«Альтернативное мнение» вынесено за скобки принятия управленческих решений, а эмоции победили разум: мнения

Глава государства провёл 20 декабря в Москве большую пресс-конференцию для российских и иностранных журналистов, ответив на вопросы о внешней и внутренней политике, экономике и социальной сфере.

Чего интересного и неожиданного сказал Путин?

Григорий Трофимчук, политолог, первый вице-президент Центра моделирования стратегического развития:

У Путина, как обычно, интересно всё, безотносительно того, нравится кому-то суть его ответов или нет. Главное, что необходимо отметить: чуть ли не накануне этого масштабного интервью некоторые российские эксперты заявили, что Путин «боится публичных пресс-конференций», что он теперь чуть ли не прячется от журналистов в бункере, так как «ответить ему нечего». Но вдруг стране был предъявлен именно этот формат, а в итоге оказалось, что Путину есть что ответить и, без сомнений, есть чем ответить. Политологи — в ауте.

Второе, что важно зафиксировать: Путина, на эти почти пять эфирных часов, не принесли на носилках, не привезли в коляске, на стул его никто не усаживал, спину никто не фиксировал. «Подготовленных министерствами» ответов — как-то не было тоже. Куда в этом случае девать весь информационный мусор, который крутили возле Путина последние несколько месяцев, а также его авторов? Как раз наоборот: журналисты-либералы, со своими вопросами, были высушены Путиным до дна, он специально вышел из рамок программы, чтобы добиться именно такого результата: Магнитский, Ходорковский, полный перечень. Ответ Путина про домоседку Васильеву демократам понравился, но вот остальному населению России — вряд ли. Только одна реально посаженная Васильева сняла бы с Путина обязанность оперировать всеми этими неочевидными экономическими показателями, которые сложно перепроверить и пощупать руками — ВВП, график наделения военнослужащих квартирами, ипотека и т.д.

Прокремлёвская пресса стандартно вела подсчёт олимпийским рекордам: количество заданных вопросов, хронометраж мероприятия и т.д., не понимая, что население регионов — у которого, как было сказано на той же встрече с президентом, «своя повестка дня» — уже давно волнует не длительность разговоров, а скорость и качество практического исполнения задач.

Для населения было бы лучше наоборот: время в прямом эфире теперь не более 30 минут, а на исполнение озвученного — максимум 2-3 года. Свежесть диалога со страной, очевидно, уже ушла, страна устала просто от острых вопросов и просто от профессиональных ответов.

Лев Вершинин, политолог:

Большущая пресс-конференция Владимира Путина затронула множество актуальных вопросов, но я сейчас остановлюсь на том, в чем относительно неплохо разбираюсь, то есть, на внешней политике. В этом плане, особо интересными показались три пункта.

Во-первых, «сирийский сюжет». Частность, конечно, но серьезная. Здесь все очень четко. Россия не будет переходить все пределы, отстаивая власть Асада, но Россия и не допустит, чтобы все сливки достались Западу. Вплоть до того, что поможет тем, кто, даже если падет Дамаск, будет сражаться против «новой законной власти». А таковые, — судя по уровню озверения общества, — безусловно, найдутся, и если им помочь, зададут «победителям» такого жару, что те пожалеют о своей «победе». Иными словами, «цивилизованным» послан мягкий ультиматум: или, вложив в проект массу сил, получите распад Сирии с полной невозможностью спокойно кушать добычу, или делиться надо, — а иначе никак.

Во-вторых, уже навязший на зубах вопрос о ПРО в Европе. Вернее, о системе гарантий.
НАТО давно и упорно твердят, что никому ничем не угрожают, а ракеты близ границ РФ размещают просто так, на всякий случай, — но никаких обязывающих документов подписывать не хотят, предлагая верить на слово. При Ельцине такое зачастую проходило на «ура» (с нехорошими последствиями), и при Медведеве, — был момент, — показалось, что Москва готова прогнуться под мягким улыбчивым нажимом.

И, в-третьих, — пожалуй, самое важное, — об отношениях с Западом в целом. С прицепкой к т.н. «нагнетанию антиамериканизма», в чем Россию нынче модно упрекать.
Как по мне, так очень вежливо, конкретно и четко. Нынешний Кремль готов дружить, хочет дружить, но не в одностороннем порядке, а на равных, без старших и младших. По сути, прозвучавшее — «Если нас шлепнули, надо ответить. Иначе нас всегда будут шлепать» есть подтверждение старого тезиса — «А слабых бьют», — и это не может не радовать.

А еще заметил фразу — «Я к этому [к прогибу. — ЛВ], пока морально не готов». Учитывая, что при подготовке выступлений такого масштаба спичрайтеры, во избежание двусмысленностей, чистят, шлифуют и согласовывают текст до последней запятой и «случайных» пауз, это самое «пока», — во всяком случае, на мой взгляд, — говорит о многом. Как минимум, о том, что на президента РФ морально давят. Причем, не только извне. И очень сильно. Так, что без новой, надежной опоры устоять нелегко.

Александр Пелин, философ и социолог, кандидат философских наук:

«Альтернативное мнение» вынесено за скобки принятия управленческих решений, а эмоции победили разум. На пресс-конференции 20.12.2012 Путин разделил вопросы принятия управленческих решений и «альтернативное мнение» оппозиции. Отвечая на вопрос корреспондента МК Виктории Приходько о том, кто озвучивает для него альтернативные мнения, Путин вынужден был признать, что таким человеком для него по-прежнему является Алексей Кудрин. Отсутствие альтернативного мнения в правящих кругах чревато соглашательством, имитацией и застоем. Именно на это намекнул Сергей Брилев своим вопросом, не боится ли Путин того, что стабильность перейдет в застой.

Ответ Путина Сергею Брилеву о том, что стабильность и отсутствие политических потрясений — главное условие экономического развития, показывает на главные опасения Путина. Президент Российской Федерации опасается разрушительных последствий для исполнительной власти ряда громких коррупционных разоблачений высших чиновников. Декларируя факт привлечения к уголовной ответственности 800 чиновников, он мягко уходит от ответа на вопрос о виновности крупных чиновников.

Множество вопросов, особенно провинциальных журналистов, демонстрируют их ожидания видеть президента, ответственным за все происходящее в стране. Судя по ответам, Путин признает себя в роли «ответственного дежурного по стране» и берет на себя функции защитника системы, не справляющейся с управлением. Он выступает не как стратег, координатор всех ветвей исполнительной власти и, тем более, не как гарант Конституции, а как гладиатор, героически сражающийся на публике и ради этой публики. Путину стоило бы часть вопросов переадресовать министрам, главам регионов и общественным организациям, ответственным за их решение.

В целом, позиция Путина, безусловно влюблённого в Россию, консервативна и эмоциональна. При этом, он защищает решение Госдумы о запрете на усыновление российских детей, априори, не прочитав еще самого текста, а «закон Магнитского» оценивать как оскорбительный для России. На таком эмоциональном подъеме Путину трудно признать, что «закон Магнитского» — это сигнал союзникам США про новые «перезагрузочные» дистанции, устанавливаемые с Россией. Эти дистанции существенно уменьшены, но не ликвидированы полностью. США демонстрирует это не с целью оскорбления России, а для построения своего «мирового порядка». Россия — не враг, но и не союзник США. Ждать от мирового лидера чего-то большего — наивно.

Наиболее адекватным ответом на сигнал США о новых дистанциях и месте России в их порядке была бы не «детская обида», а четкие сигналы России своим союзникам. Эти должны быть сигналы регионального лидера, а не экспансивного субъекта, атакующего со второй линии. Одним из таких четких сигналов можно считать оценку позиции Украины, совершившую стратегическую ошибку и не желающую ее исправлять. Другим сигналом стало обещание Грузии исполнять свои обязанности члена ВТО. Это могли быть другие сигналы для членов Таможенного союза и ОДКБ, но не США или ЕС.