Крылья Ангелов Донбасса. Часть 1

Пролог

Видел ли я войну на Донбассе?

Я видел смерть людей от разорвавшихся снарядов. Слышал обстрелы городов, которые если и прекращались, то совсем на короткий промежуток времени, на час-два.

Столкнулся с последствиями преступлений нацистского режима, который перерезал все корни, исказил историю и подменил общечеловеческие представления о мире своей нацистской идеологией.

Мне казалось, что это лабораторный опыт, который сначала проводился на ограниченном участке территории а потом стал расползаться раковой опухолью, поражая все большую площадь.

Руины опустевших городов Донбасса пропитаны запахами гнилой плоти и гари. Этот запах напоминает вонь в кладовой сетевого супермаркета, рядом с которым сожгли картонные коробки и пластмассовые ящики.

Люди с глазами, пропитанными слезами от страха, ненависти, недоверия и лишений – это лишь деталь, которая дополняет постапокалиптический пейзаж на выжженной равнине ДНР и ЛНР.

Запах человеческих испражнений в квартирах, в которые максимум раз в три дня подается вода и то ненадолго. Постоянный стресс от ожидания прилета. Бессоница. Так 9 лет существовали до моего приезда жители Новороссии, и меня это никак не касалось. До начала СВО я игнорировал этот конфликт. Но как и любой журналист, проживающий в непосредственной близости от него, я не смог удержаться и поехал на Донбасс с миссией увидеть и прожить жизнь обычного местного жителя.

В чем сила, брат?

Мы сидели с братом на крыльце его дома в станице и общались. После возвращения из командировки не часто удавалось приехать к нему в гости.

Мы обсуждали спецоперацию на территории бывшей УССР. Тему разговора завел я, потому что мне надо было поделиться впечатлением с кем-то близким. Я рассказывал про ежедневные обстрелы, про страх, который там ежедневно я испытывал, про то, как тяжело жить без воды, а некоторые вынуждены жить еще и без еды, света, газа.

Он слушал, не перебивал.

— А сколько ты заработал на этой поездке? — серьезно спросил он.

— Слушай, и ты туда же. Все одно и то же спрашивают. Нисколько. Я волонтером ездил, — ответил я.

Меня возмущал этот вопрос. Я считал, что я привез оттуда самое ценное, правду. Вот она, на сайте агентства, ее перепостили другие агрегаторы новостей. Мне казалось, что речь о деньгах в данном случае неуместна.

— Это ты послушай. Ты мой брат, я за тебя волнуюсь и не хочу потерять. Ты у меня один. Поэтому я не хочу, чтобы ты погиб из-за своей глупости. Эта война... Там деньги зарабатывают. Понимаешь? Им плевать на твою жизнь, на твои фотографии, на твою правду. Более того, ты мешаешь им доносить людям их правду. Согласись, у каждого она своя. Ты, как заноза в жопе. А в твою независимость никто не верит и что ты показываешь и пишешь все так, как есть на самом деле. Для меня журналисты, либо продажные, как проститутки, которые мягко стелят, либо болтливые, как сплетницы на скамейке у подъезда. К каждому тоже в трусы залезут. У тебя омерзительная на мой взгляд профессия. Я так считаю. И правда твоя никому не нужна. Зря ты рисковал. Еще и не заработал ни копейки. Дурачок, — хихикнул зло братишка.

Я слушал, не перебивал. Профессиональная привычка. Хотя, мне было, что ответить. Но он продолжал:

— Иди свадьбы снимай! Там и платят хорошо. За один день, как за неделю работы на стройке будешь зарабатывать, — посоветовал мне брат.

— Серега до пятницы в гараже автослесарем, в субботу свадьбы снимает. У него уже и дом свой, и машина, и семью кормит, и заначка. Ты чем похвастаться можешь? Трехкомнатной квартирой, которая у тебя благодаря бабушке и тестю есть. И то, это твоей жены квартиры. У тебя ничего нет. Что у тебя есть? Чего ты достиг? — спросил он.

— Братишка, я полностью самодостаточный, у меня любимая семья, крыша над головой, работа стабильная. Соответственно и стабильный заработок. Ну чего ты мне кости полощешь, скажи?, — возмутился я.

— А если бы вот этот осколок, который ты мне показал, не мимо, а в тебя прилетел бы? У тебя есть пятьсот тысяч рублей надо лечение хотя бы?, — перебил меня он.

— Нет, впрок у меня запаса нет, — честно ответил я.

— Слушай, езжай домой, пока мы не поругались, — грубо сказал мне брат.

Я взял рюкзак, закинул на плечи и поехал прочь. Когда открывал калитку, хотел сказать, что он не прав, но промолчал и побрел на остановку.

Сидя на скамейке под навесом крытой остановки я любовался алым осенним закатом. Воздух становился прохладнее.

Маршрутку до города я пропустил, она уехала буквально пять минут назад. Оставалось ждать почти час следующую.

Я вспомнил, как меня вообще заинтересовала тема Донбасса. Восемь лет я даже не думал об этом конфликте. Напрямую он меня не касался. Моя жизнь, мой быт, мои возможности от того, что там происходит никак не изменились, думал я.

Страх и неизвестность Донбасса

За сутки, с 20 по 21 февраля более двадцати одной тысячи граждан пересекли границу России через пункты пропуска с территории Донбасса.

Намечалась серьезная заваруха.

От редакции я получил задание узнать от чего бегут жители Донбасса и как их встречают в России.

Из Ставрополя я выехал рано утром. Сначала я приехал в Ростов-на-Дону, сориентировался на месте и отправился в Таганрог на железнодорожный вокзал, где беженцев ожидали поезда.

Вагоны наполнялись медленно, не все понимали зачем им ехать в Волгоградскую, Воронежскую, Курскую и Нижегородскую области. Многие теплились надеждой, что скоро можно будет возвращаться домой.

Я ходил по перрону и боялся достать из рюкзака фотокамеру. Зря я подошел к полицейским с казаками и спросил можно ли сделать пару кадров, подумал я. Очевидно же, что они не будут на себя брать никакую ответственность и им легче запретить.

Людей на перроне было немного. Большинство скопилось в здании вокзала, где был горячий сладкий чай, бутерброды и хоть какая-то информация о том, что происходит и что делать.

Я тоже зашел в помещение с беженцами. Волонтеры предложили чай и бутерброд. Я мало чем отличался от вынужденных переселенцев внешним видом: в практичной одежде, небритый, с утомленным взглядом и тоже был с рюкзаком.

Людей, которые решили укрыться на время у родственников или друзей было значительно больше тех, кому вообще некуда идти. В полной дезориентации с тяжелыми сумками, с уставшими и голодными детьми, в очередях и бесконечной дороге люди вымотались, и находились на грани истерики. Многие рвались вернуться обратно. Все надеялись, что приехали погостить в Россию на время.

Мое внимание привлекла девушка, которая в телефонном разговоре что-то говорила про Ставрополь. Я решил с ней заговорить.

— Вы из Ставрополя? — спросил я.

— Мы сегодня приехали к горисполкому в Торез. Нам обещали, что вывезут через Марьинку на территорию Ростовской области, где будет какой-то пункт. Мы сели в автобус с сопровождающим от горисполкома и нас привезли в Иловайск. Оттуда до Успенки ехали холодным купейным поездом. По пути нам никто не мог дать внятных ответов. Одна девушка посоветовала звонить 112, другая сказала обращаться в МФЦ. Мы никто ничего не поняли. Восемь автобусов там было. Нас привезли в Таганрог на вокзал. Оказалось, здесь стоят поезда на Рязань и еще куда-то. Хочешь — едь, хочешь — не едь. А мы собираемся к родственникам в Ставрополь. Вот на электричке только из Таганрога в Ростов-на-Дону доберемся и сразу на автостанцию. Утром уже будем на месте, — затараторила девушка.

— Я из Ставрополя, может там еще увидимся! Желаю хорошо устроиться у нас, — ответил я, пожелал удачи, запил чаем бутерброд и направился к выходу.

По пути мне попалось объявление с адресом пункта временного содержания и я решил поехать в Хутор Рожок.

Пока я ехал в автобусе, из новостей узнал, что уже сорок тысяч беженцев Донбасса пересекли границу с Россией в Ростовской области и людей готовы встретить в тридцати регионах России. А в округах уже готовы пункты временного размещения более, чем на двадцать восемь тысяч человек.

Первые автобусы с беженцами встретил пансионат «Звезда» в Неклиновском районе на берегу Таганрогского залива. В нем были все условия для пребывания вынужденных переселенцев.

Периметр охраняли силовые ведомства, с беженцами работали спасатели, медики, психологи. В пункте временного размещения выдавали новые сим-карты для связи, помогали с документами и давали справки. Там же были организованы мобильные отделения банка. Пока женщины занимались оформлением необходимых документов, их детей и внуков развлекали добровольцы-аниматоры.

Все это мне рассказали журналисты, которые с утра уже собрались у ворот пансионата и снимали происходящее. Внутрь они не заходили, по каким-то причинам их не пускали.

Я позвонил в пресс-службу Ростовской области и попросил дать номер телефона директора пункта временного размещения. Через пять минут меня уже встречала женщина в возрасте, в коричневом плаще у ворот. Она что-то сказала казаку, который стоял по ту сторону калитки, он покорно кивнул и пустил меня на территорию пансионата.

На первом этаже возле справочного стола собралось около сотни женщин в шубах, пальто и дубленках. В основном это были пожилые дамы, многие с тростью или на костылях. Те, кто помоложе, помогали оформить сим-карты, разобраться с заполнением анкетных данных.

Я начал съемку, в этот момент на меня абсолютно никто не обращал внимания. Потом я прошел по этажам пансионата, поснимал быт, досуг детей, которых действительно развлекали аниматоры из Ростова. Потом спустился в столовую, где мне предложили перекусить.

Обед в пансионате — по расписанию, но вновь прибывших кормили вне зависимости от распорядка в просторной светлой столовой пансионата.

Напротив меня кушала девушка, оказалось, что она приехала из Донецка.

Мне стало интересно, как она оказалась в ПВР, и я задал этот вопрос.

— Вечером 18 февраля муж пришел за мной на работу, сказал, чтоб я быстро возвращалась домой и собралась с детьми выезжать в Россию. Его не выпустили. Он военнообязанный, — говорила с горечью и слезами на глазах девушка.

Продолжать разговор я не стал, чтоб не портить ей и себе аппетит.

— Извините, — постарался я сгладить момент.

Прибывающие люди после того, как заканчивали бюрократические дела, выходили в магазины, закупали там необходимые товары, гуляли по берегу залива, который был усыпан маленькими ракушками.

Рядом, в лагерях «Котлостроитель», «Спутник» и «Красная звезда», были организованы такие же пункты для временного размещения беженцев.

Закончив с фоторепортажем о первых приезжих беженцах в ПВР я вышел из пансионата. Я был доволен. Мне удалось снять условия, в которых людям предстояло жить, я запечатлел их состоянее, выражение лиц, печаль в глазах, растерянность.

В голове созрела идея поехать на Успенский пост и сделать репортаж с границы, где разбит палаточный городок для беженцев. Я вспомнил, что туда собирался фотокорреспондент Денис Абрамов и решил ему позвонить. Тем более был его день рождения.

— Дэн, привет! С днем рождения! Как ты? — бодро начал я.

— Привет, я с коллегами на Успенке. Собираемся ехать в ПВР. А ты где? — спросил он.

— Я как раз в ПВР, в «Звезде». Уже все снял, думаю, куда ехать дальше. Было в планах вернуться в Таганрог, сесть с беженцами на электричку и проехать до Ростова. А там не знаю, может остаться и завтра поработать еще получится, — поделился я своими планами.

— На Успенке снимать не дают. На таможне нельзя, а в палатках никого нет еще. Ты мне полторы тысячи отдать не хочешь? Совсем деньги закончились. Дорого эта поездка обходится, — вспомнил Ден про деньги, которые я у него с месяц назад занимал.

— Блин, если отдам, то тогда надо будет возвращаться домой. У меня в аккурат останется до Ростова и на автобус в Ставрополь, — сразу начал я вслух прикидывать, что будет, если я верну долг.

Я не был готов к такому повороту, но долг платежом красен и я пообещал, что в Ростове-на-Дону при встрече отдам. Мы договорились вечером встретиться на железнодорожном вокзале и пожелали друг другу удачи.

Раз на Успенку ехать не было смысла, то я решил приехать на железнодорожный вокзал в Таганрог, влиться в толпу беженцев и запечатлеть, как они вынужденно путешествуют.

Я вышел из пункта размещения и отправился на остановку. Сервисы онлайн такси в этой местности не работали, а расписания автобуса я нигде не увидел. Постояв десять минут, я пошел вдоль дороги в сторону Таганрога. По пути я любовался степными просторами, с одной стороны и Таганрогским заливом, с другой.

Море волновалось, вода была мутная, песчаного оттенка. Небо словно свинец нависало над заливом. Шум волн соревновался с шумом ветра.

Еще вдалеке, позади я увидел автобус, когда он приблизился я начал махать руками, в надежде, что нам по пути. Мне повезло и я быстро приехал в Таганрог. Там я купил билет на электричку в Ростов-на-Дону и, как планировал, отправился на перрон, чтобы сфотографировать поток беженцев.

Стараясь не привлекать внимания, я снимал людей, которые ждали электричку в Ростов-на-Дону. В этот момент боковым зрением я увидел, что справа ко мне направляются два казака и женщина в полицейской форме. Слева подъезжала электричка. Я юркнул в толпу беженцев, которая своей массой начала заполнять вагоны электрички. Казаки потеряли меня из вида а я продолжил свое путешествие.

На железнодорожном вокзале меня уже ждал Денис. У него был утомленный вид, он сидел возле панорамного окна в зале вокзала и отправлял материал в свое агентство. Я присел рядом, достал из сумки продукты.

— Держи должок, — протянул я ему деньги.

— Спасибо, Сань, — поблагодарил меня Денис.

— Это тебе спасибо, выручил, — ответил я.

— С Днем рождения тебя, дружище! – радостно поздравил я коллегу.

— Вот, праздничный стол как раз и горячительные напитки, – показал я на пакет с едой и волонтеров с чаем, которые ужи шли в нашу сторону.

Мы подкрепились пирожками, которые мне испекла в дорогу жена, попили чай, который предложили волонтеры, немного пообщались и я пошел на автостанцию покупать билет в Ставрополь, а Денис остался ждать свой поезд в Минеральные воды.

22 февраля 2022

Пока я ехал домой, Даша написала мне, что регионы России направляют гуманитарную помощь вынужденным переселенцам из Донбасса.

Даша, это фоторедактор нашего агентства. Она постоянно находилась со мной на связи и оберегала, как Ангел Хранитель.

Уже в первые дни с начала переселения беженцев, люди стали собирать гуманитарную помощь. В основном, детское питание, канцтовары, гигиенические средства, сухпайки, воду, постельное белье, бытовую технику.

На Ставрополье за два дня собрали 40 тонн гуманитарного груза. На пункт сбора гуманитарной помощи поступили консервы, мука, подсолнечное масло, крупы, макароны, сахар, вода газированная, негазированная и минеральная, плюс предметы гигиены.

Сбором, отгрузкой и погрузкой в Ставрополе занималась сводная группа, которую сформировали из добровольцев, работающих в штабах движения «Мы вместе», представителей «Молодой гвардии Единой России» и «Молодежки ОНФ».

Я приехал домой к утру, в течение дня набирался сил, спал. Вечером мне надо было снять погрузку на одном из складов в Ставрополе. Я еще не знал, будут груз отправлять сразу или колонна поедет утром, поэтому сразу взял с собой сменное белье, фототехнику, петличный микрофон, штатив, ноутбук, дополнительные аккумуляторы, зарядные устройства и средства гигиены. Погрузка длилась около двух часов. Оказалось, что колонна выедет рано утром, так что у меня была еще целая ночь на отдых.

Рано утром груз отправился в Ростов-на-Дону во временный логистический центр. Я ехал в легковом автомобиле сопровождающем колонну. По пути я заметил, что уже запомнил каждую ямку и много деталей, поэтому дорога казалось привычной и родной.

23 февраля 2022

Во второй половине дня мы приехали во временный логистический центр в Ростове-на-Дону. В этот день со всей России прибыло 800 тонн гуманитарной помощи для беженцев из ДНР и ЛНР.

В этот же день помощь начали распределять по пунктам временного размещения.

Ростовский пункт временного размещения беженцев «Аэлита» первый распахнул ворота для машин с гуманитарной помощью. В пункт с беженцами я попал уже ночью и случайно.

Я уже собирался ехать снимать гостиницу, как увидел, что группа журналистов садилась в микроавтобус и я, в надежде добраться ближе к центру города поехал с ними.

Оказалось, что мы приехали в пункт временного размещения, где шла первая разгрузка помощи беженцам.

Я отошел в сторонку, чтобы не мешать. Рядом стояли мужчина и женщина, мужчина спиной ко мне, а женщина лицом. У нее было доброе лицо, полнота лишь подчеркивала ее доброжелательность. Лишь в глазах была растерянность.

Я заговорил с ними. Оказалось, что семья приехала из города Стаханов.

— Здесь очень хорошо. Кормят три раза, всё с мясом. Все предлагают помощь, мне даже сказать нечего, мы даже не ожидали. Для детей всё давали, и одежду, и средства гигиены. На территории есть игральная комната, там игрушки для детей, — сказала женщина.

— Ночевать приходилось в туалете, боялись. Приносили туда матрац, простыни. В туалете у нас было самое безопасное место. Как появилась возможность, сразу выехали в Россию. Быстрее бы всё это кончилось. Мы на шее тоже не хотим сидеть, — продолжала она.

— Слава Богу, что приняли нас. Мы радовались, что живые уехали, — вдруг сказал ее муж.

Мы разговорились. Мужчина был в возрасте, худощавый, щеки впали из-за отсутствия зубов.

К нам подошел пожилой мужчина, когда мы обсуждали признание независимости Донбасса.

— Новость о признании независимости республик Донбасса мы восприняли с большой радостью, — сказал мужчина.

— У нас до Авдеевской кромки 1 километр, поэтому стреляют каждый день. Когда стреляют, ждем по подлетам, чем ближе-ближе, тогда уже думаем, куда бежать. В комнате прячемся, в проемах дверных. Еще бегали в другой квартал к бабушке, у них подвал в кооперативном доме имеет несколько выходов, поэтому есть шанс, если завалит, другим выходом вылезти. У нас дома один вход, - замолкает, словно о чем-то задумался, потом встряхнул головой и продолжил, - Мы на ура восприняли новость о признании независимости республик Донбасса. Ждем мира. И, конечно, мы очень хотим домой. Хотелось бы, чтобы Россия помогла освободить наши оккупированные, так сказать, области. Надеемся, что у нас там еще всё целое. Гуманитарной помощи вынужденные переселенцы обрадовались и все как один говорят, что чувствуют народное сплочение и единство со всей Россией, — продолжил он.

Ночевать я вернулся в место, куда съезжались все фуры с гуманитарной помощью, тем более до утра оставалось четыре часа. Периметр охраняли казаки, с ними я решил остаться в дозоре.

К несению службы и оказанию помощи вынужденным бежать из Донбасса приступило более двухсот казаков.

На объекте было четыре реестровых казака: двое взрослых, двое помоложе.

На стоянке временного логистического центра оказалась их четверка в самый напряженный день, когда центр посетили знаменитости, чиновники разных уровней, правозащитники и олимпийские чемпионы. Для всех надо было совместно с чрезвычайным ведомством и полицией обеспечить безопасность.

Один спал в машине, так как уже третьи сутки в дозоре.

Я заговорил с тем, что помоложе. На вид обычный парень: худой, под метр восемьдесят ростом, немного сутулый. Черные волосы были небрежно острижены, от чего казак был похож на хулигана. Поэтому папаху он почти не снимал.

— Оружие держать, шашкой махать здесь не надо. Мы смотрим, чтоб незваные гости не появились на периметре, чтобы дебошей, скандалов не было. Иной раз бабушке сумки донесем, поможем сесть в автобус, за малятами присмотреть. Иной раз дети разбалуются, бабушкам и дедушкам тяжело с ними справляться, так кто-то из казаков пожурит — и вроде порядок восстанавливается. Пьяных и неадекватных мы передаем полиции, — рассказал Тимур.

В казачестве Ростовской области считают, что если лежит душа к культуре, традициям, укладу жизни, если способен с честью и достоинством носить казачью справу, то ничего не препятствует им быть.

— Я 20 лет уже состою в казачестве. Пришел и сказал, что душой казак, приняли, — рассказывал мне казак, который родом из Грузии.

Гоча Чиквинидзе, так его звали. Грузный мужчина, крепкого телосложения, с выпирающим вперед животом был на зависть подвижным и ловким.

Виктор Сычиков на вид очень суровый, веет от него силой, и заметны волевые черты характера. Взгляд казака цепкий, но, если присмотреться, добрый. Он очень любит детей, с уважением относится к старикам, хотя сам уже достаточно взрослый.

— Есть проблема — мы стараемся помочь. Всем в настоящее время тяжело. Даже местным. Кто-то срывается, нервничает, истерики закатывает, скандалит, надо быстро реагировать, чтобы не поднималось волнение. В целом обстановка спокойная. Мы уже не первый раз принимаем беженцев. Опыт есть, — говорит Виктор Сычиков.

Помимо ПВР и пропускных пунктов, казаки помогали с отправкой беженцев в другие регионы на поездах из Таганрога. Несколько человек заступало в наряд с пограничной службой.

Темнота постепенно отступала и небо на востоке начало окрашиваться в невероятные рассветные полутона. Солнце вышло из-за горизонта.

24 февраля 2022

После ночной стоянки фуры отправились для разгрузки в г. Шахты. Утром я съездил в логистический центр и вернулся обратно в Ростов-на-Дону, где вовсю гуляли самые тревожные слухи.

Несмотря на пугающие новости на улицах города было многолюдно и беспечно. Люди посещали общественные места. Молодежь гуляла по набережной, фотографировалась на фоне достопримечательностей и чувствовали себя вполне защищено.

В сетях сообщали, что возникли проблемы с банковской системой и трудно снять деньги, т. к их нет в банкоматах. Но очередей в отделения банков не было.

Люди неохотно обсуждали тему спецоперации и больше переживали о повседневных насущных вещах.

Вечером я узнал, что при храмах тоже есть пункты сбора гуманитарной помощи и договорился с одним из приходов, что приеду к ним делать фоторепортаж.

На ночлег я устроился в хостел. Оказалось, со мной в комнате живет фотокорреспондент из Санкт Петербурга. Молодой парень, который снимает фоторепортажи для оппозиционных СМИ. Андрей был моего роста, с длинными волосами и худощавого телосложения. Профессиональная зеркальная камера в его руках выглядела непропорционально огромной.

Он был против СВО, либеральные взгляды, отрицание действующего режима, толерантность и чувство социальной ответственности соединились в одном творческом человеке. Таких бьют чаще всего, подумал я.

Мы разговорились и я предложил ему поехать утром в храм вместе.

25 февраля 2022

Утром мы быстро собрались и выехали на такси в церковь. Там нас встретила девушка и устроила экскурсию по складам прихода.

Мы сфотографировали хранение вещей, их санобработку и как жители города приносят вещи.

Среди жертвующих была студентка юридического факультета Южного федерального университета Ксения.

— Я узнала о сборе гуманитарной помощи из разговора со старостой группы. И решила протянуть руку помощи, приняв участие в сборе одежды и продуктов питания, — рассказала она.

С ней пришла подруга Виктория.

— Нужно помочь людям, которые нуждаются в этом. Представьте только, люди много лет жили в своих домах, у них был налажен быт, но в одночасье фактически лишились всего. Приехали с небольшими сумками. Что в них увезёшь? Надо помочь мирным жителям Донбасса, — поддержала подружку девушка.

Обе выглядели обычно, красивые юные лица, на которых не было макияжа. Свои длинные ресницы, которыми они хлопали во время разговора. Свои аккуратные брови. Лишь губы у них отличались, у одной пухлые, а у другой тонкие.

При храме оказался приют, взрослые, хромые, осунувшиеся, сгорбленные мужики не спеша выходили на курилку. Я подошел к ним, чтобы отдохнуть и перекурить.

Среди постояльцев приюта оказался житель с Донбасса Дмитрий Алексеевич Кирпа. Ему 71 год. У него в Луганской области остались родные люди — дочь, внук, а также правнук.

— Я родился на Украине в Полтавской области, под Киевом, в километрах 100−120 от Киева, рядом с Чернобылем, будем так говорить. Там мои родители жили, у меня там меньший брат живёт, племянники. Мое детство прошло прекрасно. Занимался футболом, волейболом. Школа… Школа была для меня игрушка. Учился хорошо, я налету всё схватывал, мне всё легко давалось, всё было доступно и легко благодаря моему характеру жестокому. Мне всё было доступно, легко… Родители научили меня порядку. Мать из Молдавии, скажем, цыганка была. Она была жестокая женщина. Батя тоже не подарок. Он у меня Великую Отечественную войну прошёл, был в пехоте, потом — танкист. В 19 лет он ушёл на войну. 30 марта будет день рождения его. Потом ранило его. Потом из госпиталя забрали и послали на танкиста. Он проучился 1,5 месяца. У него диплом об окончании военного училища — школьной тетради листик: Такой-то окончил училище, присвоено звание «младший лейтенант», он до 1949 года прослужил, — рассказывал он.

— В 66-м году, когда мне было 15 лет, я уехал из Полтавской области в училище, расположенное в Луганской области, проучился там полгода. И вышел я с училища и там попал в стройуправление, автоматом как на отработку переводили, так и остался там, — вспоминал Дмитрий.

Женился Дмитрий Кирпа до службы в армии, когда ему было 22 года. В этом возрасте он уже двухкомнатную квартиру получил в Луганской области. А армейскую службу проходил в Зернограде Ростовской области, в стройбате.

Дмитрий Алексеевич работал на стройках каменщиком-монтажником, много лет трудился на шахте в Луганской области.

— Я никогда не был лодырем, всю жизнь работал: у меня были стройка и шахта, и больше ничего. Тогда квартиры давали, кто работал непосредственно на стройке. В первую очередь было такое. Тогда было так. Бесплатно квартира давалась. Жена моя работала на стройке штукатуром. Я работал монтажником до семьдесят девятого года на стройках, потом ушёл на шахту. Получилось, что зарплаты урезали, порезали, порезали… Потом ушёл на шахту, добывал уголь, — вспоминал Кирпа.

— Как получилось, что потерял связь со своей семьей? Знаете, потерять легко… Тяжело всё. Я стал в чём-то виноватым. И я уехал в Краснодар двадцать лет назад — в 2002 году. Там та же стройка, всё то же самое. Я уехал на работу, жена моя знала. Она знала, что я строитель с большой буквы. У меня пятый разряд. Раньше их было шесть, но после окончания училища, шестой упразднили. Теперь всё там, а я здесь, — сетовал он.

— Я с болью воспринял ситуацию в Донбассе. Всё осталось там, а я здесь. Оставил все документы в Луганской области, паспорт потерял. Я работал у людей, дома строили. Люди хорошо относились как к специалисту, — говорил Кирпа.

Отца Дмитрия Кирпы не стало 4 апреля 1994 года, с матерью он ещё успел повидаться, пока она была жива.

Все годы своего отсутствия дома, в Луганской области, не было и дня, чтобы он не вспоминал о своей семье.

— Я знал, где моя семья. Но я не знал, что есть правнук. У меня всё в голове, я ничего не забыл, я всё это знал. Единственное, что меня таможня не могла пропустить [домой]. Я уже объездил и консульство, у генерального консула (Украины в Ростове-на-Дону) был, но это так, одно название осталось и ничего человеческого. Мне сказали, что российская таможня без паспорта вас пропустит, а вот ваша не пустит на Украину. Мне сказали, что могу сесть в поезд и ехать, но меня вернут назад. Я рвался поехать, подходил за поездом, всех на уши ставил, но мне сказали: «Сейчас тебя посадим! — поделился Дмитрий Алексеевич.

В епархиальном социальном приюте Дмитрий Кирпа читал Библию, посещал службы. Работать уже не позволяло здоровье.

— Я калека, у меня ноги отказали от работы, от тяжёлой работы, я с палкой хожу. Я работы не искал лёгкой, мне было до лампочки — тяжёлая-нетяжёлая. Я теперь ругаю сам себя, знаете как. И вам говорю: «Берегите здоровье смолоду!» А как я, кому я нужен?.. У меня характер жестокий. Я ненавижу лодырей. Дело в том, что я казню себя, ну казнить — это мало сказано. Было бы здоровье. Я полтора месяца лежал в больнице в Краснодаре, что они мне сделали. Капельницы ставили, но я как ходил с палкой, так и остался с палкой ходить. Болезнь называется артрит. Заболели в коленях суставы, но эта вещь… Я занимался футболом, ой…, — говорил он.

Кирпа ждал выдачи временного удостоверения, чтобы встретиться с родными людьми.

— С паспортом проблем не будет. Пусть мне дадут временное удостоверение, чтобы я уехал, я там всё сделаю. У меня там знакомые, там всё. Там домов моих вот этими руками перестроено больше 70. Так они не такие одноэтажные, а 100-квартирные, самый большой — 269 квартир. Документы подали, ждём теперь, чтобы пропуска мне выдали. Я бы давно уже уехал, — с горечью говорил он.

— Поехать на могилку отца и матери в Полтавскую область. Обязательно! Это первая моя заповедь такая Божья. Поехать брата увидеть, там тоже племянников у меня… Семья моя обрадовалась, когда мы связались. 30-й год внуку, конечно, 5 сентября день рождения. Я знал, когда он родится, знал это всё. У меня всё в голове моей. Я прекрасно всё помню, мне память не отказала ни разу ни в чём, — отметил Дмитрий Кирпа.

Эту историю слушал другой мужчина, потом он поежился, кое как встал на костыли, повернулся ко мне, посмотрел в глаза и сказал:

— В 2015 году меня сбили стритрейсеры, когда я возвращался с работы. Это случилось в Воронеже. Сам я с Донбасса. Хочешь, заходи к нам в барак, расскажу, ка это было. А то здесь холодно, — повернулся он к двери, открыл ее, постави сначала один костыль, оперся на него, переставил другой, подтянул две ноги, которые были повреждены и оказался в помещении.

Я проследовал за ним. Мы зашли в просторную комнату с двухъярусными койками-сетками. Мужчину звали Олег Черноухов, его койка была возле окна. На верхнем ярусе лежали деревяшки, инструменты и одежда. Он сел на койку, задумался и начал свой рассказ.

— Я шёл по Московскому проспекту, и мне в спину въехала легковая машина. А потом вывезли меня за город, выбросили в кювете. По-пластунски выполз на трассу близлежащую. Это было 26 января 2015 года. Метров 200-300 полз. Для меня это долго было, потому что у меня было два ребра с одной стороны сломано , шесть рёбер с другой стороны, две лопатки переломаны, компрессионный перелом позвоночника, разбит тазобедренный сустав и сотрясение мозга. Вылез на трассу, меня подобрала машина и отвезли в больницу. За рулём была женщина. Привезли меня в больницу. По больнице за мной бегали ещё врачи, потому что мне надо было на работу. В шоковом состоянии ещё. Потом уже на утро очнулся в морге. Я видел, как я вышел из себя, я пережил клиническую смерть, лежа на каталке. Услышал голос, который на Земле не услышишь. И утром очнулся под простыней на каталке в пустой комнате – тёмно-зелёного цвета были стены и белый потолок, и занавеска задёрнута. Зашли два санитара, хотели увезти меня резать. А он, говорят, живой. Подняли меня в отделение. Месяц лежал в больнице, пока лёгкие разворачивались. Внутреннее кровоизлияние было, — вспоминал он.

Затем Олега Черноухова приютила протестантская церковь в Воронеже, где он пробыл два года. Из церкви он ушёл пешком на костылях. Из Воронежа в Ростов-на-Дону Олег шёл четыре месяца.

— Было такое, что шёл по три-четыре дня без воды, без пищи. Я жил месяца три-четыре в кабине КамАЗа, там у меня знакомый был, у которого был поломан КамАЗ, вот в кабине прожил сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Стоял на подаяниях, потому что работать невозможно было. За день набирал сумму определённую, покупал в магазине еду, — рассказывал бродяга.

На пожертвования Олег покупал себе продукты. Кто-то приносил продукты, кто-то – одежду. Главной проблемой были невозможность принять душ и отсутствие отопления.

— В России я отбывал сроки заключения с 1995 года – от Иркутска до Воронежа всё проехал, на северах был, где я только не был. Самый лютый был особый режим в Ханты-Мансийском автономном округе в посёлке Непр. Там пробыл девять лет. Разбои, кражи государственного имущества в особо крупных размерах, четыре месяца сидел под расстрельной статьёй. Почему по такому жизненному пути пошёл? Улица воспитала. Такие были друзья, все они были старше меня, лет на пять. И все в основном были такие, — рассказывал мужчина.

Я молча слушал, не перебивал и не сбивал с мысли.

— Я хочу понять: мне дал Бог шанс выжить. Хочу понять этот шанс, что от меня хочет Бог? Я не так давно его познал. Года три-четыре назад я его познал, пока со мной не произошло это. Раньше я был далёк от этого. Сейчас Библию читаю, молитвы читаю, причастие прохожу, крестился не так давно, месяца 1,5 назад. Когда шёл из Воронежа сюда, тогда были и просьбы Богу. И это было исполнено. Хотя осознать это было невозможно. Как можно, допустим, в дубраве найти грушу? Ведь её просто не видно», — задавался вопросом он.

Олег шёл по дороге летом, в самые жаркие месяцы. 15 июля он вышел из Воронежа. В Ростов-на-Дону добрался только 3 сентября.

— Были такие моменты, когда по 10-15 километров преодолевал. И много есть таких вещей, которые мне непонятны. И есть охота было, и пить охота было. Идёшь просто и читаешь молитву «Отче наш». И внутренний голос: «Поверни направо». Я поворачиваюсь, там дубы стоят. Господь, что мне там делать? Жёлуди есть? Иду дальше и опять: «Поверни направо». Поворачиваюсь, захожу в дубраву и посреди стоит груша, где с кулак плоды висят. И это меня первое поразило, как в дубовом лесу может быть фруктовое дерево. Там я сел в тени и наелся, и напился. Всего не вспомнишь, — привел он пример.

Недавно Олег познакомился со своей дочерью, которая искала отца 30 лет. В последний раз они виделись, когда девочке было 1,5-2 года. Сейчас она живёт в Донецке, дважды приезжала к нему. У неё своя семья, они с мужем воспитывают дочь.

— Меня там, в Донецке, ничего не держит. С 2001 года я оттуда выписан с последнего места жительства. В 2014 году началась война, база данных была уничтожена, а в новой базе данных меня нет. Сейчас у меня нет ни украинского, ни российского паспорта. Я вообще так, между небом и землей, — заметил Олег.

Пока он рассказывал, занимался изготовлением нард. Резьба по дереву увлекла бродягу и он в этом нашел свое утешение. Руки, забитые тюремными наколками ловко резали по дереву.

После приюта мы с Андреем решили посетить еще один пункт временного размещения и отправились на автобусную станцию, потому что ехать надо было в посёлок Красногорняцкий Октябрьского района Ростовской области.

Там приют себе нашли более сорока человек. Мирных граждан, эвакуированных из Донбасса, расселили в местном Доме культуры. Многие второпях собрали небольшие сумки, оставив дома важные вещи, но уже здесь, в Ростовской области, каждого обеспечили всем необходимым.

Люди с огромным желанием рассказывали о том, что им пришлось пережить, о своей боли, о своих бедах.

Елена Кирилловна приехала в Ростовскую область из Антрацита, сбежав от ежедневных бомбёжек.

— А сейчас в Донбассе что? Бомбят и бомбят ночью и днём, когда им захочется. У меня в Черниговской области живут сестра родная и племянница. И я перед отъездом, когда ещё столкновений не было, но ВСУ бомбили нас (мы уже к этому за восемь лет привыкли, как говорится). Я ей звоню и говорю, что может быть что-то непоправимое. Она ответила на это: «От нас не зависит, а что мы можем сделать? Но мы ко всему уже готовы». Потому что мы маленькие птенцы и ничего не можем сделать. Только хотим поменять киевскую хунту, чтобы ни Зеленский, ни Порошенко не были президентом, а им стал настоящий человек, который может дружить с Россией, а не с США. И на Украине есть такие люди. К примеру, Медведчук, как мне кажется, адекватно оценивал раньше ситуацию, но его отдали под суд, — высказал мнение женщина.

— Порошенко также агрессивно настраивал народ Украины против России. Его просто люди уже готовы задушить своими руками. И когда пришло время менять президента, простые рабочие Зеленского знали как комика и надеялись, что всё наладится. Его предвыборная кампания и заключалась в том, что никто больше страдать не будет, наступит мир. И люди в это поверили, проголосовали за него. Порошенко был плохой, а этот ещё хуже, — уверена Елена Кирилловна.

По её словам, мирные жители протестовали против киевского режима, выходили к президенту Украины, чётко дав понять, что не хотят войны. Но к ним даже не вышли.

— На Украине своё вкладывают людям в голову, а у нас, в Донбассе, мы считаем, что нужно остановить войну любым способом. Восемь лет войны кому понравится? ДНР и ЛНР никогда не захотят вернуться в состав Украины лишь только потому, что очень много убили людей: детей, стариков… Мы считаем, что Украина агрессор. Мы же ихние города не захватываем. Мы отстаиваем свою землю — ЛНР и ДНР. А они наши захватывают города в наших областях, как это понимать? Там живут наши родичи, мы не можем приехать к ним. Значит, они — агрессоры. ДНР и ЛНР не захватили ни одного города, ни одного посёлка, — отметила Елена Кирилловна.

У Натальи Ивановны из посёлка Славяносербск дома остались дети с внуками.

— Вот уже несколько дней я не знаю, что с моей семьёй, моими внуками. В спешке забыла даже зарядное устройство на телефон, но на второй день мне уже привезли новый мобильный телефон и сим-карту. В день приезда просидела всю ночь у телевизора. Верю, что с моими детьми и внуками всё в порядке, — переживала она.

У Оксаны в её родном посёлке Родаково остался супруг: он военнообязанный и был мобилизован. Женщина с маленьким ребёнком, бросив хозяйство, переехала в Ростовскую область. Здесь её радушно приняли, обеспечив всем необходимым.

Приют в ПВР нашла и казачка Татьяна с четырьмя детьми.

— В садик хорошо ходят, даже вчера забирала детей из садика, и они не хотели оттуда уходить. Младший сказал, что ему там очень нравится. К слову, сын с папой разговаривал по телефону и отец спросил: «Вова, хочешь уже домой?» Он ответил: «Нет, не хочу, мне и здесь хорошо!». Наши дети вместе с ребятами уже сдружились, — говорит Оксана.

— Люди приехали ночью на автобусах. Конечно, они были очень уставшими, растерянными, и мы сразу пытались им помочь. В первую очередь оказали информационную помощь: всё объяснили, показали, направили. И люди уже немного расслабились. На следующий день началась работа с документами. Многие переживали за сотовую связь, и мы быстро организовали выдачу сим-карт. Были проблемы с телефонами, но меценаты обеспечили людей телефонами. Приобрели также телевизор, чтобы люди могли быть в курсе новостей, — словно оправдываются сотрудники Дома культуры.

Я слушал, записывал, фотографировал, но эмоционально уже не реагировал. Чувствовалась физическая усталость. За окном темнело, надо было возвращаться в хостел, чтобы набраться сил перед дорогой. Я был доволен материалом, который накопился за время работы. Мне не терпелось его сдать в редакцию. Я понимал, что не лягу спать, пока не отправлю фото и аудиозаписи.

«Мояхатаскрайник»

После этой поездки с Денисом мы поругались, он был категорически против СВО, я же полностью поддерживал необходимость проведения спецоперации. Наше общение прекратилось. В какой-то степени он меня убедил, что эта война меня не касается и стоит больше обращать внимания на внутренние проблемы.

В этот момент вовсю развернулась программа импортозамещения и все свои силы я направил на съемку производств, которые занимаются производством товаров, уходящих вместе с иностранными брендами. Я так увлекся, что за весну и лето охватил почти все сферы промышленной деятельности, аграрный сектор, государственные социальные программы поддержки населения, национальные проекты страны, научную деятельность и образование.

В августе мы с семьей запланировали отдых у моря, но до этого мне надо было слетать в Москву на юбилей редакции. Информационному агентству исполнялось 20 лет. На празднования были приглашены все сотрудники агентства, в течение недели мы посещали лекции а на пятый день нам организовали банкет с разнообразием блюд, музыкой и фотографированием на память.

Вернувшись из Москвы мы с семьей отправились в Краснодарский край, где на побережье Черного моря, в маленьком поселке Агой вместе заболели и неделю лечились изредка выходя на прогулку к морю.

Когда мы вернулись с побережья, Дарья сообщила, что все к моей поездке на Донбасс готово, я незамедлительно купил билет на автовокзале. До ближайшего рейса надо было ждать неделю, потому что все билеты были уже распроданы. За эту неделю я основательно, как мне казалось, подготовился. Жена закупила мне медпрепараты, кум привез бронежилет и каску, я собрал необходимое оборудование.

Мне не терпелось увидеть происходящее на Донбассе своими глазами.

(Продолжение следует...)