Театры и Новогодние ёлки в блокадном Ленинграде

Уж сколько сказано о тех музах, что не замолкали при грохоте пушек, чьи робкие голоса продолжали звучать, невзирая на вой сирен, разрывы снарядов.

Нет, «взирая», «внимая ужасам войны», не оставляя без внимания все то, что творилось вокруг, но противопоставляя этому хаосу гармонию звука, линии, стиха. Но все ли сказано? Нет. Сколько еще хранят увядшие страницы дневников, исчитанные письма, давно утратившие адресатов, заметки на страницах военных газет…

Можно найти множество слов, написать новые тексты о том, как это было. Но моей задачей было другое. Услышать. Услышать голоса тех, кто пережил блокаду Ленинграда, чья память сохранила пусть совсем немногое. Ведь помнить все — это груз, который человеку не под силу. Услышать голоса ушедших, успевших рассказать о том, как это было. Сколько издано книг воспоминаний, о которых мы забываем, выносим из квартир вместе со старой мебелью после смерти родственников. Выносим из своей жизни, не ведая, что творим.

Потому я в своем фильме и в своих статьях осознанно избегаю авторского комментария. Хочется только, чтобы говорили люди, пережившие блокаду. Моей задачей стало сохранить, спасти от забвения эти исповеди. И пусть они звучат, пусть их услышат…

Театр Музыкальной комедии

8 сентября фашистские войска вышли к Ладожскому озеру и окружили Ленинград с суши. Ленинградцы узнали, что враг замкнул кольцо. Большинство театров было эвакуировано, но многие артисты остались в городе.

«Театр Музыкальной комедии — единственный коллектив, который работал в Ленинграде с первого дня войны — все 900 дней блокады. В мировой театральной истории подобного примера героизма не существует…», — читаем на сайте театра. В начале войны Театр Музыкальной комедии располагался в здании на улице Ракова, 13. Своего бомбоубежища у театра не было, потому зрители укрывались в бомбоубежище филармонии или в арках соседних домов.

Михайлов и Королькевич в артистической уборной

Блокадные антракты

Спектакли редко игрались до конца. Воздушная тревога прерывала представления четыре—шесть, а иногда и девять раз.

«Зрелище бесконечной вереницы людей, направляющихся в бомбоубежище под командованием артистов, не успевших снять театральные костюмы, было и смешным и грустным. Зрители видели, как артисты, выступление которых прервал сигнал воздушной тревоги, отправлялись на крышу, в медпункт и на другие посты в бальных платьях, кафтанах или фраках, но обязательно с пожарной каской на голове, и с противогазом на боку».

(Из воспоминаний Григория Марковича Полячека (1911−2001), актера и режиссера театра Музыкальной комедии, работавшего в 1942 году над постановкой спектакля «Раскинулось море широко»)

Зав. режиссерским управлением. Виктор Смирнов на крыше театра. 1942 г

«Варьете. Блестящее общество — фраки, бриллианты, декольте, шампанское, графы, князья, гризетки, музыка, веселье, смех, аплодисменты, гёрлс, вихрь цыганской пляски. Сирена!

Блестящий жуир, граф — Валя Свидерский — во фраке, в пожарной каске, с противогазом — на посту №5.

Княгиня — Ниночка Болдырева — в бриллиантах, декольте, с повязкой Красного Креста спешит в распоряжение гризетки Пельцер, на санпост.

Князь — Кедров — эвакуирует публику в бомбоубежище. [10]

Барон — Янет — с лакеем — Виктором Смирновым — тащат пожарную кишку на пост № 2.

На крыше, в подвале, в кочегарке — цыгане, баронессы, музыканты, графы, уборщицы, князья, рабочие, бароны — все на своих боевых постах.

Отбой.

Немного румян, пудра, улыбка и… «О-ля-ля! Так я создана! О-ля-ля! Пой, танцуй!»

Сирена!

Все на своих боевых постах.

Восьмой раз воздушная тревога.

Запись в боевом журнале: «Сегодня, 4 ноября 1941 года, спектакль «Сильва» в Ленинградском театре музыкальной комедии на ул. Ракова, 13, окончен не был»…

(Фрагмент из книги «А музы не молчали…» Анатолия Викентьевича Королькевича (1901−1977) блестящего актера, более 30 лет служившего в театре Музыкальной комедии)

В декабре 1941 года во время бомбежки здание театра пострадало, 24 декабря артисты сыграли последний спектакль. Городские власти приняли решение о переводе театра в пустовавшее после эвакуации труппы здание Александринки. После войны театр вернулся в родные стены на Ракова, 13, а в 90-е годы улице было возвращено историческое название — Итальянская.

Подарок

«Мне 5 лет. Тетка мне делает подарок. Ведет меня пешком в Александринский театр. В Александринском театре играли артисты Театра Музыкальной комедии, которые провели всю войну… Она меня привела на спектакль «Раскинулось море широко». Вот так моя тетя с пятилетнего возраста прививала мне любовь к искусству. А шли пешком, под бомбежками… И рушится на моих глазах дом: «Мама!!!» «Успокойся. Все». А там же люди, там же люди… Проходит время. Я становлюсь артистом, делаю концертные программы. У меня в программе Анатолий Викентьевич Королькевич, артист театра Музкомедии, заслуженный артист, который играл в этом спектакле «Раскинулось море широко». Он выпустил книгу, которую мне подарил — «А музы не молчали…» о подвиге артистов, которые каждый день выходили на сцену в блокадном Ленинграде».

(Из воспоминаний Рудольфа Давыдовича Фурманова, основателя и художественного руководителя театра «Русская антреприза» имени Андрея Миронова)

Актер Анатолий Викентьевич Королькевич

Премьера спектакля «Раскинулось море широко» состоялась 7 ноября 1942 года, она была приурочена к 25-й годовщине Октябрьской революции.

«Театр музыкальной комедии — это театр музыки, смеха. До смеха ли, когда вокруг война, смерть, трагедия целого города, страны? Мы попытались смеяться назло врагу, смеяться ему в лицо, плюнуть на костлявую руку голода, стремившуюся задушить город.

Враг понял вызов. Недаром в день одной из премьер, 7 ноября 1942 года, обстреливался именно район вокруг театра; фашисты знали о спектакле и хотели его сорвать».

(Из воспоминаний Николая Яковлевича Янета (1893—1978), в 1941—1945 годах художественного руководителя театра и ведущего актера)

Роль Яшки-одессита в пьесе В. Вишневского «Раскинулось море широко» превратила молодого актера Анатолия Королькевича в настоящую театральную звезду блокадного города. Спектакли шли ежедневно. И ежедневно с аншлагами.

Город

Но город бомбили… После очередной, особенно сильной, актер спешил в театр:

«Выхожу на Невский. На углу Садовой стоит разбитый снарядом трамвай, рядом грузовая машина.

Убитые, раненые, носилки… Наши балетные девушки из медзвена засыпают песком кровавые пятна. Со слезами на глазах рассказывают, что увезли девочку-подростка, она всё кричала: «Где мои карточки? Куда делись карточки? Они были в моей руке!» — а руки-то у нее не было, оторвало руку снарядом…

Вхожу в садик, где на пьедестале, окруженная своими приближенными, стоит Екатерина Вторая, а у подножия памятника лежит убитая маленькая девочка со скакалкой. Война? Убийство!!!

На фронтоне Публичной библиотеки — древние мудрецы, гуманисты. Они тоже ранены. Гераклиту — врачу, тому, что боролся за жизнь человеческую, даже оторвало голову (…)

Человечество должно исключить войну, а призывающих к войне нужно заковывать в цепи и сажать в каменные клетки, как диких зверей…

С этими мыслями я подошел к театру. И надо же было, чтобы на скамейке у театра сидело «гестапо» в полном своем составе во главе с личным уполномоченным самого Гиммлера капитаном фон Дитмарштейном. Здесь были и обер-лейтенант Гофман, Шульц и их шпионы: парикмахер Ардальон Васильевич и коварная Киса… Эти «гестаповцы» — наши актеры — проклинали фашистов за варварский обстрел. Они проклинали врагов, которых они изображали на сцене в спектакле «Раскинулось море широко».

(Фрагмент из книги «А музы не молчали…» Анатолия Викентьевича Королькевича (1901−1977). Книга была издана в 1965 году в Лениздате, не переиздавалась)

«О тех днях помню все… Как снаряд попал в трамвай на углу Садовой и Невского. Подбегаю к девчушке, которой руку оторвало, а она шепчет: «Тетя, я карточки потеряла…»

(Из воспоминаний той самой «балетной девушки», артистки балета Лидии Лидиной, посвятившей театру всю жизнь, служившей в нем с 1929 до 1967 гг. Опубликованы в газете «Коломна» (N5, февраль 1998 г.))

Зрители

Но зрители, невзирая на обстрелы, выстраивались в очередь за билетами, мечтая попасть в театр.

«Зрители блокадного города поняли нас и поддерживали, чем могли. Поддерживали тем, что в самые страшные дни блокады заполняли зал. Поддерживали тем, что подолгу не расходились после спектакля и стоя, молча благодарили актеров — аплодировать не хватало сил. Поддерживали бесценными по тем временам подарками.

Однажды после спектакля на сцену передали большую корзину зеленых хвойных веток. Актеры не смогли поднять ее, она была тяжела. Потом разглядели, что под сосновыми ветками лежали овощи — морковь, картофель, капуста…»

(Из воспоминаний Николая Яковлевича Янета, художественного руководителя театра)

Очередь за билетами в Музкомедию у здания Театра драмы им. А.С. Пушкина

«Потом, в мирное время, много думала: почему больше не видела таких потрясающих спектаклей? Тогда за спиной стояла смерть: зритель не знал, будет ли в его жизни еще такая радость, а актер — сможет ли еще выйти на сцену. Поэтому играли как в последний раз».

(Из воспоминаний Анны Кузнецовой (Чубаровой), принятой на работу в театр в возрасте 12 лет на детские роли. Опубликованы в газете «Коломна» (N5, февраль 1998 г.))

Ёлка

А еще была огромная ёлка, встречающая детей зимой 1942 года, — настоящая лесная красавица в огнях и гирляндах.

Елка в театре Музкомедии. 1942

…Ёлка будет.
Да какая –
не обхватишь ствол.
Навесят на елку сиянья разного.
Будет стоять сплошное Рождество.
Так что
даже —
надоест его праздновать.

— В. В. Маяковский писал о детях Первой мировой. Тогда, в 1916 году, невозможно было и подумать, что переживут дети блокадного Ленинграда.

«Помнишь, Лёва, как шли в темноте по заснеженному, пустынному Невскому? А когда открыли тяжелые двери театра, были ослеплены. В фойе стояла огромная, сверкающая огнями ёлка. Света в городе уже не было. Но в этот вечер свет дали. Мы попали в хорошо знакомый довоенный театр, только переполненный не нарядной публикой, а детьми в валенках. Казалось, мы попали в какой-то нереальный, давно забытый, волшебный мир — в искрящийся мир света и красок. Играла музыка. Ребята танцевали вокруг ёлки.

— Конечно, какие это были танцы!.. — вспоминает Лев Федорович Брылев. — Школьники едва держались на ногах. Но какая в глазах светилась радость! А потом был концерт…»

(Из воспоминаний о празднике 2 января 1942 года Иллариона Васильевича Сорокина и Леонида Федоровича Брылева, учащихся в 6 АСШ)

Артисты подарили детям настоящий праздник, но каких сил им стоило каждый вечер выходить на сцену, чтобы люди могли улыбаться и не терять надежды.

Актеры

«Он пел, душа его была поющая. Ежедневно он садился в трамвай номер четыре, приезжал в театр, гримировался, одевался в соответствующий костюм, выходил на сцену и пел. Это были самые счастливые минуты в его жизни. Он любил песни незнакомой ему Черногории, он любил песни родной Украины. Он пел о радости, он пел о жизни.

И вдруг — война. Актер знал, что его песни сейчас нужны более, чем когда бы то ни было. Они нужны ленинградцам, как хлеб, как отдых. И он пел… Паек стал скудным, диафрагма стала слабеть, но он пел о радости, о жизни.

В середине зимы стали трамваи. Ежедневно он проходил многие километры пешком с Васильевского и обратно. Силы уходили с каждым днем. Но он шел, очень тихо шел и снова пел о жизни, о радости.

Четвертого февраля сорок второго года он вышел из дома. От слабости подкашивались ноги, его качало, как пьяного. Он чувствовал, что силы его оставляют. Он дошел до Савельевского сада, что на Васильевском острове, опустился на скамейку перевести дух. В голове одна мысль: «Я же могу опоздать, а я там нужен!»

И он поднялся. Прошел несколько шагов до ограды, ухватился крепко, чтобы не упасть, и так и застыл, в движении. Он шел в театр, он шел петь о радости, всю свою жизнь он пел о ней.

«Артист хора Владимир Федорович Челноков шел на спектакль и до спектакля не дошел — умер», — это слова из приказа по театру.

(Фрагмент из книги «А музы не молчали…» Анатолия Викентьевича Королькевича)

За 900 дней артисты Театра Музыкальной комедии сыграли 919 спектаклей для 1 миллиона 208 тысяч зрителей. В театре сыграли 12 премьер и 3 спектакля, поставленных ранее, восстановили. 58 человек из труппы театра умерли от голода.

История театра в блокадном Ленинграде войдет в века и станет одной из самых трагичных страниц мировой летописи театрального искусства. Но они выстояли и победили. И каждый раз, вспоминая те черные дни, мы хорошо осознаем бесценный вклад культуры в общую победу.