Как России возглавить мировую цивилизацию

«У нас закон праведный, а у них, милая, неправедный; что по нашему закону так выходит, а по ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка, и в просьбах пишут: «Суди меня, судья неправедный!» А то есть еще земля, где все люди с песьими головами».

«Милая девушка» из «Грозы» А.Н. Островского, к которой обращается странница Феклуша, не имела технических возможностей «одним кликом» подтвердить или опровергнуть заграничные ужасы, предлагавшие ей примириться с ее не вполне «яркой и запоминающейся» жизнью в городе Калинове, ведь в иных землях – и суды не суды, и люди не люди. А теперь такие возможности есть и у девушек, и у юношей, и у телезрителей центральных каналов – потомков того самого народа, чье терпение превознес генералиссимус в победном тосте в мае 1945 года: «У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения… Какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство… Но русский народ на это не пошел».

Разумеется, и в Идолищ Поганых иногда перестают верить даже при отсутствии интернета, и терпение русского народа иногда иссякает, и он меняет правительства, как это было в Великую революцию или при распаде Союза. Что-то случается, надламывается внутри, и патриотический призыв властных элит любить Родину только за то, что она – Родина, какие бы реальные или мнимые угрозы ни сжимались вокруг нас в кольцо, какое бы пренебрежение к своей социальной миссии служить за привилегии общему благу элита ни выказывала, – призыв любить власть, как Родину, время от времени людьми игнорируется.

Патриотизм – чувство и хтоническое, и возвышенное. Деление по принципу «свой – чужой» – не изобретение ксенофобов и расистов, так проявлялся механизм защиты с тех доисторических времён, когда чужаки, кроме прочего, приносили с собой болезни, к которым у «своих» отсутствовал иммунитет, о чем сейчас напоминает эпидемия. В противовес отчуждению сообществ друг от друга практиковались табу, запрещавшие браки между близкими родственниками, чтобы потомство не чахло, и придумывались ухищрения для обновления вырождающихся вследствие этого элит, иначе иерархия в короткие сроки опрокидывалась по причине ментальной слабости вырожденцев.

Возвышенное в патриотизме – самопожертвование. Вдоволь тебя кормили и одевали или скудно, будет жизнь после смерти или душа вместе с телом иссякнет, обернется бескомпромиссная жертва победой или поражением, – отречение, патриотический подвиг возносят героя к непостижимым метафизическим вершинам, заставляя нас без лишних свидетельств уверовать во что-то не прагматичное в человеке, не только плотское, божественное и вечное, однако и эта вера, и это самопожертвование часто встречают непонимание современников и отступают перед идеалами враждебной направленности, предвосхищая падение власти, – и подобных примеров в истории множество.

Патриотизм, который бы не распадался на враждебные несоответствия, а если бы и распадался, то эти различия вызывали бы не междоусобицу и смуту, а плодотворное со-присутствие, взаимное дополнение и проникновение разноречивых целей и мотивов, – такой патриотизм требует некоторого притягательного содержания, полноты, объясняющей, почему в социально-политическом образовании, государстве, возникшем над нами и для нас на территории нашей Родины, жить и реализовываться хорошо сейчас и замечательно в будущем, и не станет ли нам лучше, если мы что-то в механизме поменяем. Иными словами, патриотизм, чтобы не быть официальным, плоским, властным и недолговечным, должен подразумевать совпадение интересов и самоощущения граждан с патриотичной государство-образующей идеей, имея в виду осознанно корректируемое соответствие политической практики озвученным постулатам.

Не говоря уже о Востоке, где тот же Китай сумел совместить во впечатляющем промышленном рывке идеи даосизма, конфуцианства, буддизма и коммунизма о служении обществу, коллективу и личном совершенствовании, или о Японии, чьи традиции долга, ответственности и ритуала, сотворившие после военного разгрома удивительную технологическую модернизацию, принимаются суетливыми интерпретаторами за привнесенные с Запада гуманизм и демократию, – помимо восточных эффективно развивающихся «драконов» и «львов», европейские старожилы и США, будто настаивая на абстрактных константах просвещения и либерализма, сохраняют в последние десятилетия и столетия относительную устойчивость организационных структур государства и общества, приспособив их к психологическим особенностям и запросам населения.

Один из ярких примеров – американская мечта, декларируемая возможность для любого предприимчивого человека достичь успеха в США, откуда бы он туда ни перебрался, из какой бы страты социума ни происходил. Не всегда дело заканчивается успехом, потерпевшие и оппоненты обвиняют США в финансовой полицейщине, диктате транснациональных корпораций и дороговизне медицинских услуг, однако многочисленный средний и малый бизнес, которому там вполне комфортно, – основа и стабильности, и благосостояния американцев.

Заокеанский либерализм для нас губителен, мы – в большинстве – люди оседлые, долго думающие, по-другому рискующие, несколько иной свободы хотящие, и даже наши инициативные соплеменники, восхищаясь «их» либеральными порядками, деньги тем не менее зарабатывают здесь, где «всё плохо», а не на конкурентных рынках Запада и Востока, где консервативно инвестируют и тратят, то есть продолжают оставаться нами, как бы ни стремились позиционировать себя людьми «беспочвенной» ментальности.

По тем же «душевным» причинам не помогут нам обустроить Россию разнохарактерные европейские идеи культурной миссии, порядка, труда как «литургии», равенства и братства, родового и сословного (профессионального) достоинства. Мы отличаемся от американцев, немцев, французов, англичан, саудовцев, катарцев, китайцев, японцев, сингапурцев и даже корейцев – южных и северных!.. И хотя сердобольные идеологи отдельных национальных проектов, достигших в некотором (собственном) смысле конца истории, навязывают нам и другим приотставшим нечто отчужденно-ценное – общечеловеческое, исторический ракурс легко обнаруживает, что «доброе и вечное – священное и неприкосновенное» выходит в публичном пространстве на первый план после того, как политическим элитам удается согласовать формы устройства, правления и режима в государстве с привычками и установками конкретного во времени социума, но никак не спустить их сверху или приладить сбоку в качестве незыблемых схоластических универсалий.

Никому на свете не удавшаяся. Только наша. Не абстрактная. Долговечная и злободневная. И что же это за идея – сопутствовавшая и маячившая нам в наших невзгодах и победах?

Исконная. Объединившая и удерживающая нас вместе вопреки частым раздорам и всяческому разнообразию – этническому, религиозному, мировоззренческому, психологическому.

Она есть. Всегда, исторически, была с нами и в нас – интуитивно, иррационально, имплицитно и тому подобное, и ее рационализация значима для нашего сиюминутного и будущего благополучия.

Цель возникновения и деятельности российского государства, задача общества – создание условий, социальных и политических, для воплощения каждым гражданином России устремлений своей души. Вот государство-образующая идея России, наша, русская, национальная идея. И вера в Бога, и вера в неверие, и предпринимательская инициатива, и коллективная (артельная, общинная, соборная) жизнедеятельность и служба, научная и творческая свобода, – исключая (предотвращая) экстремизм и воинствующую идеологическую агрессию.

Не отчужденно-либеральное право индивидуальной силы (жадности, наглости, сговора), не социальный паразитизм, подспудно инициируемый доводимым до крайности левым дискурсом, но политические, правовые и экономические гарантии в «обществе самобытности», приветствующем и оберегающем персональную инициативу и прилагающем усилия к достойному – прямому и косвенному (образование, медицинская помощь, отдых) – вознаграждению востребованного сиюминутно и на перспективу коллективного труда наемных работников.

С одной стороны, признается ценность личности – персоны, выступающей актором футурологического скачка, подвижничества и обновления; с другой стороны, констатируется, что личность, инициируя, творя и совершенствуясь, опирается на плоды жизнетворчества предшествующих поколений, используя технологическую базу, навыки и коллективный труд современников, и вне пассивно-волевой – инфраструктурной, технологической – и прочей материализации этого труда персональный триумф затруднителен или невозможен.

Впрочем, о политической и экономической рационализации принципа «души» говорить следует неспешно, подробно и широко.

К обнаружению смысла своего бытия – идеи о создании предпосылок для жизни граждан в соответствии с душевными чаяниями каждого из них – Россия двигалась исторически. Это и всегдашние, при институциональной необходимости авторитарного сдерживания присущих нашему характеру анархических тенденций, народный сход (вече, земский собор, съезд советов), и (не без эксцессов, разумеется) веротерпимость традиционных конфессий, и экономическая многоукладность (государственные и помещичьи крестьяне при общинном землепользовании, однодворцы, вольные хлебопашцы окраин, Урала, Севера и Сибири, государственные и частные мануфактуры, стрельцы, купечество и так далее), и не знающая «единоначалия» и ограничений философская мысль, в том числе православная, раскольническая, духовидческая, и всеобъемлющая культурная традиция. Отношение к нашей «душевной природе» у власти и общества было эмоциональным, чувственным, отсюда жесткий авторитаризм и суровые законы – чтобы каждый в «свою душу» не убежал, – которые дотошно не исполнялись, и тем самым русская идея «торжествовала» хаотически; поэтому наряду с тотальной официальной идеологией процветали ереси, подпольные газеты, самиздат, а теперь параллельная реальность в интернете.

Пренебрежение принципом «души» в качестве нашей цивилизационной доминанты, отсутствие осознанности, вынуждает Россию, переходя от эпохи к эпохе, раскачиваться по траектории маятника между диктатурой и анархией, между вульгарным (распределительным) либерализмом и административным произволом, мятежами, революциями, застоями и перестройками.

Когда наш государство-образующий принцип будет осознан, рационализирован и воплощен посредством политических форм, сочетающих охранительный авторитаризм и юридически значимое для власти высказывание общества, – «державный уклад», и, кроме того, посредством экономического уклада, совмещающего акционированный контроль государства над стратегическими отраслями экономики с раскрепощением предпринимательской и творческой инициативы во всем остальном, что обеспечит системе и долговременную стабильность, и опережающее развитие, – когда это случится, России откроет человечеству эпоху «социально-гарантированной самобытности», оказавшись для своих граждан и для лучших умов и талантов со всего мира желанным пристанищем и образцом к подражанию, определив путь цивилизации на десятилетия и, может быть, столетия вперед

Виктор Семенихин, автор книги «Государство-образующая идея России»