Что сказал Путин миру об украинском кризисе – In.Gr

Как и многие другие европейские страны, Греция пишет немало плохого про Россию: не столько из-за нелюбви к ней, сколько, видимо, в желании задобрить Байдена, от которого греки ждут помощи против турков. На общем фоне антироссийской позиции западных стран и потрясающей лживости пропаганды в западных СМИ статья греческого философа и социолога Панайотиса Сотириса в издании In.gr выглядит взвешенной и рассудительной.

Россия дала понять, что любая попытка изменить текущий баланс на границе с Украиной будет иметь катастрофические последствия для Киева.

Иногда действительно выигрышные сражения — это те, которые не происходят. Россия пыталась применить этот принцип в связи с недавним кризисом на границе с Украиной.

Как хорошо известно, кризис изначально был спровоцирован серией выборов президента Зеленского и правительства Украины, а также изданием указа, определяющего операцию по возвращению Крыма как официальную политику Украины. В то же время была показана картина усилий, предпринимаемых для наращивания украинского военного присутствия вблизи районов, контролируемых пророссийскими автономистами. Относится ли этот план к политическому решению о вооруженном противостоянии, не уточняется. Но украинское правительство знало, что помимо уже полученного оборудования, оно не могло надеяться на действительное военное вмешательство НАТО, только на слова о поддержке в случае конфликта с Россией. Вероятно, оно рассчитывало на обострение российско-украинских отношений и новый виток кризиса в регионе, который «навяжет» западным державам более решительную эскалацию санкций и давления на Россию (например, отмену планов по «Северному потоку — 2»), в надежде, что это может облегчить попытку Украины выступить с дипломатической инициативой, «крымской платформой» и геометрией, отличной от Минского процесса, которая вынудит Россию покинуть Крым.

Все это было частью оценки, согласно которой смена правительства в США создает более благоприятный климат для украинских позиций, поскольку сейчас частью штата Джо Байдена являются люди, которые работали по линии США в период 2013—2014 гг. когда Украина стала, по сути, первым полем «новой холодной войны». Достаточно вспомнить роль в тех событиях нынешнего госсекретаря Энтони Блинкена; или то, что Байден назначил Викторию Нуланд, занимавшуюся украинским кризисом 2014 года, на третью должность в Госдепартаменте, — Нуланд, которая в телефонном разговоре с тогдашним послом Джеффри Пайеттом (ныне посол в Афинах) на тему о том, должны ли США координировать свои действия со своими европейскими партнерами, ответила «К черту ЕС».

Не является совпадением и то, что сейчас мы живем в период, когда вопросы, которые могут быть рычагами давления на Россию или даже причинами для ужесточения санкций, возвращаются на первый план. Это очевидно из того, как Чехия, страна с раскольнической динамикой в политической системе в плане отношений с Россией, взяла на себя инициативу серьезного дипломатического кризиса с Россией, обвинив агентов российской разведки во взрыве на складе боеприпасов в 2014 году, который тогдашнее расследование приписало плохому обслуживанию. Фактически можно сказать, что российско-чешский конфликт является частью более общей тенденции к формированию «санитарной зоны» по отношению к России в Центральной и Восточной Европе.

Не случайно и то, что одновременно США объявили о санкциях против России в связи с делом Solarwinds и обвинениями России в масштабных кибератаках.

Ответ по-русски

Реакция России была очень типичной для образа мышления, который, похоже, возобладал в Кремле, — согласно этому подходу, сообщение о решительном ответе должно быть дано при одновременном наличии возможностей. Поэтому Россия произвела очень большую мобилизацию вооруженных сил для проведения учений у границы с Украиной. Мобилизация была не просто попыткой поддержать пророссийских автономистов в Донецке и Луганске против действий украинских сил, она касалась возможности полномасштабной войны с Украиной. Другими словами, это была мобилизация сил, которая относилась к решению, что в случае эскалации кризиса против Украины будут проводиться операции такого масштаба, которые приведут к полному поражению последней.

И эти данные, и поскольку выглядело так, что, помимо эскалации дипломатических шагов и возможных дополнительных санкций, силы НАТО не захотят принимать непосредственное участие в возможном военном конфликте между Россией и Украиной, украинская сторона сочла, что не может двигаться дальше, а в случае конфликта ей придется в основном полагаться на собственные силы. Как только стало ясно, что данное сообщение дошло до украинской стороны (и, следовательно, Запада), Россия объявила, что учения окончены и переброшенные войска будут отведены, — хотя было неясно, сколько оружия, направленного на эту территорию, останется там (уже объявлено, что часть останется в связи с планируемыми совместными учениями с белорусскими вооруженными силами).

Сам Путин в выступлении перед Федеральным собранием предпочел не делать слишком громких заявлений по геополитическим вопросам и сосредоточиться на внутренней ситуации. Однако он ясно дал понять, что «красные линии» не могут использоваться как средство достижения цели (ранее сообщалось, что власти Беларуси и России обнаружили и арестовали группу, готовившую свержение президента Беларуси Александра Лукашенко).

По сути, Москва подчеркнула, что риск ухудшения климата состоит в том, что возникнет настоящий крупномасштабный конфликт. То, чего в настоящий момент хотят избежать и США, и Запад. Это объясняет, почему Джо Байден, несколько недель назад назвавший Путина «убийцей», недавно предложил ему провести саммит.

Пределы санкций

В значительной степени обострение «новой холодной войны» связано с тем, как конкретные нарративы определяют внешнюю политику, особенно западных стран. При взгляде на факты мы увидим, что в настоящий момент Россия не стремится к крупному геополитическому перевесу. В основном она стремится укрепить влияние, которое уже имеет в определенных областях, а также улучшить свое экономическое присутствие и экономические отношения.

Очевидно, она вложилась в свои вооруженные силы, чтобы поддерживать статус сверхдержавы — по крайней мере, в военном отношении, — и заинтересована в том, чтобы играть роль посредника в критических конфликтах, таких как сирийский. Россия не претендует на первенство, а стремится к более многополярному миру. Очевидно, что сохраняются различные варианты великорусского национализма, а также различные варианты тотальных «мировоззрений», но ядро их представляется своеобразным реализмом.

Внутри это авторитарная страна с определенной нетерпимостью к оппозиции, хотя убедительной альтернативы пока не появилось. Обращение с Навальным свидетельствует об авторитарном обращении с политическим оппонентом, но оно не идет в сравнение с тем, как решаются аналогичные проблемы, скажем, в Саудовской Аравии, где разоблачение убийства оппозиционного журналиста Джамаля Хашогги не спровоцировали волну западных санкций.

Однако в то же время похоже, что Запад, и особенно Соединенные Штаты, находятся в поисках врага или, скорее, в поисках полюса, против которого они вновь подтвердят свое превосходство. И хотя Китай многообещающе претендует на превосходство на всех уровнях, Россия на данном этапе более удобна для построения «враждебных нарративов». Конечно, внешняя политика также проводится на уровне «нарративов», но они не всегда могут быть наиболее подходящим руководством для принятия политических решений. Например, возникает вопрос, должна ли Европа проводить свою энергетическую политику на основе дела Навального.

Все это указывает на то, что мир становится все более и более фрагментированным, несмотря на высокую степень взаимозависимости, что является своеобразным концом «глобализации». Россия уже разными способами пыталась защитить свою экономику от Запада, сократить долг, вести большую часть своей торговли без посредничества доллара. В некотором роде так поступил и Китай, хотя уровень взаимозависимости США и Запада в целом с Китаем не оставляет много места для серьезных разногласий (при этом и Россия вкладывает средства в сотрудничество с Китаем). Можно добавить, что и пандемия, и проблемы, возникшие в цепочках поставок, а также переоценка таких понятий, как — по крайней мере, относительная — самодостаточность, усиливают тенденцию к «регионализации» экономических операций. Все это формирует новый ландшафт для любых геополитических соревнований.

Но превратится ли и в какой степени более фрагментированный мир в мир более конфронтационный, какие типы конфликтов в нем в конечном итоге возникнут — это вопросы политических решений, а не какой-то неизбежной динамики. А здесь политически делается ставка на более мирный мир.