Особенности применения особого порядка судопроизводства: Лев Вершинин

Правительство внесло в Госдуму законопроект, который, предрекают юристы, может положить конец отечественной криминалистике. Он предусматривает расширение перечня статей Уголовного кодекса, по которым можно будет применять так называемый особый порядок судопроизводства. В результате получить свою «двушечку», «пятёрочку», а с новыми поправками — и «пятнашечку» сможет кто угодно, независимо от виновности: у следствия больше не будет необходимости вообще что-нибудь доказывать. Законопроект, внесённый в нижнюю палату парламента на днях, остался незамеченным за более «яркими», но менее реалистичными идеями — вроде предложенных двухпроцентных отчислений в пользу престарелых родителей или запрета на стриптиз для учителей. А зря.

У проекта довольно блёклое название: «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации». Его авторы предлагают расширить сферу применения особого порядка судопроизводства, распространив этот механизм фактически на все статьи Уголовного кодекса. Цель очень доходчиво изложена в пояснительной записке: это «снизит расходы средств федерального бюджета, связанные с рассмотрением дела по существу и вызовами в суд участников уголовного судопроизводства, значительно сократит сроки рассмотрения уголовных дел судом», сообщает Фонтанка.ру.

Эксперт ИА REX, политолог и историк, кандидат исторических наук Лев Вершинин прокомментировал агентству возможные особенности применения так называемого особого порядка судопроизводства:

«Если этот закон вступит в силу, то в особом порядке будут рассматриваться процентов 80 всех дел, — даёт прогноз адвокат Сергей Афанасьев. — Такой закон — просто подарок органам следствия: не надо забивать голову тактиками, методиками, проблемами. Договоритесь с обвиняемым — и всё. Криминалистика закончилась, дела можно не расследовать. В провинции уже сейчас, и без этого закона, по-моему, дела в суд не направляются, кроме как в особом порядке...»

Если «Фонтанка» не врёт, — а враньем на моей памяти она себя не запятнала, — и если мои приятели-юристы из США, Израиля и других мест, где понятие «сделки с правосудием» в ходу, всё мне объяснили правильно, — а я спрашивал и переспрашивал, так что ошибки, по идее, быть не должно, — эту тихую, скользком прошедшую новость можно отнести в список самых жутковатых за последнее время. Дело в том, что эта норма, по факту, всем известное чистосердечное признание, отягощенное деятельной помощью следствию. То есть, везде и всюду она применяется либо в случае мелких нарушений, либо (если крупных), если преступник не может идти на сделку просто так. Он обязан дать следствию что-то серьёзное в обмен, допустим, выдать подельников или их планы и помочь с арестом, назвать имя и дать координаты организатора, указать, где хранится похищенное или незаконно ввезённое в страну и тэдэ, а не просто признать свою вину.

Такая методика неплохо работает, если речь стоит о сети торговцев наркотиками, террористической организации и других масштабных деяниях, уровня, скажем, следствия по делу ЮКОС, за помощь в расследовании которых не жалко и с убийцей расплатиться 10 годами вместо пожизненного. Иными словами, если речь идёт об организованной преступности, вопроса нет. Что и предполагалось авторами новеллы 2009 года, внесшими в Уголовный Кодекс РФ соответствующие поправки. В случае же принятия новых, названных в материале поправок, распространяющих данную норму практически на все виды преступлений, «маленький» подозреваемый, вне зависимости, виновен он вообще или нет, становится беззащитен едва ли не как дитя. Поводом для ареста может стать всё, что угодно, вплоть до заведомого абсурда, как, скажем, в «деле Константинова», а уж надавить на человека так, чтобы он подписал всё, что угодно, лишь бы кошмар прекратился, у следствия есть масса возможностей и средства отшлифованы до блеска. С автором же «основания для подозрений», каким-нибудь уркой, которого попросили «оказать услугу», то же следствие, опять-таки в рамках сделки, расплатится, — как правильно отмечает уважаемый блогер rusanalit, — несколькими годами жизни.

При таком раскладе, в суде уже поздно будет давать задний ход, поскольку суд в таких случаях, основываясь на «чистосердечном признании» и «полном согласии» подсудимого, не рассматривает доказательства, а фиксирует и утверждает сделку, которая тем паче хороша, что «снизит расходы средств федерального бюджета, связанные с рассмотрением дела по существу и (...) значительно сократит сроки рассмотрения уголовных дел судом». Этот аспект, сами видите, никто даже не скрывает. А вариант «потребовать суда присяжных и любой ценой выстоять до процесса», — трудный, но перспективный, — судя по всему, очень скоро тоже будет перекрыт: недаром же Верховный суд РФ «подготовил ряд поправок в Уголовно-процессуальный кодекс РФ, которые существенно „секвестируют“ полномочия 12 гражданских заседателей», и нет у меня ощущения, что подготовка этих поправок не скоординирована с подготовкой новых дополнений к статье о «сделке».

Короче говоря, если данная норма будет принята, сделка с правосудием из горького, очень условно полезного, но, безусловно, помогающего избежать самого худшего лекарства превратится в идеальный способ прикрыть любые огрехи и даже грехи следствия, то есть, начнётся именно то, от чего в своё время предостерегал младших коллег и подчиненных тов. Вышинский:

«Было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого... В достаточно уже отдалённые времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых формальных доказательств, переоценка значения признаний подсудимого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае считавшейся наиболее серьёзным доказательством, „царицей доказательств“... Этот принцип совершенно неприемлем для советского права и судебной практики. Действительно, если другие обстоятельства, установленные по делу, доказывают виновность привлечённого к ответственности лица, то сознание этого лица теряет значение доказательства и в этом отношении становится излишним. Его значение в таком случае может свестись лишь к тому, чтобы явиться основанием для оценки тех или других нравственных качеств подсудимого, для понижения или усиления наказания, определяемого судом. Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и — ещё хуже — единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар всё дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них».

Впрочем, если кто-то скажет мне, что даже при таком подходе оправдательных приговоров суды выносили всего лишь 15% от общего объёма дел, спорить не стану. Что было, то было. Ни о каких сделках с правосудием в те люто беззаконные годы слыхом слышно не было и следствию приходилось работать не за страх, а за совесть...