Утомлённый Победой

Морду запросто так не бьють.

Народная поговорка

По утрам я просматриваю прессу, тыча пальцем наугад, ибо нельзя объять необъятное. Сегодня ткнул в Свободную прессу – под пальцем оказалась цветная образина. Именно внезапное, необъяснимое омерзение стало причиной моей остановки в беглом перелистывании электронных страниц. Нет, нет, рыжие были мне всегда симпатичны, особенно девушки (к рыженьким аз грешный имел слабость). Загадка таилось в чём-то другом. Пригляделся. Лицо как лицо: упитанная ряшка, как говорят у нас на деревне. Ранние залысины добавляют черепной ёмкости дополнительный объём (интересно, чем наполнена?). Один нос, два глаза. Всё как у людей. Пропорции лица вроде бы не дают никакого повода для ощущения тошноты. А поди ж ты, есть позыв! Писательский опыт подсказывает мне зреть в корень – в душу моего виртуального встречного. Может быть, в ней разгадка. Но для этого мало видеть перед собой фотопортрет, даже живую натуру мало. Как минимум, необходимо услышать голос хозяина телесной оболочки, уцепится за его мысли изречённые. К моей удаче, тот желанный минимум я обнаружил под изображением, судя по надписи, некоего «спорщика с собственным дедом» по имени Олег Кашин. Очень русская, какая-то сытая фамилия, удачно совмещённая с обликом её обладателя. Ею подписана статья «Фредди Крюгер пришёл из наших снов».

И тут я вспомнил. И мне стало стыдно. Но по порядку. Вспомнил, что обладатель этой редкой фамилии также обладает редчайшей биографией в Википедии. Это даже не биография, а безразмерный, пожизненный больничный лист, выданный профессионалу по рыбной ловле (в мутной водичке?), когда он переключился на журналистику. Местами здесь встречаются лирические отступления в жанре тупиковых судебных расследований причин заболеваний. Стыдно же мне стало оттого, что припухлость щёк пишущего рыболова я отнёс к вредной привычке отечественных журналистов разбавлять спиртом чернила на русском морозе. Но оказалось: это не отёчность, а благородные следы хронических избиений кулаками и ногами. Кто избивал? За что? Наша Фемида пожимает плечами. А по-моему, ларчик открывается просто: Кашин относится к тому типу людей, которые, говоря высоким штилем (по Ломоносову), сами напрашиваются на мордобой. Тасазать, призвание. Таким уродился, говорила моя бабушка.

Кстати… нет, не о бабушках, речь о дедушке. О Кашине, который дедушка Олега. Был. Царство ему небесное! Если верить Кашину-внуку, его прародитель вернулся с войны без руки, но с орденами. И озлобленным. С неприязнью отзывался о маршале Жукове (дескать, мясник), считал неоправданной оборону Ленинграда (надо бы было сдать, чтобы избежать жертв). Для нас не ново слышать такие мнения. Кашина-деда можно понять: не мог смириться с инвалидностью, повсюду искал виноватых. Правда, я тоже знавал безрукого ветерана, дружил с ним. Это Семён Гейченко, знаменитый хранитель Пушкинского заповедника на Псковщине. Для него оставшаяся на поле боя рука была личной потерей. Он не приписывал её ни советским, ни даже немецким «мясникам». Только один раз, помнится, я услышал от него: «Эх, если бы я тогда…». Понимаете, он винил себя за оплошность. А может быть, ветеран Кашин ничего подобного и не говорил вообще или был не столь резок в словах, как утверждает его внук? Но тогда для какой надобности любимому внучонку Олежке этот наговор на деда? Для чего он прячется за спину старика, за его фантомную тень?

Да чтобы списать на безответного покойника новую порцию своих собственных мыслей, за которые (видно, не сомневается ветеран постперестроечных мордобоев) для него неизбежно наступит новая череда записей в тот самый больничный лист, что является страницей Википедии и, предполагаю, отмечен в книге Гиннеса. Вы думаете, я преувеличиваю? Внимательно прочитайте статью Олега Кашина. Нет времени? Хорошо, приведу избранные высказывания автора. Возможно, в бытность свою подростком (обыкновенным постсоветским тинейджером, на языке молодого Кашина) он оппонировал родному деду. Но сейчас он стал его однодумцем - и в отношении наших военачальников, и обороны Ленинграда. Прямо не говорит, но такой вывод напрашивается при прочтении мыслей Олега Кашина, которые он не в силах держать в себе. Вот послушайте:

Последние три года его жизни (деда Кашина. – С.С.) мы много спорили о войне. Один из нас говорил, что победа обошлась так дорого, что и победой ее, пожалуй, считать не стоило бы.

…русская реальность девяностых располагала к тому, чтобы искать альтернативу именно там, в той помойной яме, на которую вся тогдашняя пропаганда, — и телевизор, и школа, — показывала пальцем… («помойная яма» О.Кашина - это наша недавняя история, Великая Отечественная война в том числе. Подчёркнуто мной здесь и ниже - С.С.).

…я очень хорошо понимаю, откуда в России двадцать первого века взялось все это дерьмо с «мы не позволим», «позор пособникам фашистов», «деды воевали» и так далее.

Просто мы сами придумали всё, что ужасает теперь… всю религию победобесия.

Впечатляет? И всё-таки не поленитесь, прочтите весь текст. Даже в тех местах, где О.Кашин становится в позу наивного патриота – «тинейджера», он не может избавиться от неприязни к тому, что исходит от Великой Отечественной войны. Отвращение ко всему, что связано с понятием «Победа» (у Кашина-внука «победобесие!) ощущается в каждой строке сего творения.

По своим годам Олег Кашин годится мне и в поздние сыновья, и в ранние внуки. «Полтора поколения» между нами ощущается в уровне познаний окружающего. Он виртуозно жонглирует словами и именами, о смысле которых я в лучшем случае догадываюсь, которые, если и слыхал, то не запомнил. Например, приступив к чтению «Фредди Крюгера» (якобы, по Кашину, «из наших снов»), я первым делом выяснил у внучки, кто таков сей персонаж. Запнулся на «тинейджере», ибо выговорить даже в уме «подросток» много легче, если уж «отрока» русский(!?) маринист-журналист стесняется. Я ничего не знал о Яровой и Скойбеде (пришлось звонить знатоку), не сразу дошёл до меня смысл термина «нашисты». Но я, будучи 5-летним мальчиком, запомнил тот самый первый День Победы: выбегали на улицу за ворота усадеб красноярской окраины жильцы, радостно кричали «победа-а!», обнимались, целовались, плакали. До этого дня почти во всех семьях успели получить похоронки – на мужа, сына, деда, брата, бывало, на дочь, но лица сияли. Наш сосед был безногим фронтовиком, выехал из дому на самодельной тележке с колёсами-подшипниками, а среди мужчин безруким или беспалым, с обгорелым лицом, окривевшим, казалось, был каждый второй. Тем не менее, я не помню, чтобы кто-нибудь вопил «мясники!».

Потом насмотрелся фронтовиков-инвалидов. Одни спивались и рано уходили из жизни. Другие ценили этот дар дышать, видеть мыслить, вопреки пережитому и увечьям. Некоторые из последних сумели дожить до наших дней. Наслышался их речей. Было немало критических. Но ведь каждый судил со «своей колокольни». Для одних таким «местом обзора» войны был командный пункт, для других – позиция, занятая миномётным расчётом, для третьих – наспех вырытый чуть ли не ногтями, мелкий окоп, для третьих (как для механика Кашина) – борт транспортного самолёта. Он, как и писатель Астафьев, мог не знать (и, со всей очевидностью, не ведал), что в городах вокруг Ленинграда, захваченных немцами, смертность мирного населения за 3 года оккупации была много выше, чем за тот же период в мегаполисе на Неве. Ведь никто им не выдавал по карточкам ни грамма хлеба; больных не лечили, детей из оккупированных городов не вывозили. Если бы Ленинград сразу сдали, то в 1944 году Красную Армию встречал бы абсолютно пустой город. Что касается наших потерь на фронтах («гор трупов» и «рек крови», по словам критиков), то причина тому и наши, увы, вековые традиции надеяться на вилы да топор, и жертвы первого периода войны, крайне тяжёлые для РККА и населения оставляемых врагу территорий, где фашисты действовали согласно «Памятки немецкого солдата»: «Помни и выполняй: 1) ...Нет нервов, сердца, жалости - ты сделан из немецкого железа... 2) ...Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик...». При наступлении же Красной Армии потери сторон сопоставимы, с учётом, что отступающие, особенно при обороне укреплённых объектов находятся в более выгодном положении. Притом, освобождаемое население Европы и близко не перенесло тех ужасов оккупации, что население советских городов и весей.

Естественно для каждого народа, когда героические события в его судьбе, отдаляясь во времени, мифологизируются. И сами участники этих событий и народное сознание новых поколений оставляет архивам и вниманию специалистов всё больше фактов, кидающих тень на то главное, где доблесть, геройство, священная жертва, успех служит воспитанию патриотизма – главной дисциплины в любой национальной школе. Для нас, граждан России, Победа в войне 1941-45 года стала вершиной нашего национального самосознания. Она спасла нас и 69 лет тому назад и будет спасать ещё долго. Та Победа становится, не теряя всех иных признаков, всевременным ощущением нации, и в этом залог нашего нравственного здоровья. И в то же время то здесь, то там (и всё громче в либеральной вседозволенности) раздаются голоса, принижающие её значение, даже требующие забыть её, якобы от стыда «такой победы», как определил её Олег Кашин словами, приписанными им деду-фронтовику (см. выше). Для них, ниспровергателей, это религия победобесия.

Я болезненно озадачен не самой статьёй. В конце концов, кроме мерзкой авторской «находки», чем является только что приведенное мной определение, ничего нового в ней нет. Перепев известных куплетов на новый голос. Но задаюсь вопросом: какой «божественный глагол коснулся чуткого уха» Олега Кашина? Что понудило его сесть и выложить для широкого прочтения то, что основная читательская масса заведомо примет как вызов одному из самых святых понятий народа? Ведь Кашин понимает, что наказание в той или иной форме для него не исключено. Биография подтверждает. И тем не менее садится за клавиатуру…

Я вызов принял. И отвечаю сразу – этим письмом. Но удовлетворения не чувствую. Смотрю на фотопортрет Олега Кашина и ищу подсказки. Вот, нашёл! Если наши пути пересекутся, не откажу себе в удовольствии подойти, представиться и, назвав причину, дать… Хотел сказать «в морду». Но сдержусь, всё-таки интеллигент. Скажу иначе: дать пощёчину. А потом отправлю дополнение на известную страницу Википедии.