Интереснейший исторический документ принял предсъездовский пленум ЦК КПК, завершивший работу в Пекине 11 ноября. Это «Резолюция ЦК КПК об основных достижениях и историческом опыте столетней борьбы партии». Понятно, что это официальное толкование истории страны и партии на долгие годы, как минимум до столетия КНР в 2049 году. Поэтому очень важна трактовка событий, связанных с Новой и Новейшей историей Китая, до и после перехода руководства страной к КПК. Интерес сразу с трех сторон. Первая — общая ознакомительная. Если историю КНР, то есть с 1949 года, у нас еще представляют, то о предшествовавшем ей периоде с Синьхайской революции 1911−1912 годов известно только узкому кругу специалистов. Второе, чем обусловлен российский интерес, — зигзагами собственной истории, тесно переплетенной с историей Китая в коммунистических реалиях XX века. Наконец, третье: важность заключена в стратегическом характере документа, цель которого — обеспечить «единство взглядов и действий всех членов партии». Как подчеркивается в преамбуле, резолюция непосредственно связана отношениями преемственности с предыдущими такими резолюциями, которые за столетие истории КПК принимались до этого лишь дважды — в 1945 году, в начале завершающего этапа Гражданской войны (1945−1949 гг.), и в 1981 году, в связи с политикой «реформ и открытости».
Ранее на ИА REX: Предсъездовский пленум ЦК КПК: задачи и смысл
В чем главное отличие 1917 года в России от китайской революции? У нас оба перехода власти — от самодержавия к компрадорам Временного правительства и от них к большевикам — осуществлялись практически в одномоментном режиме. Ибо происходили в столице и перебрасывались в крупные города, что имело решающее значение в условиях высокой концентрации пролетариата. Русская революция пошла из города в деревню. В Китае все происходило наоборот: в условиях, когда промышленный пролетариат составлял менее одного процента населения, а уровень его концентрации на крупных предприятиях стремился к нулю, города окружались поясом крестьянских восстаний. Мао Цзэдун хорошо усвоил советы В. И. Ленина, который в январе 1923 года, оглядываясь на пройденный революцией путь, обвинения в «неготовности» страны к социализму и ее «нецивилизованности» для него парировал вопросом: «А почему мы не можем сначала победить, а затем создать основы «цивилизованности?» Именно так поступил и Мао. Верно рассудив, что главное противоречие в Китае пролегает не между пролетариатом и буржуазией, а между крестьянством и феодалами (и наследовавшей им Бэйянской милитаристской кликой), он разделил стратегию революции на две части. Первая — «новодемократическая», основанная на теории «новой демократии» и тактике «единого фронта» — альянсе трудящихся классов с мелкой и средней национальной буржуазией; вторая — собственно социалистическая.
Непонятно, правда, почему резолюция не содержит упоминания о Китайской Советской Республике (КСР), под знаменами которой во время Великого похода КПК во главе с Мао Цзэдуном прошла с юга на север страны более 10 тыс. км. Но здесь главное — не забыть о классовом содержании «новой демократии», проявившей себя в структуре органов власти «Особого района» в провинции Шаньси с центром в Янъани, где, заметим, в 1945 году прошел исторический VII съезд КПК, по значению сопоставимый с VI съездом РСДРП (б), взявшим курс на вооруженное восстание в революционном Петрограде. Мао применил тогда принцип «трех третей». Одну треть позиций во власти «Особого района» занимали члены КПК, которые представляли пролетариат и беднейшее крестьянство. Другая треть — это так называемые «прогрессивные левые элементы», по Ленину, «мелкобуржуазная стихия». И последняя треть — так называемые «промежуточные», к которым Мао относил «средние классы» — среднюю буржуазию и «патриотичных» помещиков. Это — формула «единого фронта», в который Мао включал все классы, стоящие между пролетариатом и крестьянством, с одной стороны, и крупными помещиками и крупной буржуазией, с другой. То есть мелкую и среднюю буржуазию, городскую и сельскую.
Судя по трактовке в исторической резолюции, «новая демократия» — продукт прихода Компартии к власти и провозглашения КНР (1949 г.); социализм — результат разворота КПК от политики к экономике социалистического строительства, курсу «реформ и открытости» (это уже 1978 г., 3-й пленум ЦК XI созыва). В этом — отличие китайской «новодемократической» поэтапности от большевистской советской. Социалистические преобразования происходят не с приходом партии к руководству страной, а уже под ее руководством, когда она уже у власти, во всей стране или в ее части. Причем неправы те, кто обвиняет КПК в волюнтаризме. Например, И. В. Сталин подвергал критике ту часть Исполкома Коминтерна, которая «искренне верила, что можно руководить революцией в Китае, так сказать, по телеграфу, на основе известных, всеми признанных общих положений, не считаясь с национальными особенностями китайской экономики, китайского политического строя, китайской культуры, китайских нравов, традиций».
Читайте также: Global Times: Компартия Китая учится на ошибках СССР
Отметим, что третьим звеном революционных преобразований в резолюции значится социалистическая модернизация, перспективы которой документами последних съездов КПК отнесены на 2035 год. Ряд экспертов убеждены, что сроки пребывания Си Цзиньпина у власти рассчитаны на реализацию именно этой задачи, которая в резолюции рассматривается через призму «нового похода», провозглашенного лидером партии и страны на XIX съезде, идеологемы, направленной на утверждение преемственности нынешнего курса Великому походу китайских коммунистов 1934—1936 годов.
Второе важное отличие между Россией и Китаем. Синьхайская революция, как и Февраль в России, запустила процесс фактического распада страны. У нас он был быстро обращен вспять потому, что субъективный фактор Октября — большевистская партия — уже занимала, пусть и не ключевые, но заметные позиции в политической жизни страны и имела сплоченный, закаленный в революционных боях авангард. В Китае само появление партии явилось реакцией на всеобщий развал. Ну и тактика «окружения города деревней», причем вооруженной, предопределила армейскую организацию крестьянства, выраженную знаменитым лозунгом «Винтовка рождает власть!», который, однако, имеет и менее известную и популярную оборотную сторону: партия винтовку жестко контролирует. Следовательно, винтовка в этой схеме — такой же эвфемизм реальной партийной власти, как мы читаем и у Ленина в «Что делать?» (1902 г.): рабочий класс вырабатывает экономическое мышление, а политическое — партия, которая вносит его в рабочее движение и с ним соединяет.
Третье отличие: раскол большевиков с Временным правительством, причем как с буржуазными (кадетами), так и мелкобуржуазными (меньшевики и эсеры) партиями стал необратимым еще до ликвидации постфевральского двоевластия. В Китае процесс такого раскола, который привел к началу военного противостояния «белого» (в резолюции упоминается этот термин) Гоминьдана занял шесть лет. Три из них — с января 1924 года, с I съезда Гоминьдана, до апреля 1927 года — чанкайшистского переворота и шанхайской резни против коммунистов — лидеры КПК теснейшим образом взаимодействовали с Гоминьданом. А тот, в свою очередь, скорректировал навстречу коммунистам «три народных принципа» Сунь Ятсена — «национализм, народное благосостояние, народовластие». Получилось: «внешний союз с СССР, внутренний — с КПК, поворот к рабочему классу и крестьянству». Маленькое отступление: в китайском прочтении «национализм» не имел и не имеет этнических коннотаций, а предполагает гражданское объединение народа; национальный же аспект Сунь Ятсен видел в интеграции в общенациональных интересах пятерки ведущих этносов — ханьцев (китайцев), монголов, тибетцев, маньчжуров и «мусульман» (имелись в виду уйгуры). Поэтому на государственном флаге КНР одна большая и четыре малых звезды.
Четвертое отличие, начинающееся, однако, с общей черты. Среди главных задач «новодемократической» революции в резолюции пленума ЦК КПК на первом месте стоит противостояние «империализму», а также, уже затем, «феодализму» и «бюрократическому капитализму». Задачи социалистической революции очерчены риторикой не противостояния, а созидания. Из этого следует, что антиимпериалистический дискурс сохраняет актуальность и сейчас, ибо ни феодализма, ни буржуазной бюрократии давно не существуют. Кроме того, именно «новодемократическая» революция в Китае для победы социализма является решающей, устраняя одни эксплуататорские классы и адаптируя к новой реальности другие. Поэтому безусловно правы ученые, указывающие на очень существенные отличия «новой демократии» от «классики» буржуазно-демократической революции, хотя сам Мао упоминал о «буржуазно-демократическом» содержании «новодемократических» преобразований. В России же Октябрь на словах осуществлялся строго под классовыми лозунгами, однако теоретическая база нашей социалистической революции, сформированная Лениным в 1916—1917 годах, разительно отличалась от европейского марксизма и фактически носила национально-освободительную направленность против внешнего управления. По-разному в двух странах решался вопрос о собственности. В Китае в условиях «объединенной диктатуры нескольких антиимпериалистических классов» при ведущей роли крестьянства на «новодемократическом» этапе национализации подлежали только крупнейшие субъекты экономики и землевладения. Все остальное сохранялось в частной собственности и перешло в руки народного государства только по ходу реализации задач социалистического этапа. Большевики же в России полностью национализировали городскую промышленность, а вот в сельском хозяйстве элементы капиталистического уклада существовали еще достаточно долго.
Читайте также: Китай: «Два столетия» «мечты о великом возрождении китайской нации»
Следующая наиболее интересная российскому читателю часть резолюции — вопрос о партийных, точнее, получается, что антипартийных уклонах. Здесь четко просматривается сталинская стилистика, что вполне объяснимо. Это с одной стороны; с другой же — подчеркнутый курс на самостоятельное прочтение марксизма, который уходит корнями в выдвинутый Мао еще в 1930 году призыв против «книгопоклонства», который содержал упор не на общую теорию, а на конкретную китайскую практику. Приведем оценку резолюцией идей Мао, ибо она исчерпывающе проецируется на современность. «Идеи Мао Цзэдуна как результат творческого применения и развития марксизма-ленинизма в Китае представляют собой правильные, подтвержденные практикой теоретические принципы и обобщение опыта китайской революции и строительства, а также первый исторический скачок в китаизации марксизма. Живой душой идей Мао Цзэдуна являются позиция, подход и метод, которые красной нитью проходят через все их составные части и которые выражаются в трех основных моментах, а именно: реалистический подход к делу, линия масс, независимость и самостоятельность…».
Уклоны — то, что не укладывается в этот мейнстрим. В отличие от ВКП (б), резолюция КПК указывает не два, а три уклона — «правый» и «левый», как у нас, и еще «сепаратистский». В «правом» уклоне обвиняется Чэнь Дусю, один из основателей КПК и ее лидер в 1921—1927 годах. Прозевав антикоммунистическое перерождение гоминьдановского режима, он в канун переворота и шанхайской резни вел переговоры с чанкайшистским правительством, пытаясь предложить ему рецепты КПК. Важный нюанс: после отстранения от руководства партией, Чэнь создал и возглавил антикоминтерновскую фракционную группировку, за что был исключен из КПК. После этого окончательно перешел на троцкистские позиции, обратившись от имени некой «альтернативной» компартии к КПК с соответствующим воззванием. Что для нас важно? Троцкизм — не только левый, но и, в китайской интерпретации, правый уклон; разве не прав был Сталин, когда не делал между ними различий по степени опасности для партии? И разве сегодня троцкизм не выступает частью неоконсерватизма — глобалистского учения о «мировой демократической революции»? Все закономерно.
«Левый» уклон в прочтении резолюции для нас, в России, наиболее проблематичен, ибо обвинения в нем адресованы Ван Мину. Проблема в том, что этот деятель усиленно навязывался КПК в лидеры по линии Исполкома Коминтерна, в котором китайскую тему вел Павел Миф (Фортус). Именно по его инициативе Москва сделала на Ван Мина определенную ставку, добившись включения его в партийное руководство на VI съезде КПК, проходившем в Подмосковье. Сам Миф впоследствии попал под каток репрессий, а группа Ван Мина (известная как «группа 28 большевиков») навязала борьбу в партийном руководстве, объявив Мао Цзэдуна и его сторонников «правым уклоном». С позиций прошедшего времени следует признать, что ставка на Ван Мина, значительную часть времени проводившего не в Китае, а в СССР, стала одним из факторов, которые спровоцировали недоверие между двумя компартиями. В рассматриваемой резолюции Ван Мин и другие «левые уклонисты» обвиняются в левом догматизме, что привело к неудачам в противостоянии с Гоминьданом и принятом ЦК решении перебазироваться с юга на север страны, официально, для борьбы с японской агрессией. Так начинался Великий поход. Позднее, в ходе кампании «чжэнфын» («за упорядочение стиля»), проводившейся в Особом районе в 1942—1945 годах и завершившейся принятием первой резолюции по вопросам истории КПК, члены «группы 28» потеряли руководящие посты, что в конкретных реалиях того времени не могло не оказать негативного воздействия на межпартийные отношения.
Третий, «сепаратистский» уклон связан с Чжан Готао и в резолюции особо не выделяется. В истории КПК борьба между Чжаном и Мао за лидерство является не самой освещаемой страницей, и принятый документ этого положения дел не меняет. При этом российские источники утверждают, что позиции лидерства во многом зависели от связей с Коминтерном, которые во время Великого похода контролировались будущим маршалом и главой ВСНП Е Цзяньином. Именно его переход от Чжана к Мао якобы поставил точку в противостоянии двух лидеров. Хотя на самом деле к этой версии, муссирующей субъективный и игнорирующей объективный факторы китайской революции, существуют вопросы. Не упоминает резолюция и факт предательства Чжан Готао с переходом в 1937 году на сторону Гоминьдана под смехотворным предлогом «невозможности дальнейшего противостояния» с Мао.
И последний аспект исторического экскурса резолюции, который, безусловно, интересен российской аудитории, — взаимодействие КПК с другими партиями, прежде всего с ВКП (б) — КПСС. Читатель, имеющий представление о масштабах помощи Советского Союза Китаю в 50-е годы, возможно, разочаруется тем, что эта тема не только не поднимается, но и всячески подчеркивается, что успехи КПК — результат сугубо собственных усилий, особенно после разгрома всех трех уклонов. Однако следует понимать, что по-другому и быть не могло. Во-первых, как правящая партия, отвечающая за формирование государственной политики, КПК не может, не рискуя получить обвинения во вмешательстве во внутренние дела, идти вразрез с официально декларируемой идеологией российских властей. Во всех двухсторонних российско-китайских документах неизменно подчеркивается взаимное уважение внутреннего выбора, и в этом смысле содержание резолюции полностью соответствует букве и духу двусторонних отношений, способствуя их дальнейшему развитию. Так что данный вопрос при ближайшем рассмотрении служит проекцией нашей собственной внутренней политики, тем более что на неофициальном уровне советскому фактору в успехе китайской революции уделяется подчеркнутое внимание. Во-вторых, даже при очень большом желании не получится говорить о достижениях взаимодействия, не упоминая о последующем межпартийном разрыве, который автор этих строк считает трагическим. Думается, что обсуждение этой темы в современных условиях приоритетом не является. Кроме этого, начинать его необходимо в среде специалистов, проводить глубоко профессионально, с научных позиций, не допуская поверхностных, экзальтированных суждений, которые, как автор имел возможность убедиться буквально на днях, далеко не изжиты в среде даже идейно убежденных сторонников социализма. Однако подходить к этой теме все-таки надо, если мы не хотим, чтобы тема разногласий между КПСС и КПК была использована Западом для подрыва двусторонних отношений, а такие попытки уже предпринимаются, и нет сомнения, что они будут продолжены. В-третьих, то же самое касается и СССР, о котором нельзя говорить вне контекста не только его расцвета, но и краха. Резолюция деликатно обходит этот чувствительный для нас момент, упоминая только о том, что на определенном этапе КПК пришлось действовать в условиях «серьезных неудач мирового социализма». В-четвертых, в резолюции, при всем уважении к историческому вкладу и заслугам Мао Цзэдуна, содержится анализ ошибок, совершенных в конце 50-х, 60-х и первой половине 70-х годов. Честность проведенного в резолюции анализа побуждает нас привести этот фрагмент полностью и без купюр. «К сожалению, правильный курс, сформированный на VIII съезде партии, не был полностью доведен до конца, были допущены такие ошибки, как движение за «большой скачок», движение за создание народных коммун, а также серьезные перегибы в борьбе против правых элементов. Перед лицом суровой и сложной внешней ситуации в то время, партия уделяла значительное внимание укреплению социалистической власти и прилагала для этого огромные усилия. Тем не менее ошибки товарища Мао Цзэдуна в его концепции классовой борьбы в социалистическом обществе как в теории, так и на практике становились все более и более серьезными и ЦК КПК не удалось своевременно их исправить. Из-за совершенно ошибочной оценки существовавшей в то время расстановки классовых сил в стране и политической обстановки в партии и государстве товарищ Мао Цзэдун развернул «культурную революцию» и руководил ею. Контрреволюционные группировки Линь Бяо и Цзян Цин, воспользовавшись ошибками товарища Мао Цзэдуна, совершили множество преступлений против государства и народа, что повлекло за собой десятилетнюю смуту, которая принесла партии, государству и народу самые серьезные неудачи и потери со времени образования КНР. Это был трагический урок. В октябре 1976 года Политбюро ЦК партии, исполняя волю партии и народа, решительно разгромило «четверку» и положило конец «культурной революции» — этому большому бедствию».
И последнее. Современный этап политической истории с характерным для него уходом стратегического, концептуального планирования за закрытые двери элитарных теневых структур почти не знает публичных документов подобного уровня. На память в постсоветские времена приходят, пожалуй, лишь пара-тройка докладов, подготовленных на уровне ООН, в ряде случаев совместно с Социнтерном: «Наше глобальное соседство» (1995 г.), «Более безопасный мир: наша общая ответственность» (2004 г.) и т. д. Но это все международные документы, утверждающие примат глобального над национальным и государственным. Резолюция по истории 6-го пленума ЦК КПК XIX созыва — очевидное исключение из этого тренда, и уже это побуждает отнестись к ней с серьезным вниманием и интересом. Кстати, существительное «глобализация» в резолюции используется всего трижды и во всех случаях в сочетании с прилагательным «экономическая». Тоже повод задуматься.
Павленко Владимир
Комментарии читателей (0):