Крылья Ангелов Донбасса. Часть 2

Читайте начало материала: Крылья Ангелов Донбасса. Часть 1

Мой покой нарушило чье-то шарканье. Солнце уже село. В сумеречном свете отчетливо было видно только силуэт, который я угадал. Это был Димок.

— Здоров, Дим! — поприветствовал я одностаничника.

— Санька. Как ты? Как жизнь молодая? Давно я тебя не видел. Вон, смотрю борода седая, как у старца. Это ты так на Донбасс прокатился? — спросил он.

— Да время старит, — коротко ответил я.

— Так как съездил? Рассказывай, — спросил Димок.

Я начал рассказ с дня отъезда.

В ночь на 15 августа я стоял на автостанции и ждал автобус Кисловодск-Донецк. Он задерживался уже на 40 минут.

— Мы едем в Донецк — домой, — услышал я от женщины, которая разговаривала по телефону.

На вокзале Ставрополя разговаривали женщины с сумками в руках. Посматривая на часы, они тоже ждали автобуса и находились в предвкушении скорейшего возвращения домой, в Донбасс. Им не терпелось оказаться на родной земле, в родных стенах.

— В гостях хорошо, а дома — лучше, — продолжила она разговор.

Меньше всего женщины, ожидающие автобуса, переживали о прилётах.

День нашего приезда выдался относительно тихим и спокойным: на улицах Донецка было многолюдно, несмотря на выходной день. Гуляли пенсионеры и молодёжь.

Я брел по бульвару Пушкина вверх, чтобы купить сим-карту местного мобильного оператора, потому что другие мобильные сети на территории ДНР не работали. От автостанции офис мобильной связи был в 25 минутах ходьбы.

Дончане занимались своими привычными делами. Над зданиями развевались флаги Донецкой Народной Республики и РФ. Находясь среди людей на улицах, становилось заметно, как жители Донецка чтят память о героях Донбасса и гордятся ими. На бульваре Пушкина, где в августе 2018 года в результате террористического акта погиб первый глава ДНР Александр Захарченко с телохранителем, установлен мемориальный камень. С портретов, размещённых на баннерах, смотрят глаза командира реактивного артиллерийского дивизиона Ольги Качура (позывной Корса), которому посмертно присвоено звание Героя России.

Память о трагических событиях хранила каждая улица и практически каждый дом. И сами жители Донецка будто следуют строкам из поэмы «Реквием» Роберта Рождественского, высеченным на мемориальном камне Александру Захарченко, как завету:

«…Во все времена бессмертной Земли помните!»

После того, как я купил сим-карту и пополнил баланс, я позвонил заместителю главного редактора, Никите и сообщил о своем приезде. Он прислал мне адрес, где меня ждали и где я мог остановиться на время пребывания. Оказалось, что квартира находится также в центре и пешком идти совсем недалеко. Волоча за собой тяжелую сумку на колесах, внутри которой покоился бронежилет и остальное снаряжение для работы я шел по городу и любовался его архитектурой, залитой лучами солнца.

Я подошел к закрытому двору многоквартирного высотного жилого дома. Консьержка открыла моментально. Наверное камеры стоят, подумал я и зашел в прохладу подъезда. Я поздоровался с женщиной, которая сидела в кресле за стеклом и объяснил кто я и в какую квартиру иду. Он лениво протянулась и нажала на кнопку на стене возле письменного стола. Зазвучал звуковой сигнал, оповещающий, что дверь открыта. Я взял сумку в руку и пошел к лифту.

Дверь квартиры была открыта и я зашел без стука, как и велел Никита. В квартире меня уже ждал мужчина лет по семьдесят. Он был в серой длинной майке, семейных трусах и тапках. На лице его была недельная седая щетина, но в целом он выглядел подтянутым, спортивным, приветливым и дружелюбным.

Он улыбнулся и пожал мне руку.

— Алехандро, — с акцентом сказал он.

— Саня, — ответил я.

Мне хотелось быть как можно проще и непринужденнее, чтобы не накалялась обстановка. Алехандро засуетился и начал мне показывать мою комнату, затем кухню, потом ванную комнату, показал, что лежит в шкафу и свою комнату. Он делал это с каким-то теплым гостеприимством, давая мне возможность осмотреться.

Общались мы через переводчик в смартфоне, в квартире был интернет и телевидение. Самое главное, что нужно для работы. Алехандро на тот момент жил в этой квартире уже полгода, поэтому у него было все необходимое для проживания. Только сгорел бойлер из-за постоянного отключения воды и света.

Поужинав и поговорив с родными по видеосвязи я лег спать, но звуки взрывов в отдаленных районах Донецка мешали уснуть.

16 августа 2022

Утром 16 августа ВСУ выпустили по Киевскому району Донецка снаряды натовского калибра. Удары пришлись по территории водоканала, расположенного на улице Щорса. Я не был ни разу на прилетах и конечно же побывал на месте происшествия.

Жители Донецка, Ясиноватой, Горловки, Макеевки и ряда других населённых пунктов более полугода живут в условиях, когда воды фактически нет. А тут еще и по водоканалу ударили. В последние дни люди фактически полностью лишены снабжения водой из-за непрерывных артобстрелов со стороны ВСУ. Они вынуждены набирать воду из реки Кальмиус и других природных источников, это я видел своими глазами, прогуливаясь вдоль реки.

В этот же день ВСУ обстреляли Петровский район Донецка. В результате попадания снарядов ранения получили две женщины.

За один день я насчитал более 200 прилетов. Прилетало по жилым домам, магазинам, кафе, на проезжую часть, по которой ходит общественный транспорт.

Террористы запугивали местное население, чтобы жители Донецка покинули город. Те, кто не смог терпеть издевательства со стороны нацистов, давно уехали либо на территорию Евросоюза, либо в Россию.

Кто остался, ежедневно выходили на привычную для них работу: дворники мели тротуары, озеленители ухаживали за городскими аллеями, ремонтные бригады устраняли неполадки с электричеством, водой, газом, продавцы консультировали — все учреждения исправно работали.

Люди спешили набрать технической воды, запастись питьевой, ведь было неизвестно, когда дадут воду из-за постоянных обстрелов.

Торопились в магазины и в банк, где, как обычно, очередь. Кому-то надо было снять деньги с российской карты, кому-то оплатить услуги. Банкомат в банке был всего один.

Чтобы на сотовый телефон зачислить средства, надо было тоже идти в офис поставщика услуг связи и там в окошке с помощью оператора пополнять счёт. Это самый надежный вариант. Можно, конечно, было попробовать зачислить через терминал в магазине.

В 16:00 город замирал, с улиц исчезали люди. По асфальту, шурша колесами, быстро проносились автомобили. Комендантский час с 23:00.

Если в Донецке раньше только шахтеры уходили каждый день на работу как последний раз, то в мой приезд каждый житель Донецка был потенциальный смертник. Никто не знал ведь когда и куда прилетит.

В Донецке не было военных, соединений частей, даже полиции на улице не было видно. На улицах были только гражданские люди: пенсионеры, женщины и молодежь. Каждый из них — мишень. Люди забыли про крепкий сон. При первом громком хлопке подскакивали и бежали в дверной проём, ванную, туалет. Туда, где не завалит плитой. Это привычка, которая выработалась за девять лет. Как и привычка смотреть под ноги и перед собой, чтобы не наступить на мину или не зацепить растяжку. Не заходить на «зелёнку», не дергать проволоку, провода, не поднимать предметы, похожие на оружие, бежать в укрытие во время обстрела — всё это в людях выработалось до автоматизма.

Сам Донецк построен основательно, он удобный, всё под рукой: пятачок для культуры, пятачок для студентов, пятачок для рабочих.

Это я смог оценить, пока гулял по городу. К обеду я почувствовал, что проголодался и мне захотелось вареной баранины. Я тут же вспомнил про хаш и направился искать мясной магазин. По пути домой мне встретился небольшой магазинчик, но, как оказалось баранину в городе найти трудно. На полке холодильника я увидел свиные копытца и взял четыре. Еще я зашел в продуктовый магазин, купил зелень, чеснок, лаваш, фрукты и воду.

Вернувшись в наше с Алехандро жилище я обнаружил, что он закрылся в комнате и судя по звукам, монтировал видео.

Я обнаружил, что два копытца пропавшие. Их я выкинул в мусорный пакет. Воду я поставил в шкаф. Там уже было несколько пятилитровых бутылок. На кухне тоже стояло 30 литров воды впрок.

Я отмыл оставшиеся копытца, почистил и поставил вариться. Ближе к двум ночи мое блюдо было готово. Алехандро ужинать напрочь отказался и к тому времени уже лег спать. Я плотно поужинав и прочитав вечерние молитвы тоже провалился в сон, несмотря на тревожные взрывы за окном.

17 августа 2022

Утро началось с молитвы. Затем я позавтракал, сделал генеральную влажную уборку, поставил стирку. Пыль смахнуть и квартиру проветрить я решил из-за Алехандро. Оказалось, что у него хроническая аллергия на все. Поэтому я с первого дня решил выходить курить на улицу, сразу выбрасывать мусор и мыть посуду. Делать так, чтоб было минимум раздражителей. Даже вымыл унитаз и джакузи.

Потом оделся взял документы и, пока Алехандро работал, отправился забирать военную и гражданскую аккредитацию, чтобы со спокойной совестью работать.

В обед я вернулся домой, Алехандро отдыхал в своей комнате на кровати. От жары и долгой пешей прогулки меня тоже сморил сон. Я лег и постепенно, под взрывы снарядов начал засыпать.

Тут, неожиданно что-загудело, словно приближается реактивный самолет. Я в доли секунды оказался лежа в дверном проеме на полу и закрывая голову руками. Но ни через секунду, ни через пять ничего не произошло. Тишина. Я поднял голову и увидел лежащего на кровати Алехандро. Он держал перед собой телефон, из которого доносились какие-то громкие звуки.

— Что ты, твою мать, делаешь? — спросил по-английски Алехандро.

— Ничего, твою мать, не делаю. Проверяю, полы хорошо помыл или нет, — вспылил я.

Я был злой и мне было смешно, и неловко. Я чувствовал себя глупым.

Вечером приехал Никита, Алехандро приготовил пасту, мы сели ужинать. Мою стряпню Алехандро есть отказывался. После ужина Никита показал нам, как пользоваться аптечкой и оказывать первую помощь. Рано утром мы должны были загрузить УАЗ и отправиться с гуманитарной помощью в Мариуполь.

Пожелав нам спокойной ночи, Никита отправился домой, а я сел заполнять дневник перед вечерней молитвой. Сон не приходил, одолевала тоска по дому. Я уже который день был на Донбассе а по-настоящему хорошего материала так и не сделал. Я переживал, что моя поездка будет неэффективной. Мне казалось, что от моего пребывания на Донбассе нет абсолютно никакого толка.

18 августа 2022

В 6 утра мы уже были готовы выезжать, но Никита сказал, что так рано выехать не получится, потому что оптовая база, магазин и аптеки откроются не раньше восьми. Поэтому мы сначала поехали на другую сторону реки Кальмиус на оптовую базу, которая открывалась раньше других пунктов нашего назначения и загрузили крупы. На обратном пути заехали за лекарствами, которые попросил купить для мамы житель Мариуполя. Далее, по пути в Мариуполь, мы заехали в супермаркет и загрузили воду, туалетную бумагу, консервы, томатную пасту. Нам оставалось дождаться сестер милосердия с отцом Андреем и мы готовы были отправиться в путь. Попутчиков мы ждали возле супермаркета на выезде из Донецка.

— Первую гуманитарную помощь мы отвезли 29 мая жителям посёлка Белосарайская коса. Раздачу организовал Богдан Борман. Он в марте вместе с семьёй был вынужден покинуть полуразрушенный дом в Мариуполе и переехать в посёлок Белосарайская коса Мангушского (бывшего Первомайского) района, — рассказывал Никита, пока мы ждали.

Никита был одет в удобный тактический камуфляж, который подчеркивал его статную осанку, широкие плечи, мускулистую грудь. Ростом мы с ним одинакового, но Никита был потнее меня и крепче физически. Да и умственно он меня превосходи. Он мыслил прагматично и рационально. Его планы были намного масштабнее моих. Никита переводил все, о чем мы говорим Алехандро. Помимо английского Никита знал Китайски и Японский. Алехандро говорил на английском, испанском, немецком. Я не понимал, почему нельзя говорить на русском и зачем нам этот английский. Мне казалось, что Алехандро просто не хотел говорить на русском, потому что за пол года можно запомнить базовые слова и научиться строить из них предложения.

— Потом, в Мариуполе к нам обратились с просьбой о помощи. Тогда, в городе, истерзанном обстрелами и бомбёжками со стороны ВСУ, было плохо со всем. Сегодня водопровод в Мариуполе почти восстановлен, но вода идёт с неприятным запахом, который не проходит даже после кипячения. Люди боятся пить такую воду и нуждаются в бутилированной воде. Поэтому основной груз у нас вода, — говорил Никита.

Наконец мы дождались попутчиков. На такси к нам подъехали сестры милосердия сестричества во имя императрицы Александры Фёдоровны. Женщины отправились в ДНР и ЛНР, а также на освобождённые территории для духовной поддержки и молитвенной помощи воинов, казаков, добровольцев и мирных жителей. Из такси вышел крупный мужчина в рясе и начал доставать сумки.

Я бодро принялся помогать грузить их в «Буханку». Погрузившись, мы отправились в дорогу.

— Я на протяжении многих лет возглавляла всероссийское сообщество многодетных матерей «Много деток — хорошо!». Теперь я — старшая сестра общины сестёр милосердия, — представилась Татьяна.

— Все сестры сегодня помогают раненым и нуждающимся, тем, у кого разрушены дома. Когда началась специальная военная операция, я надела косынку и приехала в Донбасс. Здесь есть храм Святых царственных мучеников и храм Благовещения. Там есть отец Виктор. Он попросил приехать с иконой Божией Матери «Песчанская». Потому что ребята, которые возили гуманитарную помощь и были в Волновахе, где сильно стреляли, они заметили, что когда перед этой иконой начинали молиться и читать акафист, то стрельба прекращалась. Я привезла её, и на Пасху здесь было тихо, — рассказывала в дороге Татьяна.

К нашей беседе подключился иерей Андрей.

— Мы народ единый. Мы народ русский. Мы народ православный. У нас Отечество и земное, и небесное, — дополнил отец Андрей, Татьяну.

Сестры везли с собой иконы, лекарства, распятия. Одной мирной жительнице Мариуполя миссионеры везли частичку покрова, освящённую на гробе Господнем в Иерусалиме, псалом 90 и икону «София — Премудрость Божия».

После освобождения из Азовстали женщина вернулась домой, который оказался частично разрушен после попадания в него снаряда ВСУ. Своими силами чинила крышу и стеклила окна.

Также помощь везли жительнице Мариуполя Елене. В марте 2022 года в результате обстрела ВСУ живьём сгорел её зять, который пытался спасти свою пятилетнюю дочь. Их нашли в сгоревшем доме.

Когда мы ехали мимо Еленовки, то впереди увидели дым от прилета снаряда. Миссионеры начали читать молитвы и далее, не сбавляя скорости ехали до въезда в Мариуполь. Останавливались лишь на блок-постах, но нашу машину не досматривали.

После всех событий приближающиеся трубы Азовстали и завода Ильича казались зловещими. Впереди нас встречала статуя сталевара. Вдоль дороги работали комунальщики а на пятачке со словом Мариуполь фотографировались журналисты, которых привезли в пресс-тур.

Гуманитарную помощь нам надо было завезти на два адреса. Проезжая по городу, не верилось, что в нем можно жить, все дома были сильно повреждены или разрушены. Черные панельные многоэтажки удручающе тянулись вдоль проезжей части, по городу медленно и словно бесцельно бродили люди.

На первом адресе собралось около тридцати человек. У нас было всего 150 комплектов. Выдавали комплект на члена семьи. В очереди стояли пенсионеры, мужчины и женщины предпенсионного возраста. Они выглядели ослабшими, замученными, у многих на глазах наворачивались слезы. Которые стекали по синим отекшим нижним векам.

Нам помогал молодой парень со своей супругой, они хорошо знали город и местных жителей. Георгий сначала СВО вступил в ополчение, отбивал Мариуполь. Когда город был освобожден, остался. В его дом буквально на днях прилетел снаряд, пробил крышу, которую он планировал восстанавливать.

Я фотографировал происходящее вокруг, сгоревшие панельные многоэтажки, людей, быт. Говоря о быте, отметил, что у каждой дождевой трубы стоял тазик, в которую накапливалась вода для бытовых нужд. Возле подъездов из кирпича были сложены примитивные мангалы с решеткой для кастрюль.

Периодически я помогал пожилым женщинам относить пакеты и воду до дверей квартиры. Некоторые жили на последних этажах. В домах не было ни воды, ни электричества, ни газа. Между этажей, на площадке возле мусорной трубы также встречались мангалы из кирпича.

Мы быстро выгрузили гуманитарную помощь и поехали к Георгию домой оставить лекарства для его мамы, которые в Донецке купил Никита.

Частный дом Георгия примыкал к кварталу с панельными домами. Во дворе стояли обгоревшие останки автомобилей, возле подъезда одного дома люди набирали из крана для технических нужд воду. Вокруг них стояло много уже наполненных пятилитровых бутылей с водой, которые женщина составляла в телегу из супермаркета.

— О, вы с водой?! — восхитился я.

— Мало радости, мы сюда каждый день ходим за водой. Идти 15 минут. Бывает и по два раза на день. А вы, смотрю, журналист? — спросила женщина.

Мужчина тем временем подавал ей наполненную бутыль с водой.

— Да, я фотокорреспондент, — ответил я.

— Раз журналист, значит должны рассказать о том, что Красный крест ворует! Я сама видела на рынке все продукты, которые Красный крест нам должен выдавать, как гуманитарку! — заявила женщина.

— А где можно увидеть эти продукты и почему вы думаете, что это именно они? — поинтересовался я.

— Ну как? Всюду отчитываются, что отправили сотни тонн гуманитарки, перечислили что именно, мы это не получили, но видим все на прилавках рынка! Какие еще нужны доказательства? — спросила она.

— Сомневаюсь, что я опираясь только лишь на эти сведения смогу написать о проблеме. А вообще, гуманитарную помощь выдают? Вы получали? — спросил я.

— Да, от русских солдат. А от Красного креста шиш! — ответила женщина.

Я не знал, что ей ответить.

— Хорошо, я учту и попытаюсь узнать больше, — заверил я женщину.

Узнавать больше желания не было. Пока мы разговаривали, вышел Гергий и мы отправились на второй адрес.

На втором адресе мы раздавали оставшиеся продукты и воду жильцам одноподъездного многоквартирного дома, который также был без электричества газа и воды. В нем жили одни пенсионеры и женщины.

Я наблюдал за раздачей. Вот подошел мужчина и всех поприветствовал. Ему никто ничего не ответил. Мужчина спросил, может ли он взять тоже пакет с гуманитарной помощью. Никита ему сора пакет и отдал с бутылью воды. Мужчина уходя как-то по-шпионски осмотрел все исподлобья и скрылся в подъезде дома. По нему сложно было определить возраст. Здесь в пятьдесят лет люди выглядят старцами, поэтому я потеря к нему интерес.

— Зачем вы этому хмырю тоже дали пакет с продуктами? - зло сказала женщина, которая стояла рядом со мной и ждала, когда произнесут ее фамилию.

Процессом раздачи руководила очень пожилая женщина и по всей видимости она выполняла роль старшей дома.

— Извините, почему ему не надо было оказывать помощь? — спросил я.

— Потому что он наводчик. Он отправлял азовцам координаты и они били по нам из артиллерии а он в этот момент прятался в другом месте (запрещенная в России террористическая организация), — рассказала женщина.

— И вы оставили его живым? Не задушили, не забросали камнями? Вы прям добрые, — ответил я.

— Приезжали из службы безопасности, увозили его на допрос и вернули обратно. Говорят, что не знают, что делать с дедом, которому уже далеко за семьдесят. А он до сих пор ходит что-то вынюхивает, фотографирует. Удивляется, почему мы с ним не здороваемся, —сварливо тараторила женщина.

Выгрузив гуманитарную помощь на последнем адресе мы отвезли миссионеров к месту, где они договорились остаться на ночь.

Темнота сгустилась, сразу с заходом солнца, город погрузился во мрак, потому что не было электричества. Обратно мы ехали молча. Никита выбрал другой путь, чтобы заехать к знакомому. Мы заехали в населенный пункт. Никита нас с Алехандро высадил возле кафе рядом с парком развечений. На улице горели фонари, светились гирлянды, в кафе играла музыка и витал аромат еды. Чувствовалась морская атмосфера. Во всех кафе под открытым небом сидели посетители, возле магазинов толпились приезжие рабочие, а молодежь играла в автоматы. Здесь ничто не напоминало о конфликте, который происходил в нескольких десятках километров.

Мы с Алехандро решили найти уютное место и заказать покушать. Когда я рассматривал меню и советовался по-английски с Алехандро, ко мне обратился работник кафе.

— Это иностранец?

—Да.

— Лучше не заказывайте ничего здесь, здесь нет свежих продуктов. Боюсь вы отравитесь, — сказал он глядя прям в глаза.

Я подошел к Алехандро и позвал его.

— Пойдем.

— Куда? — спросил он по-английски.

— На кудыкину гору. Пойдем, - настойчиво я начал выводить его из кафе.

Уже на улице на ломанном английском я смог объяснить ему, что еда здесь несвежая. Мы сели на бордюре, я вспомнил, что взял с собой колбасу, котору привез из Ставрополя, достал и предложил Алехандро. У меня от голода сильно болела голова и тряслись руки. Алехандро кушать отказался, он что-то забубнил на испанском, достал смартфон и отошел в сторону. Никиты все не было. Я старался не терять Алехандро из вида, но и бегать за ним не собирался. Где-то еще минут через пятнадцать приехал Никита. Алехандро после телефонного разговора пришел еще более подавленный но комментировать свое настроение отказался. В Донецк мы вернулись после полуночи.

19 августа 2022

Утром я проснулся и вспомнил историю про Богдана Бормана. Мне было бы интересно пообщаться с семьей, которая пережила все ужасы оккупации Мариуполя. Поэтому я первым делом написал Богдану. Он делал для редакции эксклюзивные материалы о ситуации на Донбассе. Пока мы общались, выяснилось, что у его пожилой мамы нет телефона, она нуждается в лекарствах а сам он был бы рад петличному микрофону, чтобы записывать внятный звук во время интервью.

Позавтракав я пошел в аптеку, чтобы купить маме Богдана лекарства для сердца. Телефон и микрофон у меня были, я купил лекарства и отправился на квартиру. Когда вернулся, то вспомнил, что хотел связаться с одним местным музыкантом исполнителем Александром Скобцовым. Он коренной Дончанин, выступал с Иосифом Кобзоном, Чечериной, он мог рассказать много интересного о том, что происходит на Донбассе глазами очевидца.

Александр не стал откладывать встречу в долгий ящик и назначил на вечер. Жил музыкант недалеко и вечером я пешком отправился к нему в гости. Накрапывал мелкий дождь, люди торопились укрыться в своих жилищах.

Я шел к киоскам на «центральный круг». Издалека я увидел статного, высокого, широкоплечего мужчину с длинными вьющимися волосами. Это меня ждал Александр.

Мы прошли в его квартиру на первом этаже. Александр предложил чаю и я с удовольствием согласился. Он принес две чаки с кипятком, блюдца, сахарницу и бисквиты. Все это поместилось на стеклянном журнальном столе перед диваном, на котором мы расположились.

За чашкой чая мы принялись за разговор. Хотя говорил в основном Александр, я слушал и записывал на диктофон.

— Мы все пережили девять лет напряженной жизни. Если на севере идет год за два, то здесь, наверное, год за пять, а то и за десять. До войны я гордился своей независимостью. Когда началась война, я понял, что без народа, без Родины я никто», — так начался наш разговор.

— Я считаю свою песенную деятельность мобильной частью литературы. В советские времена я занимался авторской песней. О Родине мы говорим как о большой Великой России. Наш президент правильно назвал Россию цивилизацией. Это ментальность, духовность, историческая память, те смыслы, которые несет в себе русский язык. По определению Бродского, язык есть Бог. Нашим поведением, мыслями, чувствами руководит язык. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Нашим поведением управляет тот язык, на котором мы говорим. Для не предавших русский язык с 90-х годов наступил оккупационный период. Все телеканалы переводили на мову, и, кстати, всё хуже и хуже эта мова становилась. Интонирование чужое. Я даже включал на слип-тайм русский ТВ-канал, чтобы слышать русскую речь, потому что понимал: иначе заболею. «Поэзия — это способ существования языка», — сказал Иосиф Бродский. Стихами написаны все великие книги человечества, говорит Юнна Мориц. Именно язык, русский язык, родство по Слову делает нас русскими. Поэзия, стихи — это не жонглирование словами. Мобильная поэзия — стихи под гитару. Когда Донбасс в огне, надо действовать. Мои стихи и песни — это политработа в войсках и среди мирного населения, в них и мотивация, и аргументация происходящего. Сейчас это необходимо. Именно в Великую Отечественную войну были песни, которые поднимали людей в атаку — «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой» или «Прощание славянки». Я написал песню «Донбасс за нами». Её называют народным гимном Донбасса, я считаю, что это марш спецоперации против нацизма, в этой песне все смыслы новой России, которая формируется в Донбассе. Замечательные люди к нам приезжают, помогают, но главные люди — это те, которые здесь живут. Наступают на мины, сидят без воды под обстрелами. Вот кто герои, — уверенно говорил Скобцов.

— Живи здесь, со своим народом, ходи вместе с ним под обстрелами, выступи на передовой, приди в госпиталь, только тогда ты имеешь право говорить о Донбассе, от лица Донбасса. Новая Россия рождается здесь, на Донбассе. Мы создаем то, что оставим своим детям. За Родину надо сражаться, иначе правнуков оставим в дураках. За Донбасс с киевской вырусью воюют русские люди из разных регионов России, разных национальностей, разных религий. Это уникальное явление, мы снова один народ. Каждый делает то, что он умеет, и я в том числе. Помню начало войны. 2014 год. В первый военный госпиталь я пришел с местными бардами, в ту зиму в госпитале побывали Иосиф Кобзон, Юлия Чичерина, Сергей Маховиков. Потом подтянулись и другие артисты, люди, которых можно назвать людьми совести, — вспомнил Владимир Скобцов.

— Донбасс — рукотворный рай, созданный трудом русского народа. До освоения эти места были Диким полем. Донецк строился очень быстро и стал самым зеленым промышленным городом Европы, где каждое дерево посажено человеческими руками. Люди гордились высаженными на субботниках деревьями. А сейчас они выросли, и в парках — как в лесу местами. Шахтерские города и поселки были цветущими в Советском Союзе, совхозы были миллионеры. И всё это теперь разрушено, уничтожено воровской властью [киевского режима] и расстреляно артиллерией [киевского режима], — говорил Владимир.

— Донбасс создавался руками русского народа. Формула Русского мира — беда одна на всех, на миру и смерть красна, антитеза — моя хата с краю, хатаскрайничество — это скользкая дорожка к Бабьему яру. Это отказ от родовых корней, связей. Это предательство, — говорит Владимир Скобцов.

— Армии не бывает без тыла, - уверенно говорил он, - если население уйдет с этой территории, за что воевать? На это и был расчет киевского режима в 2014 году — на то, что гражданское население побежит. Останется горстка ополченцев, и их легко зачистят. Но народ не побежал. Русские Родину не бросают.

Я больше часа не перебивал Александра, он был увлекательным рассказчиком, которые говорил на чистом и красивом русском языке. Уходил от Александра я размышляя, что мне тоже было бы больно наблюдать, как те, кто палец о палец не ударил, чтобы благоустроить Донбасс, варварски его разрушают. Шел дворами, подсвечивал под ноги фонариком, опасаясь, что могут быть рассыпаны «лепестки».

20 августа 2022

Проснулся я в шесть утра, не спеша прочитал утренние молитвы, умылся, позавтракал, собрал рюкзак и начал одеваться. Алехандро вышел из своей комнаты, пожелал мне доброго утра и продуктивной поездки. Бронежилет и каску я не взял а вот аптечку решил взять с собой. Рюкзак был не тяжелый, фотокамера, зарядное устройство, сухофрукты, сменное белье, полотенце.

Я не знал, как доехать из Донецка в тихий уголок на берегу Азовского моря с названием Белосарайская Коса. Раньше это было излюбленное место жителей Донбасса. Сейчас туда доехать было даже из Мариуполя проблематично, не то что из Донецка.

Я решил, что целесообразнее попробовать уехать с автостанции, но оказалось, что автобусы в том направлении не ходят. Пришлось идти к таксистам. Мне встретился невысокого роста , плотный, круглоликий, с залысиной на голове кавказской внешности мужчина. Он стоял возле серебристой иномарки.

— На Белосарайку едет сегодня кто? — спросил я.

— Я могу отвезти. Сколько платишь? — спросил он.

— Я не знаю сколько стоит туда проезд, — честно ответил я.

— Четырнадцать тысяч рублей, - не задумываясь ответил таксист.

Я точно не рассчитывал в одну сторону платить такую крупную сумму денег.

— На такую сумму я точно не рассчитывал. Ладно, поищу попутчиков. Ехать все равно надо, — ответил я, поправил рюкзак на плечах и намерялся уходить.

— Слушай, восемь с половиной и поехали, — как-то быстро очень резко снизил тариф водитель.

— По рукам! Только воды и сигарет в дорогу возьму, — ответил я и направился в магазин разменять пять тысяч.

— А у тебя с документами все в порядке? — спросил таксист.

— Да, — коротко ответил я.

Воду и сигареты я взял, как валюту. Мы ехали быстро, изредка сбавляя скорость до 90 км/ч.

— Здесь очень часто обстреливают. местность открытая, с воздуха хорошо видно трассу. Хотя стреляют издалека. Надоела эта война. Недавно на автостанцию прилетело. Не в саму, рядом снаряд разорвался. А если бы на автостанцию? Там же столько людей постоянно собирается! — негодовал водитель.

— Зачем Россия сюда пришла? До 2014 года жили все дружно, нормально. У меня бизнес был. А теперь таксистом работаю, жизнью рискую. Вот сейчас на пост один подъедем, там русские ребята стоят, видимо руководство им сказало спуску не давать, вот они каждую машину и досматривают с пристрастием. Первые месяцы часами на фильтрации стояли. Татуировки, сумки смотрели. Сейчас уже примелькались, подъеду, пачку сигарет дам и еду дальше. Они знают, что у меня пропуск только до Мариуполя. Дальше я не могу поехать. Но там тебя заберет мой товарищ и коллега. Он порядочный человек. Можешь ему доверять, — без умолку говорил водитель.

Он всячески пытался сохранять видимое спокойствие, но заметно нервничал. Он гнал не сбавляя скорости даже по ухабистой дороге. До въезда в Мариуполь мы доехали очень быстро, но другого водителя еще не было. Пока таксист с ним созванивался я вышел, вынул рюкзак и пятилитровую бутыль воды, и закурил.

Я смотрел на трубы Азовстали, территория дымилась. Туда перестали пускать даже журналистов, там работала следственная группа и саперы. Я не успел докурить сигарету, как приехал другой водитель на новом российском легковом авто. Я погрузил свои вещи, представился и мы поехали. Водителя звали Андрей. На всю руку у него было выбито красивым латинским шрифтом слово Family. Мужчине на вид было около сорока лет. Обычное русское лицо, только разговаривал на русском вперемешку с украинским и белорусским языком.

— В Белосарайку на отдых? — спросил он.

Мы ехали через Мариуполь. На удивление, улицы, по которым мы ехали, были целые, лишь в некоторых окнах были выбиты стекла. В воронках от снарядов скапливался мусор. Людей на улицах было очень мало, можно сказать — единицы.

— Да вот на выходные выпало, вроде как и на отдых получается, — ответил я.

— На Косе здорово. Правда сейчас медуз много, огромные, — сказал Андрей.

— А вы местный? — поинтересовался я.

— Да, я мариупольский. Родился и вырос здесь. Работал до последнего на Азовстали. Меня ценили. Правда последнее время упадок какой-то был, закупили новые печи, советские разрушили зачем-то. А новые каждый раз протягивать надо было, столько наладочных работ. И зарплата у меня нормальная была. Тридцать тысяч гривен со всеми выплатами. А потом началось. Я до последнего был там на Азовстали, пока нам не разрешили выйти. Вышел, а тут русские войска давай меня из-за татуировки проверять. Но обошлось. Там же ничего такого, семья написано. У меня есть семья. Мы жил в квартире а летом на дачу на другой берег ездили. Сейчас живем на даче. От квартиры дыра в доме осталась, — рассказывал мне водитель.

Я смотрел по сторонам, то попадались полностью выгоревшие здания, а рядом целые, лишь немного посеченные шрапнелью и с выбитыми стеклами.

— Сейчас только машина и приносит доход. Мы подумали с ребятами и решили, что раз есть много желающих уехать из Мариуполя, то надо помочь людям. Сначала возили за символическую плату. Набиралось много людей, грузились и ехали, куда им надо было. Так как у многих не было пропусков или были какие-то проблемы, которые осложнили бы ситуацию на фильтрации, то мы находили другие, объездные маршруты. Выезжать приходилось очень рано. Сначала работал я один, потом подключился друг, так собралась целая команда. Мы возили людей и на ту сторону, и на эту. Без разницы, люди сами определялись, с кем они, где им будет лучше, чем в сожженном Мариуполе и мы их старались довезти без приключений. Не жадничали, плату брали небольшую.

Я вспомнил, что все восемь с половиной тысяч отдал предыдущему водителю.

— А твой друг тебе хоть отдал деньги за меня? — перебил я Андрея.

— Да, две с половиной тысячи, — ответил он.

— Кстати, а могу я взять ваш номер телефона? Завтра из Белосарайки будет возможность уехать? — спросил я.

— Пока не знаю, но обычно рано утром выезжает машина оттуда. Позже можем созвониться и я скажу точно, — ответил Андрей.

Он открыл бардачок и достал оттуда небольшой лист бумаги с номером телефона.

— А вообще возникали проблемы с военными? — спросил я.

— Был один водитель у нас, вот из-за его жадности мы потеряли безопасный маршрут, который долго накатывали. Я ему показал, как проехать через блок пост незамеченным. Надо было просто проскочить до пяти утра. Потом целый день пересидеть в другом городе и обратно проехать после шести вечера. Но он решил мотнуться два раза и на обратном пути его повязали вместе с людьми. Не знаю, что там было с ними, но его отпустили. Он даже пришел обратно и хотел опять стать на маршрут. Но с такими людьми лучше не рисковать, — уверенно сказал Андрей.

Мы приехали в Белосарайскую Косу, по пути нам встретился всего один пост, который мы спокойно проехали. Андрей остановился в самом центре возле сквера в честь защитников Отечества. Рядом, вдоль дороги были продуктовые павильоны. В ближайшем я купил холодной воды и сел в сквере в тени кустарника на скамейку рядом с пожилой женщиной.

— Красиво у вас здесь и тихо, — сказал восторгаясь я.

Тишина действительно была оглушительной. Было так тихо, спокойно и умиротворенно, что не верилось.

— Да, здесь спокойно, — ответила она.

Мы разговорились и женщина поведала свою историю. Из Мариуполя она сбежала в Белосарайскую Косу, а до этого пряталась от обстрелов в подвалах.

— У моей дочери было две квартиры неподалёку от завода «Азовсталь». Вот эти сволочи [имеет в виду ВСУ] сразу, как только началось, били по её одному дому и второму. Вдребезги. Перед этим она мне позвонила, говорит: «Мама, ты, наверное, езжай к моей сестре, потому что, наверное, будет война». Я даже не поверила, вы знаете. Я говорю, а что, Россия нападает? Она говорит: «Нет, не Россия, наши азовцы (организация, деятельность которой запрещена в РФ). О том, что азовцы (организация, деятельность которой запрещена в РФ) такие, мы знали давно уже. Но чтоб до такого дойти… Чтобы уничтожить город прекрасный, уничтожить дома такие, уничтожить людей. Это просто не укладывается в голове, — со слезами рассказывала она.

Мы немного помолчали, я спросил, как пройти к морю, закинул рюкзак на плечи, взял пятилитровую бутыль в руку и пошел на пляж. На пляже дул сильный ветер, волны с рокотом накатывали к берегу а песок летел в глаза. Песок был повсюду, идти по нему было достаточно трудоемко. Богдан не отвечал на звонки и я никуда поэтому не торопился. Люди делали вид, что незамечают меня. Но я чувствовал их взгляды. Только я собрался присесть на песок, как зазвонил смартфон.

— Да, — сказал я в трубку.

— Александр, это Богдан, я освободился. Вы где? — спросил он.

— Я на пляже. Куда мне подойти? — в ответ поинтересовался я.

— Идите в центр, к скверу, — ответил Богдан.

— Иду, — перекрикивая ветер сказал я и направился в обратную сторону, где меня высадил водитель.

С Богданом мы пришли на место встречи одновременно. Я даже не представлял себе, как он выглядит. Оказался он крупным мужчиной, на вид обычный добряк, такие в вузах доцентами на кафедре обычно бывают. Культурный, уравновешенный, говорил спокойным тоном.

В ларьке мы взяли к чаю печенья, купили пакетированный чай, воды и отправились к Богдану домой.

Двор, где Богдан жил с семьей был большой. Во дворе стояло несколько домиков, в которых жили пожилые постояльцы, беженцы из Мариуполя. Нас встретила мама Богдана, она дала ключ от домика, в котором собирались меня поселить. Все говорило о том, что до войны эти домики сдавались отдыхающим.

Мы зашли в летнюю веранду. Внутри стоял обеденный стол, стол с дверцами, ящиком для столовых приборов, внутри на полках посуда, холодильник и пара стульев. У стены стояла старая советская маленькая тахта. Дальше была комната для отдыха с тремя кроватями и прикроватными тумбочками.

Я оставил вещи и мы вышли перекурить на улицу.

— Сейчас жена приготовит обед а пока можем сходить на пляж, — предложил Богдан.

Я согласился. Богдан взял собачку и мы пошли гулять по берегу моря. На берегу красовались огромные вилы олигархов, в которых отдыхали защитники Донбасса. Раньше людям на этом пляже не разрешали купаться, но сейчас отдыхающие спокойно загорают лежа на теплом песке под августовским солнцем. Богдан мне рассказывал о том, ка обстоят у них дела.

— Предполагается, что уже люди должны были найти работу. Но дело в том, что здесь много беженцев из Мариуполя, у которых нет квартиры вообще, они сгорели под ноль. Устроиться [на работу] в Мариуполе мы не можем, потому что ночевать негде. Получается палка о двух концах — в Мариуполь мы устроиться не можем, негде ночевать, а здесь работать негде и гуманитарки нет. Транспорт в Мариуполь ходит трижды в день. До 1 октября плата за проезд взиматься не будет. В Мариуполь приезжает полный автобус, это около 60 человек. Обратно в Белосарайскую Косу возвращаются около 12 человек, — сказал он.

— Когда мы приехали в Белосарайскую Косу 17 марта, стали в очередь на гуманитарную помощь. В списке мы были 5200-е. Это те люди, которые приехали из Мариуполя. Гуманитарку давали не на человека, а на семью, то есть здесь в марте было более 5000 семей. Гуманитарка в Белосарайскую Косу пошла в конце марта, когда пришли российские войска. Первая пошла в Мариуполь, вторая — по окрестным сёлам, — продолжает Богдан.

— Первая гуманитарная помощь шла из России. Это были две коробки. В одной средства гигиены: шампунь, мыло, станок для бритья, две пачки порошка для ручной стирки, два рулона туалетной бумаги. В продовольственной коробке было четыре банки тушенки, две банки сгущёнки, четыре банки рыбных консервов, 2 кг макарон, 1 кг сахара, четыре пакета гречки. Еще шёл комплект детям до трёх лет: подгузники, сухое питание, присыпка. Это была первая гуманитарная помощь. Дальше шло всё хуже, и предпоследний раз помощь состояла из шести банок селедки. В последний раз дали 1 кг сахара, восемь банок разных консервов и бутылку масла на семью. Первый груз состоял из 1100 комплектов. Потом через три дня подошёл ещё грузовик. Дальше грузовики шли в основном из Донецка. Но у Донецка возможность помогать намного меньше, чем у России, соответственно, гуманитарные наборы были похуже. Это была в основном еда, без средств личной гигиены. Уже под конец дали одну пачку стирального порошка и шампунь. Сейчас гуманитарки уже вот как полтора месяца нет, в Мариуполь её возят, хотя много беженцев из Мариуполя ещё тут. Уже в принципе и из Донецка. Как только начались обстрелы, люди хлынули в эти села, и даже есть объявления: «Сниму дом с подогревом до следующей весны». Люди не верят, что в Донецке это закончится быстро, — вздохнул Богдан.

— Большая часть последней гуманитарной помощи шла из Донецка. Тогда город обстреливали не так, как сейчас. А сейчас им там просто некогда. Во-вторых, какая б страна Россия ни была, её ресурсы рано или поздно подходят к концу, и сейчас, наверное, нужнее помогать армии, фронту и линии соприкосновения. Потому что фронт от нас отодвинут. Да, у нас город в развалинах, но всё-таки сейчас в первую очередь нужна помощь тем, кого только освободили и кто в таком же положении, как мы в марте. Есть полное понимание ситуации. До 17 марта мы сидели в подъезде в Мариуполе. Даже не в подвале, потому что он был забит людьми, — с грустью вспомнил он.

В своё время Богдан занимался историческим фехтованием. Его тренер всегда говорил, что на ристалищах на поединок надо выходить, отбросив все мысли, что волноваться надо за пределами соревнований. Отсюда выработалась привычка в опасной ситуации не испытывать страх за себя. Но потом все накопленные эмоции за часы, дни, а то и месяцы один раз выплескиваются. Собственно, это и помогло ему сохранять в тот трудный период трезвую голову.

— Как выбирались из Мариуполя — это отдельная история. Выбираться пытались с первых же дней. Но киевские боевики из города никого не выпускали. По тем, кто пытался уйти обходными тропами, стреляли и чаще всего попадали. Это было где-то в конце февраля. Не выпускали, чтобы был живой щит из людей, за который можно прятаться в городе. Если бы все выехали, штурм Мариуполя прошёл бы гораздо быстрее. Это мое мнение со стороны наблюдателя, — сказал он.

Вместе с семьёй он выбрался 17 марта. Бегство предварил прилёт снаряда в квартиру его матери в центре города 15 марта.

— На крыше нашего и соседнего дома «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) сделал огневую точку. Они стреляли из ручных ракетных установок, которые ставятся на плечо (специалистам лучше знать, чем мне, как они назывались). Это многозарядная ракетница. В первые же дни они их опробовали по соседним гаражам. Гаражи были рядом с жилым кварталом, сгорело десяток машин, сгорели гаражи и сторож, который там находился. Буквально через пару дней они произвели ещё выстрел с крыши по частному сектору, потому что было четко видно дымок, откуда стреляли. Было разрушено три дома. По нашей и соседним улицам постоянно возили пушки, разные колесные приспособления с орудиями, которые делали несколько выстрелов и уезжали. На то место через несколько минут приземлялись ответные выстрелы. Дошло до того (рассказывал знакомый, который жил в соседнем районе на верхнем этаже и с балкона всё видел), что четко по нашему двору били. Это уже было после того, как мы выехали, — продолжил рассказ Богдан.

— Фактически во всех домах, которые сгорели, были огневые точки «Азова» (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Хороший знакомый Богдана рассказывал, что всех жителей многоэтажного дома согнали в подвал и начали забрасывать квартиры зажигательными гранатами или «коктейлями Молотова». Дом начал гореть, но «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) не знал, что есть ещё один выход в соседнем подъезде из подвала. Люди вышли через него и спаслись. Лично у нас попыток выехать не было. Пробовали люди, которые жили в нашем дворе. У нас большая часть подвалов (бомбоубежища) ранее были распроданы под магазинчики, и в некоторых бомбоубежищах жили люди из соседних дворов. У нас во дворе стояло машин 70, места уже в бомбоубежищах не было. Мы во время стрельбы спускались просто на первый этаж. Надеясь, что туда не прилетит. Окон близко не было, и, забегая вперёд, когда мы вернулись первый раз в город в мае, да, площадка осталась целая, туда ничего не прилетело. Несколько попыток выезда было у тех, кто с нашего двора, их не выпускали. Когда объединённые войска РФ и Новороссии были на подступах к Мариуполю, освободилась меликинская трасса. Мы плюнули, загрузились тремя семьями (я, мама, сестра, жена), забрали домашних животных, скарб уже не влез, и выехали с надеждой, что как-нибудь доедем, — вспоминал мужчина.

— По пути стоял блокпост. Очередь из машин была огромная. Подозрительных мужчин раздевали, искали татуировки, у многих находили, и их отводили в сторону. По дороге, пока мы ехали, было видно, что машины пытались выезжать ранее, но от них остались просто обгоревшие корпуса. Когда мы проезжали мимо поселка Ялта, это от Белосарайской Косы примерно в семи километрах, стоял взорванный мост. ВСУ, отступая, взорвали мост, попутно несколько домов, которые были рядом с ним, чтобы затруднить передвижение. Смысла я в этом не вижу, потому что обходной путь был буквально в 20 метрах от моста. Это какая-то диверсия из-за злого умысла, чем какая-то угроза для наступления, — предположил Богдан.

Нагуляв аппетит мы возвращались обратно домой к Богдану. По пути мы зашли посмотреть на состояние школы. Это одноэтажное здание мало напоминало школу. Вокруг все поросло травой, валялись пустые бутылки от спиртного, шприцы, пластиковые бутылки, через которые употребляли курительные наркотические средства. Стены школы облупились, стекла выбиты. В школу явно давно никто не заходил.

Мы вернулись. Супруга Богдана сварила картофель, приготовила салат и сварила куриные яйца. Мы сели обедать вместе с Богданом. Мы обедали и он рассказывал продолжал свой рассказ.

— В Белосарайскую Косу за несколько дней до начала СВО выехала моя племянница. Она думала, что вернётся, но ей пришлось поголодать. Брала запасы еды на день-два, но продовольствие быстро закончилось. Была отключена мобильная связь «Киевстар», оказалось, что её отключил сам Киев. Никакого падания по вышке не было, потому что связь замечательно тянула около штабов, где стояли ВСУ. Тогда я попросил знакомых принести немного еды племяннице. Было немного денег, но с начала марта ничего за них нельзя было купить. По той простой причине, что 5 марта магазины уже не работали, их активно грабили. Начинали грабить сами ВСУ. Когда мы шли в очередь за водой, это было 7 марта, как сейчас помню, вскрывали эти «красавцы» магазин мобильной связи и среди бела дня выносили технику, грузили в милицейские и военные машины, — продолжал рассказ Богдан.

— Это был вопрос выживания. ВСУ нужна была еда, потому что все дороги в Мариуполь были перекрыты. Они вскрывали супермаркет. По понятным причинам и мирные жители туда бежали. Например, в супермаркете располагался универмаг, поэтому люди выходили не только с консервами, но и с шубами и кроссовками. Даже забирали старые калькуляторы, на которых считали продавцы. Грабили строительные магазины, но опять же из-за вопроса выживания. У нас подвал был забит людьми, рукастые мужики колотили нары, чтобы больше людей помещалось. Аптеки грабили в первую очередь. Недалеко от нас был оружейный магазин, хозяева буквально отстреливались от мародеров. В принципе, сейчас можно пройтись по рынку и посмотреть, вот стоит какой-нибудь человек, у него 30 серебряных колец на продажу. Вопрос, откуда он их взял. У меня странное ощущение, что владельцы крупных магазинов все знали заранее и вывезли тоже заранее. Потому что в местных новостях 22–23 февраля, за сутки до начала спецоперации показывали, что крупный магазин бытовой техники всё вывозил из города, — вспомнил Богдан.

— До этого ВСУ начали стягиваться в Мариуполь. Было понятно, что что-то грядёт. И большинству людей было наплевать. У меня есть одна знакомая психолог, которая начала отсчёт военных действий с 24 февраля 2022 года. Потому что когда бомбили Донецк в 2014 году, у неё там не было ни друзей, ни знакомых, её это не касалось. Хотя военные действия проходили буквально в сотне километров от нас. Когда война кованым сапогом постучала именно в её квартиру, для неё, как и для многих из нас, война началась. Хотя она уже шла восемь лет, — признался он.

Когда Богдан вместе с семьёй приехал в Белосарайскую Косу, была неделя осознания происходящего и привыкания. На следующий день в соседнем посёлке Ялта были куплены продукты питания на те немногие сбережения, которые остались.

— Здесь, на Белосарайской Косе, некоторые местные товарищи делали хороший бизнес. У них каким-то способом и объездными манёврами была возможность возить продукты с территорий б. УССР. Они их продавали по весьма завышенным ценам: 1 кг картошки — 400 рублей, палка самой дешевой колбасы — 1000 рублей, литровая бутылка самого дешевого обычного растительного масла — 800 рублей, одна пеленка для детей 60 см на 60 см — 100 рублей. Это ещё не самые дорогие списки товаров, которые там продавались. Пока не началась гуманитарка, торговля у людей шла просто замечательно, — продолжил Богдан.

— Из-за наплыва беженцев свет отключался на 12 часов — с 22:00 до 8:00. Так как здесь большая часть домов — это пансионаты. Они летние, а минусовая температура была фактически до конца марта — начала апреля. Много людей приезжали, включали обогреватели, и сеть не выдерживала. Спали в одежде, но это еще не самое плохое, что могло тут быть. Свет на Белосарайскую Косу поступает с большой станции на Мангуше. Мангушу повезло, военные действия там не велись. Благодаря этому у нас сейчас есть интернет. Не у всех в Мариуполе он есть. Хотя, когда ВСУ отходили, они просто резали проводку, — отметил Богдан.

Мы уже покушали, когда супруга Богдана принесла нам чай. В этот момент зашла и мама. Она едва оправилась от пережитого. С собой у нее были фотографии.

— Я хотела показать тебе. Это все, что у меня материального осталось, — сказала она.

— Вот мой сын, Богдан. Вот мне было три года, когда Великая Отечественная война началась. Это мама моя Александра. Это я. У меня были всегда роскошные волосы. Вот моя мама в борьбе с бандеровцами в Луцке, член партии в 1946 году. Её послал Хрущев на борьбу с бандеровцами. А это вся наша семья. Это я, это мой родной старший брат. Он был работник КГБ в Ростове-на-Дону. Убили его, раздавили машиной. Тогда банда Толстопятова была, он там работал у них и потом уже ушёл. Уже когда их посадили, его машиной задавили в кооперативном саду. Он вышел, его к забору прижали — и всё, — сказала женщина.

— А это у меня была собака Анда. Её мама была Лайда, а надо было переворачивать имя, для родословной. 42 медали, брала все. Она имела в городе, в квартире четыре «квадрата», тогда таких собак вообще не было, это восточноевропейская овчарка. 14 лет с нами прожила… — предалась воспоминаниям мама Богдана.

Мы еще немного посидели, я угостил женщину сушками, отдал ей лекарства и старенький рабочий телефон. Богдану я отдал свой петличный микрофон и они ушли в свой домик, оставив меня отдыхать. На душе было неспокойно, тишина угнетала. Я прилег отдохнуть, но сон не шел. Что-то подсказывало мне, что надо возвращаться в Донецк. Я набрал Андрею.

— Алло, Александр! Я как раз ждал вашего звонка. Завтра утром в пять сорок утра вас сможет забрать из Белосарайки мой напарник. Встретитесь там, где я вас высадил, — сразу затараторил в трубку Андрей.

Было слышно, как он едет и связь периодически пропадала.

—Хорошо! Сколько это стоит? — спросил я.

— Две тысячи рублей, — ответил он.

Сумма меня удивила, но я спорить не стал.

Вечером мы еще прогулялись с Богданом по населенному пункту, немного пообщались на разнообразные темы, потом он пошел в свой домик а я прилег и начал писать сообщения жене, маме, Даше, отправлять фото и тексты. Спать я не собирался. С наступлением темноты мной овладела паника. Тишина давила на нервы. Я взял подушку от дивана, одеяло и лег под кустом розы во дворе, в руке я сжимал ложку. Мной овладел страх. Воображение стало выдумывать врагов, которые должны прийти ночью, чтобы всех убить. Начал морить сон. Время шло очень долго. Я, то и дело, вставал перекурить и попить воды.

21 августа 2022

Зарево рассвета наступило незаметно. На улице стало по утреннему свежо. Я зашел обратно на веранду. Положил подушку на диван и прилег. В этот момент я услышал шарканье тапочек Богдана. За день я привык к звуку его походки.

— Саш, — позвал меня и одновременно постучал в дверь он.

— Заходи, — в пол голоса сказал я.

Богдан аккуратно зашел.

— Я тебя провожу, — сказал он.

— Не надо, я помню дорогу, — отказался я.

Мне не хотелось привлекать внимание соседей, которые могли в это время не спать. Рюкзак был уже собран, я накинул его на плечи, взял пятилитровую бутыль воды, пожал руку Богдану и пошел к месту встречи с водителем. По пути я увидел молодого парня, который брел босиком по улице, на нем были лишь шорты, он был худой, но очень жилистый.

— Брат, не знаешь, где «Пятнашка» отдыхает? — спросил он.

— Нет, брат, не знаю, — ответил я и направился к единственной стоящей у сквера машине. Водитель уже ждал.

По пути мы взяли еще троих попутчиков в Мариуполе и направились в Донецк. Люди были напряжены, они не хотели возвращаться обратно под обстрелы, но видимо какие-то обстоятельства к этому вынуждали.

— Ну и что у вас там в России? — спросила одна из попутчиц.

— Приезжайте, увидите, — ответил я.

— У вас там ни работы, ни зарплаты хорошей, что у вас делать? — спросила она.

— А кто вам сказал? — задал я встречный вопрос.

— У меня родственники есть в России, — ответила она.

— А родственники вам говорили, что у нас всем беженцам платят по десять тысяч, дают сим-карты, помогают оформить документы, снабжают продуктами и вещами, детей устраивают в учебные заведения? — спросил я.

— Ой, что такое десять тысяч? В Польше семьсот евро платят беженцам, — язвительно ответила пассажирка.

— Ну, к нам никто и не заставляет ехать, — ответил я.

— А в ту сторону теперь и не пускают, — парировала дама.

Я не стал ей больше ничего отвечать. Мне было удивительно и досадно, что женщина не считает частью россии территории Донбасса. Более того, мне показалось, что от нее веет русофобией, какой-то предвзятой ненавистью, которую она вынуждена сдерживать и замалчивать. Всю дорогу до Донецка мы ехали в тишине.

Домой я пришел очень рано. В квартире была идеальная чистота и порядок, хотя, когда я уезжал был бардак. Перед отъездом порядок я навел только в своей комнате. Алехандро еще спал, я помолился и лег заполнять дневник. В это время проснулся Алехандро и очень удивился, что я вернулся так рано.

Поездка меня вымотала и я весь день отдыхал в квартире, выбирал фотографии к публикациям, делал подписи и отправлял расшифровки текста. Всего один раз вышел во двор покурить, рядом сходил в магазин а на обратном пути угостил консьержку кондитерскими изделиями к чаю, но выяснилось, что она предпочитает джин-тоник. Ее племянник служит в ополчении с 2014 года а живут они в наиболее обстреливаемом Петровском районе Донецка.

— Скажите, а можно как-то починить бойлер? У нас сломанный, — спросил я, в надежде, что хотя бы перед отъездом домой смогу принять джакузи.

— Да, я скажу Сереже и он зайдет посмотрит ваш бойлер, — ответила консьержка.

— Спасибо вам большое, — начал благодарить я женщину.

— Слушай, а зачем ты постоянно выходишь на улицу? — спросила она.

— Покурить. У меня сосед аллергик, — ответил я и направился к лифту.

Я поднялся в квартиру, вспомнил, что обещал позвонить Александру Скобцову и тут же набрал ему. Мы договорились прогуляться по городу, сделать несколько портретных фотографий и зайти в Дом работников культуры, где работали друзья Александра.

22 августа 2022

Я вышел на улицу, пока шел, обратил внимание, что флаги России развевались на всех административных зданиях в городе. В честь Дня Государственного флага России на бульваре Пушкина у Дома правительства была организована фотовыставка «Путешествие Флага России».

В этот момент в районах Донецка работали строители, восстанавливали окна и двери в жилых домах, восстанавливали разрушенные обстрелами подъезды.

Я направлялся к привычному месту встречи с Александром. На выходе меня задержала вопросами консьержка. Это уже была другая женщина. Ей было интересно кто я, откуда, надолго ли приехал, чем занимаюсь. Допрос был с пристрастием а смотрела она на меня недоверчиво.

По пути в Дом работников культуры мы останавливались возле памятных мест, Александр рассказывал мне связанную с этими местами историю. Прогулка была познавательной и интересной. Не спеша мы пришли куда следовали. Нас встретили сразу несколько сотрудников. Было заметно, что они рады нашему визиту и были предупреждены заранее.

— Вы находитесь сейчас в лучшем из учреждений культуры города. Не потому лучшее, что каждый кулик хвалит свое болото, а потому, что это учреждение — единственное в своем роде, — таким приветственным словом встретила нас сотрудник Дома работников культуры Виктория Базилевская.

— Дом работников культуры — это место, где собираются профессиональные писатели, композиторы, художники, артисты, поэты — люди, для которых искусство и культура стали делом всей их жизни. В Советском Союзе таких учреждений было 14. Сейчас сохранились два — в Москве и Донецке, — рассказывала она.

— Небольшая площадь дома стала территорией любви, духа, общности по характеру людей, по жизненным целям: донести, улучшить, согреть, любить. Нас любят поучать, нас любят мордой об стол тыкнуть, а любить не умеют. Может быть, умеют, но мало, не всех. Дом работников культуры — это место, где любят всех, независимо от статуса, независимо от приложения своих сил в искусстве и культуре. А потому, что ты человек, который понимает и ценит слово, умеет глазами любви ценить живопись, умеет и любит слушать хорошую музыку. Дом — это дом, в который приятно возвращаться, где всегда тебя ждут, независимо от погоды, возраста, состояния здоровья, — говорила Виктория Базилевская, пока мы ходили по залам здания.

Стены Дома украшали работы детей, обучающихся в художественных школах, школах искусств, студиях, дворцах культуры. В момент посещения проходила выставка педагогов Школы искусств №6.

— Это энтузиасты: Шумилкина, Жумара, Краснолобова. Они чистые душой и преданные служению воспитания в детях красоты, развитию творчества. Желанию и возможности все, чем так богато одарила их природа, и то мастерство, которое они приобрели за долгие годы, отдать детям, — расхваливала художников Виктория.

— В довоенные годы в Донбасс приезжали коммивояжеры от искусства, чтобы купить картины именно донецких художников. Это были сюжеты трудовых будней шахтеров, металлургов, строителей, рабочих разных профессий. Это была документалистика удивительной, сложной, серьезной жизни Донбасса, — мы слушали и не перебивали.

— Дом работников культуры тесно связан с ветеранами культуры и искусства, которым всегда оказывается помощь и внимание. Их приглашают на праздники, поздравляют с днем рождения, оказывают адресную помощь. Раньше дом собирал огромное количество людей. В ботаническом саду накрывался стол на 100 человек, — продолжала Виктория.

Мы подошли к картинам Бориса Ерёмина, как было на них указано.

— Это певец природы, и его тема — прежде всего цветы, природа, архитектура. Когда он был в Иерусалиме, ему предложили и мастерскую, полное обеспечение, но без права вывезти работы в Донбасс. Еремин отказывается от этого предложения и возвращается в Донецк. Вот его картины «Церковь сна Христова» и «Стена плача». Эта картина имеет уникальную способность. У нее можно загадать только одно желание, и оно исполнится. Но главное, чтоб оно не принесло никому вреда, — рассказывала Виктория.

Рядом стояли необычные деревянные скульптуры.

— Художник Коровушкин, который сделал скульптуру, интересно использует каповые наросты для того, чтобы они стали частью образа. Вот такой аравийский образ. Эта работа как-то пропала на выставке в Запорожье, и нам ее вернули через 7 лет с элементами растрескивания. В 2012 году была выставка, и художник дарит нам свою работу «Образ Христа». В 2014 году в октябре происходит невероятная вещь, появляется трещина в скульптуре. Она идет от макушки, до зрачка глаза. Останавливается и словно из глаза вытекает снова по направлению к сердцу, — продолжала экскурсию Виктория.

Мы прошли в другое помещение.

— Самая гостеприимная и камерная гостиная из гостиных учреждений культуры находится в донецком Доме работников культуры. Здесь артисты ждут своего выхода на сцену, собираются за чашкой чая, общаются. Вот портрет народной артистки Алины Николаевны Коробко. Она профессор донецкой государственной академии. Ее студенты поют в Америке, Италии, Австралии, Германии и Большом театре в России. Написала её народная художница [б. УССР] Полина Антоновна Шатало. Она еще написала портрет Тараса Шевченко, и мы его тоже не снимаем со стенки. Мы не будем похожи на плохую. Нельзя забывать своих корней и общей истории, — убежденно сказала Виктория.

Рядом висела работа народного художника Полякова «Дом вдовы».

— Сейчас война, но можно пойти купить хлеб, масло. А эта женщина четко знала, что никто ее детям, кроме нее самой помочь не может. Что вот это светящееся окошко художник специально делает ярким. Очевидно, ее ждут дети. Вот сгоревшая сосна, воронье кружит и холодный обледенелый путь, по которому каждый день она должна пойти к реке, набрать воды, — обращает внимание на детали картины Виктория.

— Это работы Порожнюка. Вот, смотрите, «Гоголь». Светлая и темная стороны Гоголя. Гоголь здесь и мыслитель, и заложник. Всегда надо думать, в какую сторону поворачивается ваша душа. К свету или к тьме? А здесь «Габриэль Гарсиа Маркес», нобелевский лауреат, удивительная личность, который написал «Осень патриарха», «Сто лет одиночества», «Полковнику никто не пишет», — продолжает экскурсию женщина.

Мы вошли в небольшой камерный зал, который был наполнен работами Михаила Георгиевича Полтавского.

— Настоятель нашей Святогорской обители отец Арсений, пораженный архитектурой Кижей, захотел повторить архитектуру. Он сел на 2 года за чертежи, и мастера из Пантелеймоновки, Васильевки, Ясиноватой построили храм без единого гвоздя. Мы были в этом храме, он открывается 1 раз в году, на праздник всех святых. Но для работников культуры сделали исключение, и мы зашли в него, оставили записочки, и вот там живут монахи, которые эти записочки читали весь год. Фашисты [киевского режима] сожгли Всесвятский храм полностью. Для них нет ничего святого, — рассказывала Виктория о Всесвятском храме, изображенном на фото.

Далее мы прошли в кабинет Виктории, там нам накрыли стол с пирожными и чаем. Любые попытки отказаться от чаепития воспринимались с обидой и мы сели за стол работника, который в это момент находился на защите Донбасса.

Оказалось, что уже традиционно работники Дома собирают «Посылку солдату». Покупают сладости, перевязочный материал, белье, вещи, продукты, теплые носки, шарфы. Помогают раненым в больницах.

— Каждый год у нас проходят Дни памяти Александра Владимировича Захарченко, Иосифа Давыдовича Кобзона, у нас есть вся хроника в видеозаписях. К нам приходят родители Захарченко, проходит встреча выпускников военного лицея. Вот такой наказ от старших младшим. Молодежь пропускает это через свое сердце. Сегодняшняя страница Донбасса — тяжелая, но кто сказал, что Донбасс стонет? Он выживает, борется, сопротивляется, и Донбасс победит. Только вместе с Россией. Одним нам очень тяжело. Нужно быть честными. Без этой уникальной, сложной, тяжелой спецоперации, которая идет сейчас, кто знает, что могло бы быть со свободным Донбассом? Это замечательное, важное, судьбоносное решение президента РФ Владимира Путина о признании нас частью России, — рассказала Виктория Базилевская.

Мы посидели еще немного и извинившись поторопились на выход. Александру надо было идти по своим делам, а мне надо было продолжить работу над оформлением материалов.

Я вернулся в квартиру и больше из нее не выходил. Лег, как обычно, после молитвы.

23 августа 2022

Проснувшись утром, я по привычке пошел во двор покурить. Внизу была уже новая консьержка. Я поздоровался и вышел на улицу. Ее лицо трудно было назвать доброжелательным.

Пока я курил, писал близким сообщения. Так за полчаса я выкурил пару сигарет и собрался подниматься в квартиру. Консьержка разговаривала с пожилой женщиной возле подъезда, дети прошли мимо них, поздоровались и направились в следующий подъезд. В этот момент неожиданно громыхнуло где-то очень рядом, хлопок был ошеломляющим. Я резко упал на землю и пополз под скамейку и затаился.

Было тихо, женщины смотрели в ту сторону, где прилетел снаряд. Я выполз из под скамейки, стряхнул пыль и пошел в квартиру.

— Саш, кури, наверное, у себя на этаже, — предложила консьержка.

— Ты ночью нам спать не даешь, когда туда-сюда ходишь. Дома невозможно из-за прилетов выспаться, думала на работе отосплюсь. А тут ты шлындаешь, — без обиды сказала женщина.

— Как скажете! Я только за! — ответил я.

— Там и баночка для окурков есть! — крикнула мне вдогонку женщина.

Когда я поднялся на верх, Алехандро уже приготовил кофе и умывался. Я выпил кофе, дождался когда Алехандро освободит ванную комнату и тоже умылся.

Мы собирались идти на пресс-конференцию, где мужчина должен был рассказать, как его готовили иностранцы к диверсиям. Перед самым выходом где-то совсем рядом послышались прилеты. От взрывов дрожали стекла. Алехандро достал из шкафа бронежилет и каску. Я тоже.

Мы достали смартфоны и стали смотреть новости о прилетах, чтобы узнать адреса. В телеграмм-канале мы узнали, что повреждения получала гостиница Central, это было недалеко от нас. Мы вышли на улицу и направились в сторону площади Ленина. Пока мы шли продолжался обстрел центра Донецка. Мы пришли на площадь, в тот момент, когда киевские боевики нанесли удар по зданию администрации главы Донецкой Народной Республики Дениса Пушилина.

На улице царила паника, машины на высокой скорости неслись по дороге прочь из центра. Звучали сирены спецавтомобилей. На дороге по ул. Артема возле площади Ленина стояла карета скорой помощи с распахнутыми дверьми, врачи уже подкатили каталку к автомобилю, из которого доставали раненного человека. Сфотографировав сцену, как увозят пострадавшего, мы направились к гостинице.

Высокое здание с синим остеклением видно было из далека. На дороге по Артема лежали оборванные провода троллейбусной линии. Припаркованные автомобили со спущенными колесами стояли посеченные шрапнелью. Стекла и парадный подъезд гостиницы был сильно поврежден от взрыва, досталось и зданию железно-дорожного управления. В нем тоже были выбиты стекла. У входа стоял мужчина и звал людей в убежище под зданием.

Мы направились к администрации, по которой киевские боевики целились, предположительно, американскими ракетами HIMARS. Сильно пострадали верхние этажи. Там уже работали следовали и военные. Здесь мы тоже времени много не теряли а отправились на звуки взрывов на площади Нурмагомедова, по проспекту Дзержинского.

По середине дороги перед поворотом к управлению МВД стоял посеченный шрапнелью автомобиль. Мы с Алехандро подошли ближе. Внутри был погибший водитель. Рядом с машиной ходил мужчина с окровавленной собачкой на руках.

— Друга моего убили. Моего хорошего друга. Мы ехали по делам. Вот только меня забрал из Киевского района — и прилёт, — рассказал мужчина, попавший под обстрел ВСУ.

Мы снимали все, что происходило вокруг, как люди подметают стекла и собирают щепки, как многие торопятся быстро пройти мимо эпицентра обстрела. Закончив съемку мы прочитали, что фашисты ударили по жилым кварталам вдоль проспекта Ильича. ВСУ стреляли из артиллерии НАТО снарядами калибра 155 мм. Мы отправились пешком туда. Уже издалека было видно, что в окнах многоквартирных домов выбиты стёкла.

Мы зашли во двор, в который на наших глазах въехал простреленный автомобиль на спущенных колесах. Когда мы подошли, то увидели новых пострадавших, один из них был мертв. Отработав, мы пошли домой, по пути нас ждал последний адрес, который подвергся массированному обстрелу. Это было рядом с нашим домом, в котором мы жили. Там пострадали жилые здания, магазины и автомобили.

Число раненых мирных жителей при обстреле Ворошиловского района в этот день достигло 11 человек, 3 человека погибли.

Когда мы вернулись в квартиру, я сразу принялся отправлять фоторепортаж. Я хотел успеть все сделать до вечера, потому что вечером Скобцов обещал познакомить меня с коллегами из "ОПЛОТ ТВ".

Со Скобцовым мы встретили на нашем привычном условном месте, недалеко от его дома. Шли мы не спеша, потому что у Александра проблемы с суставами. По пути, недалеко от телестудии нам посигналили из машины и рядом припарковался серебристый легковой автомобиль. Из него вышел мужчина в возрасте. Он был одет в брюки и белую рубашку. Аккуратная прическа, как у Германа Лопатина. Оказалось, что это первый министр образования ДНР. Он пожал руку Скобцову и по-приятельски обнял. Затем протянул руку мне, я представился во время рукопожатия и не теряя времени решил обменяться контактами, потому что тему образования мне надо было осветить обязательно. Немного пообщавшись мы распрощались с новым знакомым и отправились на прямой эфир.

В здании нас уже ждали. Девушка проводила нас на съемочную площадку, где уже готовили оборудование оператор, звукорежиссер, ведущий и с ними был еще один приглашенный гость.

Ведущего передачи Александра Воскобойникова 22 марта 2014 года за гражданскую позицию задержали в Одессе. Он был задержан вместе с товарищами по общественной организации. В неволе Александру пришлось провести семь с половиной месяцев, пока его не освободили благодаря обмену военнопленными.

Продолговатое лицо, невысокий рост, склонность к полноте, суетливость и одесский задор дополняли заводной характер Александра. Он люто ненавидел нацистов и ему было за что их ненавидеть.

— Мы вчетвером просто стояли возле машины. Вдруг, откуда ни возьмись, выскочили бойцы киевской группы «Альфа» (организация, деятельность которой запрещена в РФ). По нам прошлись как только могли. Стали бить без лишних слов. Никто не разговаривал, никто не представлялся. Бросили в машину и повезли сразу в Киев. По дороге остановились, открыли дверь и снова стали бить. Это было какое-то безумие. Особенно сильно избивали на моих глазах Владимира Войтюховского. Кровь лилась во все стороны. И никто не мог ничего сделать, — рассказывал Александр Воскобойников.

Мужчин привезли в СБУ, развели по кабинетам, заставляли подписать документы, в которых было указано, что они собирались кого-то убивать, устраивать теракты. Обещали, что если Воскобойников всё подпишет, то завтра его отправят домой.

— Я, естественно, отказался. Представитель «Альфы» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) стал «уговаривать» меня по почкам, затем уже в 12 ночи ко мне привели адвоката. Составили опись вещей, которые были со мной. И в 4 утра повезли в СИЗО СБУ, — рассказал Александр.

Через три дня состоялся суд, и ребят обвинили в том, что они собирались захватить Одессу, Киев и часть Приднестровья, а также возглавить крымскую армию. 2 октября мужчин вызвало тюремное начальство и освободило. Дело было закрыто за неимением улик. На выходе их встретила машина, на мужчин вновь надели наручники и увезли в Харьков. Там они пробыли сутки. Затем их вывели на улицу. Киевские боевики на них вновь надели наручники и сказали, что везут на обмен. Привезли в лагерь, где находился отряд «Днепр-1». Там их заставляли работать, давили физически и морально, а на седьмой день перевезли в Изюм и поместили в подвал. Из подвала вновь перевезли в харьковское СБУ, где продержали три дня, а затем обменяли в Счастье под Луганском.

После освобождения из плена одессит оказался в Донецке. Вместе с ним в город переехало общественное одесское телевидение.

— Сегодня ВСУ сильно обстреляли Киевский и Ворошиловский район. Они пытаются нанести последние удары по Донецку, их отгоняют. Обстрелов стало меньше. Наши работают по полной программе — 24 часа в сутки киевские боевики уничтожаются под Донецком. У них агония, они не знают, что им делать. Сейчас у них очень большие проблемы в Авдеевке. Некоторые из них хотят оттуда убежать, но уже не получается. Они пришли сюда убивать, — с этих слов началась передача.

Другим участником передачи был французский доброволец, солист Донецкой филармонии Франсуа Модеме. Стройный, подтянутый черноволосый красавец с французскими усиками. Даже внешне он был похож на француза. Я посмел предположить, что о таком мужчине мечтают многие женщины.

Он был в армейских ботинках, черных брюках, в которые был заправлен черный кожаный ремень, водолазке, пиджаке и его шею обвивал шарф, а на голове была кепи восьмиклинка. В помещении он снял шарф и кепи.

Франсуа Модеме в Донбассе с 2014 года. В прямом эфире он рассказал, что его привело в Донецк.

— Я сразу понял в 2014 году, что здесь, в Донбассе, [происходят] очень важные события. Русские друзья из Франции мне сказали: «Франсуа, давай вместе пойдём посмотрим». И мы сразу попали в ополчение. Я понял, что здесь моё место, менталитет мне нравится, здесь надёжные люди, и восемь лет спустя я вообще ни о чём не жалею. Донбасс — замечательная штука, — заявил защитник Донбасса.

У Франсуа есть военное образование — он закончил военную академию Сен-сир для офицеров, после чего служил в пехоте старшим лейтенантом ВДВ.

— Там атмосфера не для меня. Миссии и задачи французской армии не в интересах французского солдата и французского народа. Я понял, что нельзя ехать в Сербию и работать против православных. Я сразу понял, что мне надо подавать в отставку и найти что-то другое для себя, — сказал Модеме.

У Франсуа были пять лет душевного поиска, и в 2014 году он осознал, что, занимаясь правым делом в Донбассе, обретает Бога и смысл жизни. Франсуа принял православие, выучил язык.

— Я понял, что я здесь надолго, если не навсегда, — сказал он.

Франсуа Модеме был пианистом, а потом решил, что его призвание — вокал. Через 10 лет профессионально освоил вокал и сегодня поёт в Донецкой филармонии. Когда помогал отбивать Мариуполь от преступных бандформирований, с песней поздравлял жителей, старался морально поддержать, на руках выносил из подвалов изнеможенных стариков.

— Моя миссия — спасать людей, тех, кому нужна помощь. Но прежде всего это война против нацизма. Основной состав врагов здесь — это батальон «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ). И люди, которые приехали из-за границы, им помогать. Я считаю, что эти люди ведут себя здесь как оккупанты. Наша задача — защищать и спасать население от этих сумасшедших людей, — сказал Франсуа.

Утром 24 февраля Франсуа узнал, что Россия начала специальную военную операцию по защите Донбасса. В 8 утра быстро собрал свои вещи и поехал на место сбора как доброволец. Вместе с ребятами Франсуа оказался в стрелковом полку, а уже через неделю — в Мариуполе. От начала и до конца, пока киевские боевики не сдались, он был в городе.

— То, что показываем мы, на территории б. УССР не показывают. Мало того, эти звери и кокаиновый карлик, заявляют о том, что мы сами и Россия обстреливаем наши города. Возможно такое, что в Европе так же искажают реальность? — спросил Александр Воскобойников у Франсуа.

— Да, и это идёт большой волной. Половина народа не понимает, что происходит. И они с закрытыми глазами верят тому, что говорят в СМИ. Другая половина пытается понять и разобраться. Но им очень тяжело найти правду. Потому что мы знаем, что на многих интернет-платформах уже нет российских СМИ. Есть только то, что сняли киевские боевики. Людям там тяжело понимать, где правда. Во Франции цензура, запретили RT, «Спутник» и все российские СМИ, — ответил Франсуа Модеме.

Сейчас Донецк засыпан минами «Лепесток». В свою очередь Зеленский утверждает, что у них никогда не было этих мин, мол, это Россия. В Донецке проблема с водой, не везде есть свет, он ежедневно подвергается обстрелам со стороны ВСУ из разных видов артиллерийского оружия, в том числе и американских установок HIMARS. Также и Макрон поставляет киевским боевикам французское оружие «Цезарь», которым был убит ребёнок возле «Грин-Плазы» в Донецке.

— Во Франции этого не знают, от слова совсем, — заявил Франсуа.

Земляк Франсуа оказался в Буче с боевиками «Азова» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) и своими глазами увидел, что ситуация, которую представляют во Франции, и та, которая существует на самом деле, — это абсолютно разные вещи.

— В Бучу мы приехали в сопровождении батальона «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Спокойно приехали на автомобилях. И первое, что я увидел, это несколько трупов на обочине дороги, всего лишь несколько трупов. И именно в этот момент, когда мы приехали, из грузовиков выгружали другие трупы, которые привезли из других населённых пунктов. Их раскладывали по дороге. Как только этих трупов стало больше на дороге, журналисты начали фотографировать. В нашу сторону ехали другие машины. Где-то на расстоянии 30 метров от этого ангара я увидел, что в этих машинах есть заключенные с российской стороны. Их высаживали из машин, и бойцы батальона «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) со специальными агентами сказали нам очень быстро отойти. В этот момент я услышал выстрелы, наклонился, чтобы посмотреть и увидел военных батальона «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), которые стреляли по ногам военнопленных. Залез в машину и услышал, как по-русски говорили: «Офицер, офицер». Звали русских офицеров. Кто-то из русских офицеров откликнулся и тут же получил пулю в голову. То есть я присутствовал и видел своими глазами казнь российского офицера. Первый вопрос, который я задал бойцам батальона «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), почему у них нашивки на рукавах с эмблемой СС и чёрное солнце Третьего рейха? И знаете, что мне ответили? Ничего. Мне ответили нацистским приветствием, — рассказывал с экрана монитора демобилизованный французский военный Андрэ Беко.

Считается, что все события в Буче курировали британцы. И Франсуа высказал сомнения, что они могут остановиться, потому что это их типичный менталитет — дойти до конца самого жуткого дела. Франсуа жил в Англии несколько лет и заметил, что между ним и британцами очень большая пропасть в менталитете, потому что они недопонимают, что такое народ и уважение к нему.

— Эти люди действительно готовы убивать всех самыми подлыми методами, чтобы достичь своей цели. Они даже, понимая, что журналисты видят постановку, пытаются сделать из них соучастников. Что у них и получилось. Журналисты боятся и говорят всё, что от них требуют. Лишь мой знакомый не испугался сказать правду и из-за этого теперь не может вернуться во Францию, — говорит Франсуа.

В 20:00 закончился эфир. Александр Скобцов, Франсуа и я вышли на улицу, только начинало смеркаться, вечер был на удивление тихим. Мы пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Я торопился домой, чтобы быстрее отправить фотографии.

24 августа 2022

После утренней молитвы и завтрака, я решил не откладывать встречу с Игорем Костенок и позвонил ему.

— Игорь Владимирович, доброе утро! А мы могли бы сегодня записать интервью? — спросил его я.

Мужчина ответил утвердительно и сказал, что сможет заехать к одиннадцати утра. Я рассказал Алехандро о своих планах, на что коллега проявил интерес. Он тут же созвонился с португальцем Бруно и предложил ему подключиться к нашему пресс-туру. Получив утвердительный ответ, Алехандро попросил предупредить Игоря Владимировича, что они тоже хотели бы поприсутствовать. Я еще раз позвонил.

— Игорь Владимирович, со мной будет еще два журналиста, из Венесуэлы и Португалии, вы непротив? — спросил я.

Почему-то я был уверен, что Игорь Владимирович не будет против такой корректировки и оказался прав.

Пока мы ждали, я читал новости.

Мирные жители ДНР возвращались к привычной жизни после массированной атаки ВСУ. Город оживал: на улицах появлялись флагштоки с реющими флагами России и ДНР.

В Донбассе и на освобождённых территориях продолжались работы по восстановлению социально-гуманитарной сферы. В учреждения здравоохранения обратились около 8 тыс. человек.

Киев вводит санкции против преподавателей и учебных учреждений в Донбассе, а также на освобождённых территориях в Херсонской и Запорожской областях, которые применяют образовательные стандарты России. Срок действия ограничений составит пять лет.

В Донбассе уже не первый год применялся российский образовательный стандарт. Именно эту систему образования в Донецкой Академии управления и государственной службы при главе ДНР (ДонАУИГС) считают оптимальной для успешной подготовки кадров. Поэтому встреча с преподавательским составом вуза, как нельзя кстати.

Мы вышли с Алехандро из дома и направились к условленному месту, куда за нами должен был подъехать Игорь. Это было рядом, поэтому через 3 минуты мы были уже на месте, еще через 3 минуты подошел Бруно и следом за нами подъехал Игорь. Мы отправились на кафедру. Там нас уже ждали другие сотрудники института, Яна Хоменко и Борис Литвинов.

Яна Хоменко, хрупкая женщина, невысокого роста, с роскошной и аккуратной прической, в красивом светло-зеленом платье. На груди висело украшение в виде золотого сердца с изумрудными камнями внутри.

Борис Литвинов, напротив, высокий, крупного телосложения, с огромными сильными ладонями. Он был одет в камуфляж, на поясе в кобуре был боевой пистолет.

Вместе мы прошли в кабинет и за чаем продолжили разговор.

В 1992 году на территории б. УССР произошла кардинальная ломка системы высшего образования. Появились новые институты, в том числе частные и коммерческие. Различные формы собственности пытались занять свою нишу. В то же время в Донецке продолжал работать Институт повышения квалификации руководящих работников и специалистов Государственного комитета угольной промышленности Советского Союза. Уникальность учебного заведения заключалась в том, что оно было создано при министерстве угольной промышленности СССР — первом ведомстве, которого ранее не было ни в Москве, ни в Киеве. Когда пост генерального секретаря ЦК Коммунистической партии Советского Союза занял Леонид Брежнев, учитывая его месторождение — город Днепродзержинск, Днепропетровск получил министерство чёрной металлургии СССР. Это были два ведомства, которые находились не на территории центральных столиц.

По его словам, было понимание того, что менеджеры, закончившие специалитет, бакалавриат или магистратуру, в Европе занимаются одним и тем же — администрированием дел. И тогда Станислав Поважный поддержал идею создать кафедру административного менеджмента, которая обучала бы будущих администраторов в бизнесе.

— Галина Губерная инициативу поддержала. Это уникальная женщина, профессор, которая получила образование в Москве. Поддержали и мощные хозяйственники, в том числе Валентин Ильюшенко, который на протяжении многих лет возглавлял государственное объединение «Донецуголь» — самое крупное в Советском Союзе производственное объединение. На этой кафедре за всё время работали и были привлечены к этой работе десятки руководителей б. УССР и Донецкой области, которые внесли огромный вклад в историю б. УССР, люди, которые заходили в аудиторию не просто как вершители науки, а вершители истории. Они формировали историю государства. Специфика, за которую мы боремся, это соответствие духу кафедры. А дух кафедры мы с первого дня определили лозунгом: «Не принуждать, а побуждать». И вот эти все десятки лет мы работаем под этим девизом, — рассказал Игорь Костенок.

Преподаватели кафедры работают с будущими государственными служащими, работниками органов местного самоуправления. За неполные 30 лет из стен вуза вышло подавляющее число руководителей бывшей Донецкой области, ныне — ДНР.

— Здесь присутствует человек, который вырос здесь. Она была студенткой, аспиранткой, докторанткой, а сегодня она доктор, профессор. Это Яна Владимировна Хоменко. Лучше неё никто не прокомментирует изменения в системе образования и переход её на стандартные рельсы. В сегодняшних реалиях мы понимаем, что будет очень длительный временной лаг, когда в Донбассе понадобятся люди, о которых всегда говорит Борис Алексеевич. Люди, которые способны замешать цемент, сделать кирпич, фундамент, выточить деталь. И следующий год будет годом профессионально-технического образования. Сегодня нам надо вернуть былую популярность профессиям строителя, авторемонтника, слесаря, токаря. На это уйдет примерно три–пять лет, — предположил Игорь Костенок.

Яна Хоменко, доцент кафедры теории управления и государственного администрирования, обучалась в советское время.

— Мы потеряли очень много, пойдя по стандартам Болонской системы. Она готовит узко заточенных специалистов. Откуда у нас пошла наукометрия, привязка к цифрам, стандартам? Мы загнали наших ребят в матрицу и шаблонное видение. Они учат максимум семь–восемь предметов, базовых по своей специализации. Выходят четко заточенными под логистику предприятия. Но они не понимают, как работает предприятие в целом. Они учат всего лишь азы. Мы сталкивались с ребятами, которые учились в Германии и Испании, во Франции. И везде выпускают узконаправленных специалистов. Когда мы учили ребят, то давали им фундаментальные знания первые два курса. Этот базис помогал перепрофилироваться. Человек приходил работать на бухгалтерский учёт, но он знал, как работает предприятие в целом, — отметила Хоменко.

Перед тем как приступить к написанию кандидатской и докторской диссертаций, будущий профессор вникала в систему работы предприятия или региона. Только через системное видение можно предложить новизну системе, уверена Хоменко. Только тогда будут подготовлены специалисты, способные взаимно дополнять друг друга, работать на своём месте, но не быть «узкопрофильным винтиком».

— Именно это надо вернуть. Мы детей потеряли из-за того, что им трудно потом перепрофилироваться, — сказала она.

Мнение Яны Хоменко поддерживает Игорь Костенок. Он обратил внимание на то, что Болонская система образования привела к формированию общества социального потребления.

Мы говорим о социальном организме, который приравняли к винтику. Надо человека возрождать как человека. Не как систему, не как часть социума, — отметил профессор.

Ещё один человек, получивший образование в ДонАУИГС, — Борис Литвинов. Вот уже девятый год он возглавлял Коммунистическую партию Донецкой Народной Республики.

— Я с 1975 года живу в Донецке, я коммунист от рождения. Дедушка был одним из восстановителей советской власти здесь, в Донбассе. Папа и мама не были коммунистами по документам, но в душе были. Папа шахтер. В этой среде я воспитывался. Работал и в образовании, и на больших предприятиях. В 2014 году, будучи активным гражданином Донецкой области, я участвовал в становлении государства нашего. Мне посчастливилось выразить волю народа. Я её изложил на бумаге — это декларация и акт Донецкой Народной Республики. Я считаюсь соавтором. Затем мне поручено было организовать референдум ДНР, мы его провели. Потом управляющий делами Совета министров ДНР, а с июля по ноябрь 2014 года я был председателем Верховного Совета ДНР. В настоящий момент не занимаю никаких государственных должностей, потому что в 2014 году возглавил Коммунистическую партию ДНР. С того времени являюсь первым секретарем ЦК Коммунистической партии ДНР, — представился Борис Литвинов.

По его словам, сегодня ведётся активная работа по созданию в Донбассе структур Коммунистической партии РФ. На днях Литвинов получил из рук лидера КПРФ Геннадия Зюганова партийный билет. На очереди ещё 20 человек. Чуть раньше деятельность здесь развернула «Единая Россия». Наладить работу пробуют и другие партии.

— Мы всё больше и больше сближаемся, поэтому здесь создается политическое поле для действия разных политических сил. Коммунистическая партия ДНР в нужное время будет преобразована в КПРФ. Сейчас занимаюсь этим, — отметил Борис Литвинов.

Игорь Костенок обратил внимание на то, что учиться никогда не зазорно, учиться можно у всех.

— Не все могут быть друзьями, но все могут быть учителями, как кто-кто из великих сказал. И степень возможности воспринимать новые знания — это одна из характеристик нынешнего времени, которое мы должны сегодня поддерживать и делать так, чтоб оно развивалось и в общественном сознании в том числе, — сказал профессор.

Что касается выбора специальности, то раньше основной объём студентов был в экономике — правоведы, юристы, менеджеры, находившие работу в туристическом кластере, на производственных и непроизводственных предприятиях. Сегодня основная масса людей, которые учатся в вузе, это те, кто хочет работать на благо ДНР. Или уже работающий госслужащий или будущий управленец.

— Будущее начинается в школе. Всё начинается в учебной аудитории. Это может быть техникум, училище, вуз. Отсюда начинаются и войны, и перемирия, и благополучие, и счастье. Как мы здесь, в этих стенах, сделаем, так оно и будет. Соответственно, сегодня социальная миссия и общение с Борисом Алексеевичем приводит к тому, что он один из первых, которые понимают, что если мы сегодня начнём влиять на формирование мозгов у преподавателей в школах, то начнём формирование модели нового государства. Благодаря ему оказывается гуманитарная помощь военнослужащим, у которых есть семьи, дети, которые должны чтить, почитать своих отцов — защитников Донбасса. Они должны понимать друг друга, говорить на одном языке, — уверенно сказал Игорь Костенок.

Благодаря усилиям Коммунистической партии сотрудники вуза начали оказывать поддержку учителям. Эту миссию планируется продолжить. От того, как учитель подготовит детей, так эти дети и встретят своих отцов, будут нацелены на победу.

— Мы находимся в интересном месте — в километре от рубежей Российской империи. Река Кальмиус внизу, это рубеж. На нашей территории всегда проживало 135 национальностей. Исторически сложилось так, что даже царское правительство особыми указами сформировало то, что отсюда не возвращали беглых крестьян. Поэтому здесь сложилась новая формация людей, которых воспринимали не по национальности, не по религиозному убеждению. Воспринимали людей по возможности в этом социуме адаптироваться и жить. Соответственно у нас никогда не было национального, языкового, религиозного вопроса. Тот труд, который был каторжный, и люди, которые в этих условиях жили, они иной шкалой ценностей измеряли и свои взаимоотношения, и качество жизни, — продолжил Игорь Костенок.

Он подчеркнул, что гонений на носителей русского или иного языка никогда не было.

— Были ли гонения на русский язык или мову? Не было. Это было сосуществование, и в наших школах люди понимали, что чем больше мы будем знать французский, немецкий, английский, китайский, корейский языки, тем больше наши дети сумеют из этого источника знаний почерпнуть. Японское искусство войны, конфуцианство, Шиллер, Гете… Если дать возможность детям это всё получать из первоисточника, так это счастье для родителей, для социума. Тогда не будет тех барьеров, когда он смотрит и не понимает, о чём я говорю, — сказал Костенок.

И в Донецке пытались решить эту задачу. Так, на Киевском проспекте проживала женщина, которая является соавтором так называемого языка эсперанто, призванного поломать языковые барьеры. Работал интернат, где был самоучитель по языку эсперанто. Но попытки говорить на искусственно созданном языке и понимать его так и остались попытками.

— Добавлю, что здесь была попытка и некоторое давление на то, чтобы учебные программы переводить на мову. Это не очень хорошо воспринималось, вызывало отторжение и неприязнь, но зарплату получать люди хотели, поэтому делали и так, и так. Вам надо на мове? Нате вам на мове. Однако больше говорили на русском языке. Но, если приезжала какая-нибудь комиссия или проверка, то тут же переходили на мову, — добавил участник разговора Борис Литвинов.

Для студентов ДонАУИГС нет разницы, на каком языке говорить. Ведь есть ещё и татарские, и еврейская школы.

— Они существуют здесь и никому не мешают. У нас всегда были школы, где было преподавание на мове, и их никто не давил. И до 2014 года они работали. Есть школы национальных меньшинств, где они компактно проживают. Греческие, к примеру. У нас сейчас много говорят о Мариуполе. Там был Приазовский университет, ректором которого был Балабан, почетный грек. И студентов, и преподавателей с греческими корнями с нашей территории вывозили в Грецию по культурным программам. Они дополнительно изучали греческий язык. Но это никому не мешало, — добавил Литвинов.

Все участники встречи единодушны в одном мнении, что в Донбассе была сформирована формация людей, принадлежащая к идеологеме «советский народ». Это привело и к событиям 2014 года, и к событиям сегодняшнего дня, так как жители Донбасса защищают идеологему одного народа.

Нам устроили экскурсию по институту, после предложили вернуться опять за стол, но мы вежливо отказались. В этот момент объявили, что заминирован торговый центр "Континент" и мы поспешили туда. Звонок о минировании оказался ложным. Мы быстро вернулись домой и начали готовиться к поездке в ЛНР.

25 августа 2022

Рано утром мы выехали в сторону Лисичанска. Вся дорога была в ухабах от минометных обстрелов. Местами дорожные службы стелили новое дорожное полотно, вели ремонт мостов.

Пока мы еще были в Донецкой республике в телеграмм-канале мы прочитали, что по многоэтажному жилому дому в Первомайске ударили из HIMMARS. В Первомайске дом долго искать не пришлось. С главной городской трассы было видно многоквартирный девятиэтажный кирпичный дом без трех верхних этажей в центре. Мы припарковали «Буханку» и поли разговаривать с очевидцами. Напротив сидели двое мужчин.

— В 10 утра ударили. Все летело, щепки летели, кирпичи летели. Ералаш тут был, в общем. Там кто-то кричал, орал. Потом скорая приехала, МЧС. Достали мужика там с девочкой. Их увезли, рассказал пенсионер.

— Мы спрятались в тамбуре. В доме у нас только стекла посыпались. Скажите, а почему не пустить три ракеты по Банковой в Киеве? Вот интересно, мы же знаем, где они там все сидят, – начал возмущаться мужчина.

Мы пои к поврежденному дому. Внизу уже стояли журналисты телеканала «Звезда» и «РТ». Все вместе мы поднялись на крышу. Мной овладел дикий страх. Высоты я боюсь всю жизнь больше всего на свете. От страха ноги в коленях были ватные и все время хотелось присесть. Все время кружилась голова и мутнело в газах. Поэтому я в основном перемещался на корточках.

Несмотря на свой страх я не забывал все фотографировать. Но все время мысленно торопил товарищей. Как назло Алехандро снимал много и с разных ракурсов, применяя разные средства выразительности. Потом несколько раз записывал стендап. Когда мы спустились, моему счастью не было предела. Мы продолжили свой путь дальше.

Перед Лисичанском мы остановились возле разгромленной обстрелами заправки. Впереди был разрушенный мост. Мы вышли из машины и решили немного осмотреться. Шли медленно, внимательно глядя под ноги.

На площадке перед полуразрушенным зданием Никита резко отпрыгнул в сторону. Он чуть не наступил на мину.

«Лепесток» малозаметен, а потому крайне опасен. Наступив, взрослый человек может лишиться конечности, ребёнку неосторожность и невнимательность грозят гибелью.

При падении «Лепестки» не разрываются, а ждут более сильного внешнего воздействия. Чтобы она сдетонировала, больших усилий не нужно. Кто-то берёт автомобильную шину и толкает, чтобы боеприпас придавило весом и он разорвался. Кто-то берёт в руки кирпич или кусок асфальта. Затем, отойдя на безопасное расстояние, бросает тяжёлый камень на мину, пока она не сработает.

Правда, сегодня этими минами уже никого не удивишь и все знают, как они выглядят. Многие обходят их стороной. Ни для кого не секрет, что эти действия ВСУ направлены против мирных жителей. Но каждый день люди задают себе и друг другу одни и те же вопросы: «За что? Почему им выпали такие страдания?»

Никита взял покрышку и огородил ей мину. Затем поднял кусок асфальта и бросил в центр покрышки. Мимо. Взял еще. Мимо. Так несколько раз. Следующим бросал Алехандро. Я боялся пропустить тот самый кадр, когда произойдет взрыв. Алехандро с первого раза тоже не смог попасть. Лишь третий кусок асфальта упал четко на мину. Произошел негромкий хлопок, который сопровождался серым дымом.

Алехандро, словно ребенок обрадовался удачному броску, он смеялся и спрашивал, успели ли мы снять. Мне тоже было радостно, ведь пару кадров действительно удались.

Мы сели в «Буханку» и поехали дальше.

Лисичанск оживал после издевательств укронацистов и артобстрелов с их стороны. Это последний крупный город Луганской Народной Республики, который удерживали бандформирования оккупантов с территории бывшей УССР и наёмники из соседних государств.

До войны в городе было около ста тысяч человек. При оккупации за георгиевскую ленту жителям Лисичанска грозило от 3 до 5 лет лишения свободы. Всё, что связано с Россией, было запрещено.

ВСУ выгоняли людей из их квартир, заселялись в них. Они грабили магазины, офисы, банки, грабили обычных людей. Люди жаловались своим «захистникам», на что те отвечали, что «если их начать сажать, то некому будет воевать».

С начала спецоперации жители Лисичанска стали заложниками бандформирований, 4 месяца им пришлось жить в подвалах, они подвергались издевательствам, обстрелам, мародерству. В Лисичанске до сих пор нет воды и света, готовить приходится на улице.

«Северодонецк, Лисичанск и другие места Донбасса, которые Россия считает ключевыми мишенями, держатся. Есть некоторый позитив в Запорожской области, где удается срывать планы России. Постепенно продвигаемся вперед на Харьковщине» — тем временем отчитывался перед Западом Зеленский.

Перед отступлением в Лисичанске скопилось около двухсот иностранных наёмников: белорусов, литовцев, грузин, поляков. Со слов местных жителей они уехали только после того, как разграбили все магазины, банки, учреждения. Жили и укрывались они в этих же помещениях, которые расположены под жилыми многоквартирными домами. Военную технику бандформирования ставили у подъездов жилых домов, во дворах, тем самым укрываясь живым щитом из мирных жителей.

Военные преступники делали окопы и заграждения прямо во дворах жилых многоквартирных домов. Минировали детские площадки, подъезды, дороги, тротуары, чтобы никто из жильцов не мог выйти.

В Лисичанске разрушен центр города, сгорел Гуманитарный штаб Луганской области. Уходя, нацисты спалили и взорвали храм в центре города и храм Варвары Великомученицы. Они стреляли по жилым кварталам, по пожарным расчетам, которые пытались потушить дома. Прилёты в городе были хаотичные с целью максимально повредить инфраструктуру города.

«Город Северодонецк никто не будет сдавать, даже если нашим военным придется отойти на более укрепленные позиции, это не будет значить, что мы сдаем город» — писал Сергей Гайдай на своей странице в социальной сети.

Сейчас города сильно разрушены, многие здания уже не подлежат восстановлению. Лисичанск и Северодонецк бандиты уходя уничтожали целенаправленно, били из этих укреплённых позиций по мирным объектам инфраструктуры.

После затяжных боев армия РФ заняла Северодонецк. Попутно был зачищен Лисичанск.

Проезжая по центральной улице города, мы увидели задымление и Никита свернул влево, в сторону дыма. Оказалось, это местные готовят еду. Газа, света и воды в городе не было, поэтому кушать местные готовили на костре.

Мы опять повернули и поехали параллельно прошлой улице. Слева оказалось огромное административное здание. Судя по разрушениям, оно подверглось мощному артиллерийскому и минометному обстрелу, после чего там была проведена тщательная зачистка. Это было здание «Укрупрдора», насколько я понял из надписи на табличке. Во дворе были воронки от авиационных бомб, укрепления были черными от копоти, стоял запах гари. Кругом валялась зимняя армейская форма. Автомобили были посечены шрапнелью, взорваны или сожжены.

Мы вошли в здание. Алехандро включил свет на камере, чтобы не пропустить растяжки. Не спеша мы исследовали этаж за этажом. Кругом валялись шевроны, знаки отличия, таблички, украинские монеты, литература, гранаты от подствольного гранатомета и детали от ручных гранат. Целого в зданиях ничего не было. На последнем этаже по всей видимости был тир, так как там стояли простреленные мишени. Кругом валялись пустые бутылки от крепких спиртных напитков.

Изучив здание и полюбовавшись видом на Северодонецк, мы отправились в жилой двор многоквартирного дома, где проживало несколько семей. Нас там не ждали, но приметили издалека. Автомобили не часто заезжают в город.

Мы подъехали к подъезду у которого сидели две женщины и с подозрением на нас смотрели. Наши улыбки, символ Z и полный багажник воды, продуктов, свечей, спичек сразу помогли расположить благосклонность местных жителей. Они постепенно появлялись непонятно откуда, задавали разные вопросы и рассказывали о своих нелегких буднях.

Мы хотели сначала записать интервью. Алехандро уже прикрутил клетку со смартфоном к штативу и был готов записывать интервью с местной активисткой, как рядом появилась пожилая старушка в грязном коричневом халате, с колючими маленькими темными глазками, крючковатым носом, маленькая, тощая, сгорбленная, но юркая и любознательная.

— Саш, давай ты начнешь раздавать гуманитарку? Мы пока запишем интервью, — сказал Никита.

Наклонившись ко мне ближе, он шепотом сказал, что нужно отвлечь старушку. Оказалась бабушка настроена проукраински и передает информацию ДРГ. Я кивнул и пошел к коробкам.

— Бабуля, пойдемте я вам ваш пакет отдам? — обратился я к старушке, взял под локоть и повел с собой.

Раздача шла бойко, люди соблюдали терпение, были уважительные, помогали друг другу донести пакеты. На человека мы раздавали по две свечи, две коробки спичек, две томатные пасты, две тушенки, две туалетные бумаги, один килограмм риса и один килограмм гречи. Еще на каждого по 5 литров бутелированной воды. Спичкам и свечам люди обрадовались особенно. Еще они просили не увозить с собой картонные коробки. Их жители используют для розжига.

Времени оставалось немного, надо было успеть на понтонную переправу через реку, пока ее не развели. В Донецк наш путь лежал через Луганск, но мы планировали еще заехать в Северодонецк.

Быстро разгрузившись, мы налегке поехали по разбитым дорогам Лисичанска. По пути нам встречались одинокие велосипедисты. Этот транспорт здесь очень распространен, подумал я.

В Северодонецке нас встретила картина не менее печальная, чем в Мариуполе. Панельные дома своей угнетающей чернотой внушали страх на фоне сумеречного неба. Подойти к домам было невозможно, все дворы были кругом заминированы. Об этом свидетельствовали предупреждающие таблички.

Сделав несколько кадров мы поспешили в Луганск. На переправу мы успели вовремя и быстро домчали до столицы ЛНР. Город встречал яркими огнями, по ночным улицам беспечно гуляла молодежь. В самом центре возле кафе было шумно и весело. Место привлекательно не только возможностью перекусить, но и бесплатно воспользоваться интернетом. Я вспомнил, что целый день был не на связи и семья волнуется. В ЛНР донецкие сим-карты не работают. Чтобы быть на связи надо покупать местную сим-карту «Лугоком».

Подкрепившись, пообщавшись с родными по видеосвязи, немного отдохнув с дороги, мы поехали в Донецк. Хотелось быстрее вернуться, выспаться и не спеша собраться в путь домой. Моя командировка заканчивалась и надо было возвращаться, чтобы успеть на 1 сентября отвести ребенка в школу. Билет обратно на 26 августа я купил еще в день прибытия.

(Продолжение следует...)