Продолжаем публикацию первого приложения к докладу Трехсторонней комиссии «Кризис демократии» 1975 года (http://trilateral.org/download/doc/crisis_of_democracy.pdf). Сегодня у нас на очереди часть «B» этого приложения, в которой содержатся комментарии к докладу крупного немецкого политолога лево-либерального толка Ральфа Дарендорфа. Его карьера не исчерпывалась политической и социальной наукой, в которой он известен как автор теории социального конфликта, но и распространялась на политику, в которой он принимал кратковременное участие в рядах сначала СДПГ, а затем СвДП. С учетом вхождения этих партий - социалистической и либеральной – в правительственную коалицию при канцлерах Вилли Брандте и Гельмуте Шмидте и главе МИД, виднейшем политике СвДП Гансе Дитрихе Геншере, – принципиальной разницы между этими позициями у Дарендорфа не наблюдается. Причины его определенной фронды по отношению к «закулисному» докладу, который он комментирует, объясняются, по мнению автора этих строк, как раз приверженностью теории социального конфликта, преодоление которого Дарендорфу всегда виделось в рамках институциональной коррекции лежащего в основе западного общества общественного договора. Поэтому управление указанным процессом, а тем более его принудительное направление в русло реализации определенного сценария, которое рассматривалось Трехсторонней комиссией, противоречило его научным убеждениям, что он и изложил участникам обсуждения.
Критика, разумеется, небесспорная, но интересная; в целом она укладывается в противостояние двух крупных школ западной, прежде всего американской, политической мысли – либерально-идеалистской и реалистской. И понятно, что критикуя доклад «Кризис демократии» с позиций политического реализма, видя в нем вполне идеалистическое стремление «переделать мир» под определенные корпоративные запросы, Дарендорф руководствовался теми самыми мифологемами «демократии» и «рынка», которые принимал за чистую монету, считая фундаментом западного политического устройства. Демократия для него явно не пустой звук, как для идеологов и апологетов Трехсторонней комиссии; он отдает себе отчет в том, что доклад обнаруживает фундаментальное противоречие, которое может подорвать единство Запада, но по-видимому до конца не понимает:
- что решение по обсуждаемому вопросу к тому времени уже было принято; потому доклад и был опубликован на Западе, чтобы подготовить «массы», нарисовав им глобалистскую перспективу. А у нас, в СССР, он был скрыт от общественности той частью стремительно перерождавшейся элиты, которая не хотела, чтобы советские граждане раньше времени проникли в суть конвергентных замыслов Римского клуба и поняли, что под видом «конвергенции» их ведут на заклание;
- что раскол Запада между идеализмом и реализмом ведет к поглощению второго первым и к распространению этих процессов на социалистический лагерь. В этом беда западного реализма, которая очень хорошо просматривается на примере сегодняшнего Генри Киссинджера, пожалуй, главного апологета реализма. Разрушить советскую антитезу либеральному идеализму, действуя заодно с идеалистами, у реалистов получилось, а вот воспользоваться плодами этого разрушения, объединив мир на прагматической основе, - нет.
Теперь, как обычно, о кратких выводах из предыдущей части «A» первого приложения, посвященной рассмотрению основных тенденций в «трехсторонних» странах и обществах (Северной Америке, Западной Европе и Японии) по состоянию на 1975 год.
Первое, что отметим, - это констатация постиндустриального характера проектируемых Трехсторонней комиссией глобальных перемен. Формой постмодернизма в экономике выступает постиндустриализм, «воспетый»:
- его теоретиками Д. Беллом, У. Ростоу, Зб. Бжезинским, Дж. Гэлбрейтом во второй половине 1960-х годов;
- докладом Римскому клубу «Пределы роста» (1972 г.), в котором содержалось требование «заморозки» промышленного производства на уровне как раз 1975 года;
- другим «римским» докладом «За пределами роста» (1987 г.), подводившем итоги 15-летнего развития после «Пределов роста». В нем одним из условий передачи развивающимся странам «энергосберегающих» технологий называлось проведение ими «новой индустриализации», но не промышленной, а постиндустриальной, с упором не на машиностроение, приборостроение, «оборонку» и т.д., а на химическую промышленность, микроэлектронику, биотехнологии и генную инженерию.
Из этих примеров видно, что лозунг «постмодернизации», брошенный авторами «Кризиса демократии» и участниками его обсуждения, не случаен, а глубоко укоренен в самой основе всего проекта, запущенного, как мы уже неоднократно упоминали, в середине 1960-х годов «глобальным планом» Аурелио Печчеи.
Иначе говоря, мы имеем дело с постмодернистским проектом, реализация которого запрограммирована еще на рубеже 1950-1960 годов (первый институт, предварявший создание Римского клуба – АКАСТ, Консультативный комитет по применению науки и техники в целях развития, – появился еще в 1963 г.). И направлен этот проект в далекое будущее, а его смысл наиболее адекватно раскрывается миропроектной концепцией Сергея Кургиняна. Поскольку о ней мы тоже уже говорили, упомянем только наиболее общие положения:
- вторая половина второго тысячелетия – это период безраздельного господства Модерна – светского промышленного уклада, основанного на процессе урбанизации путем перекачки традиционных сельскохозяйственных трудовых ресурсов в города и развитии на этом промышленности. В Модерне одновременно пребывали и западный лагерь, и страны социалистического содружества: и те, и другие сформировали у себя высокоразвитые общества технологического типа;
- конец XX века ознаменовался началом разложения Модерна, завершающего 500-летний период его безраздельного господства; Рубиконом послужил распад СССР. Мир «Большого Запада» (те самые «трехсторонние» страны и регионы, о которых говорится в докладе) двинулись в сторону Постмодерна. Одновременно с этим они подтолкнули радикальную исламизацию в мусульманских странах «Большого Юга», чтобы совместить постмодернизацию Запада с контрмодернизацией Юга. Идеологам глобализации нужен был симбиоз «глобального города» (наброшенной на мир сети из 200-300 мегаполисов) с «глобальной деревней» (остальными пространствами между мегаполисами, опущенными в архаику). Альянс «Большого Запада» с «Большим Югом» - то есть Постмодерна с Контрмодерном (или «Антимодерном») – является оптимальной моделью глобализации, как она видится западным элитам;
- не охваченные Постмодерном и Контрмодерном территории пока остаются в Модерне и развиваются прежним путем перекачки трудовых ресурсов из деревни в город (речь идет о «Большом Востоке» - ведущих странах АТР, прежде всего Китае, Индии, Вьетнаме, Корее, в целом членах АСЕАН);
- в России потенциал модернистского развития исчерпан; последние его ресурсы были задействованы в ходе сталинской индустриализации. А в Постмодерне, не говоря уж о Контрмодерне, нашей стране, во-первых, места нет, а во-вторых, его не нужно и искать ввиду регрессивного, декадентского характера этих укладов, поднимающих на щит идеи не развития, а его остановки (по Кургиняну, неразвития);
- России застыла в промежуточной фазе, в некоей «полупозиции». Прозападное либеральное лобби тянет в Постмодерн, заведомо понимая, что туда «возьмут» лишь «сливки» постсоветской компрадорской элиты. Общество же, 99% основной массы населения, в этом случае опустят в Контрмодерн, причем, даже не клерикальный, а просто упаднический (на территории России «запланировано» создание всего лишь 20-ти глобализационных агломераций или мегаполисов из 300, о которых говорят адепты глобализации; это означает, что наша квота не превышает 10%, а основные ресурсные регионы страны – Сибирь, Дальний Восток и Крайний Север - от агломераций вообще свободны, и это означает, что они превратятся в «глобальное общее достояние», на которое будет распространяться принцип «коллективного», по Яну Тинбергену, суверенитета);
- именно поэтому в миропроектной концепции Кургиняна удачно соединяющий коммунистический классовый подход с «буржуазным» цивилизационным, говорится о новом для России проекте «Большого Севера». Таковым Кургиняну видится Сверхмодерн обновленного коммунизма, детали которого пока не раскрываются.
Не станем углубляться «в дебри» этих теоретических вопросов, которые очень интересны и сами по себе, и с прикладной точки зрения. Ведь любое движение вперед начинается отнюдь не с денег, как ошибочно многие полагают сегодня, а с идеи, с теории, в центре которой ответ на вопрос «Какой человек?», как мы его видим, и «Какое общество?» мы строим. И вернемся к докладу «Кризис демократии», отметив, что постмодернизация Запада планировалась уже давно. Значит, понималось, что Модерн «на излете», поэтому его и добивали в управляемом режиме с помощью разрушения СССР, чтобы процесс его разложения не начал развиваться спонтанно, с рисками для западных олигархических «держателей трендов». Добивали СССР вместе с Модерном вполне сознательно, ибо в недрах элит западного фланга Модерна – стран «трехсторонних» регионов, - как видим, уже созрел не только альтернативный проект Постмодерна (о нем говорится в докладе). Но и сопряженный с ним проект контрмодернизации (архаизации) незападных, прежде всего мусульманских стран.
Иначе говоря, концептуальные идеи, «дорожная карта» глобального развития, заложенные в «Кризис демократии», на Западе реализуются достаточно последовательно, и проблемы, с которыми сталкиваются сегодня западные элиты, - это торможение попыток архаичной контрмодернизации незападного мира. И если она начинает пробуксовывать в мусульманском мире, то о нынешнем пространстве Модерна («Большой Восток») и говорить не приходится.
Самое время нам, в России, подумать над прерыванием проектной паузы, начав если пока не детальную, то предметную разработку проекта Сверхмодерн.
Второе, о чем говорилось в предыдущей публикации (https://iarex.ru/articles/52888.html). В докладе утверждаются весьма спорные с точки зрения теоретической классики, но видимо программные для олигархии положения:
- о сочетании политическими партиями традиционных функций – политической (представительной), электоральной, идеологической и кадровой - с (!) групповыми интересами;
- о «приоритете» индивидуальных знаний над коллективным трудом и социальностью, включая социальную поддержку.
И то, и другое – суть апология элитарности, которая демонстративно противопоставляется массовости. В частности, предлагается легализовать запрещенное на тот момент, но фактически осуществлявшееся по разным каналам корпоративное финансирование партий, уравновесив его государственным финансированием, которое на деле является эвфемизмом и прикрытием того же корпоративного. Превозносится японский опыт «коенкай» - группового персонального спонсорства, который рекомендуется другим «трехсторонним» регионам.
Третье. СМИ по сути предлагается вывести из-под любого государственного влияния, подтвердив провозглашенный в докладе их статус инструментов «дезинтеграции старых форм социального контроля». Но при этом наложить существенные ограничения на разоблачение «сильных мира сего», а также по сути на раскрытие сценария управляемых глобальных перемен.
Иначе говоря, предлагается сформировать «касту неприкасаемых». Причем, в смысле, противоположном индийской кастовости. Речь идет о неких «великих высших», наделенных по отношению к остальному человечеству экстерриториальностью, признаваемых «непогрешимыми».
Четвертое. В образовании, которое увязывается с той или иной ценностной парадигмой, предлагается ложная дилемма, в которой массовость образования натянуто и умозрительно увязывается с его низким качеством, а элитарность – с высоким. По сути, проводится в жизнь идея «широкого» образования для элит и «узкого», дифференцированно-отраслевого – для масс. Это нужно правящей олигархии для того, чтобы максимально ограничить количество и перечень людей, способных видеть всю картину общественного состояния и тенденций в целом; знания об этом, как и способность свести воедино отраслевые «достижения» специалистов узкого профиля, становятся уделом элит. Удел масс – беспрекословное подчинение элитам. Именно на это направлены все реформы системы образования, в том числе и в нашей стране после распада СССР.
Пятое. Открытым текстом признается необходимость пересмотра соглашений между трудом и менеджментом (!), сложившихся в рамках «welfare state». (Обратим внимание: речь идет о противоречиях труда именно с менеджментом, а не с капиталом; капитал, то есть собственники и бенефициары постепенно выводятся из социальной системы, формируя ту самую касту «великих высших»). «Предсказывается», что проведение в жизнь этих перемен будет сопровождаться возникновением в Европе, например, незнакомых ей на тот момент проблем «расового» характера, как в США. Тем самым предвосхищается нынешняя проблема миграции и беженцев, которых тогда не было потому, что соблюдалось относительное благополучие в странах Северной Африки и Ближнего Востока.
Значит, дестабилизация этих мусульманских регионов была запланирована еще тогда? Иначе откуда такие прогнозы?
Шестое. Ну и в заключение, как бы «на десерт», в предыдущей публикации упоминалось положение доклада о необходимости «институтов для укрепления демократических институтов». Ясно, что речь здесь идет о центре управления «демократическими» и глобализационными процессами, о том самом «субъекте демократии», о котором М. Круазье писал в «европейской» главе доклада.
По-настоящему, в полном объеме, неуклонно и последовательно, «субъект демократии» стал формироваться в 1990-е годы, с распада СССР.
А теперь – продолжение первого приложения. С привычным оформлением: курсив обозначает авторские комментарии, цифры в скобках – страницы английского оригинала (http://trilateral.org/download/doc/crisis_of_democracy.pdf).
КРИЗИС ДЕМОКРАТИИ
Доклад Трехсторонней комиссии
по государственной способности демократий
(1975 г.)
Авторы: М. Круазье, С.П. Хантингтон, Дз. Ватануки
Трехсторонняя комиссия была создана в 1973 г. частными гражданами Западной Европы, Японии и Северной Америки для поощрения более тесного сотрудничества между этими тремя регионами по общим проблемам. Она ищет пути улучшения понимания этих проблем, поддержки предложений по совместному управлению ими, формирования обычаев и практики совместной работы в этих регионах.
* * *
ПРИЛОЖЕНИЯ:
Приложение I. Обсуждение исследования в ходе пленарного заседания Трехсторонней комиссии (Киото, 31 мая 1975 г.).
<https://iarex.ru/articles/52851.html...>
<https://iarex.ru/articles/52888.html...>
B. Выдержки из замечаний Ральфа Дарендорфа по изучению государственной способности
I.
Государственная способность предположительно сводится к способности правительств задавать направления развития экономикам, обществам, политическим сообществам, и делать это эффективно. Можно не объяснять, что традиционная характеристика демократии – это не та задача, что мы не ставим перед правительствами, по крайней мере в том виде, в каком ее ставят недемократические общества? Можно не объяснять, что, поднимая вопрос о государственной способности в отношении демократии, мы в большей мере ставим вопрос об увеличении власти правительств, чем об ее восстановлении? Не сбивает ли с толку, что правительства в демократиях имели раньше все те полномочия, которые сегодня для них требуют? Не забудем ли мы, что одна из сущностей демократии, - создание возможности людям и группам оперировать в рыночной среде в большей мере, чем в среде, определяемой указаниями правительств и политических институтов? (188).
КОММЕНТАРИЙ:
Дарендорф предельно откровенен и конкретен и с самого начала «берет быка за рога». Он встает как бы на позиции авторов доклада и начинает «чехвостить» его выводы с позиций классических буржуазных теорий демократии. Он подчеркивает следующие особенности доклада.
1) Что целью правительств и критерием их эффективности в нем объявляется не УПРАВЛЕНИЕ, а РЕГУЛИРОВАНИЕ: «задавать направления развития». При этом приоритетность этих направлений выстраивается не от политики к экономике, то есть не от государственных интересов к частным, а строго в обратном направлении: частное (экономика) доминирует над государственным и национальным (политика). Это и понятно: в капиталистическом, точнее, в империалистическом обществе, где власть находится у олигархического бизнеса, государство выступает инструментом обеспечения его, бизнеса, интересов.
Сущность современной демократии, как характеризует ее Дарендорф, - опять-таки не власть правительств и тем более не ее консолидация, а расширение рыночных возможностей. То есть, обращает он внимание, демократия призвана не защищать права всех, а обеспечить приоритет и экстерриториальность «продвинутых».
2) Под «демократией», как отмечает Дарендорф, на Западе уже в то время понималось не общепринятое – власть народа, а нечто другое – власть элит. И именно достижение трансформации и перераспределения власти в пользу элит, как он подчеркивает, ставилось в качестве задачи перед правительствами.
3) Дарендорфом признается, что многократно «пережеванное» в докладе ослабление власти правительств и клинч, в котором они оказались с «гражданским обществом», не имеет ничего общего с действительностью. Во-первых, по мнению Дарендорфа, никто правительства на самом деле не ущемлял, а соответствующая шумиха поднята, чтобы создать повод под видом их ослабления расширить их полномочия. И во-вторых, проделать это, надо понимать, собираются строго в интересах бизнеса, интересы которого они (правительства) выражают.
II.
В «Пространствах для действия» вы найдете немало замечательных заявлений о взаимосвязи между демократией и экономическим ростом. «Продвижение экономического роста с внимательным учетом последствий его воздействия на уменьшение природных ресурсов и загрязнение окружающей среды должно быть ВЫШЕ ДЕМОКРАТИИ…». «Политическая демократия требует экономического роста; экономический рост …зависит от эффективности демократического планирования…». Важные и, согласитесь, долгосрочные заявления! Явно желательно, по крайней мере с моей точки зрения, чтобы экономический рост продолжился. Но много вопросов по этим заявлениям. Их можно сколь угодно долго обсуждать. Почему демократия в определенной мере зависит от экономического роста? Есть что-либо обусловливающее правоту этого видения в концепции демократии? Или демократия без этого немыслима? Доказано ли, что в странах, в которых экономический рост меньше, меньше и демократии? Можем ли мы не сказать, что однопартийные социалистические страны выше остальных, которые в беде без экономического роста? Неверно ли предположение, что связь между экономическим ростом и политической организацией фактически гораздо сильнее в коммунистических странах, и это одна из причин их беспокойства в то время, когда экономический рост у них - реальность? Нет ли у г-на Брежнева больше оснований для беспокойства за будущее, чем у г-на Форда? (президент США в 1975 г. – Авт.). Я бы считал, что полезно осветить эти вопросы в исследовании, и я не уверен, что смогу найти на них полные ответы. Если же я задумаюсь над ответами, я не смогу не задаться еще одним вопросом, который, как я уверен, гораздо более важен для любого, кто озабочен будущим индустриальных либеральных сообществ. Является ли рост на самом деле РОСТОМ ВНП? Это - единственный путь развития человеческих обществ, который мы можем предположить в свободных обществах? Не существует ли иных форм роста и улучшения условий жизни? Действительно ли необходимо предполагать, что мы должны продолжить движение по направлениям, характерным для последних 25 лет, для поддержки демократических институтов? Важные и, по первому впечатлению, благовидные заявления о демократии являются основанием и возможно требуют гораздо более тщательно разработанных мер (189-190).
КОММЕНТАРИЙ:
Очень интересная серия размышлений. Ведь если связь демократии с экономическим ростом, провозглашенная докладом «Кризис демократии» (мы об этом упоминали), характерна не только для капитализма, но в еще большей мере для социализма, как утверждает Дарендорф, то не является ли выдвижение Римским клубом (доклад «Пределы роста», 1972 г.) тезиса о свертывании экономического роста ударом именно по социализму?
Риторический, однако, вопрос. Особенно если учесть, что по-настоящему все разработки Римского клуба были раскрыты и развернуты в программы деиндустриализации сразу же после распада СССР, в 1992 году на Конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро.
Но мэтр есть мэтр. Дарендорф по-видимому может позволить себе куда больше остальных участников обсуждения. И пусть не получили развития вопросы о том:
- является ли ВНП критерием роста или существуют и иные критерии;
- нужно ли и дальше поддерживать ведущие по этому пути институты;
- насколько благовидны заявления о демократии и т.д.
Сама постановка этих вопросов и их включение в итоговый документ по обсуждению доклада представляются весьма красноречивыми.
На Западе имеется четкое представление о том, куда на самом деле ведут управляемые олигархией глобальные перемены. Просто это мнение существует «в тени» общепринятых концепций «демократии», «рынка» и «прав человека». Но если, а точнее когда, эти постулаты не устоят и начнут трещать под напором объективных обстоятельств и противодействия оппонентов, «резервный» сценарий, о котором упомянул Дарендорф, может заинтересовать очень многих.
III.
Следующая позиция затрагивает государственную способность более или менее непосредственно. Тема обсуждения важна и по моему убеждению доказана убедительным анализом трудностей и перемен в политической, социальной и экономической ситуации. Я подчеркну аспект, который, на мой взгляд, имеет исключительную важность (190);
Я начну с трех простых вещей – простых на словах, но гораздо менее простых на уровне фактов:
1) Имеется растущее желание большего и немедленного участия значительной части граждан развитых стран, которое противостоит национальным правительствам в незнакомых, но очень серьезных проблемах и осложняет им формулировку направлений развития их стран. Это, как говорит м-р Хантингтон, - вызов авторитету. Это можно считать важнейшим результатом развития гражданского общества за последние один – два века. Это развитие вовлекало все больше и больше людей в локальные сообщества и промышленные предприятия и другие институты, усиливая их желание стать частью «машины для принятия решений» больше, чем когда бы то ни было. А правительства столкнулись с трудностями при принятии решений, даже относительно простых, таких, как место расположения АЭС. Участие не означает разделения ответственности, но очень часто оно было попыткой проверить действия правительств или оспорить их;
2) Второй аспект – в том, что многие важные проблемы национальных политических пространств рассматривались недостаточно; в то же время мы не имели удовлетворительных институтов, в том числе демократических, чтобы справиться с новым блоком проблем – международных;
3) Третий аспект – новый для правительств. Демократическим правительствам оказалось сложно справиться с «экстрапарламентскими» институтами, которые определяют своими решениями жизненные возможности такого количества людей, которое сопоставимо с суммарным количеством всех проживающих во многих наших странах. И эти институты выставляют правительственную власть на смех. Когда я говорю о таких институтах, я имею в виду две их разновидности – гигантские компании и влиятельнейшие профсоюзы (190-191);
КОММЕНТАРИЙ:
Мэтр продолжает оставаться мэтром и в том, что он не только ставит вопросы, но и на некоторые из них, причем очень острые, отвечает. Это нужно иметь не только целостное представление о проекте, реализуемом Трехсторонней комиссией, но и определенное мужество, а также кураж, чтобы увязать общей логикой такие вопросы, как:
- «общественное» давление на правительства и власти в целом с требованием «поделиться» правом принятия решений;
- неспособность национальных институтов стран Запада справится с международными проблемами и вытекающая из этого «необходимость» передать эти проблемы в ведение наднациональных институтов;
- признание транснациональных корпораций (добавим, что и прежде всего банков) «экстрапарламентскими институтами», которые «выставляют на посмешище» исполнительную власть.
Правда, Дарендорф все-таки не решился договорить «правду-матку» до конца:
- что профсоюзы содержатся этими ТНК и ТНБ, являясь их «приводными ремнями». Помните, читатель, знаменитую дискуссию о профсоюзах, навязанную на X съезде РКП(б) Троцким В.И. Ленину; «демон революции» тогда утверждал, что советские профсоюзы должны стать не «школой управления», как считал Ленин, а «приводным ремнем» партии, жестко ей подчиненным; из выводов же Дарендорфа следует, что альтернативной этому троцкистскому подходу на современном ему Западе становится превращение профсоюзов в «приводной ремень» бизнеса. И это еще большой вопрос, в каком из этих качеств, даже если допустить, что Троцкий был прав, а прав он не был, профсоюзы способны принести трудящимся больше пользы;
- что этими ТНК и ТНБ содержатся не только профсоюзы, но и правительства, которые по уровню марионеточности в условиях капитализма мало, чем отличаются от профсоюзов;
- что представители этих ТНК и ТНБ в массовом порядке присутствуют среди участников киотского обсуждения, и что именно к ним и обращены его далеко идущие выводы.
Впрочем, как и следовало ожидать, мнение Дарендорфа оказалось «гласом вопиющего в пустыне». Высказался – и ладно.
Все три момента развития имеют общий знаменатель. Большее желание участия, перемещение эффективных политических пространств с национальных уровней на международный и перемещение власти к разрозненным людям и их отдельным шансам, то есть от политических институтов к другим институтам. Это собирательно можно назвать распадом (разложением, растворением) политической публичности, которую мы считали основой демократических институтов в прошлом. Взамен бывшей эффективной политической публичности в демократических странах, из которых представительные институты вышли и в которых эти институты ответственные, возникает ФРАГМЕНТИРОВАННАЯ, частично НЕСУЩЕСТВУЮЩАЯ ПУБЛИЧНОСТЬ. Достаточно хаотичная картина политических сообществ во многих демократических странах. Публичность граждан, которые своими голосами отстаивают индивидуальные интересы, а затем влияют на выбор представителей, которые несут перед ними ответственность, подходит к концу (191);
КОММЕНТАРИЙ:
Открытым текстом констатируется, что «политическая эффективность», и а с ней и «государственная способность» перемещаются с национального уровня на международный, то есть на транснациональный и глобальный. Что под видом «расширения общественного участия» в политике происходит «разложение публичности» вместе с утверждающими ее «демократическими институтами». Что закрытый характер транснациональных институтов выводит их из поля внимания общественности (и, разумеется, освобождает от всякой критики). «Несуществующая публичность» существует, но только для избранных, мнение которые, как увидим в следующий раз, даже когда оно высказывается публично, остается анонимным. Что граждане, голосующие за политиков, поэтому остаются в неведении, что политики эти давно на корню скуплены олигархами – и не за голоса «электорального плебса», а за деньги.
В четвертом выпуске, посвященном «американской» главе доклада (https://iarex.ru/articles/52647.html) уже упоминалось о наделавшем много шума заявлении президента США Джона Кеннеди (от 27 апреля 1961 г.), которое возможно приблизило трагический конец его президентства. Вот его полный текст:
«Само слово “секретность” противоречит свободному и открытому обществу. И мы – люди, которые наследственно и исторически противимся секретным действиям. Мы против единой и жестокой секретности, которая сковала весь мир и теперь передается скрытыми же средствами для расширения своей сферы влияния. Проникновение в мысли вместо выражения, свержение вместо выборов, запугивание вместо свободной воли.
Это система, которая мобилизовала человеческие и материальные ресурсы для создания искусственного, высокоэффективного механизма, объединяет военные, дипломатические, интеллектуальные, экономические, научные и политические круги. Ее приготовления скрыты, не опубликованы. Ее ошибки похоронены, а не широко известны. Ее дела замалчиваются, а не обсуждаются. Они не отчитываются о своих тратах, не открывают своих секретов. Вот почему закон нравственности заставляет нас установить преступление, сделанное в отношении любого гражданина, который пострадал от них.
Я прошу вашей помощи в решении гигантской задачи – донести до американских граждан информацию о том, что человек должен быть таким, каким он родился – свободным и независимым. Я прошу вашей помощи» (http://timecops.biz/forum/viewtopic.php?f=12&t=849).
Думается, несложно догадаться, о ком и о чем идет речь.
Я могу сказать, что главное, о чем мы должны думать – о воссоздании существовавшей политической публичности в изменившихся условиях. Кто-то будет обсуждать, каким образом легитимированное требование немедленного участия может быть увязано с национальными и международными решениями. Другой будет обсуждать, что в этой Комиссии (Трехсторонней. – Авт.) было названо «восстановлением международной системы», не только в терминах эффективности новых международных институтов, но и в терминах их демократичности. Таким образом, будут подняты как знакомые, так и некоторые новые проблемы взаимоотношений между представительством и экспертизой, между демократическими выборами и этим выбором (191-192);
КОММЕНТАРИЙ:
Дарендорф говорит о путях соединения новых тенденций, обозначаемых термином «глобализация» (который появится только в 1985 г.) применительно к институтам. Он полагает, что и то, и другое - демократический и олигархический выборы - можно совместить. Из данного фрагмента трудно, практически нельзя понять, это он серьезно предлагает или просто это своеобразный стеб, когда применительно к олигархии употребляется термин «этот» (выбор).
Я убежден, что есть некоторые вещи, которые НЕ ДОЛЖНЫ произойти, если мы хотим воссоздать публичную политическую сферу (или впервые в истории демократических обществ добиться ее эффективности).
1) Я верю, что первая из таких вещей – преднамеренное сокращение образования, то есть политика, при которой образование будет сориентировано на экономический успех больше, чем на возможность дать каждому возможность участия в политическом процессе;
2) Я также верю, что другая вещь, которая не должна случиться – чтобы мы не установили большую зависимости СМИ от правительств. Наоборот, я считаю, что СМИ в большинстве наших стран нуждаются в защите. Им угрожают многие процессы, прежде всего в экономике. Одновременно я верю, что останутся ведущие СМИ, выражающие мнение большинства общества (192);
Моя главная мысль здесь – том, что, думая о политической публичности, мы не можем видеть в ней публичность отдельных граждан, отстаивающих свои интересы на рынке, как ранее. Переобдумывая понятие политической публичности, мы принимаем тот факт, что большинство индивидов сегодня – это и отдельные граждане, и члены больших организаций. Мы должны принимать тот факт, что большинство индивидов рассматривают защиту своих интересов не только как выражение своих гражданских прав (особенно политическими партиями, организующими группы интересов), но и организациями, работающими вне существующего политического каркаса и которые продолжат действовать, нравится это правительствам или нет (192-193);
И я верю, пусть и с неохотой, что думая о завтрашней политической публичности, мы подразумеваем, что в ее рамках институты парламентского представительства будут каким-то образом связаны с институтами, позиционирующими себя как непарламентские и непредставительные. Я думаю, полезно обсудить точное значение чего-то вроде эффективного социального контракта или, возможно, «Согласованного действия» или «Совета социальной политики» для политических институтов продвинутых демократий. Я не верю, что свободные коллективные обсуждения и действия – это необязательный элемент свободного и демократического общества. Я верю, однако, что мы осознали, что люди объединяются в профсоюзы, что имеются большие предприятия, где обсуждаются экономические интересы, что в этой сфере ведутся переговоры, благодаря которым наша экономика функционирует (193);
КОММЕНТАРИЙ:
А вот это уже «перчатка, брошенная в лицо». И по части образования, в котором все произошло именно так, как Дарендорф не хотел, чтобы произошло. И по части СМИ, зависимость которых усилилась, но не от правительств, а от олигархических интересов и структур. Организации «вне политического каркаса» (прежде всего НПО и НКО) также оказались под влиянием олигархии. А вот связь парламентских институтов с «непарламентским и непредставительными» установилась в извращенной форме зависимости первых от вторых. Надежде Дарендорфа на сохранение «свободных коллективных обсуждений и действий» оправдаться было не суждено.
Эта дискуссия имеет отношение к представительным институтам. В этом свете, возможно, существует необходимость пересмотра некоторых наших институтов, чтобы не допустить превращения наших стран в корпоративные государства, и найти в демократическом плане новые пути развития, сделав политическую публичность более эффективной, чем в последние годы (193).
КОММЕНТАРИЙ:
Думается, читателям REX не нужно объяснять, что такое «корпоративное государство». И как эта фашистская перспектива, которой опасается Дарендорф, связана с неоднократно упоминавшимися предложениями «европейской» главы доклада «Кризис демократии» о том, что «фашизм – это воссоздание традиционных форм авторитета» и что «Европе возможно придется пережить его вновь, но в несколько другой форме».
IV
В отличие от многих здесь присутствующих, я – не пессимист по поводу будущего демократии. Наоборот, мне кажется, что появление многих новых форм социального развития затрудняет диктаторство в этом мире. Я, однако, отмечаю, что вместе с вами считаю, что будет трудно в короткое время адаптировать диктатуры к жизни в условиях свободных обществ. Любая такая попытка приведет к новому авторитаризму (194);
Я думаю, чтобы демократии смогли справиться с новым типом проблем, перед которыми они встали, им нужно избежать определенных ошибок. Им нужно избежать представлений о том, что сам прогресс, который стал достижим огромному количеству людей, может быть свернут из-за дискомфорта немногих. Им нужно избежать представлений о том, что немножко больше безработицы, немножко меньше образования, немножко больше дисциплины и немножко меньше свободы самовыражения сделают мир лучшим местом, где можно править эффективно. Тем не менее, я думаю, что не удастся эта попытка повернуть вспять колесо истории, воссоздать государство от которого мы ушли как от примитивного, нецивилизованного, а также вера в то, что надо национализировать собственность, ввести публичное планирование и рабочий контроль. Если мы хотим создать и поддерживать демократические условия, шансы для большинства, мы должны избежать этих ошибок (194);
КОММЕНТАРИЙ:
Дарендорфу изнутри видно, что демократия – явно не та ставка, которую делают в Трехсторонней комиссии. Что расчет большинством ее членов делается как раз на свертывание не только демократии, но и самого прогресса в интересах меньшинства. И понимая это, Дарендорф делает невообразимый кульбит, обвиняя в негативных тенденциях советский социализм, представления о котором (национализация, планирование, рабочий контроль) видный ученый берет из замшелых учебников идеологов холодной войны.
На мой взгляд, надо поддерживать эту гибкость демократических институтов в их главном завоевании: способности демократических институтов к эффективным переменам без революций:
- способности переобдумывать заключения:
- способности реагировать на новые проблемы новыми способами,
- способности развивать институты, а не менять их – все время,
- способности поддерживать открытыми коммуникации между лидерами и их сторонниками,
- способности ставить личность превыше всего (194);
Мы обсуждаем «трехсторонние» общества: между ними много общего, но много и различного, и мы должны управлять лучше, чтобы с ними справиться. Я признаю, что в наше время в особенности, я принадлежу к тем, кто верит, что в североамериканских обществах превыше всего поддержка гибкости, которая позволяет надеяться на демократию везде (194-195).
КОММЕНТАРИЙ:
«Без революций» не получилось: в 1975 году, когда Дарендорф возлагал надежду на подобное развитие событий, перевернувшие его американские «неоконы» - эти провозвестники «глобальной демократической революции» - были уже на подходе. Именно они заняли многие важные позиции в администрациях Рональда Рейгана и Джорджа Буша-старшего.
(Продолжение следует)
Павленко Владимир
Комментарии читателей (0):