Крым довёл до предела поляризацию в обществе. Прежде всего моральную — плохие против хороших и наоборот. Правда, обе стороны уверены, что «хорошие» — это они и те, кто с ними, а те, кто против них — не просто плохие, а фашисты. Человекоубийцы. Пожиратели детей. А ещё смешные придурки, ни к одному слову которых нельзя относиться не то чтобы рассудительно, но и просто как к человеческой речи — но только как к сигналу боевого распознавания «свой — чужой».
И вот тут возникает вторая линия поляризации — вот эта: «свой — чужой». Все МЫ, которые свои — хорошие, за правду, добро, свободу и справедливость. А противостоящие НАМ ОНИ — гитлеры, бандеровцы, титушки, зоологически чуждые особи, к которым стыдно иметь хотя бы какое-то формальное отношение (общее гражданство, например, за которое следует перед «своими» извиняться).
В принципе, оба эти размежевания привычны. Привычны и попытки так или иначе их подменить одно другим — подложив моральную мотивацию под абсолютно внеморальное, биологическое размежевание. Прагматичные западные политики прошлого века хорошо понимали двусмысленность этой подмены и — наряду с традиционным разделением сторон любого конфликта на «good guys» и «bad guys» — совершенно откровенно оправдали устами добрейшей души Франклина Д. Рузвельта свою поддержку заведомого бэд гая циничным «Somoza may be a son of a bitch, but he`s our son of a bitch» [Сомоса может быть и сукин сын, но он наш сукин сын прим ред.]. Великий политический визионер Запада Освальд Шпенглер уделил особое внимание этим двум совершенно разным мироощущениям, когда «мир фактов» (кровь, почва, раса, судьба, свой, чужой) сталкивается с «миром истин» (причины, следствия, добро, зло).
Особый трагизм XX века проявился в жестоком столкновении между этими двумя мирами в судьбах России. Беспримесное зло коммунистического режима, растоптавшее миллионы судеб, казалось бы, исключало для растоптанных саму возможность воспринимать носителей этого зла как «своих». Чему способствовала и идеология предвоенного коммунизма — с её противопоставлением «хорошего» и «плохого», «своего» и «чужого» по абсолютно искусственному, фиктивному «классовому» признаку. Идеология, заметим, глубоко «западная», насильственно и противоестественно навязанная русскому миру носителями самых радикальных, экстремистских западных идеологических смыслов.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Однако в разгар сталинского террора рафинированная поэтесса Серебряного века, вдова, жена и мать жертв террора Анна Ахматова определила своё место в мире словами: «Нет, и не под чуждым небосводом, И не под защитой чуждых крыл, — Я была тогда с моим народом Там, где мой народ, к несчастью, был». И — примерно тогда же — высказалась о происходящем от имени своего народа так: «Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах И мужество нас не покинет…»
Думаю, не только Ахматова — но и миллионы других, тех, для кого «товарищ Сталин» был не просто Злом, но Злом персональным, автором личного горя, убийцей родных и друзей — или мгновенно, по наитию, или достаточно быстро, после первых подробностей, сделали свой выбор между злом власти, посланной «от Бога» своей стране, и «товарищем Гитлером» — предводителем Чужих, для которых все «наши» были по определению чуждыми расово. Собственно, Сталин мгновенно почувствовал — и как злодей гениальный немедленно использовал — эту безошибочную струну, отчасти отбросив «красную» риторику и заменив её риторикой «Отечественной войны», в которой сомнительные «товарищи по классу» отступают в сторону перед мощью таких однозначных «братьев и сестёр».
Между тем, для Запада всё тогда было вовсе не так просто. Сегодняшние законы о запрете отрицания холокоста и т.д., равно как и знаменитое черчиллевское «Если бы Гитлер вторгся в ад, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы о сатане в палате общин» давно вытеснили из исторической памяти совершенно другие вещи — которые лучше всего сформулированы тем же великим Уинстоном в его последнем (из известных) письме к бывшему… ну если не кумиру, то точно объекту политической симпатии — Бенито Муссолини. В этом письме, призывая дуче одуматься и не вступать в войну против Англии и США на стороне Гитлера, Черчилль напоминает: «В настоящий момент, когда я занял пост премьер-министра и министра обороны, я вспоминаю наши встречи в Риме и испытываю желание обратиться через нечто, подобное быстро расширяющейся пропасти, со словами доброжелательства к Вам как к главе итальянской нации… Я заявляю, что никогда не был противником величия Италии и в душе никогда не был врагом итальянского законодателя… На протяжении веков над всеми другими призывами возвышается возглас тех, кто требует, чтобы общие наследники латинской и христианской цивилизации не противостояли друг другу в смертельной борьбе» (курсив мой — Д.Ю., «итальянский законодатель» в описываемый период времени — «Большой фашистский совет» с его идеологией «величия Италии»)… Но Гитлер и его нацизм-фашизм превратился в планетарный ужастик далеко не сразу и был в своё время вовсе не таким уж исключением — сходные идеи и сходное отношение к проблемам мироздания (в том числе и по вопросу об ответственности за выпитую в кранах воду) высказывали многие вполне себе респектабельные господа, «сливки» Западного мира — профессор Салазар в Португалии, каудильо Франко в Испании, генерал Перон в Аргентине, многие писатели, философы и аристократы по всему миру — и никто из них не вызывал у лидеров «Великих Демократий» никакой идиосинкразии.
Поэтому главное в том действительно священном союзе, который заключили между собой участники антигитлеровской коалиции, были, конечно, вовсе не «высокие ценности» и прочие красивые вещи, упомянутые во множестве союзнических деклараций и в переписке Сталина, Рузвельта и Черчилля. Вовсе не интересы борьбы «хорошего» против «плохого». Да, по факту это была борьба против ужасного, против совершенно сатанинского. Но если для России (как называли между собой СССР западные союзники) это была, конечно, не просто «Отечественная», а расовая война — война против Чужого за биологическое выживание практически всей человеческой среды, обитавшей на русской земле, то для Англии и США — это, конечно, была война против взбесившегося, сумасшедшего, смертельно опасного Хищника, однако Хищника своего.
Здесь мы пока не будем вдаваться в моральные аспекты. Скажем только — извинившись за такую чудовищную неполиткорректность — что возникают глубокие сомнения в том, что сами по себе ужасы Холокоста, равно как и ужасы других гекатомб — против всего славянского и прочего «расово неполноценного» населения России — побудили бы западных союзников выступить против Гитлера.
Но так уж получилось, что прежде всего он нарушил правила европейской игры, поломал эту игру, выйдя за рамки европейских приличий, решил вначале консолидировать Западный мир под своим владычеством, а потом уже заняться мировой экспансией. Между тем Западный мир был совсем к этому не готов, да и вариант консолидации под эгидой сумасшедшего харизматического (вернее, «хтонического») неадеквата-фюрера вовсе не представлялся оптимальным: прогнозировались (ещё в 1922 году Шпенглером) куда более симпатичные экономические «Соединённые Штаты Европы» под бюрократической властью коллективного Интереса.
Так что можно сказать (ещё одна неполиткорректность), что с Гитлером России повезло. Равно как в позапрошлом веке — с Наполеоном (он тоже сначала захотел силой собрать «двунадесять язык» в единую Западную империю). Потому что если бы работала только дихотомия «свой против чужого», без примеси «хорошие против плохих», то вариант Крымской войны XIX века, с предательством со стороны свежеспасённых союзников, с циничным отказом от религиозной и политической солидарности, воспроизвёлся бы в масштабах XX века, с оружием XX века и с результатами XX века — то есть с многонациональным Холокостом, масштабированным раз в десять-двадцать.
…Что же происходит сегодня, во времена Второй Крымской — ну или Третьей Отечественной (холодной пока) войны?
На сей раз противостояние приняло беспримесный характер. Россия действительно — одна против всего мира. Ну, конечно, против Западного мира — но главным его мифом было, есть и до его окончательного заката будет то, что никакого другого мира, никакого другого пути, никакой другой цивилизации нет и не будет. Сегодняшний Запад — это не Запад Наполеона, Дизраэли, Сесиля Родса, Черчилля, Де Голля и Муссолини, это — Запад Обамы, Саманты Пауэр, Олланда, Меркель и Яценюка, казалось бы, смешной и нелепый, но тем неприступнее и непоколебимее его солипсистская убеждённость в собственной единственности, безальтернативности, его «знание как надо» — не человеческое, а знание робота, знание запрограммированного зомби. Так что — на уровне господствующих мифов — против всего мира.
При этом скрыть вот это вот биологическое противостояние «своего» и «чужого» невозможно — оно рвётся из каждой глотки, из каждого проговора, из каждого жеста. Тем более необходимо — в том числе в силу мифа о «единственно верном цивилизованном европейском пути» — как можно более истово замаскировать всё это под противостояние «плохого» и «хорошего». С использованием всей мощи архаичной риторики детских страшилок.
Надо сказать, что ситуация у «сторон» неодинаковая. Замечу сразу — проблемы майдан-стайл-риторики укроинтернета, Тимошенко, Порошенко, Яроша, Керри и Меркель в данном случае не так меня интересуют и занимают: заштампованная, «органчиковая» («Не потерплю! Разорю!») стилистика западной пропаганды за последние десять-двадцать лет только упрощается. Куда серьёзнее ситуация в нашем, российском интеллектуальном пространстве. Здесь тоже не так интересны блоги Коха — по этому поводу можно разве что вызывать чрезвычайную бригаду фтизиатров — и подобное им коллективное бессознательное. Трагичнее расклады в умах довольно широкого круга респектабельных западников — тех, для кого до недавнего времени выбора не было вообще, кто совершенно честно мыслил себя патриотом страны, которая «часть Европы» (даром что примерно так мыслила себя изрядная часть интеллигенции и политического класса современной России). В ситуацию выбора их ввергла попытка ноябрьско-февральского майдан-блицкрига, не оставившая ни малейшего шанса для «главного европейца» — русского правящего режима — не просто сохранить свою самость и национальную идентичность, но и физически выжить, «европейцем» оставаясь.
То есть у Путина выбора не было (ну за исключением варианта безоговорочной капитуляции и сдачи страны во внешнее управление) и далее он действует в достаточно узком коридоре возможностей, и не время сейчас (да и информации достаточной пока такой нет) как-то оценивать публично качество его выбора, а тем более права такого нет: на войне как на войне, раз уж она Отечественная. А вот у «респектабельных западников» появился не просто выбор — на них свалилось чудовищное искушение.
С одной стороны (напомним, речь не о давно сдавших мозги в аренду внешним управляющим компаниям, а о людях умных и совестливых, без иронии говорю), образ Запада и образ действий Запада формирует какую-то жуткую реальность (ну как в фильмах про Чужого и зомби после активации соответствующего статуса). С другой стороны, мгновенный слом ещё недавно такой налаженной системы моральных компромиссов, разрушение уютненькой «хаты с краю», из которой можно порицать безумных белоленточников, журить Путина, негодовать в адрес его команды и избегать личного участия в «схватке», — это и правда очень страшно, катастрофично. Очень мало оказалось людей (по пальцам одной руки можно пересчитать, а называть так вообще невозможно — за такую вражью «похвалу» свои могут как-то ночью и головы пооткусывать), способных, не отказываясь от своей политической позиции (например, жёсткой оппозиции Путину и его режиму — или хотя бы нейтрально-критического к нему отношения), постепенно перейти к объективной оценке деструктивного, разрушительного западного курса на «майданизацию» Украины и России. Гораздо больше тех, кто выключил как мозги, так и ту самую хвалёную совестливость и вышел в режим полного подчинения гипноизлучателям прозападного общественного мнения по той самой схеме («Вперёд, легионеры, железные ребята! Вперед, сметая крепости, с огнём в очах!»)
Удивительной особенностью этих многочисленных «бывших совестливых» стало именно отключение чувства стыда — динамика их восторженно-злорадных перепостов любой информации про тупых пьяных «титушек» и новые санкционные угрозы, их «возьмёмсязарукидрузьяшных» восклицаний про то, что «признавать право на другое мнение не значит признавать право на невежество и глупость», — эта динамика демонстрирует спонтанность и лавинообразность их избавления от химеры совести (интересно, кстати, с какой скоростью растёт градус их ненависти к Путину именно сейчас, когда он — вдруг — сломал излюбленные «белковские» стереотипы про гедониста-корыстолюбца, действующего только ради личной выгоды, и стал действовать из каких-то явно менее приземлённых соображений — конечно, если он не такой гад, как мы думали, то точно сумасшедший!)
Они действительно перестают сомневаться, перестают колебаться, перестают стыдиться — и себя, и своих, и того, что свои делают и делали, они подменяют ещё вчера объективную (ну или полуобъективную) критическую картину мира набором пропагандистских мантр, и именно к ним — а не к «совковым титушкам» — относятся сегодня слова великого «совкового» рапсода: «В дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий — эти глаза не сморгнут. Им всё божья роса»…
Проблемы другой — нашей — «стороны» совсем иные, но они тоже имеют самое прямое отношение к тому, что делать с градацией «хорошее — плохое» в ситуации полной определённости по линии «свои — чужие».
Об этом уже говорили многие, но надо, наверное, повториться: за эти недели на сторону Путина встали очень многие из тех, кто был гораздо более жёстким и радикальным его — не оппонентом, а, скорее, противником — чем подавляющее большинство умеренных западников. Бывший политзэк Лимонов, нынешний подсудимый Удальцов — это только самые одиозные из известных. И дело здесь не в «левых» или «националистических» взглядах — вряд ли прекрасный «человек в свитере» Чалый может быть отнесён к одной из этих политических стай. «Случилось страшное»: впервые за долгое время оказалась отринута важнейшая норма номенклатурного управления — запрет на «неавторизованную активность» (как там юному Путину говорили в своё время про КГБ? «инициативников» у нас не любят?)
Этот запрет — поддерживать свою страну не по приказу, а в инициативном порядке, становиться на сторону действующей власти не потому, что ты подчиняешься ей, а потому что в данный момент она делает то, что ты считаешь правильным (а в следующий момент ты будешь считать правильным другое и, вражина, вдруг да перестанешь её поддерживать?), предъявлять власти обвинения в недостаточном патриотизме и т.д. — был в советские времена чуть ли не более жёстким, чем запрет на традиционное диссидентство. Таких — «слишком умных своих» — топтали иногда более жестоко, на уничтожение, чем откровенных «антисоветчиков». Думаю, и сегодня бюрократическим лоялистам, тем, кто долгие годы разглагольствовал про «патриотизм» и «суверенитет», совершенно не веря в собственные формулы, презирая и в грош не ставя миллионы собственных сторонников, подавляя их самодеятельность и свободомыслие куда более жёстко, чем деятельность оппозиции, — им очень неуютно: та консолидация, которая сейчас формирует новое путинское большинство, по идее, должна их пугать, и пугать чудовищно.
Так что проблема борьбы «хорошего» с «плохим», конечно, существует — и она особенно обострится и, возможно, приобретёт новый размах и новую жестокость — но это будет только тогда, когда удастся защититься от «чужих», защититься, устоять и выстоять. Приоритет таков. Но проблемы это не снимает.
Комментарии читателей (1):