Tallinn по-русски с двумя «н»: ассимиляция русских в Эстонии и лоботомия русских в России

Вызывающие жесткие споры и межэтническую напряженность ежегодные слеты ветеранов Эстонской 20-й дивизии СС в Синимяэ (вблизи приграничной Нарвы), очередной из которых состоялся в минувшую субботу 27 июля, приоткрыли и языковую составляющую неприятия Эстонией местных русских и России.

Еще в 2000 году, то есть задолго до «бронзового апреля» 2007 года, расколовшего Эстонию на две языковые группы, по данным социологической фирмы Саар Полль (Saar Poll) почти половина (48%) эстонцев считала полезным отъезд чужаков (muulased – в значении «приезжие») из Эстонии.

Потому не так уж и неожиданно, что корреспондент Интернет-портала rus.DELFI.ee услышал от одного престарелого участника слета такое: «Чужой народ приходит на нашу землю… Я всегда могу оказать сопротивление, у меня пулемет припрятан». После вопроса: «И что, в меня тоже будете стрелять, я же русская?», ветеран поостыл: «А в вас-то, зачем стрелять? Вы же говорите по-эстонски».

По Райкину: «Сколько науки на один бифштекс!»

И тут вспомнилось, как много лет назад, в 1988 году, когда еще не распался Советский Союз, Верховный Совет тогда ещё Эстонской ССР обязал писать в эстонских документах название столицы Эстонии по-русски с двумя «н»! С этого и началось культивирование современной русофобии, разжигание межнациональной розни, в восстановившей независимость Эстонии. И в этом смысле показательно то, что слеты ветеранов СС и карателей полицейских батальонов, у которых руки по локоть в крови, претерпели заметное омоложения – ветеранов уже почти не осталось, а подростков и бравых молодцов в униформе с нацистской символикой, все больше и больше.

К слову, распоряжением министра образования ЭР N6 от 18 мая 1998 года помимо нормы писать столицу Эстонии по-русски с двумя «н», была составлена и таблица транскрибирования иных топонимов на территории Эстонии. А чуть ранее вступил в силу аналогичный подзаконный акт, касающийся правописания русских имен в эстонских документах. Это – подписанное председателем правительства постановление N66 от 25 марта 1998. Оно устанавливало правила транслитерации (точная передача знаков одной письменности знаками другой) и транскрибирования (действие по записи транскрипции, то есть формализованной записи звукового состава (произношения) слов некоторого языка или записи иноязычных имён и названий с использованием исторически сложившейся орфографической системы языка-приёмника).

Прямо по Аркадию Райкину: «Сколько науки на один бифштекс!» Но живущим в Эстонии русским и русскоязычным жителям не до смеха. Похвально, что эстонские власти унифицировали русский перевод эстонских имен собственных и топонимов. Но как это делается? Прежде всего, без участия самих русских, как это и водится в Эстонии, где «пришельцы» имеют только право подчиняться, с формальным правом оспаривать что-то, зная заранее, что спор не будет в их пользу.

Во-вторых, языковые нормы вводятся без учета установленных в России правил. Так, несвойственное русскому языку сдвоенное «н» в названии столицы Эстонии – очевидное такое нарушение. Или русское имя собственное – «Мария». На эстонском должно быть – «Maria». А вот при обратном переводе на русский язык в эстонских документах надо почему-то писать уже с «а» на конце – «Мариа». Нонсенс!

В-третьих, такие установки касаются почему-то только русского языка. И это курьезно, поскольку название столицы Эстонии пишут в Латвии и Литве с одним «n».

В-четвертых, обязательно использование эстонских топонимов, которые имеют старинное русское название, в районах, где веками жило старожильческое русское население. Так, старинное название реки Нарова, теперь официально называется река Нарва.

В-пятых, ужас наводит правописание на русском языке топонимов, состоящих из двух и более слов. Например, Пярнуское шоссе надо писать: «улица Пярну маантеэ», также Петербургское шоссе: «улица Петербури маантеэ». Или: Kooli põik – «улица Кооли пыйк» вместо привычного для русского: «Тупик Коли». Хотя справедливости ради, надо признать, что не всегда переводы могут быть «симметричными». Так, пролив, именуемый Voosi kurk, приходится переводить «пролив Воози курк». Ибо слово «курк» переводится, как «горловина», «горлышко».

Спрашивается, если бы межэтническая политика в Эстонии была если не дружелюбной, то хотя бы уважительной и партнерской по отношению к русским, разве таких лингвистических недоразумений нельзя было избежать? Кстати, отсутствие доброй воли эстонцев сделать что-то по доброму, совместно с «русской» стороной, многие русские жители ставили в вину и при решении властей зачистить в 2007 году центр города от захоронений советских воинов и посвященного им памятника («Бронзовый солдат»). Те, кто был согласен с его переносом на Воинское кладбище, считают: можно было избежать эпохального межэтнического конфликта, последствия которого ощущаются и сегодня.

И что поражает, сами эстонцы пишут многие топонимы не в симметричном переводе с русского языка, а так как сложилось исторически у эстонцев и узаконены правилами их языка. Например, Чудское озеро – Peipsi järv (озеро Пейпси), Псков – Pihkva (Пихква), Гдов – Oudova (Оудова), Печоры – Petseri (Петсери). Или топонимы на территории самой Эстонии?! Васькнарва (Vasknarva – в переводе «Медная Нарва») для местных русских и сегодня – Сыренец, хотя он переименован 90 лет назад с появлением Эстонской республики. Аналогично – Калласте (Kallaste), прежде – Красные горы. Примеров много.

А, если русские Эстонии начнут называть Таллин – Ревелем или Колыванью, Тарту – Юрьевым или Дерптом, Нарву – Ругодивом, Отепяэ – Медвежьей Головой и так далее?

И нельзя не согласиться с выводом Модеста Колерова и Игоря Павловского, сделанного ими в статье на портале ИА REGNUM «Кому принадлежит русский язык: чиновникам или «паразитам»?» Они пишут:

«И если Таллин с одним «н» или «Прибалтика» вместо «Балтии» – это для эстонцев «языковой империализм», то Petseri – посягательство на территориальную целостность России. И поэтому «Таллинн» и «Балтия» в русской государственной языковой практике – едва ли не измена».

Как видно, есть все основания считать эстонскую «интервенцию» в сферу применения русского языка стремлением эстонизировать все и вся, и не сразу, а шаг за шагом. Это обусловлено провинциальным национализмом, этническим самоутверждением, желанием показать «кто в доме хозяин». И не в том даже самое страшное, а в брутальных перегибах, которые не учитывают традиции и интересы старожильческих национальных меньшинств, тех же староверов в Причудье.

Постколониализм объясняет, но не оправдывает

Но есть у этого специфического, особо вульгарного национализма свои причины, корни. Главное, это – историческое прошлое, которое впрочем, не оправдывает государство-члена Евросоюза, но многое объясняет. Семь веков чужеземного ига немецких баронов, которые правили крестьянами и после того, когда Остзейский край вошел в состав Российской Империи, наложили капитальный отпечаток на формирование национального самосознания. Очевидно мощное немецкое, российское, позже и советское влияние. У Эстонии вплоть до 1918 года не было своей государственности, офицерства, осталась она и без своего дворянства. Отсюда и комплексы неполноценности (этническое нуворишество), болезненно-обостренное восприятие всего, что хоть малейшим образом может оскорбить национальные чувства. Для эстонцев независимость – даже больше, чем самоценность, и потому она часто ассоциируется с понятием Родины, хотя это – разные понятия в развитом государстве и цивилизованном обществе. А еще следствием аномального развития эстонского народа и государства можно объяснить, и свойственную эстонцам замкнутость (своеобразная этническая автаркия), и ксенофобию (в случае с союзниками, пока они выгодны, хорошо скрываемую).

Именно этим объясняется неприятие эстонцами не только двойного, но и «нулевого варианта» гражданства (предоставление ее всем постоянным жителям), но и признания русского языка вторым государственным (как шведского в соседней Финляндии). Более того, в скрытой и не совсем, форме Эстонское государство вытесняет неэстонское население на окраины общественно-политической и социально-экономической жизни страны, осуществляя целенаправленную эстонизацию русского и русскоязычного населения, всей государственной и общественной жизни страны.

И потому сегодня считается крамолой сказанное недавно в интернет-издании RuBALTIC.Ru ведущим научным сотрудником Института истории Таллинского университета Магнусом Ильмярвом. Он не побоялся заявить, что созданию первого независимого эстонского государства способствовало вхождение в состав Российской Империи:

«В начале XIX столетия, на полвека раньше собственно русских земель, в Эстонии было отменено крепостное право, активно изживались феодальные пережитки. Во второй половине XIX века в Эстонии возникает национальная литература, пресса, своя школа изобразительного искусства. Возникает осознание собственной истории, традиций, национальной культуры. К началу ХХ века в Эстонии ликвидирована безграмотность».

К тем, кто смотрит на мир широкими глазами, а не в националистических шорах,

без привычного нынче (с флёром трайбализма) ура-патриотизма, относится и колумнист Тийт Хенносте (Tiit Hennoste). В своей статье «Постколониализм и Эстония», опубликованной в элитном эстоноязычном Интернет-журнале «Кирикири» («Kirikiri»), он объективно рассматривает влияние постколониализма (а Эстония, безусловно, была на века колонизирована) на становление эстонской государственности, нации, культуры и языка. Не вдаваясь в подробности исследования (это – интересная, но другая и обширная тема), стоит отметить рассматриваемые автором «ключи», раскрывающие тайны эстонского национального своеобразия. Это – амбивалентность (двойственность), аутентичность (подлинность), самоколонизация, гибридность, колониализм, мимикрия, ориентализм, пиджин и креольские языки, устность, вторая двойная колонизация, упразднение. Один только перечень этих терминов, показывает, каков «коктейль» факторов, обусловливающих специфичность противоречий в становлении эстонского общества, определяющих и его современное лицо.

Тийт Хенносте приводит такой пример. С одной стороны в пору становления национального самосознания и обретения государственности были переняты европейские модели, и чем гордились. С другой стороны шла борьба против колонизаторов за независимость, которая была немыслима без самоколонизации (тотальной европеизации страны и общества). Тем более, это было предпосылкой европейских идеологов после крушения старого мира в 1917 году. Но это приводило к противоречивости, ненужной, но и неизбежной турбулентности формирования государства и нации. Что в свою очередь не могло не привести к появлению деятелей подражающих колонизаторам. Около ста лет тому назад такие типы росли, как грибы и они получили свое название – kadakasaks / kadakasakslane (дословно: можжевеловый немец, то есть не настоящий немец, но пытающийся мимикрировать, подражать ему). В эстонской литературе такой типаж онемеченного эстонца был карикатурным, полным пародии, но, как сказано выше, неизбежным субъектом интеграции и взросления государства и общества.

В порядке отступления стоит добавить, что в годы первой Эстонской республики (между двумя мировыми войнами), когда оставшиеся в стране выходцы из дореволюционной России и бежавшие из Советской России, также пытались приспособиться к новой действительности, появились так называемые обэстонившиеся русские, получившие такое же шутливо-презрительное прозвище – pajuvenelane (дословно: ивовый русский). Ныне такие русские-коллаборационисты особо отвратительны. Но и это – отдельная тема.

Такое раздвоение идентичности самоуничтожает этническую самобытность личности. Но постколониальный дискурс неизбежно предполагает двойственность, и не преследует цели превратить тех, кого колонизируют, в полное подобие самих колонизаторов.

Это в полной мере относится и к местным русским коллаборационистам в современной Эстонии. И если, немцы чурались эстонцев, пытавшихся выдавать себя за немцев, прежде всего из-за высокомерия и национального превосходства, то сегодня правящие балом эстонцы – русских и прежде всего из страха не потеряться в русском окружении.

Этот страх есть, он объективен. Но, как и все в жизни, его можно подавлять (как в советское время), так и культивировать, как в сегодняшней Эстонии. Именно поэтому интеграционная политика Эстонии двойственна. С одной стороны провозглашается (для Евросоюза, который легкомысленно выделяет на это большие деньги) желание обеспечить равноправие и межэтнический мир. С другой стороны, власть и общество преднамеренно обостряют и далеко не всегда болезненный инстинкт национального самосохранения народа. Это лицемерие деструктивно для развития Эстонии, ее будущего, но выгодно правящей элите, могущей таким образом компенсировать свои провалы в политике раздуванием русофобии. И можно утверждать, что Эстония не только не готова к европейской интеграции, признанию и соблюдению признанных в Евросоюзе норм защиты и прав национальных меньшинств. Она этого и не хочет. Не дозрела, что ли.

Месть, комплексы, каприз? Увы, русификация!

Но не лишне снова и снова повторять, что объяснение ошибок, просчетов, явной этнической несправедливости, ни в коем случае не оправдывает действия властей, если они приводят к межэтнической дискриминации, которая очевидна, в том числе и языковая. И потому, что, вступив в 2004 году в Евросоюз, Эстонская республика взяла на себя обязательства соответствовать европейским нормам, в том числе и в области прав человека. И тут стоит вспомнить двадцатилетней давности (от 6/29/93) сообщение *ERF202 американского информагентства ЮСИА, которое в Эстонии активно распространяло посольство США. В нем говорится о Венской декларации, принятой Всемирной конференцией ООН по правам человека. И приводятся, как назидание, слова исполняющего обязанности главы американской делегации Джона Шеттака (John Shattuck): «… конференция ясно продемонстрировала, что слабое развитие страны ни в коем случае не может считаться оправданием нарушений прав человека».

Однако не потому ли Эстония так безразлична к критике международного сообщества осуществляемой в стране дискриминации русского и русскоязычного населения, что сам Вашингтон «забыл» эти слова своего авторитетного в правах человека представителя?

Вот и такая известная проамериканская правозащитная организация, как «Амнести Интернешэнел» (Amnesty International) для эстонских властей не указ. Между тем ее правозащитники посчитали дискриминационной, направленную против русского населения «лингвистическую» политику эстонской Языковой инспекции!

А что же сами русские? Когда в Эстонии впервые стали уже под угрозой штрафов и репрессий требовать, особенно от русскоязычных СМИ сдвоенного «эн» в названии столицы Эстонии, то многие русские, в частности, подверженные влиянию советского интернационализма, сами отнеслись к этому не то великодушно, не то снисходительно: «Подумаешь, да хоть три «эн», если эстонцам так хочется» или в духе «у нас не убудет».

Некоторые отшучивались на такую «коррекцию» русского языка: мол, русские согласны писать название столицы Эстонии с двумя «эн», если в России Колыма будет писаться с двумя «а» – Колымаа. (На эстонском языке слово kolõmaa на слух схоже с другим словом – kolemaa, что в переводе на русский означает «ужасная земля»).

Писательница Татьяна Толстая объясняет такое вторжение эстонской власти в русское правописание местью за беды и страдания «советского прошлого». Отчасти с этим можно согласиться. Ведь это прошлое демонизировано и гиперболизировано нынешней политической элитой до неприличия. Также, как и из пальца высосаны страхи перед, по выражению Модеста Колерова и Игоря Павловского, «языковым империализмом» России. И, в конце-то концов, как ни крути, но живущие сегодня в Эстонии русские люди никак не могли быть причастны к придуманной на Западе «советской оккупации» Прибалтики.

С версией Татьяны Толстой можно согласиться и в том плане, что она объясняет, отчего столь высока терпимость самих русских Эстонии к насилованию их родного языка. В результате обработки в течение последних двадцати лет общественного мнения, русским жителям сумели в меньшей или большей степени «имплантировать» чувство вины за все неустройства эстонского народа и государства.

Поэтому досадно, что большинство русских и русскоязычных жителей (почти треть населения страны), лукавят и обманывают себя, когда оправдывают два «н» в названии столицы Эстонии: мол, нет тут принципиальной разницы. Но на это есть убедительное возражение — коль нет разницы, то почему не писать с одним «н»? И все же людей понять можно – в условиях реальных притеснений неэстонцев, серьезных проблем выживания, вопрос об одном или двух «н» и впрямь можно считать второстепенным.

В результате нет не только возможностей противостоять эстонизации, но уже отсутствует понимание наступающей экзистенциальной угрозы для 350 тысяч русских и русскоязычных жителей, вымывания из русской общины русскости и потери русскими своих национальных корней.

Тысячи неэстонцев уже сменили свои фамилии на эстонские. Многие находятся на распутье, и сами, сопротивляясь ассимиляции, сдают своих детей в детские сады, школы, гимназии с эстонским языком обучения. Эстонизация русскоязычных гимназий перешла в заключительную фазу, открыто говорится о переводе на эстонский язык и Основной школы (1-9 классы) и детских дошкольных учреждений, парламент уже принял решение о полном переходе на эстонский язык обучения во всей системе профтехобразования.

Или еще такие два штриха. Православным приходам Эстонской Православной Церкви (Московский Патриархат) приходится арендовать собственные храмы у эстонского государства. Это – не издевательство? Также как и не волнующее ОБСЕ и, увы, уже и само русское население, вопиющее нарушение требования пропорциональности на любых выборах. (Очередные, муниципальные, пройдут этой осенью). Несколько лет назад в столице Эстонии признали несправедливым, что в столичное Горсобрание от части города Ласнамяэ избирается 13 депутатов, а от Пирита – 5. Хотя в Ласнамяэ живет более 120 тысяч людей и две трети из них – русские, а в элитном Пирита – 8 тысяч и в основном эстонцы. То есть нарушение пропорциональности в городском собрании – семикратное! Короче, голос русского избирателя был в семь раз слабее эстонского! И что? После протестов и политической «косметики» положение было подправлено – сегодня эта несправедливость (непропорциональность) между названными частями города остается троекратной, а по отношению к Таллину в целом – на треть. И это демократия?!

И вот итог: среди подрастающей русской и русскоязычной молодежи уже превалируют прозападные настроения. Сталкиваешься и с антироссийской позицией. Сбывается прогноз известного в прошлом общественного деятеля Владимира Тарасова, который лет двадцать назад предупреждал о «перерождении» местного русского населения. Он предрекал появление в Эстонии «еврорусских», для которых Запад станет ближе и милее России. Так и происходит – заменяется не только родной язык, но и ментальность, мировоззрение местных русских.

А ведь некогда все начиналось с легкомысленного согласия писать название столицы Эстонии на русском языке с двумя «эн»! Увы, есть все больше оснований полагать, что активизация России в работе с российскими соотечественниками запоздала. В Таллине, во всей Прибалтике, создается впечатление, что у Москвы пропадает воля реально сохранить «Русский мир». Шума много, а результат плачевный. Нет той принципиальности, когда в советское время Пушкинский Дом в Ленинграде дал отпор украинским реформаторам русского языка. Согласно легенде на предложение писать, по-русски, например, не «зайцы», а «зайци», в Киев отправили телеграмму с одним словом: «засранци».

Таллин, 29 июля 2013 года.

Послесловие. Прав политолог Модест Колеров, который в своем интервью («Россия руками Медведева сдаёт «Кемскую волость») Интернет-порталу Newsbalt.ru призвал Россию предпринять все возможное для сохранения русской школы в Эстонии. Потому что ясно, противостоять ассимиляционному натиску Эстонского государства сегодня местное русское население уже не в силах. Это под силу только России. Возможно, остался последний шанс, чтобы исправить ситуацию и произнести одно из выдающихся изречений Виктора Черномырдина: «У меня к русскому языку вопросов нет».

… В 2004 году в Национальной библиотеке в Таллине, где тогда еще рядом стоял «Бронзовый солдат», запретили проводить собрание ветеранов Великой Отечественной войны, поскольку мероприятие признали политическим. Но разве таким не было собрание «Эстония и НАТО», которое прошло тут же? Советских ветеранов, в том числе эстонцев, в Эстонии считают оккупантами, а воевавших за Гитлера – освободителями.

На только что состоявшемся слете ветеранов Эстонской 20-й дивизии СС в Синимяэ можно было видеть на футболке молодого участника встречи ветеранов оттиск одного из немецких оккупационных плакатов. На нем изображены два эсэсовца с двумя флагами – нацистской Германии и Эстонской республики. Рисунок сопровождает текст: «Сражаясь вместе, добьемся общей победы». Вспомнился и отчет находившейся в услужении немецких оккупантов эстонской национал-патриотической организации «Омакайтсе» за 1944 год. В нем, в частности, сказано, что «свои практические задания «Омакайтсе» получало от властей немецких вооруженных сил» и еще: «Вне Эстонии префектуры Пскова и Красного Села укомплектованы эстонцами».

Не правда ли, напрашиваются неприятные ассоциации с сегодняшним днем? Вот и пункт (12) Директивы Совета Европы 2000/43/ЕС от 29 июня 2000 года «О реализации принципа равного обращения вне зависимости от расовой или этнической принадлежности» не обязателен, ни для Эстонии, ни для Евросоюза, ни для России. Он гласит: чтобы «гарантировать развитие демократических и толерантных обществ… специальные меры в отношении дискриминации на основании расовой или этнической принадлежности… должны распространяться и на такие сферы как, образование…» Между тем, эстонизация русской школы и дискриминация русского языка в Эстонии набирают обороты.

А мы возмущаемся тем, как правильно писать в Эстонии по-русски название ее столицы. Молодцы эстонские националисты – хороший придумали отвлекающий прием.