Полемика, возникшая после публикации ИА REX статьи афганского эксперта Азиза Арианфара, равно как и желание понять основные тенденции развития Афганистана хотя бы в среднесрочной перспективе, в том числе – с точки зрения интересов безопасности Средней Азии и Казахстана, а значит и России, заставляет обратиться как к некоторым историческим ретроспективам, так и к источникам, к которым определение «традиционные» относится в самом буквальном смысле. Свое мнение по этому вопросу высказывает 11 июня доктор исторических наук, профессор, действительный член Русского географического общества востоковед Александр Князев.
Известный в Кабуле «брежневский базар» (почин его возникновению заложили в 1980-х советские военнослужащие, приторговывавшие здесь автомобильными запчастями и другой армейской мелочёвкой, отсюда и эпохальное название) традиционно в афганской столице является важным источником «достоверных и надежных слухов». Выполняя функцию своеобразной социальной сети, он, зачастую позволяет получить действительно реальные и надежные прогнозы развития ситуации в стране, иногда «слухи брежневского базара» оказываются вернее и точнее аналитических разработок крупнейших исследовательских центров ведущих мировых держав.
Из последних слухов такого рода, в переводе с языка базарного на приемлемый. США договорились с Пакистаном о передаче власти талибам в два этапа. На первом этапе к власти приводится некая пакистанская креатура, условно именуемая «умеренным талибом» или «талибом в галстуке». Созданная администрация создает условия, включая изменения в конституции, для более масштабного прихода талибов во власть в Кабуле, параллельно управление 9-ю южными и юго-восточными провинциями передаётся талибам под их прямое управление. США со своей стороны получают права на размещение 9-ти военных баз на афганской территории. Пакистан, осуществляющий контроль над этим транзитом власти, получает определённые финансовые преференции (оплачиваемые Катаром и Саудовской Аравией), но при этом основные ставленники пакистанской ISI – Хекматиар и Хаккани будут продолжать джихад, мотивируя его присутствием неверных (американские базы) на «дар аль-Ислам», на территории ислама. Это объясняется как тем, что Пакистан не до конца доверяет США, так и тем, что это недоверие Исламабада неплохо оплачивается из Пекина, где есть интерес к тому, чтобы США продолжали вязнуть в афганской войне.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
- 29.05.13 Афганистан не успокоить, стоя на одной ноге / Василий Кравцов
- 28.05.13 Соединённые Штаты Америки никогда не уйдут из Центральной Азии / Владимир Пластун
- 26.05.13 Для Афганистана есть только один путь – конфедерация / Азиз Арианфар
Что касается Карзая, говорят на «брежневском базаре», ссылаясь на недавний визит афганского президента в Индию, где он разразился антипакистанской риторикой и объявил о непризнании «линии Дюранда», то он теперь, по версии названного источника, будет стремиться к нагнетанию напряженности в стране и, в частности, в столице с тем, чтобы объявить чрезвычайное положение и отложить президентские выборы на неопределённый срок. Жителей Кабула сегодня сильно беспокоит вероятность обострения обстановки вплоть до прямых боевых действий на кабульских улицах, что в новейшей истории Афганистана бывало не единожды, а потому и выглядит вполне реальным.
Реальность состоит ещё и в том, что актуализация вопроса о «линии Дюранда» самым непосредственным образом усугубляет один из важнейших (если говорить о внутренних афганских) факторов всей многолетней войны в стране. Это – фактор этнополитический. «Линия Дюранда» (Durand Line) – временная граница между Афганистаном и Британской Индией, срок действия которой закончился в 1993 году. Отказ от её признания и установление (пока гипотетически) новой линии афганско-пакистанской границы резко увеличивает долю этнического пуштунского населения в общем населении Афганистана за счёт пакистанских пуштунов. Другое дело, что пакистанская пуштунская элита давно кооптирована в общую пакистанскую элиту и вовсе не стремится к конкуренции со своими соплеменниками в Кабуле. В Исламабаде, в том числе и в пуштунских кругах, предпочли бы иметь как можно больше факторов влияния на Афганистан, но никак не стремятся к объединению значительной части де-факто пакистанской территории с последним.
Очень болезненно вопрос о непризнании «линии Дюранда» воспринимается непуштунским афганским населением. А для того, чтобы понять эти настроения, важны некоторые экскурсы в афганскую историю.
Само формирование афганской государственности в ныне признанных территориальных границах – факт в историческом плане достаточно поздний. В период Дурранийской державы (1747-1818 гг.) в основном завершился этап подчинения пуштунами земель таджикского населения Южного Афганистана, пуштунские племена стали расселяться в районах Джелалабада, Газни, Кандагара, Фароха, Герата, таджики были превращены в зависимое податное сословие. В 1770-х гг. первые пуштунские поселения возникают в Кабульской области, Кабул становится столицей дурранийского государства. Таджикские (и другие непуштунские) феодальные владения южных отрогов Гиндукуша и всего Северного Афганистана ещё сохраняли свою самостоятельность, в отдельные периоды времени отправляя незначительную дань бухарским или афганским эмирам. А таджики Панджшерской долины ещё во второй половине XIX в. сохраняли свою полную самостоятельность. Колонизация северных – таджикских, узбекских, туркменских – ханств левобережья Аму-Дарьи произошла в 1880-х гг., а некоторые провинции центральной и северной части страны были присоединены к Афганистану только в самом конце ХIХ в. Например, шиитский Хазараджат окончательно был завоеван пуштунами только в 1893 г., языческий («кафирский») Нуристан – в 1896 году.
Присоединение к афганскому государству непуштунских территорий уже тогда вело к тому, что постепенно в сложном комплексе внутриафганских противоречий всё более и более важное значение принимал этнический фактор. В течение ХIХ-ХХ вв. постоянно происходило масштабное переселение пуштунов из Британской Индии в северную и центральную части Афганистана. Насильственные массовые переселения, возведенные в ранг государственной политики при эмире Абдуррахман-хане, начатые уже системно с 1895 года, продолжались вплоть до апрельской (саурской) революции 1978 года.
Переселенческая политика преследовала две цели. Одной являлся собственно переход кочевников к оседлости, который должен был способствовать как общему экономическому подъёму, так и увеличению налоговых поступлений в бюджет. Политическая составляющая этого процесса заключалась в устремлениях кабульских эмиров закрепить колонизацию присоединённых непуштунских территорий. То есть шла весьма агрессивная пуштунизация страны. Пуштуны-переселенцы имели серьёзные поощрения от правительства в налоговом отношении, им выделялись (за счёт местного непуштунского населения) поливные земли, предоставлялась и денежная помощь. Заодно во многих случаях переселённые пуштуны выполняли функцию охраны внешних границ.
Одновременно имела место, хотя и не столь широко, и практика переселения непуштунского населения в традиционно пуштунские регионы, в частности, волной таких переселений стали 1930-е года, когда на юг были насильственно переселены сотни тысяч таджиков и узбеков – мухаджиров (эмигрантов) из ставшего Советским Туркестана. Одной из целей переселенческой политики была и ассимиляция непуштунского населения. Так, например, постепенно пуштунизировалась, потеряв язык, приняв иногда племенные названия окружающих пуштунских племен, часть таджиков Нангархарской и Кунарской долин. Вопреки существующим в массовых представлениях стеретотипам, на юге страны проживает немалое непуштунское население, есть большие таджикские и шиитско-хазарейские анклавы. Есть проблема дариязычных пуштунов. На севере страны – крупные анклавы переселенных пуштунов.
Говорить о фиксированной численности, а тем более географии расселения любого из этносов Афганистана практически невозможно. Для упорядочения налоговых поступлений в Афганистане в разное время предпринимались попытки исчисления населения. Но эти данные, будучи опосредованы стремлением правящей пуштунской элиты включить непуштунские народы в состав «единой афганской нации», не могут служить объективным источником для создания этнической картины и прошлого и, тем более, современного Афганистана. Отдельные попытки проведения переписей предпринимались в период правления НДПА, однако они были достаточно бессистемны и могут дать лишь очень приблизительные цифры. В то же время, массовые миграционные процессы 1980-1990-х гг. серьёзно деформировали этническую картину, которая и без того на протяжении последних веков никогда не была статичной. Ещё более усложняет демографическую (этнодемографическую) проблему Афганистана такая социальная страта как «кучи» - кочевники.
Процессы 1980-1990-х гг. серьёзно изменили и этнополитическое самосознание непуштунских общин. Свою лепту внесла в это «школа» советского интернационализма, способствовавшая росту этнического самосознания непуштунов. Но особенным «вкладом» в рост межэтнических противоречий стал этнический национализм «Талибана» 1990-х – 2001 годов. Распространённые стереотипы о преобладании в идеологии талибов религиозного радикализма не вполне соответствуют сущности феномена талибов. Тогдашний «Талибан» – и это никем из современных исследователей Афганистана не опровергается – был помимо иного и ответом на политический вызов этнических меньшинств, на приход к власти «таджикского» правительства Бурхануддина Раббани – Ахмад Шаха Масуда.
В истории вообще мало что случается впервые, всё уже когда-то было. Идея фрагментирования Афганистана имеет свою большую историю. Можно вспомнить о британском проекте создания таджикско-узбекского государства на Севере Афганистана в 1929 году, когда в Кабуле недолго сидел эмиром таджик Бачаи Сакао, он же Хабибулло Гази (креатура Лоуренса Аравийского, известного в Афганистане и Британской Индии как Пир Карам-шах). А законный эмир, пуштун, Аманулла-хан при поддержке Советской России в это время пытался организовать реванш из Кандагара. Лидером тогдашних северных сепаратистов был знаменитый курбаши Ибрагим-бек из ныне таджикистанского Локая. Ярким сторонником административно-территориального деления Афганистана с простым копированием советской модели союзного государства был Хафизулла Амин, мечтавший о создании союзных республик по простому этническому принципу – пуштунская, белуджская, таджикская и так далее. Федерализация Афганистана рассматривалась в своё время в советском руководстве – как вариант урегулирования межэтнических, этнополитических проблем и стабилизации ситуации в стране после вывода советских войск. В частности, изучалась возможность создания «в рамках единого Афганистана таджикской автономии на базе районов проживания таджиков с включением в нее территорий провинций Бадахшан, Тахар, Баглан, части Парван и Каписа», обсуждались вопросы представительства таджиков в высших органах власти страны и формирования Исламским Обществом Афганистана «регулярных войск таджикской автономии с включением их в состав ВС РА». [См.: Гай Д., Снегирев В. Вторжение // Знамя. – 1991. – № 3. – С. 195-217; «Архив генерала армии В.И. Варенникова», приводится по: Ляховский А.А. Трагедия и доблесть Афгана. – Ярославль, 2004. – С. 664].
Отказ советского руководства от подобного переформатирования Афганистана был связан как с пониманием конфликтности этой инициативы с пуштунским окружением Наджибуллы, так и с осознанием высокой дисперсности расселения этногрупп и очевидной нереальностью администрирования по этническим критериям.
Не являясь единственно доминирующим противоречием в развитии афганского общества, этнический фактор, в то же время, играл и играет чрезвычайно важную роль, особенно в случаях и в периоды общеполитических кризисов, стимулируемых, как правило, воздействием внешних центров силы. Пуштунский вариант решения национального вопроса – под флагом унитарного Афганистана – был и остается источником дополнительной напряжённости в стране. Засилье пуштунов в высших эшелонах власти, пуштунская колонизация афганского Туркестана, подавление хазарейского восстания 1890-х гг., восстания узбеков под руководством Мохаммада Исхак-хана в 1888 г., насильственное обращение нуристанских племен в ислам, – всё это поддерживало перманентное состояние антипуштунских настроений среди национальных меньшинств Афганистана и толкало их на путь сепаратизма и восстаний в конце XIX в. и на протяжении XX вв. И это было естественным отражением характерной для афганского общества неспособности к унитаризму.
Динамика изменений в этнической структуре населения Афганистана на протяжении примерно полутора веков оказалась достаточно высока и зачастую конфликтна. Но в то же время, по мнению ряда исследователей, этнополитический баланс афганского общества, начавший формироваться на рубеже XIX-XX вв., обеспечивался применением модели гегемонистского доминирования в сочетании с исторически установившимися, естественными механизмами интеграции и ассимиляции, что создавало условия для постепенного преодоления трайбалистских и этнических противоречий в процессе модернизации афганского национального государства. История не имеет сослагательного наклонения: условия эти реализованы не были…
Вторая половина 2010-го – первая половина 2011-го года демонстрируют резкий рост межэтнических противоречий, эволюционизирующий в общественных настроениях и в пристрастиях непуштунских политических элит в сторону сепаратизма. Идея в афганской политической среде не новая, но к настоящему времени получающая, судя по всему, новое качество.
Одним из главных компонентов «Проекта Большого Ближнего Востока» для Афганистана и сопредельных стран является давно известный план создания «Большого Пуштунистана». Как и другие, он эксплуатируется частью пуштунской элиты исходя из нерешенности проблемы этнополитического баланса в стране. В то же время, инициируемая окружением Хамида Карзая и нарастающая пуштунизация госструктур уже вызывает отрицательную реакцию непуштунского населения. Это в косвенных признаках было очевидно в ходе электоральной кампании 2009 г., и очень ярко проявилась по результатам парламентских выборов 2010 г., когда пуштуны потерпели скандальное фиаско, уступив определяющее большинство в парламенте другим этническим группам. Дальнейшая пуштунизация госвласти, неизбежная в случае включения во власть талибского (то есть пуштунского) компонента способна привести только к усложнению конфигурации конфликта в целом, а значит, и к сужению поля потенциального переговорного процесса.
Всё это вкупе лишний раз свидетельствует об изменившейся на протяжении 1980-2000 гг. этнополитической структуре афганского общества и о резком возрастании роли непуштунского населения и соответствующих элит в афганском политическом процессе. При этом все попытки правительства Хамида Карзая вести переговорный процесс будут обречены на конфронтационный результат до тех пор, пока в этот процесс не будут включены непуштунские лидеры и не будут учтены интересы, претензии и амбиции непуштунской части социума. В ином случае сепаратистские настроения и угроза распада страны, реализации центробежных сценариев будут стремительно прогрессировать.
История Афганистана никогда не была собственно афганской историей. Она всегда была, остается и будет и историей борьбы внешних факторов на афганской территории, во внутриафганских процессах. Мировая история, по крайней мере в ключевых регионах мира, окончательно утратила свой естественный характер. История стала проектной. И Афганистан – это тоже проект. Один из старейших, имеющий и историю, и традиции, и свои законы реализации, заложенные и сформатированные первоначально в известной «Great Game», а с рубежа 1990-2000 гг. лишь изменившийся структурно и приобретший новую динамику. Нынешний проектный апгрейдинг именуется просто: «Раздел Афганистана».
Ряд современных тенденций, происходящих в Афганистане, аналогичны происходившим в бывшей Югославии в 1990-х гг. и свидетельствуют о намерениях и готовности американской стороны при определённом стечении обстоятельств реализовать сценарий, тождественный «Дейтонскому». Но элементарный анализ Дейтонского соглашения 1995 г. обнаруживает много сущностных внутренних противоречий в его положениях. Босния и Герцеговина никогда в прошлом не существовала как единое независимое государство, а всегда была только провинцией в рамках других государств. Поставив целью сохранить «единство», соглашение дало на деле мощный толчок дальнейшему этническому расслоению Боснии и Герцеговины, причём не на две, а на три части, и, таким образом, конфликт просто выведен в латентную фазу, поддерживаемую лишь военным присутствием НАТО.
Высока вероятность подобной фрагментации и в Афганистане, тем более с учетом того, что в американских аналитических центрах давно рассматривается ещё один проект сходного характера – «Независимый Белуджистан», декларируемая задача которого – объединить в единое государство белуджское население Афганистана, Пакистана и Ирана. Практически впервые в истории Афганистана, и уж во всяком случае – в новейшее время, афганские белуджи начинают заявлять о себе как о самостоятельной политической силе. В первую очередь, этот проект направлен на хаотизацию ситуации в Пакистане и Иране. В современном американском геополитическом проектировании раздела Афганистана главные звенья – Пуштунистан, а на севере – Афганский Туркестан.
Если согласиться, что вторжения США и НАТО в Афганистан (2001 г.) и в Ирак (2003 г.) являются компонентами проекта по переформатированию восточной части так называемого «Большого Ближнего Востока», то к началу 2011 г. в череде событий в Магрибе и на Ближнем Востоке («арабская весна») можно увидеть уже трансформацию западной части обширного региона. После уже практически неминуемого раздела Ливии основные акценты смещаются на, условно говоря, сирийско-иранский узел. Это затрагивает, помимо Сирии и Ирана (основных субъектов), Саудовскую Аравию, Йемен, Бахрейн, наверное Оман, в высокой степени Турцию. Можно уверенно предполагать, что при любом исходе конфликта в Сирии втягивание в него Турции повлечёт за собой создание независимого Курдистана, включающего сирийскую, турецкую, иракскую и, нельзя исключать, иранскую ирреденты. Последние события в Турции, независимо от их исхода – тому подтверждением.
Успех и процветание странам Центральной и Южной Азии гарантирует только единый, стабильный развивающийся Афганистан. А вот опора на этничность и раздел страны - есть показатель других, латентных, но подлинных целей западной коалиции, заключающихся в продолжении распада и экспорте нестабильности в Центральную Азию.
В этом плане обращает на себя внимание поддержка западными, прежде всего британскими, спецслужбами политической активности белуджей, составляющих едва 300-тысячное населения на юге страны. Или, к примеру, информационное воздействие на хазарейцев, при котором появляются идеи отдельного ханства; только для людей старшего возраста - это реализация шиитских ценностей, а для людей до 40 лет - это уже ориентация на западные ценности. И что дальше? Очевидно, что раскол внутри этнической группы. Начинается поддержка политических претензий туркмен. Так что либо единый Афганистан, либо продолжение "столетней" войны. С этой точки зрения, хаотизация севера страны - это понятный проект, т.к. он чётко связан с конкретными интересами участников так называемой «международной коалиции» в Афганистане.
Этот процесс уже идёт, и остановить его – скажем, со стороны внешних факторов, приверженных целостности границ, той же ШОС – уже попросту невозможно. Здесь можно только согласиться с мнением Владимира Пластуна, подчеркивающего ключевую фразу из статьи Азиза Арианфара: «Но в любом случае, решение остается за США как ведущим игроком на афганском направлении». Другие игроки, в частности, Россия, так и не сформировав внятной, системной политики на афганском, да и на среднеазиатском в целом, направлении, в предстоящий период будут вынуждены лишь принимать как данность происходящие в Афганистане, а во многом и во всем регионе, процессы. Предлагаемая Арианфаром в качестве временной (10-20 лет) федеративная схема не решает проблемы установления стабильности в Афганистане. Проектный характер происходящего подразумевает не простой раздел на Север и Юг, что уже было в 1990-х, но и использование Севера для переноса нестабильности в сопредельную Среднюю Азию. Реализация этого проекта не потребует больших внешних усилий – о неспособности всех этносов Севера прийти к компромиссу уже говорилось выше. Нынешний альянс узбекской (генерал Дустум), хазарейской (Мохаммад Мохаккик) и таджикской (губернатор Балха Ато Мохаммад Нур) общин носит исключительно тактический, в большой степени предвыборный, характер.
Изоляция Севера в 1990-х делала его, афганский Север, с точки зрения среднеазиатской и российской безопасности буферной зоной. «Буферность», в свою очередь, обеспечивалась взаимодействием с основными антиталибскими группировками. НИДА, или «Джумбеш» генерала Дустума контролировался тандемом Ташкента и Москвы, сотрудничество с таджикским «Джамиатом» Раббани-Масуда обеспечивалось по линии Москва-Душанбе и при участии Тегерана, Иран же был опорой хазарейской «Хезби Вахдат». Сегодня подобная, пусть и неустойчивая, но все же работавшая, схема выглядит маловероятной. И будет ли Северный Афганистан смягчающим риски и угрозы буфером для региона, или превратится в плацдарм тех же угроз и рисков, не зависит ни от Москвы, ни от Пекина, ни от любой из среднеазиатских столиц.
И может статься так, что алармизм слухов кабульского «брежневского базара» не покажется преувеличенным. А о растущей напряжённости именно на Севере страны там тоже много говорят…
Александр Князев, специально для ИА REX
Комментарии читателей (0):