лишь подтвердил то, о чем еще в XIX веке писал о Западе русский православный философ Константин Леонтьев: «…Чистая группировка государственности по племенам и нациям есть …не что иное, как поразительная по силе и ясности своей подготовка к переходу в государство космополитическое, сперва всеевропейское, а потом, быть может, и всемирное». Глобализм – конечный пункт глобализации, которая оперирует двумя процессами. Во-первых, разрушением государств и суверенитетов с передачей их полномочий вниз – в субгосударственные институты и наверх – в глобальные, контролируемые Западом. Во-вторых, фрагментируя цивилизационные идентичности, глобализация интегрирует экономики, соединяя в этом интеграционном процессе лишенных корней и ценностей людей-атомов. Элитой при таком раскладе становятся «новые кочевники» Жака Аттали, небожители, несущие киплинговское «бремя белого человека». К сожалению, об этом главном противоречии глобализма и государств, как и о деглобализации, выступающей инструментом нашей победы в этом противостоянии, авторы КВП скромненько умолчали.