Про сову, глобус, и доклад профессора Глазьева

Любой кризис всегда обостряет споры главных стратегов вокруг вопроса выбора самого правильного пути, определяющего состав и характер необходимых практических мер. Нынешний, хоть и вызван коронавирусной эпидемией, из-за масштаба его влияния на экономику исключением не стал.

Финансовый Университет правительства РФ опубликовал доклад Сергея Глазьева с масштабным названием: «О глубинных причинах нарастающего хаоса и мерах по преодолению экономического кризиса». Наглядно демонстрирующий одну из главных причин нынешнего кризиса, а именно утрату целостности понимания смыслов и взаимосвязи ключевых действующих глобальных процессов.

Сильно упрощенно это можно описать классической детской загадкой: ветер дует потому, что деревья качаются, или — они качаются потому, что ветер дует.

Ошибка в восприятии очередности взаимосвязей факторов в итоге приводит к неверным выводам, которые, в конечном счете, закономерно оборачиваются ошибкой в выводах.

В качестве наиболее очевидных примеров такой ошибки следует отметить следующие моменты вводной части доклада.

По мнению Глазьева, Вторая Мировая война была целенаправленно спровоцирована британскими спецслужбами с целью взаимного уничтожения России и Германии. Однако в действительности она явилась неизбежным продолжением Первой мировой, не разрешившей ключевые противоречия, возникшие в Европе еще в середине XIX века.

Возникшая из германских земель в 1871 году Германская империя фатально опоздала к дележу свободных колоний. Из-за чего в своем развитии сделала ставку на опережающие темпы промышленного развития и экспортную модель экономики, так как емкость внутреннего рынка достаточный объем сбыта не обеспечивала.

Столкнувшись с масштабной экспансией германских товаров на единственный на тот момент крупный рынок Франции и Британии, их правительства воспользовались типовым привычным инструментом — заградительными пошлинами. Что поставило Берлин перед перспективой глубокого экономического кризиса, чреватого распадом едва объединившегося государства (идею которого предложили те же британцы Бисмарку — как таран против поднимающейся после 1861 года России, и дали, но так, чтобы он не знал, на это еврейские деньги).

БУДЬТЕ В КУРСЕ

• 09.05.20   Про «бегущие» из банков деньги, или Не пора ли возродить СМЕРШ
• 28.04.20   Для Эрдогана в Идлибе наступает момент истины
• 04.04.20   Что и почему сейчас происходит с нефтью
• 04.04.20   Какая и зачем сейчас необходима помощь малому бизнесу из-за эпидемии

Купировать экономический кризис Берлин на тот момент мог единственным способом — через войну. Кайзер и Германский генеральный штаб полагали возможным добиться быстрого разгрома франко-британской коалиции с оккупацией значительной части (в идеале — всей) французской территории при полном разгроме британского флота на море и тем самым перехвата британских морских коммуникаций. Что впоследствии предполагалось обменять на часть французских и британских колониальных владений.

Добиться желаемого немцам не удалось. Однако поражение Германии не привело к разрушению ее государственности, тем самым оставило нерешенной главную проблему ее существования — отсутствие внешнего пространства достаточного для стабильного экономического роста. А беззастенчивый грабеж, под видом контрибуции, со стороны победителей лишь укрепил германскую элиту в невозможности обеспечения национальной безопасности без наглядной военной победы над основными соседями.

Британские и французские закулисные интриги носили характер простого сдерживания роста новой для себя угрозы и, по возможности, ее перенаправления в противоположную от себя сторону. И не более того.

Это наглядно показывает, что война как итог меняющей мир технологической революции, вовсе не является постулатом. Она вызывается не самой революцией в технологиях, а является следствием изменения ресурсного баланса. Причем до прямой войны дело доходит только тогда, когда ее инициатор четко видит для себя экономические источники, захват которых обеспечит победителю дополнительный доход, заведомо превышающий издержки ее ведения. Исключение в правиле всего одно — когда война оказывается сугубо оборонительной.

Ну, и самое главное, хотя в докладе ошибочность либеральных определений политико-экономических процессов и называется ошибочным, сам автор собственные выкладки, тем не менее, обосновывает именно ими.

Например, в части упоминания смены технологических укладов, как самих по себе, так и с указанием их якобы смены каждые полсотни лет. Хорошо видно, что в 70-х — 80-х годах прошлого века (т.е. минус 50 лет от даты доклада) ничего подобного не произошло. Замена электроламп за микросхемы привела лишь к уменьшению размеров и повышению производительности электронной аппаратуры, но не создала принципиально новые технологические возможности, как это произошло с массовым внедрением в экономику паровых машин в конце XVIII века и электричества в конце XIX.

Мы по сей день продолжает выжимать последние крупицы дополнительной эффективности из технологий, в реальности открытых и доведенных до массового применения в конце позапрошлого — начал прошлого веков. Электромобиль Илона Маска вовсе не современное изобретение. Первый действующий электромобиль был создан венгром Аньосом Джедликом в 1828 году.

Так что кризис сегодня действительно есть, но вызван он не какими-то «кондратьевскими циклами», а синергетическим сочетанием четырех фундаментальных факторов.

Во-первых, принципиальным конфликтом классической (как ее описал Маркс) модели капитализма его текущему уровню фактического развития. Анализ классика касался лишь начального этапа процесса, в котором участвовали только мелкие хозяйствующие субъекты относительно масштаба экономики в целом. Никак не затрагивая последствия отмеченного им их дальнейшего укрупнения.

Например, в 20-х годах прошлого века в США активно конкурировало между собой больше полутора десятков независимых авиапроизводителей. Сейчас в отрасли там остались всего три сверхмонстра: Боинг, Нортроп-Грумман и Локхид — Мартин. Аналогичная картина наблюдается в Европе. В мировой гражданской авиации ключевая борьба идет между Боингом и Айрбасом. Больше равным им просто нет.

Классический марксистский механизм капитализма больше не работает, потому что крупнейшие игроки достигли уровня, по масштабу подконтрольных ресурсов и общего влияния, сопоставимого с государством, как институтом. Что позволяет им использовать государственные ресурсы в собственных целях, в том числе, для приватизации прибылей и национализации убытков.

Во-вторых, заложенное в классической модели капитализма фундаментальное стремление к постоянному укрупнению было возможно во времена Маркса и Ленина, но полностью исчерпало пространство к дальнейшему продолжению роста.

Автоматически вызываемое им увеличение объемов производства сегодня значительно превосходит масштаб мировой потребительской способности. И это тоже является подтверждением правоты теории Маркса-Ленина о противоречии между перепроизводством товаров и недостаточной покупательной способностью населения.

Что более чем наглядно показывает нынешний кризис нефтяного рынка, совокупное предложение на котором примерно на треть превышает общее потребление. По формальной логике процесс должен остановиться, но при этом никто не понимает, как должна (и как вообще может) функционировать экономика без возможности дальнейшего расширения.

В-третьих, в классическом капитализме деньги являются жесткой константой. Перетекая в более доходные сектора из менее доходных, они создавали дефицит капитала в последних, вызывая их сжатие до уровня ниже масштаба спроса. Тем самым повышая там доходность. С другой стороны, ограниченность размера капитала быстро снижала норму прибыли в высокодоходных секторах, что автоматически создавало обратный переток и возвращало экономический механизм в стабильное состояние.

Таким образом, возникающие кризисы перепроизводства не выходили за рамки отдельных отраслей, позволяя компенсировать потери ресурсами остальных направлений экономики. А компании и владельцы денег, слишком заигравшиеся в ошибочные управленческие решения, утрачивали капитал и тем самым выбывали из процесса принятия самих управленческих решений.

Переход на Бреттон-Вудскую, а потом и на Ямайскую финансовую систему фактор принципиальной ограниченности объема денежной массы (и, шире, капитала в целом) полностью отменил. Тем самым открывая возможность единственному эмиссионному центру — ФРС США — компенсировать негативные экономические перекосы волюнтаристской безграничной денежной эмиссией.

Согласно классической модели Маркса американский ипотечный кризис 2008—2009 годов должен был аннигилировать по меньшей мере 2,5 трлн долларов в прямых убытках и до 4−6 трлн долларов всего банковско-финансового капитала США. Тем самым сократив ВВП страны с 14,7 (в 2008 году) до 10 или даже до 8,5 трлн. в 2009—2010 годах.

Вместо этого ФРС через три программы количественного смягчения просто допечатала 4,5 трлн долларов, которыми «компенсировала» как сами убытки, так и обеспечила продолжение роста американского ВВП до 16,1 трлн в 2012.

Столкнувшись с экономическими последствиями, сегодня ФРС снова запустила станок, объявив о планах допечатать примерно 2 трлн до конца текущего года и, вероятно, еще 6 трлн в течение следующих двух лет. А это, между прочим, 37,5% от ВВП США 2019 года.

Аналогичным путем «вне правил» действует Евросоюз, допечатавший 2,6 трлн евро или 15,2% от совокупного ВВП ЕС 2008 года. Также объявивший о новой программе QE «для преодоления пандемии» в размере, по разным источникам, от 0,8 до 1,4 трлн евро.

Пока рынкам было куда расширяться, дополнительные вливания капитала маскировали увеличение перекоса в экономике. Но сейчас пространство для экспансии закончилось, и шулерство с денежной массой стало разрушать сам экономический механизм. Бесконечные деньги не дают неэффективным экономикам разориться и перестать влиять на глобальные процессы.

По классической логике для решения проблемы требуется вернуть деньгам функцию сохранения богатства, то есть даже не ограничить, а прямо запретить их эмиссию, но как это сделать на практике сегодня не знает никто. Что и является главным источником кризиса. Все остальное — лишь только вторые и третьи производные. Хотя некоторые из них по значению тоже выглядят критично существенными.

В частности, глобализация рынков, обернувшаяся процессом перераспределения концентрации производств в одних странах, а сбыта их продукции в других.

ХХ век ознаменовался революционным ростом производительности труда. В его начале промышленность обеспечивала занятость более 42−45% рабочей силы. Еще столько же, а местами (например, в России в 1916 году) и больше, до 75%, трудилось в сельском хозяйстве.

Сегодня, для обеспечения мира промышленными товарами и продовольствием достаточно 8−11% занятости в промышленности и 4−6% в сельском хозяйстве. Причем, по меньшей мере, 40% (!) производимого продовольствия в итоге выбрасывается на свалку из-за невозможности потребления в течение сроков годности продуктов.

Это создало две ключевые проблемы. Первая — выталкивание лишних людей из производства в сферу обслуживания, которая, по сути, просто паразитирует на прибавочном продукте, создаваемом производством. Но в то же время эти самые люди формируют потребительский спрос, без которого утрачивает экономический смысл само производство.

В качестве справки. В России, по официальным данным, числится от 78 до 82,2 млн человек, находящихся в трудоспособном возрасте. При этом в компаниях, своими налоговыми отчислениями формирующих до 90% доходной части бюджета страны, занято не более 18 млн человек или 23%. В США эта доля еще меньше — 6,2%. В Германии — чуть более 7%. В Китае — 25,6%.

Второй проблемой оказалось перераспределение производств из западных промышленных центров в Китай. В целом на круг там сосредоточено 50% мирового промышленного производства. В том числе: 45,1% кораблестроения, 49,8% производства свинины (хотя из-за прошлогодней эпидемии свиного гриппа эта цифра сократилась), 60% производства цемента, 63% производства обуви, 80% — производства солнечных панелей, 55% — выплавки стали, 90,6% производства персональных компьютеров и их комплектующих. И так далее.

Концентрация производства автоматически ведет и перераспределению прибыли от стран, продукцию преимущественно покупающих, к странам ее в основном производящим. Это помимо проблемы простой конкуренции новых стартапов с уже отлаженными и оптимизировавшими издержки гигантами.

Нынешний кризис возник, в том числе, и потому, что главным потребителям, в первую очередь, Европе и особенно США, за потребляемые товары стало нечем платить. Дефицит платежного баланса США в торговле с КНР уже приблизился к 1 трлн долларов или 4,6% ВВП за 2019 год. И эта цифра продолжает увеличиваться, несмотря на три года жесткой торговой войны.

Можно ли все эти проблемы решить какой-нибудь глобальной войной? Нет. Допустим, США каким-то образом сумеют развалить Россию. Сократить отрицательность внешнеторгового сальдо с Китаем это им не поможет. Предположим, Америка сможет победить в войне с КНР. Даже без учета фактора ядерного оружия это автоматически испарит не менее половины капитализации фондового рынка самих Соединенных Штатов.

Хотя бы потому, что 5 из 6 крупнейших корпораций США, формирующих 4/5 ее размера, напрямую завязаны на китайское производство либо торговлю китайскими товарами, которые в совокупном потреблении Америки в среднем составляют от 45 до 62%, а в отдельных нишах — превосходят 81%.

Это даже если не считать совокупные потери самих США, продающих в Китай до четверти производимой у себя продукции. В таких условиях говорить о войне, как некоем закономерном этапе абстрактной «кондратьевской волны», по меньшей мере, смешно.

Будет ли американская, как финансовая, так и политическая, элита сопротивляться? Безусловно. Но пойдет ли она на некую новую мировую войну — совершенно однозначно нет. Как по причине отсутствия достижимого военными способами цели, материально окупающей издержки, так и потому, что ее финансовая часть, в лице ТНК, уже ведет войну с ее политической частью в лице американского национального государства, как общественного института.

Транснациональные корпорации не хотят делиться доходами с американским государством, не желают платить ему налоги и всеми силами пытаются уклониться от несения социальных обязательств внутри страны. Например, корпорация Амазон платит всего 6% корпоративного налога вместо 42% по закону. А в течение 2017−2018 годов она официально не заплатила вообще ни цента.

Из изложенного выше следует три простых, но неприятных вывода.

Во-первых, мы не воюем с США. Более того, все прошлые привычные геополитические противники России, прежде всего Вашингтон и Лондон, сегодня утратили значение как экзистенциальная угроза.

Проблема создается исключительно из-за разрушения общего глобального экономического механизма, неотъемлемой частью которого мы являемся. В том числе потому, что доминирующая в нем Америка сама стремится к закукливанию в изолированном автаркичном финаннсово0экономическом кластере из-за нежелания, да и просто неспособности продолжать нести расходы, связанные с гегемонией.

Но как это сделать без немедленного всеобщего экономического обрушения — она не знает тоже. Потому пытается решать проблему старыми, но сегодня уже неэффективными методами. Что еще больше усиливает кризис, последствия которого отражаются на всех прочих.

Не следует забывать, что до трети ВВП РФ формируется внешней торговлей, разрушение и сокращение которой крайне болезненно для нашего внутреннего уровня жизни.

Противопоставить этому мы можем только формирование собственного автаркичного кластера. Впрочем, по тому же пути сегодня идут все ведущие центры. В первую очередь — Китай. Но как, и за счет чего, этот кластер строить на данный момент пока остается неясным.

Во-вторых, одним из главных утративших адекватность элементов экономического механизма являются банки. Из простого кошелька для хранения денег они превратились в ключевой центр абсорбирования прибыли и стимулирования процесса ускоренного проедания доходов будущих периодов через продолжающееся наращивание масштаба кредитной нагрузки на экономику и граждан.

Аккумулируя деньги, банки не видят смысла в каком-либо их долгосрочном позитивном инвестировании, стремясь к максимизации доходов здесь и сейчас с минимальными для себя рисками.

Требуется кардинальное реформирование базовых принципов всей банковской системы, но и тут внятное понимание ее итоговой лучшей конструкции отсутствует. Без чего реформа также невозможна.

В-третьих, у ряда экономистов, включая Глазьева, складывается убеждение в необходимости наращивания доли государства в экономике до абсолютной.

Надо признать, что к тому действительно существуют определенные основания. Если в начале прошлого века государственные заказы в развитых странах формировали от 8 до 12% ВВП, то в настоящий момент их доля достигла от 47 до 52%. Грубо говоря, половина экономической мощи государства создается государственными заказами за бюджетные деньги.

На основании чего кажется, что полная передача собственности государству позволит решить все проблемы экономики, как в части купирования кризисов перепроизводства, так и в смысле повышения эффективности использования капитала, а через это и увеличения объема налоговых поступлений, которыми можно оплачивать расширение масштаба социальных выплат населению. Примерно как в ностальгически вспоминаемом СССР.

Но эти чрезмерно романтизированные мечты слишком сильно игнорируют оборотную негативную сторону полностью плановой экономики, как раз и приведшую СССР к экономическому краху.

Кроме того, они не учитывают кардинальных отличий нынешнего уровня эффективности труда от картины середины ХХ века, когда на крупных производствах было занято свыше 90% трудоспособного населения. Сегодня столько рабочих и крестьян просто никому не нужно.

Вернуться к прошлой модели можно только категорическим снижением производительности труда в целом, что уровень жизни наоборот лишь критично понизит. Заодно, как и в СССР, создав непреодолимый барьер для внедрения любых новых более эффективных производственных технологий. Так как это приведет к росту безработицы, купировать которую придется прямыми пособиями из бюджета.

А в нынешнем виде полное огосударствление экономики потребует где-то как-то найти экономически оправданные задачи для фрилансеров, самозанятых, всевозможных ИП и прочих мелких и сверхмелких предпринимателей, а также в том или ином виде нанимаемых ими сотрудников, общая численность которых в России превышает треть от общего числа трудоспособного населения.

Но хочет ли примерно треть от занятых в экономике России людей снова вернуться к кульману или станку с 9 до 18 за мизерную зарплату? Или насильно будем загонять?

Таким образом, выходит, что, как и абсолютное устранение государства из экономики, абсолютизация его доли в ней является вредной крайностью. Требуется формирование некоей гибридной модели иерархичной модели, сочетающей в себе доминирование государства в крупных, стратегических и ключевых инфраструктурных частях экономики, с частным принципом хозяйствования в остальных. Особенно в мелких предприятиях, ИП и сегменте самозанятых. В особенности в сфере услуг.

На разработку именно такой многоплановой модели экономики сегодня и следует направить все усилия общества и государства. Но на основе представлений, сложившихся в рамках умирающей либеральной системы свободного рынка и классического капитализма «по Марксу» сделать это невозможно.

Любые попытки требовать ускорения именно абстрактно идеалистичной «социалистической революции», да еще в текущих сложных внешних и внутренних условиях, чреваты только катастрофой.

Прежний мир умер. Некоторый его опыт, безусловно, полезен, однако догматичная абсолютизация всех его прошлых «открытий» несет прямой вред. Уж слишком откровенно она смахивает на натягивание старой, побитой молью, совы на новый глобус.

Ранее на сайте ИА REX: Первая мировая крипта, видимо, будет китайской