Каких бы гигантских размеров не достигал разрыв доходов между самыми богатыми и самыми бедными (внутри страны, между странами), неравенство никогда не было одномерным. Оно не представляет собой лишь накопленную ошибку (например, из-за спекуляций или ухода от налогов), а является продуктом системы, определяющей жизненные пути разных людей. Феодалы не только «чуть богаче», чем крестьяне, их положения качественно различаются: первые пользовались всеми благами высокой культуры, освещались религией или эзотерикой (обладатели духа, а не бездушная глина), предназначались для великого (а не «воспроизводства»). То же касается классического неравенства в обладании средствами производства — талантливые «визионеры» организовывают жизнь и толкают прогресс вперёд, в то время как массы рабочих являются лишь расходным материалом для истории.
Для каждой эпохи характерна своя меритократия, то есть апологетика системы. Когда-то речь шла о воле божества, затем о голубой крови, наконец, о врождённых талантах. Сегодня наука разрушает все эти жёсткие разделяющие линии. Богатство производится скоординированными усилиями людей по всему миру; на первый план выступает доверие, эмоциональная работа, глобальные цепочки стоимости, внешние эффекты, всеобщее образование, волонтёрство, гражданская жизнь и позитивные эффекты равно высокого уровня жизни. Вызовы долгожительства или экологии универсальны. На горизонте маячит коммунистическая идея устранения страдания, поскольку все инструменты для этого формально готовы.
И тем не менее неравенство также стало сложнее. Все технологии, позволяющие распределить блага среди народа, сосредоточены в немногих руках. Так, Хадас Вайс связывала возникновение среднего класса с доступностью мелких инвестиций — ценных бумаг, недвижимости, автомобиля; по факту 90% действительно ценных финансовых инструментов оказались в руках 10% самых богатых, а остальные вложения пали жертвой спекуляций и пузырей. Образование превратилось в огромную индустрию, включающую не только университеты, но и разнообразные курсы; однако высокие зарплаты уходят тем же 10% с самой высокой квалификацией, отгораживающимся от народа особыми «статусными» ВУЗами и школами. Вопреки моде на «высокие корпоративные стандарты», компании ведут двуличную политику, поощряя неформальные и нестабильные рабочие отношения в развивающихся странах. Всё это выливается в различие продолжительности жизни даже в рамках одного города, ловушки бедности, «липкую экономику» по Банерджи и Дюфло (людей и регионы, не способные перестроиться вслед за меняющейся конъюнктурой рынка).
Потому некоторые исследователи предлагают перенести акцент с неравенства (которое может быть и оправданным, как утверждают противники «уравниловки») на достоинство. Социолог Михаил Черныш (Социологический журнал, 26,1,2020) предлагает ёмкий обзор литературы по этой теме. Автор уходит от проблем неравенства дохода к анализу системы социальных отношений, формирующих представления человека и обеспечивающих стабильность его жизни. Высокая зарплата или «своё дело» приносят мало счастья, если в любой момент их может проглотить рыба покрупнее; то, как человечество распоряжается благами, всё больше начинает зависеть от неформальных сетей взаимопомощи и личных контактов (потому сегодня популярны исследования способности домохозяйств сопротивляться кризисам, не сводящейся к текущему уровню дохода). Сообщества всегда выстраивали механизмы взаимной поддержки, например, на случай внешней беды (болезни, засухи, гибели близких); в атомизированном капиталистическом обществе они становятся привилегией элит. Стоит вспомнить, что в большинстве стран более половины работников трудоустраиваются по знакомству; легко представить, что замкнутые социальные сети элит, обладающих статусными символами (элитный диплом, манеры) и обширными диверсифицированными накоплениями, дают существенное преимущество.
Если феодалы хотя бы номинально подтверждали своё право на привилегии, возглавляя военные походы (конечно, шанс выжить у них был всё равно выше, чем у солдата), то современные высшие слои нацелены на снижение рисков (за счёт перекладывания их на других). Можно предположить, что мы живём в эпоху, когда максимальное неравенство получает минимальное оправдание и потому предпочитает прятаться (в офшорах, от глаз журналистов, от национального законодательства). Характерно, что Черныш указывает именно на идею гражданства (в нации) как сцепление достоинства, возможностей и общественных обязанностей. Немаловажно, что ускользающая от внимания общества элита при этом оказывает непропорциональное влияние не только на организации экономики, но и на государственную политику (как известно, избегая ответственности за неправильные решения; вспомнить хотя бы преступления Джорджа Буша или фальшивую пробирку Колина Пауэлла). В то же время банальная необходимость выживать преграждает значительной части людей путь к гражданской деятельности, не говоря уже об образовании или творчестве. На фоне достигнутых цивилизацией благ это кажется особенно унизительным (нередко речь заходит о «лишних людях»).
Революционеры и писатели ХХ века подчёркивали роль попранного достоинства (а не просто «тяжкой жизни») в народных восстаниях; сегодня исследователи отмечают более анархичные формы «самоутверждения» — отпадение от государства, игнорирование законов, фундаментализм. Хотя капитализм старается в любой ситуации перенести вину на самого индивида (ты мог бы стать богатым, но ты ленивый и глупый «лузер»), совершенно ясно, что источником проблемы является неявно «замыкающаяся» система (даже в скандинавских странах выявлено, что общество распалось на почти не контактирующие друг с другом классы). Повсеместный кризис доверия к демократическим институтам — лишь одно из проявлений этой закономерности.
Подобный сдвиг ожидаемо порождает запрос на новые, радикальные системные изменения. В частности, популярной становится старая идея безусловного базового дохода (ББД): денежных выплат каждому гражданину, закрывающих вопрос выживания и развязывающих угнетённым руки. Социологи Мариуц Барановски и Пётр Ябковски (Economics and Sociology, 14,2,2021) проанализировали поддержку ББД в 22 странах, основываясь на данных Европейского социального исследования. За характерными исключениями (Норвегия, Швейцария), как минимум половина опрошенных поддержала базовый доход — даже при том, что им предлагалась версия с урезанием других форм социальной поддержки. Ожидаемо, богатые граждане и пенсионеры в меньшей степени поддерживают ББД (хотя наивысшая поддержка зафиксирована среди молодёжи, группа 30-50 лет от опроса к опросу приближается к этим показателям). Те же факторы влияют на различия между странами (в скандинавских, впрочем, препятствием выступает уже имеющаяся социальная система). Интересно, что основной точкой преткновения выступают не экономические вопросы, а моральные и социальные последствия базового дохода. Вероятно, опрошенные рассматривают ББД не как рядовую экономическую меру, а именно как противодействие системным изъянам, что возвращает нас к теме достоинства.
Аналогичный анализ для России провела социолог Анна Андреенкова (Социологический журнал, 28,3,2022), дополнив данные результатами Российского социального исследования. С 2017 по 2021 год поддержка ББД в нашей стране выросла с 59% до 70% (76% в младшей возрастной группе, 60% — в старшей; динамика везде положительная, но особенно в группе 30–54 лет). Отчасти автор связывает это с эффектом пандемии, а отчасти — с временем, требующимся для понимания новой идеи (в основном прирост произошёл за счёт «неопределившихся» в 2017 году). На взгляды молодёжи большее влияние оказали уровень образования и ценность свободы; у среднего возраста на первый план выходит недовольство существующей социалкой и эффективностью управления; у старших — важность равенства.
То, что уровень дохода стал значимым лишь для пенсионеров, возвращает нас к теме сложной природы неравенства. Её развивают социологи Геннадий Воронин, Владимир Захаров и Полина Козырева (Социологический журнал, 26,1,2020) в исследовании устойчивости российских домохозяйств за 1994–2017 год. Авторы указывают на большое влияние неофициальной помощи (вообще, в развитых странах она составляет 35–75% всех трансфертов, то есть полученных извне благ). Тем не менее одной из важнейших статей дохода домохозяйств на протяжении более 20 лет остаётся пенсия (у беднейших слоёв она стоит выше трудового дохода — преимущественно на госпредприятиях — и продажи сельхоз продукции или продуктов кустарного производства). Как не раз отмечалось иностранными исследователями, устойчивость более обеспеченных домохозяйств даже в благополучные годы росла быстрее, чем у бедных слоёв.
Структура доходов богатых со временем существенно изменилась: повысилась доля «более рентабельных и быстро растущих видов доходов». Интересно, что выросла важность и пенсий: доля пенсионеров в более обеспеченных домохозяйствах растёт, а вот в бедных семьях в несколько раз упала. С детьми ситуация обратная: установлено, что профессионалы сокращают «демографическую нагрузку», пытаясь удержать уровень доходов; менее понятно, почему в более бедных семьях число детей, наоборот, выросло. Вероятно, само наличие детей толкает семью к черте бедности.
Следует обратить внимание на три тенденции. Во-первых, пенсионная реформа 2018 года ударила именно по ставшему важным для всех наших семей источнику дохода (и устойчивости). Во-вторых, укрупнение сельского хозяйства вытесняет значимую для более бедных домохозяйств (особенно вне городов) мелкую подработку. В-третьих, всё это накладывается на давнюю проблему рождаемости (дети снижают и без того обрушенную экономическую устойчивость). Логично предположить, что подобные тенденции обеспечили идее ББД растущую поддержку.
Безусловный доход не решит всех системных проблем, но, как показывают опросы, он открывает дорогу к другой, уже не узко-экономической логике. Примером такого подхода служит исследование субъективного благополучия пенсионеров в 28 странах социологами Адамом Окулич-Козарином и Лежеком Моравски (Economics and Sociology, 14,2,2021). Авторы обнаружили, что сокращения пенсий (или их покупательной способности) могут компенсироваться иными видами помощи и социальных взаимодействий. В первую очередь — волонтёрством. Речь идёт в основном о волонтёрской работе самих пенсионеров, позволяющей им устанавливать новые личные контакты, расширять сети взаимной поддержки (эффект практической и эмоциональной помощи не ниже, чем от денежных перечислений), создавать бесплатные продукты и услуги, поддерживать здоровье (и психическое, и физическое), даже снизить смертность. Авторы отмечают, что, хотя есть отрицательная связь между размером трудового или инвестиционного дохода и волонтёрской активностью, такой зависимости с величиной пенсии (или иного базового дохода) нет. Исследователи даже доходят до предположения, что для волонтёров можно не повышать пенсионный возраст — с учётом всех создаваемых в процессе общественной активности благ. В принципе, многие мыслители в последние десятилетия склоняются к тому, что рабочую силу можно в значительной степени перекинуть на «неэкономические» занятия (например, уход): это увеличит и качество рабочих мест (сократится конкуренция рабочих, приводящая к демпингу), и общее благосостояние (неоплачиваемый труд по факту создаёт обширный базис для труда оплачиваемого).
С другой стороны, узко-экономические решения системных проблем всё чаще подвергаются развёрнутой критике. Так, социологи Анджелс Кабасес и Микель Убеда (Economics and Sociology, 14,3,2021) демонстрируют неадекватность европейской программы гарантии занятости молодёжи на примере Испании. Поскольку помощь сосредоточена на повышении квалификации и поиске рабочего места, она даёт двойной негативный эффект. С одной стороны, бизнес сильнее перестраивается на частичную занятость, «перебирая» дотационных работников (увольняя тех, кто лишился пособия как якобы успешно и долговременно трудоустроенный). С другой стороны, молодёжь остаётся погребена под массой иных проблем — жилья, медицины, одиночества (как мы видели, личные связи стали «фактором производства»), потребительских кредитов. Нестабильность у бедных слоёв имеет стратегические последствия. Это не просто краткий период «недоедания» между работой; люди истощаются, обрастают долгами, теряют мотивацию и производительность. Они не поспевают за меняющейся экономической конъюнктурой (что требует как минимум вложений в переобучение), и это отставание наращивается.
Антрополог Дэвид Грэбер в одной из своих лекций (2015 год; Journal of world-systems research, 27,1,2021) подчёркивает важность расширения проблематики труда. Хотя условные рабочие на заводе непосредственно производят новую стоимость, рабочий класс также всегда был основным «классом ухода»: берущим на себя опеку, заботу о больных родственниках, выполняющим обязанности садовода, дворника, ремонтника и т.д. Даже на фабрике и в офисе многое держится на постоянной взаимопомощи (если бы пришлось оплачивать каждую просьбу «подать отвёртку», экономика бы рухнула) и обучении. Иными словами, много труда уходит на поддержание инфраструктуры, обычно остающейся скрытой от глаз. Даже если обратиться к классическому определению меновой стоимости, то она держится на стоимости потребительной — то есть реальных нуждах живых людей (отметим, что капитализм раздвинул этот тезис: наличие излишков позволяет ориентировать производство на роскошь и статусные символы, да и широко понимаемые средства производства; разрастание этой сферы относительно «человеческого» потребления приводит к кризисам).
Хотя то же образование непосредственно нужно экономике, по мнению Грэбера, в конечном итоге сама экономика должна быть нацелена на распространение образования и иных благ. Проблема капитализма в том, что он переворачивает систему ценностей с ног на голову. Маркс сказал бы, что это порок отчуждённой организации труда: мы максимизируем стоимость в надежде, что рынок каким-то чудесным образом распределит накопленные блага. Снова и снова мы убеждаемся, что это не так. Сегодня исследователи могут конкретно указать, где система даёт сбой, и предложить иные, некапиталистические варианты решения проблем.
По сути, Грэбер указывает, что экономизм никогда не исчерпывал всей сложности общественной кооперации. Учёные и мыслители позволяют нам увидеть проблемы в том, что ранее упускалось за вниманием к производству. Дальнейшее развитие человечества требует более широкого мышления; сосредоточения на «социальной ткани», на починку которой следует также выделять ресурсы. Не только денежные (хотя ББД потенциально позволит изменить правила игры, скорректировать приоритеты), но и интеллектуальные, эмоциональные, трудовые. Люди должны получать не только справедливые доходы, но и вести достойную жизнь.
Комментарии читателей (0):