Михаэль Дорфман: Где кончается толерантность?

Ещё несколько лет назад я бы не подумал, что кому-то интересно размышлять о парандже. Я паранджу никогда и не видел. Разве только в кино, в советских документальных фильмах 20-х годов о Средней Азии. Там показывали, как большевики освобождают трудящихся женщин Востока от «наследия прошлого». Мой друг, убеждённая практикующая мусульманка, не возражающая против чадры и носящая открытый традиционный платок (хиджаб), сказала, что и сама не против запрещения этого ватного халата с ложными рукавами и волосяной сеткой, который надевали на женщину в Средней Азии. До паранджи дело пока не дошло, а вот хиджаб, а за ним бурка, чадра и никаб возвращаются в нашу жизнь и вызывают бурю страстей.

В мусульманских странах новость приняли по-разному. Хотя прошли времена, когда арабские националисты-насеристы и баасисты срывали чадру и никабы на улицах. В некоторых мусульманских странах ношение подобных головных уборов, даже не закрывающего лицо хиджаба, запрещено в общественных местах. В Сирии этот запрет лишь недавно был подтверждён. В мусульманском мире кипят народные протесты против собственных властей. Женщины в хиджабах и никабах часто выступают заводилами демонстраций в Иране, Египте, Тунисе, Йемене и Палестине, и вовсе не выглядят порабощёнными. По крайней мере, на экранах телевизоров. Да и к женщинам-демонстранткам не принято применять тот же железный кулак, как против демонстраций мужчин, чтобы ещё больше не накалять атмосферы. Всё-таки между мужчинами и женщинами в мусульманских странах пролегла чёткая линия, которую лучше не переступать, чтобы не вызывать ещё большие проблемы.

Во Франции живёт крупнейшая в Европе мусульманская община, и мусульманские круги выражают протест против мер правительства. До сих пор борьба проходила цивилизованно. Пока не происходили обещанные различными экстремистами кровавые беспорядки, теракты и бурные демонстрации.

Не понимают запрета хиджаба и в Америке: ни консерваторы, ни либералы. Бывший генпрокурор Нью-Йорка, а ныне телеведущий на CNN Элиот Спицер недоуменно спросил мусульманскую правозащитницу и активистку, поддерживающую запрет никаба, мол, как же так, это же противоречит Первой поправке! Большинство американцев твёрдо уверены, что Первая поправка к Конституции США о свободе слова, собрания и вероисповедания, со всеми её толкованиями, как и вся американская конституционная система, является универсальным эталоном демократии. Вариантов здесь не предполагается. Хотя в Америке применение Первой поправки о свободе слова и вероисповедания оборачивается на практике полной свободой денег, рекламы, пропагандой вредных для здоровья людей и общества вещей.

Я впервые столкнулся с проблемой хиджаба, когда жил во Франции в начале 1980-х. Никаб тогда ещё не носили. Да и сейчас, среди без малого пяти миллионов мусульман во Франции, лишь около двух тысяч его надевают. Поначалу женщины, носящие хиджаб, казались мне более чем странными, вызывали отторжение. Однако вскоре я обзавёлся друзьями-мусульманами и начал понимать сложность ситуации. Многие женщины-мусульманки среди моих друзей – иранки, курдянки или арабки ничем не отличались в одежде от французских студенток. Зато мужчины, особенно выходцы из Северной Африки, открыто насмехались над женщинами, надевавшими хиджаб. Про таких рассказывали разные скабрезности, уничижительно звали шалика, что на магрибском арабском – половая тряпка. И действительно, в некоторых мусульманских странах чадра часто используется проститутками как рабочая одежда, замечательно помогающая им сохранять анонимность. Сейчас в парижском метро действует неуловимая граффитчица, известная как Принцесса Хиджаб.

Женщины в никабах появились в моей компании позже, когда я помогал в организации помощи алжирским эмигрантам, спасавшимся от жестокой гражданской войны, развязанной светской националистической хунтой, свергшей власть победившего на демократических выборах исламистского блока. Беженцы были разные – строго соблюдающие обряды мусульмане и утончённые интеллектуалы, получившие европейское образование. Их преследовали обе стороны.

Нынешнее французское законодательство, запрещающее никаб, удовлетворяет, может быть, французского обывателя, нейтрализуя критику правых и фашиствующих сил, однако ничего не делает для интеграции в общество этих женщин. Благородная защита достоинства женщины и действительно симпатичных ценностей французского образа жизни порой оборачиваются для таких женщин не защитой, а делегитимацией их религии и их права на выбор. Неприемлемо, когда государство запрещает людям что-то носить, будь то никаб или жёлто-фиолетовый ирокез. Западное общество всегда обращалось к мусульманам с призывом к толерантности (как в случае с датскими карикатурами на пророка Мухаммеда), к свободе и демократии. Когда же дело заходит о свободе и толерантности на Западе, то их подавляют всей силой государства.

Принцесса Хиджаб рисует чёрные мусульманские покровы – чадры, никабы и паранджи – на лица полуголых моделей обоего пола, изображённых на рекламных стендах модных брендов. Свои действия художница называет «хиджабизацией»

Мнения правозащитников раскололись. Запрет никаба поддержали и некоторые мусульманские правозащитницы и феминистки. Одна из них, египтянка Мона Эльтахауи из Колумбийского университета, считает, что никаб надо бы запретить повсюду, а не только во Франции. Впрочем, я встречал Мону в платке тоже. Она утверждает, что это вопрос выбора, хочу надеваю, хочу нет.

«Никаб – это совершенно иное, – говорит Эльтахауи. – Никаб – это часть женоненавистнической идеологии, лишающей женщину всех прав, кроме права надевать никаб. Опасно для самого ислама связывать благочестие с сокрытием женщины. Что касается государственного запрета, то государство постоянно что-то запрещает, скажем, появляться в общественных местах голым даже в цитадели свободы слова Америке….».

Я сам когда-то попробовал пройтись так по Парижу в компании единомышленников, и думаю, что относились к нам так же, как относятся к ношению никаба. Только полиция нас не уговаривала, как им приказано в случае мусульманских женщин, а забрала и оштрафовала. В США запрещено появляться в балахонах и масках, поскольку это напоминает о терроре Ку-клус-клана. Да и другие коды одежды, хотя и не исходят от государства, но являются обязательными. У меня в офисе лежат несколько книжек из разных фирм, с кем я работаю. Там строго предписывается форма одежды, в которой надлежит появляться на работу.

О своей деятельности девушка говорит следующее: «Если бы мои работы касались исключительно запрета на паранджу, то они не имели бы такого долгосрочного резонанса. Но я полагаю, что запрет на ношение паранджи во Франции открыл всему миру глаза на проблему интеграции в этой стране»

Когда же сами мусульманки, выбравшиеся на Запад в поисках свободы, пытаются спорить с утверждениями консервативных кругов, то их попросту исключают из дискуссии (в лучшем случае), как недостаточно благочестивых. В худшем случае это может повлечь и более серьёзные проблемы со стороны всяческих экстремистов.

Моне Эльтахауи есть что сказать о расизме правительства Саркози. Либерализм сдаётся под расистским нажимом правых. И не только во Франции. Она организовывала демонстрации против исламофобии, стояла в пикете в защиту мечети в Манхеттене в самый разгар исламофобской кампании в США летом 2010 года. Она обвиняет также консервативные мусульманские круги в женоненавистничестве, в стремлении использовать либеральные и антиклерикальные французские законы в целях клерикальных и реакционных. «Надо сопротивляться как светскому расизму и исламофобии, так и религиозному мракобесию», – говорит Эльтахауи.

"Никаб – это часть женоненавистнической идеологии", - считает Мона Эльтахауи.

Такие примеры есть. Рахшандра – эмигрантка из Пакистана, работает в магазине, где я иногда покупаю пряности и сласти. Я несколько раз был свидетелем, как женщины-покупательницы что гневно выговаривали ей. Рахшандра рассказывала мне, что земляки её укоряют и за то, что вышла замуж за американца, и за то что «показывает своё тело», и за другие грехи. Бывало, жаловались её хозяину, но тот неизменно поддерживал её. Бывало, подходили на улице с оскорблениями, кричали ей «ведьма». Рахшандра боится за себя, боится за свою работу, за своих детей, но не желает покрывать лицо или волосы.

Доктор Тадж Харджей говорит, что нигде в Коране нет никаба или бурки, что это культурное уродство, наследие доисламских времён, заимствование из Византийской и Персидской империи, где в женщине видели имущество и закрывали это имущество от чужих глаз. Он даже устроил публичное сожжение бурки, чтобы возбудить дискуссию. «Это культурная тряпка, – заявил он – мизогиния, средство власти над женщиной». Харджей – имам мечети Ортодоксальной мусульманской конгрегации и председатель Мусульманского образовательного центра в Оксфорде (Англия). Он считает, что бурка может быть запрещена, а своих многочисленных критиков называет мусульманскими маккартистами.

"Меня действительно интересует и религия, и ислам, и то влияние, которое он может оказывать в художественном, эстетическом планах, в законах, на всё, что окружает нас, особенно на моду", - говорит Принцесса Хиджаб.

«История сама по себе ничего не меняет, – говорил мне Ан-Надж Талиб Абд ур-Рашид, имам мечети Мусульманского Братства на углу 113-й улицы и авеню Святого Николая в Манхэттене. – Необходимо, чтоб сами афроамериканцы осознали свою историю в Америке и себя как равноправную, самобытную и неотъемлемую часть американского общества. Мы должны самоопределиться, – говорил он, открывая шкаф, где висело несколько завернутых в пластик традиционных арабских блуз галабийя. – Видишь, я перестал одевать их лет пять назад, когда понял, что они не выражают того, кто я есть». Вместо этого имам носит длинную тунику угольного цвета, принятую среди американских мусульман уже много десятилетий: «Это часть нашего стремления создать своё культурное своеобразие. Что-то не арабское. Ведь я – не араб, не выгляжу, как араб и не разговариваю, как араб. Я не думаю, что надо обязательно одеваться, как они или выглядеть, как они, чтобы быть настоящим мусульманином». Это интервью, сделанное в своё время для одного мусульманского российского журнала, привело меня к знакомству с российскими мусульманами. Один читатель писал тогда: «Проблемы аккомодации черных мусульман удивительно схожи с нашими; а когда обнаруживаются совпадения в конфликтах «мы» и «они» у тех, кто есть твердь американского Ислама, с нашим боем за место под Солнцем, это нас обнадёживает».

Ношение мусульманских уборов, как ни взгляни, не наносит ущерба другим людям. Потому довольно трудно рационально объяснить, почему именно никаб надо принести в жертву общественному согласию, освобождению и комфортным чувствам большинства. Во Франции уверены, что можно. Друг моих студенческих лет Гюстманэ сейчас занимает важный пост в одном из тегеранских министерств. Я помню её совсем другой, в брюках и майке, с копной густых чёрных волос. Теперь она в строгой чадре, полностью скрывающей фигуру. Не знаю, смогла бы она сидеть вот так с посторонним мужчиной в кафе тегеранского отеля, но мы встретились во Франции после многих лет.

Традиция закрывать лицо появилась задолго до возникновения ислама. «Я надела и ношу чадру не потому, что этого требует иранский закон. Я хотела быть полноправным членом исламского общества. Я могу носить чадру, могу надеть что-то другое. Однако есть много женщин, которые, исходя из своей религиозности, считают необходимостью покрыть лицо. Так почему не дать им этой возможности, не принять их как полноправных граждан в обществе? В светские времена иранского шаха консервативное иранское большинство предпочитало держать дочерей дома. После исламской революции в университетах ввели раздельно образование и миллионы женщин из очень консервативных семей пошли туда учиться, приобрели образование и профессии. Кровавая ирано-иракская война, унесшая более миллиона мужчин. Эти женщины заняли их места, смогли реализовать себя в жизни…

Разумеется, есть проблемы, есть сопротивление, но так всегда в жизни… Тем более нельзя отчуждать этих женщин, ведь их в Европе совсем мало. И это никак не поможет женщинам в мусульманских странах…».

Где кончается толерантность? Разумеется, в мусульманском мире есть принуждение, террор. Крайнее проявление – это терроризм моджахедов «Талибана» против женских школ, покушения и убийства женщин, не соответствующих их понятиям о том, как прилично выглядеть. Это строгие законы Исламской республики Иран и Саудовского королевства, ограничивающего не только внешний вид женщины, но и её право на передвижение. В мусульманском обществе хватает проблем.

Тарика Рамадана далеко не все мусульмане считают своим. Тарик Рамадан, внук основателя организации «Братья-мусульмане» и профессор на кафедре современных исламских исследований Оксфордского университета считает, что «нынешние действия французских властей, как и аналогичные подвижки, в других западноевропейских странах, ничего общего не имеют с проблемами исламского общества». Интереснейшая книга Тарика Рамадана «Быть европейским мусульманином» вызвала множество споров. Он утверждает, что европейские мусульмане составляют отдельное и самобытное религиозно-культурное меньшинство в европейском обществе, а не являются конгломератом приезжих диаспор. Рамадан фигура спорная. Неоконсерваторы считают его, чуть ли не идеологом терроризма. Среди мусульман мнения о нём тоже разделились.

Для иллюстрации разнообразия мнений, скажу, что во время написания статьи мой друг, профессор ведущего российского вуза, занятый изучением современного мусульманского мира, счёл нужным предупредить меня, что «мусульмане не считают Рамадана своим». Тем не менее, он интересен. Думаю, и меня не все считают своим в тех отраслях, о которых я пишу. Петербургский востоковед Анжелика Победоносцева говорит, что Рамадана собираются пригласить в Петербург поделиться своими соображениями об интеграции мусульман в Европе. «Фраза «Рамадана мусульмане не считают своим» означает что «Рамадан не из нашей тусовки». Российский ислам находится на отшибе, поэтому обладает соответствующими особенностями: в соседнюю деревню не ходи, тьфу на них, там не настоящие мусульмане.

«Но вот в нашей деревне! – говорит Раиса Вергиз из РГГИ. – Всё же модернизация затрагивает и российский ислам. Мусульмане, неиспорченные тусовочными грантами и семейными связями, пытаются найти свой выход. Например, есть работа Самира Алескерова «Два почерка в Коране«, где он, так сказать, чистит Коран от Мухаммеда. Сходу могу вспомнить ещё Тауфика Ибрагима, он, как мне кажется, по духу близок Рамадану». «Это политическое решение, – говорил Рамадан в интервью на BBC. – Если мы хотим решить эти проблемы, то должны заняться просвещением».

Всё происходящее во Франции и по всей Европе – это очень тревожные симптомы не только для европейских мусульман, но и для всех европейцев. Это попытка показать, что они сопротивляются мусульманскому присутствию в Европе, и не имеет ничего общего с ограничением свободы. Ведь среди женщин в никабе есть много обращённых в ислам, выбравших это самостоятельно – как жизненный путь. Они покушаются на символ религии, чтобы ударить саму религию. Да и что они будут делать с жёнами королей и принцев, приезжающих во Францию? Они что, им тоже запретят носить никаб?».

Действительно, с исполнением закона есть проблемы. Полиция берётся за искоренение никаба безо всякой охоты. У них нет полномочий, которые были у советских коммунистов, сторонников Ататюрка или баасистских социалистов в арабских странах. Закон говорит, что по первому разу необходимо арестовать нарушительницу и провести с ней воспитательную работу. Если не поможет, то следует оштрафовать на 150 евро. А если выяснится, что женщину принуждали к ношению никаба, тогда уже мужу угрожает штраф до 30 000 евро и до двух лет тюрьмы.

Во время прежней кампании борьбы с хиджабами в школах французские власти ради равенства запретили также иудейские ермолки-кипы, и ещё какие-то христианские символы. Так может запретить заодно и рясы священников? Сторонники запрета хиджабов считают, что нет. Стажировавшая в Стамбульском университете Анжелика Победоносцева рассказав интересный случай, когда в ответ на запрет хиджаба в Турции, женщина обстригла наголо волосы, отметила, что «надо соотнестись с конкретным социально-культурным феноменом принуждения, неравенства и насилия над женщинами, реально существующим в мусульманском мире. Существуют ситуации, когда женщины отказываются от медицинской помощи из-за необходимости показать лицо чужим, когда женщина не идет голосовать (ведь по шариату свидетельство одного мужчины приравнивается к свидетельству двух женщин)».

В 80-е годы во Франции я познакомился с замечательными школьницами в хиджабах и понял, что их ношение может стать средством протеста против дискриминации в школах, но ещё больше против мужского шовинизма их отцов и братьев в довольно светских, однако далеко не либеральных эмигрантских семьях. Девочки хотели оставаться во французских общественных школах, а не идти в мусульманские, где никто не мешал им носить хиджаб. Зато соблюдение религиозных кодов и правил помогало им сохранить собственное достоинство, позволяло держать дистанцию и защищало от самодурства, давало легитимацию быть самим собой, не быть чьим-то имуществом.

Притеснение, унижение существует во всех религиозных группах, однако в современных дискуссиях если об этом упоминается, то лишь вскользь, а кончается всё осуждением именно ислама за желание мусульман носить хиджаб, бурку, стоить минареты в Швейцарии или мечеть неподалеку от разрушенных терактом башен-близнецов в Манхэттене. Интересно, что и Тарик Рамадан, и Мона Эльтахауи обвиняют в попытках сделать женщину незаметной, унизить её. Только каждый обвиняет в этом другую сторону: Эльтахауи – мусульманских защитников никаба, а Рамадан – европейских противников.

Мы верим в мультикультурную идею, прекрасно осознавая, что мультикультизм граничит с фундаментализмом. Возникает и ещё вопрос, а где предел нашей толерантности? Если терпимо отнестись к никабу и парандже, то как тогда быть с другими обычаями, неприемлемыми в западном обществе, скажем, с многоженством или обрезанием девочек? Как и никаб, про женское обрезание в Коране ничего нет, однако около 100 миллионов женщин в мире живут с последствиями этой процедуры.

Напомним, что в апреле французские власти начали вводить в жизнь запрет на ношение закрывающих лицо никаба и бурки. В отличие от Италии, где против женщин, носящих никаб, иногда применяют закон 1970-х годов, запрещающий появляться на публике в масках (принятый в борьбе с левыми террористами из Красных Бригад), во Франции решили назвать вещи своими именами. Ведь большинство французов считают появление на улицах в никабе и другой ритуальной одежде, закрывающей лицо, угрозой светскому характеру Французской республики.

Президент Франции Николя Саркози заявил, что никаб – средство унижения и новая форма порабощения женщины. «Бурка не приветствуется во Франции. Мы не можем смириться с присутствием женщин, упрятанных в тюрьму бурки, лишённых их гордости и их личности…», – пояснил президент.

Эксперт по США, Израилю, израильско-арабским отношениям, публицист из США ИА REX Михаэль Дорфман