В октябре 1939 г. Москва была озабочена только укреплением своих стратегических позиций в Прибалтике, этом важнейшем для СССР регионе на фоне событий, происходивших в Европе. Германия продолжала войну, и её вождь был уверен в победе. 9 ноября, выступая в Мюнхене, Гитлер возложил всю тяжесть ответственности за начало конфликта на Великобританию и следовавшую за ней Францию. «Если англичане говорят, — заявил он, — что эта борьба, которая началась, является Второй Пунической войной, то еще неизвестно, кто в этой войне является Римом, а кто — Карфагеном». Гитлер добавил, что Германия готовилась к войне, которая должна продлиться 5 лет, но думает, что она все же закончится раньше. В этой войне Берлин не мог не обращать внимание на свой тыл на востоке. Но глава вермахта был спокоен. 29 ноября 1939 г. он заявил на совещании командования вермахта: «Россия в настоящее время опасности не представляет. Сейчас она ослаблена в результате многих внутренних процессов. Кроме того, у нас есть договор с Россией. Однако договоры соблюдаются до тех пор, пока они целесообразны. Россия будет соблюдать договор до тех пор, пока она будет считать его для себя выгодным… Сейчас Россия решает большие задачи, прежде всего по укреплению своих позиций на Балтийском море. Мы можем выступить против России после того, как освободимся на Западе». Боеспособность РККА он оценивал как низкую и не считал, что она будет восстановлена за год-два.
Эти слова были сказаны накануне советско-финляндской войны, которая существенным образом подорвала авторитет СССР и РККА на международной арене. Финляндия начала подготовку к новой войне с Россией задолго до её начала. «Благодаря своим многочисленным озерам, рекам, болотам, лесам и вообще чрезвычайно пересеченному характеру местности, — гласил обзор за 1924 год, — Финляндия имеет очень выгодные условия для обороны страны небольшими силами. Наступление же больших сил встречает значительные трудности». Единственным участком, на котором было возможно действие значительными массами войск, считался Карельский перешеек, а лучшим временем для движения — зима, когда замерзшие водные преграды и болота становились проходимыми.
Начиная с осени 1919 года на Карельском перешейке началось строительство укреплений. Оно велось в несколько приемов, у правительства постоянно не хватало средств для выкупа земель, которые должны были отойти к военным, да и само строительство было недешевым. Пулеметный ДОТ стоил от 100 до 180 тыс. марок, бетонированный командный пункт — 75 тыс. марок и т.д. Тем не менее к 1924 г. была построена так называемая «линия Энкеля», названная в честь начальника Генерального штаба ген.-м. Оскара Энкеля. Она состояла из 168 долговременных сооружений, из них 114 были пулеметными ДОТами, 6 — орудийными и 1 — орудийно-пулеметным. Финны попытались вновь приступить к строительству в 1931 году, но средств на него явно не хватало. А в 1932 году на фоне кризиса правительство вынуждено было пойти на резкое сокращение военного бюджета — до 109 млн. марок. Впрочем, вскоре он начал стабильно расти, и в 1934 году сделал значительный рывок в 145 млн. В 1935 году была принята программа вооружений, которая предполагала, что с 1938 года на нужды обороны будет потрачено уже 1 158 млн. марок. В 1938 году финансирование программы вооружений было увеличена до 2 710 млн. на период 1939-1943 годы, при этом военный бюджет 1938 года составил 480 млн. марок, а 1939 года — 400 млн. марок.
По мере того, как становилась явной программа Москвы относительно необходимости пересмотра границ, росла интенсивность подготовки к войне со стороны Финляндии. С июня 1939 года на Карельском перешейке начались активные строительные работы с привлечением добровольцев. В это же время Сталин вызвал командующего Ленинградским Военным округом комкора К.А. Мерецкова и поставил перед ним задачу подготовиться к возможному военному решению проблемы. В июле Маннергейм предложил программу масштабного строительства укреплений вдоль границы, на реализацию которой требовалось 621 млн. марок. Рассмотреть это предложение до начала военных действий не успели.
Тем не менее к зиме 1939 года удалось создать линию обороны, было построено или находилось в строительстве 28 укрепленных узлов. На «линии Маннергейма» имелось 137 ДОТов на 1 пулемет, 20 — на 2 пулемета, 7 — на 3 пулемета. 7 ДОТов были артиллерийскими. Кроме того, имелось 56 бетонированных убежищ и позиций для пехоты, значительное количество ДЗОТов с каменной обкладкой, были построены полевые укрепления, установлено проволочное заграждение, вырыты противотанковые рвы. Все это было сделано прочно и основательно, по последнему слову фортификационной техники, в ряде случаев даже стрелковые позиции были оборудованы броневыми щитами. Новые ДОТы получили название «миллионных» — они строились в расчете на то, чтобы выдержать обстрел артиллерией калибром до 203 мм, ДЗОТы — обстрел калибрами в 122 и 152 мм. Все укрепления были хорошо применены к местности и замаскированы.
5 октября Молотов на встрече с Ирие-Косиненом предложил начать переговоры по существующим проблемам. Посланник заявил: «Мы желали бы стоять в стороне от войны». Председатель Совнаркома согласился: «Наша позиция направлена к тому же». Правительство Финляндии в это время не было единым. Маннергейм, вспоминал Ю.К. Паасикиви, «постоянно подчеркивал, что нам следует признать легитимные интересы российского правительства и попытаться их удовлетворить.» Но министр иностранных дел Юхо Эркко и Военный министр Юхо Ниукканнен были категорически против уступок, считая русскую угрозу блефом. На приглашение Москвы к переговорам в Хельсинки отреагировали вполне естественным образом. Там принялись лихорадочно искать возможную поддержку извне и прежде всего обратились за помощью к британскому посланнику. Тот посоветовал не идти на уступки. По данным советского постпреда, такой же совет финская делегация получила и в Берлине. Финские надеялись получить не только рекомендации и просили немцев оказать поддержку их стране. Страсти накалялись. Соседняя Швеция все более явно и активно поддерживала Финляндию. Возникала опасность того, что в случае конфликта она не останется нейтральной.
9 октября в Москву отбыл глава финской делегации — Ю. Паасикиви. На вокзале его провожали патриотические демонстрации с песнями о готовности защитить Родину. «Необходимо признать, — вспоминал Паасикиви, — что отношения Финляндии и Советского Союза в период нашей независимости были совсем не такими, каким им следовало быть. Царило обоюдное недоверием. Начиная с заключения мирного договора в Тарту в 1920 году, отношения были «нормальными», но не удовлетворительными. События 1918 года не стали благоприятной основой для хороших отношений.» Воспользовавшись слабостью революционной России, тогда финские националисты пытались максимально расширить свою территорию, не думая о важности международного права и признанных границах Великого Княжества Финляндского. Тогда претензии финских политиков доходили до пригородов Петрограда. В 1920-е и 1930-е годы Финляндия активно сотрудничала с Польшей и Японией и занимала довольно откровенно враждебную позицию по отношению к СССР. Действительно, все это не могло стать благоприятной основой для добрососедских отношений. В столицу СССР Паасикиви прибыл 11 октября.
18-19 октября 1939 г. в Стокгольме состоялась встреча королей Дании, Норвегии и Швеции и президента Финляндии. Инициатором её был Густав V. В ходе встречи была продемонстрирована приверженность этих стран политике скандинавской солидарности. Впрочем, далее дипломатической поддержки Финляндии никто не пошел. Шведы даже отказались от отправки войск на Аланды для защиты местного шведского населения, что в кризисных условиях предлагали сделать Хельсинки. 12 октября в Финляндии началась мобилизация. Вместе с призывом в армию власти приступили к организации эвакуации населения из приграничной полосы. Вечером к согражданам обратился по радио премьер-министр Аймо Карло Каяндер. Он заявил о готовности всей страны объединиться ради её защиты и о том, что правительство не пойдет на чрезмерные уступки. В тот же день в Москве начались советско-финляндские переговоры. 14 октября советская сторона изложила свою программу в меморандуме, направленном правительству Финляндии. Программа Москвы включала в себя требования обмена четырех островов на побережье Балтики, части Карельского перешейка и полуострова Рыбачий на территории в советской Карелии, а также предоставление права на якорную стоянку в заливе Лаппвик. Кроме того, Финляндия должна была передать СССР в аренду на 30 лет полуостров Ханко, где будет оборудована база с гарнизоном не более 5 тыс. чел. Пограничные укрепления должны были быть разоружены вдоль всей советско-финской границы. СССР не возражал против укрепления Аландских островов, но при том условии, что в этом будет принимать участие только Финляндия. В ответ на эти предложения Паасикиви получил инструкции из Хельсинки. Содержание этого меморандума сводилось к следующему: Финляндия не готова идти на уступки и коррекцию границ, но за возможные уступки со своей стороны хотела бы получить советскую часть полуострова Рыбачий.
В переговорах принимал участие и Сталин. По словам Паасикиви, он был всегда вежлив и дружелюбен, но не шел на уступки. Советский лидер проявил себя как «трудный и жесткий переговорщик». Он был откровенен: «Никто из нас не виноват в том, что обстоятельства географического порядка таковы, как они есть. Мы должны иметь возможность перекрыть вход в Финский залив. Если бы фарватер, ведущий к Ленинграду, не проходил вдоль вашего побережья, у нас не было бы ни малейшей причины поднимать этот вопрос. Ваш меморандум односторонен и чересчур оптимистичен. Мы должны иметь в виду вероятность самого плохого развертывания событий. Царская Россия располагала крепостями Порккала и Найссаар с их двенадцатидюймовыми орудиями, а также военно-морской базой под Таллином. В то время врагу было невозможно пробить брешь в нашей обороне. Мы не претендуем ни на Порккала, ни на Найссаар, так как они расположены слишком близко к столицам Финляндии и Эстонии. С другой стороны, эффективный заслон может быть создан между Ханко и Палдиски. В соответствии с законом морской стратегии этот проход в Финский залив может быть перекрыт перекрестным огнем батарей, находящихся на обоих берегах у входа в Финский залив. Ваш меморандум исходит из предположения, что враг не сможет проникнуть в Финский залив. Однако если вражеский флот уже находится в заливе, то залив не может быть защищен. Вы спрашиваете, какая страна могла бы напасть на нас: Англия или Германия? Сейчас мы находимся в хороших отношениях с Германией, но в этом мире все может измениться. Юденич нападал на нас через Финский залив, позднее такую же атаку предпринимали британцы. Все это может случиться снова. Если вы боитесь предоставить нам базу на материке, мы можем прокопать канал через основание полуострова Ханко, и тогда наша база не будет находиться на материковой части Финляндии. При нынешнем раскладе сил как Англия, так и Германия могут послать крупные военно-морские силы в Финский залив. Я сомневаюсь, сможете ли вы противостоять нападению. Англия сейчас оказывает нажим на Швецию, чтобы та предоставила ей базы. Германия делает то же самое. Когда война между этими двумя странами закончится, флот страны-победителя войдет в залив. Вы спрашиваете, зачем нам нужен Койвисто? Я скажу вам зачем. Я спросил Риббентропа, зачем Германия вступила в войну с Польшей. Он ответил: «Мы должны были отодвинуть польскую границу дальше от Берлина». Перед войной расстояние от Познани до Берлина составляло около двухсот километров. Теперь граница отодвинута на триста километров к востоку. Мы просим, чтобы расстояние от Ленинграда до линии границы было бы семьдесят километров. Таковы наши минимальные требования, и вы не должны думать, что мы уменьшим их. Мы не можем передвинуть Ленинград, поэтому линия границы должна быть перенесена. Относительно Койвисто: вы должны иметь в виду, что, если там были бы установлены шестнадцатидюймовые орудия, они могли бы прекратить любое передвижение нашего флота на всей акватории залива. Мы просим 2700 квадратных километров и предлагаем взамен более 5500 квадратных километров. Какое государство поступало таким образом? Такого государства нет».
Представитель Хельсинки по-прежнему отказывался идти на уступки. Позиция Паасикиви была простой и логичной — Финляндия хочет жить в мире и остаться в стороне от всяких конфликтов. Но это Сталин ответил: «Понимаю, но заверяю, что это невозможно, великие державы не позволят». Финляндия не могла и не хотела уступать Карельский перешеек, ибо в таком случае удобные для обороны позиции и линия укреплений переходили бы под контроль СССР. Уже 14 октября стало ясно, что финская делегация в Москве не пойдет на уступки, за исключением вопроса о форте Ино. Финские дипломаты потребовали перерыва в переговорах для обсуждения советских предложений. 16 октября состоялось первое заседание Государственного совета Финляндии, на котором обсуждались донесения Паасикиви из Москвы. Финны информировали о переговорах шведское правительство. Премьер-министр Пер Альбин Ханссон 19 октября встретился с советским полпредом СССР. А.М. Коллонтай вспоминала, что никогда не видела его в таком состоянии. Шведский политик буквально умолял Москву решить споры мирным путем. 20-21 октября состоялось второе заседание Государственного Совета Финляндии. Практически все члены правительства выступили против уступок. Исключение составили министр торговли Таннер и председатель Совета Обороны маршал Маннергейм. Он считал, что уступки были необходимы, и можно было бы пойти навстречу требованиям Москвы в вопросе о Ино и островах побережья Балтики. К нему не прислушались.
23 октября Совнарком еще раз заявил, что 14 октября были выдвинуты «минимальные предложения, диктуемые элементарными требованиями безопасности Советского государства», и что об их коренном пересмотре не может быть речи. Отказываться от аренды Ханко или принимать финское контрпредложение об уступке 10-верстной полосы на Карельском перешейке взамен на обещанную ранее территориальную компенсацию в Карелии Москва не хотела. Возможными признавались лишь небольшие изменения в первоначальной программе. Впрочем, речь шла о возможности с советской точки зрения. Финны не собирались уступать. Во всяком случае, так, как этого хотели бы от них в Москве.
23 октября правительство Финляндии также подготовило свой меморандум. Хельсинки был готов провести обмен четырех островов (Сейскари, Пенисаари, Лавансаари, Тютерсаари, включая малый и большой) на территорию в Карелии, возможно, рассмотреть вопрос о пятом острове — Суурсаари и, кроме того, отвести границу на Карельском перешейке на 10 километров. От аренды Ханко финская сторона категорически отказалась. «Мысль о постоянном или долгосрочном размещении войск другого государства на территории Финляндии, — говорилось в меморандуме, — является с точки зрения Финляндии неприемлемой». 24 октября возобновились переговоры, в начале которых финны не шли далее этой программы. Соглашение не состоялось, 25 октября делегация покинула Москву. Пограничники Сестрорецкого погранотряда в этот день получили приказ подготовиться к возможному переходу границы. 27 октября, по приезде домой, Таннер обратился с частным письмом к своему «брату» премьер-министру Швеции Ханссону. Масонское братство позволяло такое общение. Таннер описал требования Советского Союза и последствия возможной проигранной войны и задал вопрос — может ли Хельсинки рассчитывать на полноценную помощь Стокгольма. Ответ пришел в тот же день — он был отрицательным. Швеция сочувствовала Финляндии, но в войну вмешиваться не планировала.
31 октября, выступая на внеочередной Пятой сессии Верховного Совета СССР, Молотов заявил: «В особом положении находятся наши отношения с Финляндией. Это объясняется, главным образом, тем, что в Финляндии больше сказываются разного рода внешние влияния со стороны третьих держав. Беспристрастные люди должны, однако, признать, что те же вопросы обеспечения безопасности Советского Союза и, особенно, Ленинграда, которые стояли в переговорах с Эстонией, стоят и в переговорах с Финляндией. Можно сказать, что в некотором отношении вопросы безопасности для Советского Союза стоят даже острее, поскольку главный, после Москвы, город Советского государства — Ленинград, находится всего в 32 километрах от границы Финляндии».
Нарком изложил программу советского государства на переговорах — обмен территориями — и высказал свое желание добиться результатов на основе советской программы. 31 октября был подготовлен еще один меморандум финского правительства. Его вручили в Москве 3 ноября. Он состоял из набора отказов на предложения Совнаркома. 1 ноября в парламенте Финляндии выступил министр иностранных дел Ю.Эркко. Он назвал советские требования «русским империализмом» и заявил о том, что у уступок есть разумные пределы, а Финляндия получит международную поддержку своей справедливой позиции. Реакция советской стороны была очень острой. 3 ноября «Правда» сравнила Эркко с Беком: «Как известно, он также провокационно выступал перед войной Польши с Германией и в результате этого спровоцировал войну с Германией… Нужно признать, что лавры Бека не дают спать господину Эркко». Не удивительно, что новый тур переговоров в Москве, начавшийся 3 ноября, также был неудачным. Прийти к взаимоприемлемой программе так и не удалось. 4 ноября Каяндер вновь выступил с речью, в которой говорил о том, что советские требования к его стране не вызваны необходимостью и что правительство Финляндии не намерено их принимать.
8 ноября финская делегация получила новые инструкции из Хельсинки — дипломатам предоставлялось право обсудить лишь передачу части Рыбачьего, аренда Ханко не рассматривалась, передача Ино обуславливалась отказом советской стороны от других требований. В случае отказа советской стороны представители Хельсинки получали право прервать переговоры. Последняя встреча делегации началась в 18:00 9 ноября и закончились через час. Хотя формального разрыва переговоров или отношений между странами не было, становилось все более ясно, что военное решение проблемы стало неизбежным. 13 ноября делегация Финляндии покинула Москву. Перед отъездом Паасикиви и Таннер направили Молотову письмо: «Г-н. Председатель. Ввиду того, что в наших переговорах с Вами и г-ном Сталиным не удалось найти почву для предположенного между Советским Союзом и Финляндией соглашения, мы сочли целесообразным сегодня вечером вернуться в Хельсинки. Доводя об изложенном до Вашего сведения и принося искреннюю благодарность за всю оказанную нам любезность, мы выражаем надежду, что переговоры в будущем могли привести к удовлетворяющему обе стороны результату». Фактически это был демонстративный разрыв. Финские политики оказались правы, но только в отношении послевоенных переговоров.
Советская пресса начала публикацию серии статей направленных против политики Хельсинки. Многие её положения были весьма справедливы — в Финляндии действительно была развернута антисоветская кампания с явным националистическим и шовинистическим оттенком, нацеленная на травлю и ненависть ко всему русскому. С конца октября практически все политические силы страны объединились вокруг правительства и начали активно призывать своих сторонников к защите от внешней опасности. Выступавшие в качестве оппозиции к финским правым социал-демократы не были исключением. Советский представитель в Хельсинки докладывал о том, что в стране ухудшается экономическое положение, а в армии падает дисциплина. Эти оценки были ошибочными, хотя мобилизация, естественно, усложнила экономическое положение Финляндии и это не могло не сказаться на положении социальных низов. Тем не менее массы полностью поддерживали правительство, и одним из проявлений патриотического энтузиазма финнов стала реализация военного займа. Правительство выпустило облигации на сумму в 500 млн. марок, которые были быстро раскуплены, и в ноябре была выпущена новая серия на 200 млн. марок.
Советская дипломатия и руководство СССР явно принимали желаемое за действительное. После окончания Гражданской войны в Финляндии и России уцелевшие «красные финны» осели в образованной в 1920 году Карельской трудовой коммуне (с 1923 г. — Карельская АССР), которую они рассматривали как площадку для будущего революционного реванша. Многим он казался вполне возможным. Пропаганда, разумеется, сгущала краски, и выводы делались уж совсем неверные. 1939 год не походил на 1918. Внешняя опасность сплотила финское общество, хотя в Москве явно надеялись на обратное. 22 ноября в Москву приехала Коллонтай. Она попыталась объяснить Молотову, что в случае войны за финнов будут «все прогрессивные силы», что вызвало у того явное раздражение. Он спросил у своей подчиненной — кого она называет прогрессивными силами и не подразумевает ли под таковыми империалистов Англии и Франции. Нельзя не заметить, что Коллонтай при этих обстоятельствах вела себя мужественно и не отказалась от своих слов.
Айрапетов Олег
Комментарии читателей (0):