Украина и тупик «нормандского формата»

«Нормандский процесс», на который публично возлагают столь большие надежды участники урегулирования конфликта на востоке Украины, уже впору рассматривать как «политический популизм». Особенно если под «популизмом» понимать «нечто, к исполнению не предназначенное».

Само выражение «нормандский формат» было придумано американкой Софией Рахди для обозначения четырехсторонних отношений между Францией, Германией, Россией и Украиной, сложившегося на полях празднования 70-й годовщины высадки союзников в Нормандии. Наиболее значительным результатом Норманди было подписание второго Минского соглашения («Комплекс мер по выполнению Минских соглашений», или Минск-2) в феврале 2015 года.

Это очень странный документ. Двенадцать из тринадцати его пунктов за истекшие шесть лет не были выполнены даже в самой малой степени. В определенной мере реализован 13-й пункт: «Интенсифицировать деятельность Трехсторонней контактной группы, в том числе путем создания рабочих групп по выполнению соответствующих аспектов Минских соглашений». Но это, простите, «исполнение» заставляет только вспомнить великолепный «закон Митчелла» из Мерфи-серии: «Любую проблему можно сделать неразрешимой, если провести достаточное количество совещаний по ее обсуждению». Тем не менее мировые гранд-политики в один голос утверждают безальтернативность Минска-2 для решения восточноукраинской проблемы.

Россию можно понять: во время третьей встречи в «норманди формате» (февраль 2015 г., Минск) она добилась согласования пакета мер, направленных на прекращение боевых действий в Донбассе — и эта конструкция (Минск-2) устраивала ее полностью. Прежде всего потому, что она предусматривала создание на востоке Украины региона, в значительной степени автономного от Киева, но более чем лояльного к Москве: со своим языком, депутатским корпусом, вооруженными силами («народной милицией») и так далее. И гарантии предусматривались: основной своей цели — контроля над границей — Украина добивалась только «после всеобъемлющего политического урегулирования» (пункт 9) при условии «проведения конституционной реформы на Украине… предполагающей в качестве ключевого элемента децентрализацию» (пункт 11). С тех пор Москва готова обсуждать «только конструктивные предложения», а восточноукраинская «конструкция» для нее незыблема: скрупулезное следование пунктам Минска-2.

Украина была вынуждена пойти на эти соглашения. Имеющий память да вспомнит: в феврале 2015 года инсургенты при российской поддержке заперли в «дебальцевский котел». И затягивание с подписанием прекращения огня могло стоить Киеву потери как минимум двух бригад и безусловной военной победы сил инсургентов ОРДЛО (отдельных районов Донецкой и Луганской областей).

Поэтому вполне закономерно, что сразу после февраля 2015 года украинская сторона начала дискуссию о соотношении аспектов «безопасности» и «политики» в Минском процессе. Киев требовал: «сначала безопасность, потом политика» — то есть сначала возврат контроля над границей, потом политическое урегулирование в регионе. Это не соответствует последовательности шагов, принятых в Минске-2, и неудивительно, что в Москве это требование откровенно игнорировали.

Кроме того, все эти годы Киев категорически не желал рассматривать ОРДЛО как сторону конфликта, считая, что он ведет войну с Россией. Но у России есть свои резоны игнорировать и это желание. Поскольку еще в 2015 году Резолюция 2202 (2015), принятая Советом Безопасности ООН (О «Комплексе мер по выполнению Минских соглашений»), предусматривала прямые переговоры о будущем региона «с представителями отдельных районов, в рамках Трехсторонней контактной группы».

С тех пор на Украине сменилась президентская вертикаль, но не поменялся подход. Нежелание Киева иметь дело с ОРДЛО в виде стороны конфликта и привело к переговорному тупику еще во время Порошенко. В итоге инициативу на себя взяли Франция и Германия. Они предложили «Ключевые кластеры по реализации Минских соглашений», основная идея которых заключается в согласовании именно последовательности действий сторон по реализации «Комплекса мер…» и, в случае успеха, передаче кластеров в Трёхстороннюю контактную группу в виде рекомендаций для разработки там «дорожной карты».

Все понимают, что в случае неудачи обострение на востоке Украины неизбежно. Потому что «прекращение огня», которым с таким апломбом козыряют адепты Норманди — это фикция. Специальная мониторинговая миссия ОБСЕ свидетельствует, что «после заседания Трехсторонней контактной группы 22 июля 2020 года, на котором была достигнута договоренность о дополнительных мерах по усилению режима прекращения огня, начиная с 00:01 27 июля 2020 года и до конца отчетного периода (27 марта — А.Г.) Миссия зафиксировала не менее 13 598 нарушений режима прекращения огня в Донецкой и Луганской областях (в том числе 4 736 взрывов, 1 638 пролетевших неопределенных боеприпасов, 167 вспышек дульного пламени, 63 осветительные ракеты, не менее 6 994 очередей и выстрелов)». И нарушения, по наблюдениям СММ, происходят с обеих сторон.

Гибель четырех военнослужащих ВСУ от огня снайперов 26 марта актуализировала необходимость поиска решений урегулирования. Тем более, что, возможно, этот инцидент — «ответка» инсургентов на убийство украинским снайпером 70-летнего жителя Марьинки 22 марта. Это был первый случай гибели мирного жителя с 27 июля прошлого года. Но тогда всё плохо: ведь любая месть имеет свойство нарастать по экспоненте.

«Кластерная инициатива» получила отклик и у Украины, и у России. В настоящий момент на столе переговоров участников «нормандского формата» три основных документа: украинский проект кластеров от 19 января, обновленный проект Франции и Германии, представленный 8 февраля, и российские поправки к франко-германскому проекту от 16 февраля.

Но, как ни жаль, даже самое беглое знакомство с проектами заставляет предположить, что это мертворожденное дитя. Потому что даже франко-германский проект является для Украины еще менее приемлемым, чем «Комплекс мер…» 2015 года. Так, например:

• Кластер В (пункт 3) предусматривает «консультации и согласование с представителями ОРДЛО всех правовых актов…».
• Кластер С (пункт 2) предусматривает «начало разоружения всех незаконных группировок в ОРДЛО, за исключением «народной милиции» ОРДЛО (курсив мой — А.Г.). Минск-2 сохранение вооруженных сил инсургентов даже не предусматривал.
• Это «начало разоружения» в последовательности «шагов по безопасности» совпадает с «временным вступлением в силу конституционной реформы» (кластер D, 1).
• Порядок и безопасность в ОРДЛО поддерживаются не украинскими силовиками, а совместными патрулями украинской полиции и местной народной милиции — при участии и посредничестве СММ ОБСЕ (кластер Е, 2).
• Начало восстановления полного контроля государственной границы Украиной (кластер Н) происходит только после местных выборов в ОРДЛО (кластер G), а завершается после вступления в силу закона об амнистии (кластер I).

Российские поправки в принципе повторяют франко-германскую последовательность, хотя еще больше ужесточают требования к Киеву. Так в кластере В предлагается «взаимный обмен письменными замечаниями и предложениями ОРДЛО и Украины», а также одобрение этой карты Верховной радой, президентом Украины и «де-факто существующими представительными органами власти ОРДЛО». В остальных кластерах оговаривается необходимость согласования с представителями ОРДЛО и Конституции, и законов Украины, включая актуальнейший закон, регулирующий деятельность народной милиции непризнанных республик. Иными словами, инсургенты вводятся в процесс разработки «Дорожной карты» преодоления конфликта как полноценная сторона переговоров.

Причем не как сторона «из милости», а как субъект, имеющий за собой реальную силу. Потому что в поправке к кластеру Е (пункт 2) украинские силовики вообще не упоминаются, а «общественный порядок и безопасность в ОРДЛО должны поддерживаться народной милицией ОРДЛО при мониторинге СММ ОБСЕ согласно ее мандату».

Украинская версия, под названием «Ключевые кластеры имплементации Минских соглашений», предлагает свою, отличную от франко-германской и тем более российской, последовательность действий. Там основной приоритет отдается проблемам развода войск, разминирования, вывода иностранных вооруженных формирований, «пребывание которых на территории Украины не предусмотрено законодательством Украины», и разоружению всех незаконных групп/формирований в соответствии с законодательством Украины. Последнее, скорее всего, и является главным.

По украинским законам отряды сепаратистов являются именно незаконными вооруженными формированиями, в отличие от милитарных националистических групп, давно находящихся под опекой украинских силовиков. На протяжении кластеров С, D и Е отряды инсургентов разоружаются, но становится непонятно, кого подразумевают в кластере Е (пункт 6), говоря о том, что «общественный порядок и безопасность в ОРДЛО поддерживается совместными патрулями в составе сотрудников правоохранительных органов Украины и граждан Украины из ОРДЛО, вооруженных стрелковым оружием с участием и при посредничестве СММ ОБСЕ». Ведь отряды «народной милиции» должны быть разоружены четырьмя пунктами выше.

То есть целью Украины является разоружение (=военная капитуляция) ее политических противников под некие обещания политического урегулирования в дальнейшем. И произойти это должно даже не после местных выборов, которые могут дать хотя бы какую-то гарантию противникам майданного Киева, а на политическом этапе «принятия постановления Верховной рады Украины о назначении местных выборов в ОРДЛО». Хотя многие до сих пор помнят, что на местных выборах 2020 года жители 18 территориальных общин Донецкой и Луганской областей на подконтрольной правительству территории были лишены возможности голосовать. В военной истории такие действия всегда называлось «сдача на милость победителя».

Если бы Киеву удалось добиться такой «сдачи» противника, то основная цель предложенных «кластеров» — контроль над украино-российской границей — достигалась бы уже без каких-либо проблем. И не зря в киевской версии «кластеров» предлагается «восстановление Украиной полного контроля над государственной границей как условия для проведения местных выборов в ОРДЛО Украины» (кластер F).

Но следует отдавать себе отчет: как бы ни относиться к лидерам непризнанных республик, но факт налицо: в регионе за 7 лет сформировались пусть квази-, но государственные образования, со своей элитой, своими интересами и своими желаниями. А также с двумя почти полноценными армейскими корпусами, обильно обеспеченными российскими поставками. И военная история этих квазигосударств: Изваринский котел, Иловайский котел, Дебальцевский котел — пока не дает основания для уныния сепаратистским лидерам. Поэтому в случае «прохождения» украинской версии кластеров можно быть уверенным новом противостоянии с пассионариями Донбасса. Того самого «Донбасса», которого в сознании новой иконы стиля украинской политики, секретаря СНБОУ, юрист-ветеринара Алексея Данилова «не существует».

Принять же иную версию, даже германо-французскую, Киев не в состоянии по двум причинам. Во-первых, в офисе президента прекрасно понимают, что согласие на представление столь широкой автономии Донбассу неизбежно повлечет за собой широкий «парад автономий» даже не на окраинах, но и в центре страны, где на последних местных выборах значительно усилили свои позиции не парламентские, а именно местные партии.

Во-вторых, так и не изжитая командой Зеленского «боязнь улицы». Радикальные активисты уже не раз чертили перед Зеленским некие «красные линии», за которыми всё — зрада! Это происходило даже перед отъездом еще очень молодого Зеленского-президента на саммит Норманди.

Всё это вместе взятое создает в отношении «кластерных версий ощущение тупика: назад идти не стоит, а впереди стена. И не исключено, что этим «тупиком» довольны все в нормандском формате. Ведь Берлину и Парижу нужен политический драйв. В ковид-апокалиптической Европе отчетливо нарастает борьба за лидерство, нарастает систематическое взаимодействие между государствами-членами и относительная маргинализация институтов ЕС. Как недавно уныло заметил бывший премьер-министр и бывший министр иностранных дел Швеции, сопредседатель Европейского совета по международным отношениям Карл Бильдт, «сам ЕС по большей части исключен из этих обсуждений его государствами-членами — тенденция, которая становится всё более очевидной». В таких условиях странам необходимо постоянно акцентировать свое значение, и модерирование преодоления конфликта на восточном фланге ЕС — прекрасный формат такого акцентирования.

Россия, повторюсь, может быть полностью удовлетворена постулатами Минска-2, и ее задача — не допустить никаких модификаций. Что по определению делает ее заинтересованной в «тупике кластеров».

Что же касается Украины, то у нас президент Зеленский (или именем его) создает новую реальность в понимании Конституции, права, информации, собственности и так далее. Но для безнаказанной деформации общественного сознания крайне необходимо одно условие: возможность апеллирования к внешней военной угрозе. Конфликт на востоке Украины вот уже седьмой год и является индульгенцией и от ошибок, и от коррупции, и от невежества политических вождей.

Хотя всё равно — все эти громкие тирады и обещания остаются «чем-то, к исполнению не предназначенным» …