Накануне революции. Видимость стабильности в Российской империи

25 января (7 февраля) 1904 года, ровно за день до начала военных действий на Дальнем Востоке, к императору обратился его тайный советник А. А. Клопов:

«В переживаемое нами тяжелое время, когда вся внутренняя жизнь России расколыхалась, а извне пришел на нас грозный призрак войны, даже Неограниченный Монарх не может игнорировать голос народа, тем более Вы. Ведь до самого последнего времени Вы пользовались громадной любовью народа. Ваше царствование еще недавно представлялось одним из счастливейших. Теперь же оно находится в крайне тяжелых условиях, это вина бюрократии, разных неудач и случайностей и Вашей все возрастающей изолированности от народа».

Результат этой изолированности был чрезвычайно опасен для правительства. Клопов прямо предупреждал монарха о том, с чем ему вскоре придется столкнуться:

«Теперь желают войны, мало того, желают, чтобы Россия потерпела фиаско в надежде, что это великое несчастье послужит толчком к радикальному изменению нынешней внутренней политики».

Ранее на ИА REX: Внутренняя политика Российской империи и русско-японская война

Символично, что специалисту по экономике и образованию из Петербурга, призванному императором для того, чтобы иметь канал связи с реальной жизнью в его государстве, было ясно, что страна находится на пороге войны, между тем буквально на следующий день все (или почти все) заговорили о внезапности нанесенного «коварными азиатами» удара. Для многих большой неожиданностью и даже шоком была и реакция русского общества на последующие вскоре поражения России.

«Не забуду страшного впечатления, — вспоминал Карел Крамарж, чешский либерал, женатый на москвичке Н. Н. Абрикосовой, человек, отнюдь не питавший симпатий к самодержавию, — произведенного на меня чтением того, как истерические революционные женщины или девушки целовали первых пленных японских офицеров, когда их привезли на Волгу. А война ведь началась без объявления, предательским ночным нападением, т. е. так, как до сих пор цивилизованный мир не привык видеть начала войны! Но великое английское изречение «wrong or right, my country!» («право или нет, но это мое отечество!») давно сделалось непонятным большой части русской интеллигенции».

Это был далеко не единственный опыт. Как часто это бывает — с иностранцами часто были очень откровенными. По словам Анатоля Леруа-Болье, крупного французского исследователя России и представителя влиятельных периодических изданий, в 1905 году в Москве ему довольно часто приходилось слышать примерно следующее: «Не желайте нам победы. Победа отодвинет от нас на 50, а может быть и на 100 лет освобождение, реформы, которые мы приобретем от поражения». Между тем Франция действительно сочувствовала своему русскому союзнику и ожидала быстрой победы. В краткий промежуток времени — всего за две недели — на французском финансовом рынке был заключен займ на 800 млн франков.

Впрочем, правота оценок осторожного Клопова подтверждается и русскими источниками. Насколько сложным определение свой-чужой было для этой части русского общества можно судить по следующей цитате из воспоминаний видного уже в это время либерального адвоката В. А. Маклакова:

«За то настоящий народ смотрел совершенно иначе (в отличие от интеллигенции — А.О.). Он войны не понимал и, конечно, ее не хотел; но и нашим (т. е. русской армии и флота — А.О.) неудачам не радовался, он не видел в них поражения только правительства. Он с нетерпением ждал наших (т. е. русской армии и флота — А.О.) побед и наши (т. е. либеральные — А.О.) политические вожди опасались, что победы могут его развратить, примирить с нашей (т. е. государственной, самодержавной — А.О.) властью. Я помню свои встречи с крестьянами и откровенные разговоры с ними, они не понимали, зачем мы (т. е. Россия — А.О.) воюем за «арендованную землю», но зато хорошо чувствовали, что «наших (т. е. русских — А.О.) бьют, оскорблялись и огорчались нашим (т. е. русским — А.О., везде подчеркнуто мной — А.О.) неудачам; злорадствующих слов при них никто произнести не решился бы».

Но поначалу, в январе 1904 года, обстановка казалась относительно спокойной, более того, казалось, что и само внутреннее положение России в этом году не представляет оснований для больших сомнений или тревог в отношении прочности существующего государственного порядка. Государственный бюджет 1904 года был вполне хорошим. Доходная его часть составила 2.018 млрд руб. (против 1.980,1 млрд ожидаемых), всего лишь на 13.8 млн руб. менее, чем в 1903 году. Обыкновенные расходы за 1904 год составили 1.966,5 млрд руб. Военные ассигнования привели к необходимости сокращения на 70,1 млн руб. расходов по гражданским ведомствам. Более других пострадали бюджеты МПС (24,6 млн руб.), Министерства финансов (15,2 млн руб.), МВД (0,8 млн руб.). Осенью стало ясно, что урожай получился отменным. Показатели 1904 года был очень хорошими — 4.418 млрд пудов, на 466 млн пудов больше показателей 1903 года и на 289 млн пудов более показателей 1902 года, считавшихся выдающимися. Радоваться было можно, но успокаиваться никак нельзя. При хороших показателях, полученных осенью, положение в деревне оставалось весьма напряженным — взнос выкупных платежей даже при обильном урожае понизился на 7,2 млн руб. по сравнению с 1903 годом.

Ранее на ИА REX: Рабочий вопрос и либералы в России в 1903 и 1904 годах

Внешне неплохим казалось и положение в городе. На 1904 год в России числилось 14 066 фабрик и заводов и 1 651 957 рабочих. Стачечная активность в России в начале века, судя по отчетности Министерства промышленности, сокращалась. В 1902 году забастовки охватили 123 предприятия (0,72%) и 36 671 чел. (2,15%), в 1903 году 550 предприятий (3,21%) м 86 832 чел. (5,1%), в 1904 году — 68 предприятий (0,4%) и 24 904 чел. (1,46%). В 1904 году для охраны путей следования императорских поездов было задействовано 147 357 нижних чинов — более, чем в два раза больше, чем в 1903 году. 326 раз войска призывались для пресечения беспорядков (в 1903 году 426 раз), причем беспорядки, говоря языком официального отчета, были не только «среди фабричных и заводских рабочих, среди евреев и армян, среди арестантов и студентов», но и среди матросов и запасных (67 случаев). Было использовано 343 роты (в 1903 г. — 1163), 135 эскадронов и сотен (в 1903 г. — 280) и 29 разных команд. В условиях мобилизации и начала войны наметился явный спад протестной активности.

На этом фоне произошли определенные изменения и в области управления рабочим движением. В начале 1904 года в Москве наметился кризис зубатовских организаций — без контроля и покровительства своего создателя они пришли в упадок, рабочие стали покидать их и прекращать уплату членских взносов. Но гапоновское «Собрание…» работало активно. «Созданное Зубатовым и Гапоном общество, — вспоминал ген.-л. А. В. Герасимов (с февраля 1905 года — полковник, начальник Петербургского Охранного отделения), — нашло в Петербурге хорошую почву». Видимость успокоения и понимание того, что оно не будет продолжаться вечно, способствовали тому, что регулируемая правительством рабочая организация получила второе дыхание и после отставки Зубатова.