Фарисеи против «фальсификаций» или технологи идеологической цензуры

И прах наш с строгостью судьи и гражданина

Потомок оскорбит презрительным стихом.

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

М.Ю. Лермонтов

В завершающей части статьи (первые две части - https://iarex.ru/articles/42772.html; https://iarex.ru/articles/42861.html), предваряющей дальнейшее широкое раскрытие обсуждаемой темы в Интернет-пространстве, поговорим об оценке моего выступления руководителем Центра проблем развития и модернизации ИМЭМО РАН В.Г. Хоросом. Ведь возраст и научный авторитет, разумеется, важные вещи. Но они ни в коей мере не отменяют такой аксиомы как научная же добросовестность.

Вот эта оценка:

В.Г. Хорос. У меня реплика по поводу выступления В.Б. Павленко. Общий пафос его выступления, его беспокойство за будущее России мне близки. Но некоторые присущие ему ходы мысли и размашистые идеи – характерные, кстати, и для ряда других представителей отечественного радикализма – мягко говоря, не приближают нас к пониманию реальностей современной российской ситуации и нашего будущего. Например, то, что Римский клуб продвигал «либеральное прозападное лобби» в руководство КПСС; что смыслом Российской цивилизации, «преемственности» является 500-летнее противостояние с Западом; что миссия России в мире – это Катехон, то есть сила, удерживающая мир от сползания к концу времени; что для России сегодня необходим не «Модерн», не «Постмодерн», а «Сверхмодерн», то есть «обновленный коммунизм» и прочее. Может быть, все это звучит красиво, но, увы, не продвигает наше познание окружающего. В том числе потому, что упрощает некоторые черты или тенденции прошлого и современного, превращает их в материал для выдвижения броских лозунгов.

Скажем, трудно согласиться с утверждением, что Россия уже «пережила» (в сталинские времена) стадию модернизации, что у нас «нет демографических ресурсов для проведения новой модернизации», то есть «дешевой рабочей силы из деревни», которая «бросается в городской, фабрично-заводской котел». Модернизация – это общемировой процесс, он не сводится лишь к индустриализации, но предполагает обновление во всех сферах – экономической, политической, социальной, культурной. В нашей стране модернизация была частичной, незавершенной, а теперь вообще налицо признаки демодернизации. Поэтому в сегодняшней России без завершения модернизации (конечно, не в сталинских формах) не пройдут никакие прыжки в «Сверхмодерн» или «обновленный коммунизм». Да еще при этом надо вписать подобную «домодернизацию» в контекст Российской цивилизации, ее базовых ценностей.

Когда большевики в России пошли на революцию, они уже имели ее программно-теоретическое обоснование (не будем сейчас обсуждать, что в этом обосновании «ложилось» на тогдашнюю объективную реальность, а что нет). Сейчас я такой программно-теоретической базы не вижу. Хотя поиски ведутся. Поэтому мне близок постоянно повторяющийся рефренпризыв в публикациях А.И. Фурсова о необходимости создавать новую социальную науку, ибо история значительно усложнилась, и необходимы серьезные теоретические инновации, включая обнаружение субъекта принципиальных изменений. А без этого эффектные лозунги и тезисы, во многих случаях являющиеся просто бездоказательными предположениями, не станут организующим ресурсом (http://www.nivestnik.ru/2013_3/37.pdf; С. 114-115).

Итак, не отвлекаясь на уже поднадоевшие читателю фигуры С.В. Карпенко и С.Ю. Разина, проанализируем не только сам комментарий г-на Хороса, но и контекст, в который он помещен. С него и начнем.

Прежде всего, обращу внимание читателей и самого критика на то, что он оказался втянутым в нечистоплотную игру и комментировал не мое выступление, а его извращенное отражение в кривом зеркале (именно это следует из стенограммы). Может быть, наши «редакторы» и не осознают, что это, как говорят в Одессе, «две большие разницы», но умудренный жизненным и научным опытом мэтр понимать это обязан. Не может не понимать, иначе не стал бы мэтром (говорю об этом без малейшей иронии, потому, что мэтром г-н Хорос стал, и труды его, в отличие от наших фарисеев, известны широко и заслуживают высокой оценки).

Как же так получается, Владимир Георгиевич? Вы не получили или не захотели получить и ознакомиться с текстом, который слушали и услышали участники круглого стола? И часто так случается, что Вы комментируете чужие выступления не по первоисточникам, а по недобросовестно «сляпанным» суррогатным компиляциям?

Второй вопрос, возникший у меня в рамках контекста: насколько корректным является речевой оборот «У меня реплика по поводу выступления В.Б. Павленко…», если на круглом столе Вы сами, г-н Хорос, не присутствовали? Как говорится, мелочь, но она на многое проливает свет. (Присутствовали бы – получили бы ответ прямо на месте, не откладывая дело в «долгий ящик»).

В дополнение к этому вопросу хотелось бы спросить, почему «реплика» г-на Хороса отсутствовала в «промежуточном» варианте стенограммы, направленной мне и другим участникам круглого стола г-ном Разиным 29 июня? Ведь, во-первых, тогда я мог с ней хотя бы ознакомиться в предварительном порядке. Разве это не является нарушением этических норм ведения научной дискуссии? Во-вторых, если у меня забрали 4578 знаков по причине якобы «дефицита объема», то откуда взялись 2589 знаков, предоставленных г-ну Хоросу? И почему именно за мой счет. Ибо если не за мой, то стенограмма – «резиновая»?

Впрочем, я допускаю, что оба этих вопроса – не к моему критику, а к нашим фарисеям, об которых приходится «спотыкаться» почти на каждой строчке даже не им «посвященного» текста.

Третье по контексту, что просто-таки резануло: эдакая «покровительственная» снисходительность. Мол, «разделяю беспокойство», но не «ходы мысли». Тем самым как бы задается некая негативная установка к восприятию критикуемого: если «ходы мысли» никакие, то о чем здесь вообще можно говорить?

Насколько велики у г-на Хороса основания так себя вести? Он ведь все-таки не мой преподаватель или «научрук», а я не его аспирант или студент, которым он меня, видимо, мнит (студентом, кстати, вообще не был – был курсантом, ибо первое высшее образование получал в военно-политическом училище). Кроме того, он не академик и даже не членкор, а такой же доктор наук, как и я. Да он и сам прекрасно знает, что высокомерие – отнюдь не синоним авторитета и, между прочим, вредит репутации, как профессиональной, так и человеческой.

Теперь по существу написанного (именно написанного, а не сказанного - настаиваю на важности этого отличия) г-ном Хоросом.

Первое, на что падает взгляд, - предъявленное мне обвинение в «радикализме». Нужно ли говорить, что оно голословное и не выдерживает критики.

Что такое радикализм?

По Ф.А. Брокгаузу и И.А. Ефрону, радикализм «есть принцип или направление…», которым «обозначается стремление доводить политическое или иное мнение до его конечных логических и практических выводов, не мирясь ни на каких компромиссах».

Вроде бы г-н Хорос в своих обвинениях прав. Однако далее у приведенных классиков читаем: «На практике, однако, термином “радикализм” обозначают обыкновенно только крайний либерализм (иногда социализм) в политике, а в религии и философии - те учения, которые совершенно не мирятся с господствующими (атеизм, материализм)».

Так кто из нас «радикал» – я или сам г-н Хорос, из комментария которого следует, что он категорически отрицает православную эсхатологическую картину мира и роли России (к чему мы еще вернемся), то есть придерживается атеизма и материализма? Или не придерживается – и это может следовать из его «реплики»?

Или «господствующим» сегодня он считает либерализм?

По С.И. Ожегову («Словарь русского языка»), радикализм – «политическое течение, ориентирующееся (sic!) на проведение демократических реформ в рамках существующего государственного строя».

Определение Философского энциклопедического словаря под редакцией Л.Ф. Ильичева, П.Н. Федосеева, С.М. Ковалева, В.Г. Панова (1983 г.), квалифицирует радикализм как «социально-политические идеи и действия, направленные на решительное изменение существующих институтов. Радикализм – (sic!) соотносительный термин, обозначающий разрыв с признанной традицией».

Институт философии РАН (в «Новой философской энциклопедии» под редакцией академика В.С. Степина, 2001 г.) дает такое определение: «Радикализм - буквально бескомпромиссное стремление идти до конца, добиваться коренных изменений и наиболее полных результатов в любой преобразовательной деятельности», обозначающее (sic!) «социальную и политико-философскую мысль, ориентированную на общественные, политические, экономические и культурные преобразования и соответствующую реформаторскую практику».

В первой части этого определения ему вторит Энциклопедический словарь «Политология» под редакцией Ю.И. Аверьянова (1993 г.), указывающий на радикализм как на «стремление к решительным методам и действиям в политике».

Итак, обвинение, как бы походя и свысока брошенное мне г-ном Хоросом, несмотря на монументальность мэтра, оправдывается только постсоветским словарем 1993 г.; остальные говорят о радикализме как о попытке «разрушить традицию» и провести «демократические» и иные «реформы».

Ничего общего с моей позицией, следовательно, радикализм не имеет (а я - с ним). Ибо все, что я говорил и делал (а также говорю и делаю, и буду говорить и делать), исключает и осуждает реформаторский «зуд», особенно «демократический». И направлено на ВОССТАНОВЛЕНИЕ ТРАДИЦИИ, в основе которого – все та же русская православная эсхатология. Но именно ее-то г-н Хорос, видимо не до конца разобравшись в себе, с одной стороны, отвергает, а с другой, кличет, требуя «вписать домодернизацию в контекст Российской цивилизации, ее базовых ценностей». (То есть в пылу полемики начинает апеллировать к традиции, позабыв, что только что ее отбросил).

К слову, совсем недавно, буквально на днях, мне приходилось формулировать свое отношение к реформаторскому радикализму в финале рецензии на один разошедшийся в Интернете провокационный фильм антиглобалистского содержания (http://akademiagp.ru/в-б-павленко-процветание-свет-в-ко/).

Второе, о чем пойдет речь, - это факты, приведенные в моем выступлении (или, скорее, в том, что от него оставили г-да Карпенко и Разин). Их мой критик опровергает, пытаясь представить не фактами, а «размашистыми мыслями», которые, по его словам, «мягко говоря, не приближают нас к пониманию реальностей современной российской ситуации и нашего будущего».

1) Г-н Хорос не верит, что Римский клуб продвигал «либеральное прозападное лобби» в руководстве КПСС.

Вот что пишет об идеях Римского клуба его основатель А. Печчеи в книге «Человеческие качества» (М.: Прогресс, 1985). Генсек клуба А. Кинг (на тот момент генеральный директор ОЭСР, что показательно) превозносится им за то, что считал, будто «необходимо коренным образом перестроить наши общественные институты, поскольку все они построены по вертикальному принципу, тогда как распространение самих проблем носит скорее горизонтальный характер» (С. 122). Перед нами – «конвергентная» модель слияния, а на самом деле экспансионистского поглощения Западом Востока, в системе которого ОЭСР как одному из элементов европейской и, шире, западной интеграции, отводилась важная роль. Трудно представить, что г-н Хорос не помнит, что сама идея конвергенции была выдвинута извратителями теории модернизации во главе со Зб. Бжезинским – записным русофобом и ненавистником нашей страны, который еще недавно предлагал строить новый миропорядок «без России, за счет России и на ее обломках».

Но главное: «горизонталь», в отличие от вертикали, проникает сквозь государственные границы и стоит сосредоточить управляющие центры такой «горизонтали» на Западе (что и было проделано), как она превращается в таран по подрыву государственного суверенитета нашей страны. Это мы видим на примере НПО и НКО, составляющих «ударный отряд» американской «soft power» - «мягкой силы». Не буду подробно останавливаться на этих очевидностях, признанных в России уже и на уровне действующего законодательства. Могу отослать г-на Хороса к подробно описавшей все это моей докторской диссертации («Институциональные аспекты глобального управления политическими процессами», 2008 г.), а также к монографии «Мифы “устойчивого развития”. “Глобальное потепление” или “ползучий” глобальный переворот» (2011 г.).

Именно таким «управляющим центром» «горизонтали» и стал Римский клуб.

Вот что пишет по поводу соучастия советских ученых в деятельности Римского клуба зять А.Н. Косыгина академик Д.М. Гвишиани – один из его создателей (кстати, познакомивший Печчеи с Кингом). «В 1969 г. по инициативе нескольких членов Шведской Академии наук, предложивших обсудить положение дел в мире силами представителей различных наук и разных культур, состоялся “Нобелевский симпозиум” по теме (sic!) “Место ценностей в мире фактов” с участием всех пяти Нобелевских комитетов – по физике, химии, физиологии и медицине, литературе и укреплению мира. Чтобы последние слова заключительного доклада “Нобелевского симпозиума” – “мудрость обязывает” – не остались пустой фразой, началась разработка практического плана работ, который претворил бы в жизнь его рекомендации. Образовалась небольшая рабочая группа по подготовке проекта создания международной НПО». Но, «важность Нобелевской инициативы (sic!) не оценила Академия наук СССР», - констатирует Гвишиани (Римский клуб. История создания, избранные доклады и выступления, официальные материалы. – М.: URSS, 1997. С. 30-31).

И тут высокопоставленный протеже автора «реформы Е.Г. Либермана» буквально «взрывается» трудно скрываемой ненавистью к советскому «официозу». «У нас в те годы не учитывались новые тенденции в деятельности международных организаций, и наша страна не пыталась наладить активное сотрудничество со странами Запада… (а разве, особенно с учетом последующего, хорошо известного нам, опыта, это было ошибкой? – Авт.). В 70-х гг. работа советских специалистов во многих НПО ограничивалась научными и техническими аспектами (а нужно было обязательно втянуть их в политику? – Авт.). К международным организациям, затрагивающим гуманитарные вопросы, у нас относились настороженно по идеологическими и политическим соображениям, и любое наше участие в каких-то новых институтах, тематика которых выходила за рамки чисто научно-технических проблем, подвергалось сильному сомнению (а нужно было без сомнений броситься в омут, как это проделали Горбачев с Ельциным? – Авт.). Более того, сам статус НПО (sic!) противоречил всей нашей практике и не получил признания, ибо их деятельность могла нарушить монополию “директивных органов”» (Там же. С 31).

Именно поэтому и начали привлекать, а по сути вербовать тех, кто был готов выйти за «директивные» рамки, разрушив их вместе с «органами»; «щитом» послужил Косыгин, в чем мы убедимся ниже.

«В октябре 1972 г. в Триесте, где располагался один из присоединяющихся к новой организации институтов Международный центр теоретической физики, - продолжает Гвишиани, - состоялось организационное заседание. Новая организация получила наименование “Международная Федерация институтов перспективных исследований” – ИФИАС. Местом ее расположения был выбран Стокгольм. Председателем Совета ИФИАС стал А. Кинг, а Печчеи с самого начала и до конца своей жизни был членом Совета попечителей. По рекомендации Печчеи и Кинга я (Гвишиани. – Авт.) тоже был введен в состав Совета. Интересы исследователей сосредоточились на некоторых глобальных проблемах: роль технологии в процессах развития, новые тенденции в экономике, состояние окружающей среды. В некоторых проектах ИФИАС принимали участие (sic!) советские научные организации, не только академические, но и промышленные НИИ и ВУЗы. В том же 1966 г. …к разработке этой идеи были подключены видный экономист, член Совета национальной безопасности (США – Авт.) Ф. Бэйтор и профессор политологии и истории М.-Дж. Банди, на протяжении своей карьеры занимавший видные посты в Совете по иностранным делам (то есть в «закулисном» Совете по международным отношениям. – Авт.), читавший лекции и возглавлявший в Гарвардском университете факультет науки и искусства. Банди был специальным помощником президента Кеннеди и затем Джонсона по (sic!) вопросам национальной безопасности, а после отставки возглавил Фонд Форда. (При И.В. Сталине, которого так не любит г-н Хорос, оба – и Гвишиани, и Косыгин за подобные проделки разделили бы участь основных фигурантов «Ленинградского дела», тем более, что Косыгин был одним из уцелевших участников этой группировки. – Авт.). Весной 1967 года М.-Дж. Банди отправился в поездку по Европе – в Лондон, Париж, Бонн, Рим и Москву, чтобы выяснить отношение к американской (проговаривается! – Авт.) идее. На первом этапе у нашей стороны возникли трудности, высказывались сомнения по поводу того, следует ли Советскому Союзу поддержать американскую инициативу и не будет ли это означать, что мы (sic!) вообще признали существование общих с промышленно развитыми странами Запада проблем? Как отнесутся к этому развивающиеся страны? Что скажут страны социалистического содружества? Не пахнет ли тут (sic!) конвергенцией, отказом от социалистической ориентации? Мы (Гвишиани и Банди. – Авт.) пытались доказать сомневающимся “идеологам”, что, в сущности, (sic!) уже признали общечеловеческую значимость научно-технического сотрудничества (то есть призывали их двинуться по пути предательства, которым именно и “пахло” в этой истории, и очень сильно. – Авт.). В ответ звучало привычное – “надо посоветоваться наверху”. “Наверху” означало в Секретариате ЦК КПСС и в Политбюро. Поговорив с академиком В.А. Кириллиным, который в те годы был заместителем Председателя Совета Министров СССР и председателем ГКНТ, и академиком М.В. Келдышем, президентом Академии наук СССР, мы поняли безусловную перспективность американских предложений и сочли необходимым сделать все возможное, чтобы претворить их в жизнь. Серьезную поддержку оказал нам в этом Председатель Совета Министров А.Н. Косыгин» (Там же. С. 32-34).

Дальше Гвишиани подробно рассказывает о поддержке, оказанной высокопоставленным тестем: «Косыгин одобрил идею создания международного института и помог принятию положительного решения нашей стороны, подчеркнув значение этой организации, (sic!) выходящей далеко за рамки чистой науки. Весь период его пребывания на посту председателя Совмина правительство продолжало поддерживать участие нашей страны в работе этого международного института» (Там же. С. 34).

«Переговоры о создании института продолжались почти пять трудных лет. Однако в конце концов основные препятствия были преодолены (sic!) сверхчеловеческими усилиями А. Печчеи, М.-Дж. Банди, представителя Великобритании, советника премьер-министра по науке лорда Цукермана, президента Национальной академии наук США Ф. Хэндлера, советских, французский, австрийских ученых… (Чувствуете, читатель, в чьих это было интересах? – Авт.). 4 октября 1972 г. в Лондоне, - завершает свои “признательные показания” Гвишиани, - …подписали Устав Международного института прикладного системного анализа – ИИАСА (более известного у нас в стране как МИПСА. – Авт.)» (Там же. С. 34).

Повествование о роли Римского клуба в трагической судьбе СССР будет неполным без свидетельств О. Греченевского, автора Интернет-материала «Истоки нашего “демократического” режима» (http://read24.ru/fb2/oleg-grechenevskiy-istoki-nashego-demokraticheskogo-rejima/): «Официально Гвишиани занимал тогда пост заместителя начальника Госкомитета по науке (1962 - 1985 гг.). Но там скорее всего только числился для вида, а вся его бурная деятельность протекала в других местах, в основном за границей. Гвишиани был членом престижного Римского клуба и непрерывно посещал всевозможные международные комиссии, конференции, семинары и прочее в том же духе. В 1972 г. Гвишиани был одним из главных учредителей МИПСА - и стал председателем Совета Института. В 1976 г. Гвишиани возглавил ВНИИСИ (филиал МИПСА в СССР. – Авт.) и был директором этого института 17 лет. …Где-то в 1983 г., когда Андропов стал Генеральным Секретарем, возникла по его указанию эта знаменитая “комиссия Политбюро” (засекреченная. – Авт.), она же комиссия Тихонова-Рыжкова - для подготовки экономической реформы в СССР. Научное руководство этой комиссией поручили директору ВНИИСИ Гвишиани, а реально руководил подготовкой документов его заместитель (академик. – Авт.) Шаталин. Рабочий аппарат этой “комиссии Политбюро” cостоял (sic!) из сотрудников Шаталина (Гайдар, Авен, Ананьин, Широнин и другие). Кроме того, к написанию отдельных разделов основного документа привлекли также ленинградскую “команду Чубайса” (сам Чубайс, Васильев, Игнатьев, Ярмагаев и другие).

Немного прервемся и вдумаемся в эту информацию. Если знать хоть немного советские реалии, то это была поразительная вещь! Ведь эти молодые кандидаты писали тогда по заданию Андропова не какую-то пустую бумажку, вроде очередного доклада к юбилею - они предлагали план преобразования народного хозяйства огромной супердержавы. Который непременно стали бы тут же осуществлять, если бы не внезапная смерть Андропова! Казалось бы, можно было для такого дела подобрать людей и посолиднее - если даже оставить в стороне мощный аппарат ЦК КПСС (у которого раньше была монополия на подобные программные документы), то в стране существовала целая сеть экономических институтов и академий, где трудились десятки академиков и сотни докторов и профессоров. Теперь вдруг оказалось, что все это никому не нужный хлам: чтобы составить действительно важный документ, пришлось всю советскую науку (вместе с Вами, уважаемый Владимир Георгиевич! – Авт.) отбросить и привлечь горстку молодых, никому не известных экономистов… Гайдар и прочие его сослуживцы хотя бы работали в престижном институте - а ведь команду Чубайса подобрали в Ленинграде буквально на улице! Только весной 1983 г. Чубайс впервые лично познакомился с Гайдаром, когда посетил его лабораторию во ВНИИСИ - и почти сразу он и его ленинградская команда принялись за работу: начали составлять руководство, как преобразовать советскую экономику… Результатом работы комиссии Тихонова-Рыжкова стал документ объемом 120 страниц. У него было длинное, казенное название: “Концепция совершенствования хозяйственного механизма…(и т.д.)”. Но на самом деле это была программа экономической реформы. Подробное содержание документа нам точно неизвестно, но это была отнюдь не полная ломка всего и построение на обломках капиталистического общества - за образец была взята Венгрия и другие подобные социалистические страны. Для нашей страны, которая долгие годы пребывала в полном застое и такая программа была вполне революционной… Тут последовала смерть Андропова, воцарился Черненко. …В итоге эту экономическую программу положили под сукно - точнее, спрятали в сейф, поскольку это был документ под грифом “Секретно”. Но все эти труды не пропали даром: когда внутри андроповского клана взяли верх сторонники перестройки и поставили на престол Горбачева - то вся эта документация была пущена в дело. Горбачев вспоминает, что когда он в 1985 г. стал генсеком, то все необходимые бумаги были уже давно заготовлены - ему оставалось только подписать все эти директивы…» (http://coollib.net/b/65372/read).

Восторгов «яблочника» Греченевского в связи с «революционностью» документа я не разделяю – не радикал, все-таки. На мой скромный взгляд, и комиссия, и программа изначально (возможно, за спиной Андропова – и здесь следует поискать причины его преждевременной кончины) задумывались как ликвидационные. Все, что требовалось тогда на самом деле, - отступить от постулатов провалившейся косыгинско-либермановской «реформы», явочным порядком насаждавшей элементы капитализма и вернуться к сталинской практике управления народным хозяйством.

И не случайно именно «комиссия Политбюро» послужила платформой для объединения команд Гайдара и Чубайса, которое произошло в августе 1986 г., на семинаре в пансионате со знаковым названием «Змеиная горка» (что под Питером). Так что Горбачев (вместе с Яковлевым), по сути, проложивший «технарям» от либерализма путь к власти и уничтожению Союза, распорядился наработками комиссии по самому прямому назначению.

И после всего этого г-н Хорос и дальше будет «на голубом глазу» утверждать, что по линии Римского клуба не продвигались либеральные кадры, «обеспечившие» развал СССР? Это г-да Карпенко с Разиным могут не знать правды, а Владимир Георгиевич – вряд ли.

2) Г-н Хорос не согласен с тем, что «смыслом Российской цивилизации, преемственности» является 500-летнее противостояние с Западом».

Во-первых, он невнимательно прочитал даже «обкорнанный» текст моего выступления. В нем говорится, что такое противостояние составляет не «смысл», а «осевое» содержание этой преемственности. Разница отнюдь не формально-терминологическая, а сущностная. Противостояние было, и г-ну Хоросу, как историку, это хорошо известно. Но это противостояние не было автохтонным и навязывалось нам постоянным давлением с Запада, осуществлявшимся столетиями, а также вооруженными вторжениями, заставлявшими постоянно «держать порох сухим». То есть оно не составляло исконного смысла нашей цивилизационной идеи, которым являлось Православие (как бы ни чурался православной эсхатологии г-н Хорос).

Во-вторых, упоминание цивилизации через запятую с преемственностью указывает на незнание моим маститым критиком основ проектной теории (теории глобальных проектов). Между тем, она разработана уже давно; у истоков стояли многие дореволюционные классики, включая Ф.М. Достоевского, В.С. Соловьева, К.Н. Леонтьева, В.О. Ключевского; на Западе – А.Дж. Тойнби, М. Тэтчер, Г. Киссинджера и др. Сегодня она включена в действующую Концепцию внешней политики России (2013 г.), в которой говорится о «цивилизационном измерении» глобальной конкуренции, которая «выражается в соперничестве различных ценностных ориентиров и моделей развития…» (Ст. 13). Пусть и со стыдливым, противоречащим этому положению и верноподданническим по отношению к Западу, либеральным реверансом в виде оговорки, что она протекает «в рамках универсальных принципов демократии и рыночной экономики», что, на мой взгляд, не соответствует действительности (эти принципы отнюдь не универсальны). И потому не подкрепляет, а, наоборот, обнуляет российские претензии на собственную проектность.

Чтобы не выходить за рамки разумного объема статьи, ограничусь информацией о том, что концептуальное развитие этой теории (включая ее понятийный аппарат) стало центральным вопросом моей докторской диссертации. Просмотрев ее, г-н Хорос получит возможность узнать, что такое глобальные проекты, каковы их признаки, стадии эволюции и сферы проектной конкуренции, а также проектные (sic!) трансформации, о которых и шла речь в моем выступлении, условия, порядок и прецеденты их осуществления. Ничего этого он абсолютно не понял. Или понять не захотел.

Выяснив для себя все это, г-н Хорос сможет убедиться, что в процессе эволюции Россия и Запад пережили по четыре проектных трансформации, которые образуют «цепочки» их проектных преемственностей. Чтобы упростить ему эту задачу, предложу две статьи, как раз в эти дни опубликованные мной и моим соавтором проф. В.В. Штолем, на Интернет-портале «Завтра.Ру» в рамках дискуссии по идеологическим вопросам, развернувшейся вокруг выступления Президента России В.В. Путина на Дискуссионном клубе «Валдай» 19 сентября 2013 г. (http://zavtra.ru/content/view/valdajskij-rubezh/; http://zavtra.ru/content/view/valdajskij-rubezh-ii-/).

Вот что, например, пишет о проектной конкуренции России и Запада А.И. Фурсов, которого г-н Хорос пытается, прямо скажем, весьма неуклюже, мне противопоставить (в Сети нетрудно найти оценку Фурсовым моей упомянутой монографии по «устойчивому развитию»). «C окончанием наполеоновских войн, - пишет Фурсов, - Россия стала противником № 1 Великобритании на континенте, и британцы начали готовиться к устранению этого конкурента, - указывается им в статье “Большая война XX века”. - В 1820-е годы была запущена психоисторическая (информационная) программа “русофобия”, которая должна была морально и идейно подготовить всех западноевропейцев к участию в британской борьбе против России, кульминацией которой в XIX в. стала Крымская война - первая общезападная война против России» (http://zavtra.ru/content/view/bolshaya-vojna-hh-veka/).

Советую моему критику тщательнее присмотреться именно к этой стороне творчества Фурсова. После блестящего выступления на XVII Всемирном Русском Народном Соборе (http://zavtra.ru/content/view/sobor--sredotochie-russkoj-myisli/), он становится одним из ключевых, общепризнанных специалистов в весьма перспективном направлении исторической и политической науки – исследовании закрытых транснациональных институтов и структур (масонских лож и орденов, элитных советов, клубов, комиссий).

В заключение этой темы обращу внимание г-на Хороса на то, что диссертация мной была успешно защищена в Диссовете по истории и политологии РГСУ (ведущая организация – Дипломатическая академия МИД РФ) и столь же успешно (без «черных шаров») прошла через Экспертный совет ВАК. И это не позволяет моему оппоненту, если он придерживается научной корректности, ни обзывать основанные на ней выводы радикальными, ни отказывать им в способности «приблизить нас к пониманию реальностей», ни обвинять меня в «упрощенчестве». Потому, что поступая таким образом, он вольно или невольно ставит под сомнение компетентность соответствующих научных инстанций, что делать опрометчиво, даже при его заслугах.

3) В предыдущей части статьи мне уже приходилось упоминать, что теология давно уже находится в числе учебных дисциплин и научных специальностей; поэтому априори некорректны инвективы моего оппонента против эсхатологического видения роли России как Катехона, тем более, что данное видение является основополагающим для цивилизационной идеи нашей страны и нашего народа.

Православие как цивилизационная идея не может существовать отдельно от православной эсхатологии, являющейся неотъемлемой частью Нового Завета (Книга Откровения или Апокалипсис). Утверждая то, что написано в его «реплике», г-н Хорос демонстрирует не мой, а собственный уровень, позиционируя себя как вульгарного материалиста и, по сути, становится «над» наукой, занимая одну из сторон, ведущих противоборство в идеологической и политической, а отнюдь не в научной сфере.

4) Прежде чем «с порога» отвергать Сверхмодерн, г-ну Хоросу следовало бы ознакомиться с этим концептом, содержание которого изложено в двухтомнике С.Е. Кургиняна «Исав и Иаков» (М.: ЭТЦ, 2009. Т. 2. Гл. VII). Ведь если он «не видит программно-теоретической базы», то это не значит, что ее нет; просто нужно присмотреться внимательнее и «копнуть» чуток глубже. Брезгливый нигилизм и всезнайско-критиканское «почивание на лаврах», пусть и заслуженных, – не лучшая научная позиция и не лучший пример подрастающему поколению ученых. Тем более, что как исследователю, формировавшемуся в период господства коммунистической идеологии, ему хорошо известны теоретические основы марксизма; способен, следовательно, он и воспринять (хотя бы критически) его обновление, осуществленное Кургиняном с помощью соединения классового подхода с цивилизационным (а теории общественно-экономических формаций с «большими эпохами» теории модернизации).

Заодно г-н Хорос получил бы пример практического применения теоретических постулатов (а это главная проблема современной общественной науки), в том числе и в таком, надо полагать, проблемном для него вопросе, как светская трансформация религиозной метафизики.

Следующий «блок вопросов», поднятых в «реплике» моего критика, относится к модернизации.

Начну здесь с того, что существуют две основные парадигмы. Одна, которую заявляет г-н Хорос, исходит из «общемирового» характера модернизации; другая, которой придерживаюсь я, заключается в том, что «общемировая» модернизация носит унифицирующий и, следовательно, управляемый характер (что нетрудно увидеть хотя бы по трудам того же Бжезинского). Следовательно, подход к модернизации с «общемировых» позиций обрекает Россию на так называемую «интеграцию» в так называемое «мировое сообщество», выхолащивая и лишая ее цивилизационной идентичности и перспективы. Ведь так называемые «общечеловеческие ценности», находящиеся в основе глобальной унификации, насквозь материальны, в то время, как идентичность базируется на фундаменте не общего, а единичного, в крайнем случае, особенного – духовного начала.

Это означает, что признание модернизации «общемировым» трендом противоречит национальным интересам России, что и доказано опытом прошедшего двадцатилетия.

Жестко негативно оцениваю Сванидзе – и как «историка», и его идейно-политические взгляды, и морально-политическую чистоплотность, но согласен с ним в одном: страна по отношению к своей истории расколота. Уточню только, что раскол этот пролегает в основном между элитой, настроенной к советскому опыту негативно, и народом, в котором эта эпоха, особенно сталинский период, получают все более ясно выраженную позитивную оценку. Об этом буквально кричит вся современная социология, в том числе либеральная, и г-ну Хоросу это не может не быть известно.

Но, коль скоро он позволяет себе, отклоняясь от научной дискуссии, заявлять свои политические пристрастия, сделаю то же самое. Считаю, что данное противоречие, разделяющее позиции моего критика и мою, носит антагонистический характер и решается исключительно политическими средствами. На мой взгляд, страна и народ вправе применить такие средства по отношению к самозваному «продвинутому» меньшинству, не разделяющему ценности и интересы «не продвинутого» (по его циничному мнению) большинства.

Хорошо понимая и чувствуя это обстоятельство, г-н Хорос буквально шарахается от сталинского опыта, сталинских форм, «обоснованности» большевистской программы и т.д. Между тем, именно сталинизм – и ему это хорошо известно – обеспечил вступление Советского Союза в Великую Отечественную войну без «пятой колонны», которую составляли троцкисты из «старой» партийной «гвардии». Ведь они не только договаривались с Гитлером за спиной народов Советского Союза, но и с помощью IV Интернационала стремились переориентировать мировое коммунистическое движение, ставшее к тому времени марионеткой Москвы, на Вашингтон. То есть в преддверие войны лишить нашу страну опоры и поддержки в международном общественном мнении.

Теперь о модернизации, которую г-н Хорос предлагает, исходя из «мирового опыта», распространить на экономическую, политическую, социальную, культурную сферу. Во-первых, все это было сделано еще в советские времена, а потом отброшено назад, что он сам и признает, говоря о «признаках демодернизации». Во-вторых, эта демодернизация, действительно имеющая место (и это единственное во всей «реплике», с чем я согласен) отнюдь не восстанавливает досталинскую структуру общества, а протекает в форме тотальной маргинализации социума - десоциализации, атомизации, деградации. В теоретическом плане она объясняется кургиняновской же теорией регресса, в которую укладывается и поведение мэтров, подобных моему критику. Пострадав от либеральных «реформ», в полной мере вкусив «плоды» разрушения всех сфер жизни нашего общества, включая науку, они, превратившись в один из субъектов регресса, продолжают заученно, как мантру, возносить хвалу «общечеловеческому», а на самом деле глобалистскому, точнее глобализаторскому, тренду и проклинать сталинизм и все советское. И это не мешает им вполне искренне считать себя – вот ирония судьбы! - патриотами.

«Стокгольмский» ли это «синдром» или нечто иное – не являясь специалистом в области психологии, судить не берусь.

В заключение замечу, что наиболее двусмысленным, если не сказать жалким, такое поведение становится, когда вспоминаешь, что эти хулящие большевиков и Сталина и содрогающиеся от мысли о реставрации СССР «неофиты от демократии», сами в свое время являлись носителями партийных билетов. И, между прочим, учили нас любить Компартию и Советскую Родину. Или я не прав, Владимир Георгиевич?!

Да и с чисто научной точки зрения, Ваши диссертации - и кандидатская, и докторская (в отличие от моих), судя по срокам их защиты, – скорее всего начинаются с традиционных глав или разделов «В.И. Ленин, КПСС о…». Разве не так?

Так как же Вам не стыдно «прозревать» в столь зрелом возрасте? Или Вы полагаете, что окружены «наивными простачками», которые не в силах распознать унизительных мотивов этого «прозрения»?

* * *

Итак, подводя общий итог теперь уже трем статьям, посвященным махинациям, осуществленным с текстом моего выступления на круглом столе в московском Институте гуманитарного образования и информационных технологий журналом «Новый исторический вестник», заявляю, что считаю эти махинации преднамеренной и тщательно спланированной ИНФОРМАЦИОННО-ПРОПАГАНДИСТСКОЙ И ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ СПЕЦОПЕРАЦИЕЙ. Осуществленная г-дами С.В. Карпенко, С.Ю. Разиным «и примкнувшим к ним» г-ном В.Г. Хоросом («господином» потому, что товарищем его не считаю), эта провокация направлена не столько против меня, сколько против взглядов, которые я представляю и позиций, которые отстаиваю – в научном и общественно-политическом дискурсе.

Поднимаю брошенную мне перчатку именно поэтому, а также затем, чтобы разуверить инициаторов подобных провокаций в их безнаказанности, к которой они привыкли за два с лишним десятилетия либерального глумления над Россией и ее великой, славной историей.

Либеральный «Карфаген» будет разрушен!

Павленко Владимир Борисович – доктор политических наук, действительный член Академии геополитических проблем, полковник запаса, специально для ИА REX.