Верен ли миф о том, что Россия по-прежнему сидит на «нефтяной игле»

В обсуждениях не редко можно услышать тезис о том, что лишь когда Россия «слезет с нефтегазовой зависимости», что-то в «этой» стране начнет меняться. Данный миф, как и многие другие, чрезвычайно живуч. Он, как и любой социальный вирус, рукотворен и призван заразить своей формулой как можно большее количество людей.

Тем не менее, включив логику, возникают вопросы, например, как понять, что страна от нефтяной иглы уже ушла? Где граница, за которой вопрос решается и, по словам сторонников данной теории, начинается прогресс?

Вопрос не праздный, ведь согласно итогам 2018 года (данным ООН и US EIA) доля экспорта нефти в ВВП России составила все лишь 9%. Для сравнения, доля экспорта нефти в составе ВВП Норвегии превышает 11%. В ВВП Казахстана – 27%. В ВВП Канады не намного меньше, нежели в российской экономике и равняется 3%. Лучшие друзья США и как все мы знаем «самые демократичные» режимы в мире – Саудовская Аравия и Катар, формируют свой ВВП из нефти на 45% и 25% соответственно. Однако «бензоколонка» на планете для наших доморощенных либералов лишь одна и это Россия.

Существует и другая шкала оценки уровня зависимости стран от добычи сырьевых ресурсов, а именно годовая добыча нефти и газа на душу населения. Это логичный императив, поскольку показывает соотношение числа граждан той или иной страны и нефтегазовых доходов государства на одного человека.

По данному показателю (в ценах 2016 года) «главная бензоколонка мира» находится на 14 месте. Россию обходит Канада с куда большей зависимостью, поднимающей её на 12-е место, Норвегия на 4-м и Катар на 1-м. То есть в абсолютных цифрах годовой добычи на ДНС (душу населения в стране) Катар обходит нас в 13 раз. В 5 раз больше добывает нефти и газа на каждого своего гражданина Норвегия, в 2 раза Туркменистан.

К слову, это доказывает не только сравнительно низкую роль экспорта нефти в экономике России, но и то, почему в нашей стране невозможна восхваляемая западниками «нефтяная социалка» формата Катара или ОАЭ. Для понимания, Россия по площади — это приблизительно 1478 Катаров. При том, что в Катаре на 2018 год проживало 2 млн. 240 тыс. человек, лишь 13% из них — это катарцы. Проще говоря, ту самую знаменитую ренту от продажи сырья, получают 291 тысяча человек. Все остальные — приезжие мигранты с около нулевыми правами. В итоге, соотношение граждан России к гражданам Катара составит приблизительно пятьсот человек к одному.

Тем не менее, у людей может возникнуть вопрос, а что же на счет бюджета? Ведь ВВП – это продукты, работы и услуги, которые страна произвела за год. А бюджет — сумма налогового и неналогового пополнения казны России. И это будет закономерный вопрос.

Согласно данным 2018 года, доля нефтегазовых доходов в федеральном бюджете составляла порядка 45%. Это высокий показатель, однако дело в том, что Федеральный бюджет — лишь часть общего (консолидированного бюджета). Доля нефти в консолидированном бюджете, куда входят региональные и местные бюджеты, уже вдвое ниже. А кроме того, необходимо понимать, что такое «доля нефтегазовых доходов», и из чего формируется этот показатель в бюджете страны.

Дело в том, что в дискуссиях о нефтяной ренте часто упоминается, что в нулевые годы резко возросла доля нефтегазовых доходов в бюджете России, но обычно не учитывается, что именно они из себя представляли. А между тем, согласно нормам Минфина они формируются за счет следующих статей: налога на добычу полезных ископаемых (нефть, газ и газовый конденсат), а также вывозных таможенных пошлин на сырую нефть, газ и товары, выработанные из нефти. То есть если налоги, которыми облагают нефтянку растут, растет и доля нефти и газа в бюджете России. Но ведь в этом случае растет не зависимость страны от продажи углеводородов, а её доходы от экспорта того же объема сырья? Но пропагандой и пятой колонной это годами преподносилось как рост зависимости при руководстве Путина.

Для примера, к началу 2000-х годов федеральный бюджет зависел от экспорта нефти всего на 9,3%. Казалось бы, вот оно – никакой нефтяной иглы. Но нет, игла была, просто с нее государство не получало никаких доходов. Лишь после тотальной чистки нефтегазового сектора и олигархов в период нулевых, сектор удалось обложить серьезными налогами и бюджет стал формироваться ими почти на половину. Как правило, именно этот процентный рост приписывают Путину в качестве подсаживания на сырьевую иглу, хотя в действительности он лишь заставил платить нефтяные компании в бюджет страны, а не отправлять деньги на частные счета на Запад.

Плюс ко всему, значительная часть нефтяных доходов в годы сверхвысоких цен на нефть складывалась в Резервный фонд и Фонд национального благосостояния, и именно эти заблаговременные меры позволили в 2014-2017 годах пройти попытку США устроить очередной рукотворный обвал рынка нефти.

Есть и еще более яркий показатель, развенчивающий данный миф – это стоимостные критерии. В 2005 году совокупный стоимостной объем экспорта России составил 245,3 млрд. долларов. Доля энергоресурсов (нефти, газа и продуктов их переработки) в общем объеме этого экспорта оказалась равной 53,2%. В 2017 году показатель экспорта был равен 357 млрд. долларов. Доля энергоресурсов оставалась почти такой же, как и в 2005 году — 59,18%. Цена на нефть в 2005 году была в районе 50 долларов за баррель, в 2017 году после обвала, спровоцированного американцами, цена была ровно та же. Возникает вопрос, за счет чего вырос доход в бюджет?

За счет наращивания несырьевого экспорта, проводимого все эти годы на выручку, полученную от продажи сырья. Дело в том, что для страны не было никакого смысла отказываться от доходов экспорта энергии, во всяком случае не имея того, чем можно было её заменить. Поэтому все эти годы процент зависимости не рос, но и не падал. Однако при этом на вырученные средства строили производства, инфраструктуру и готовились к повышению уровня несырьевых доходов страны.

Другое дело, что начало этих планов все время откладывалось. К сожалению, как и всегда – подсев на легкие деньги, слезать с них стало очень сложно. Потому для старта заранее разработанного сценария экономической машине России потребовалась веская причина. Таковой, как ни странно, стали санкции США. Именно они заставили экономический блок начать поворот от нефти к производству с высокой добавочной стоимостью, а точнее, они стали необходимым подспорьем для президента и пророссийского блока элит в проведении такой политики.

Своим началом санкции позволили легально заблокировать внешним поставщикам экспорт в Россию широкий ряд важных для нашей страны товаров и тем самым дали наконец предприятиям РФ наладить производство собственной продукции, увеличив тем самым объем поставок за рубеж. Для сравнения, рост несырьевого неэнергетического экспорта России в первом полугодии 2017 года разом вырос на 17%. В 2016 и 2015 году после введения контрсанкций он также рос. А рост в первом полугодии 2018-года и вовсе стал рекордным – 23% относительно предыдущего периода.

Иначе говоря, после встряски 2014 года и последующих агрессивных западных шагов стало ясно, что пора начинать политику по снижению нефтяной зависимости и ранее работавшие предлоги лоббистов отрасли и правительства стали буксовать. Агропромышленный комплекс, IT-индустрия, машиностроение и химическая промышленность стали драйверами роста. К тому же санкции буквально заставили экономический блок страны выполнять откладываемые всеми способами поручения президента и начать наконец брать курс на поддержку несырьевого экспорта буквально, а не формально.

В итоге, уже на конец 2018 года, в общем объеме поставок за границу несырьевой неэнергетический экспорт занимал 33%. Безусловно, при таких цифрах еще рано говорить о полной диверсификации, но процесс явно пошел.

По планам объем несырьевого экспорта к 2021 году должен быть увеличен еще на 20%, однако для полного избавления от сырьевой зависимости придется перестроить саму нашу экономическую модель. К счастью, судя по последнему обращению президента к Федеральному собранию, экономическая политика правительства на ближайшие 6 лет во многом должна двинутся в этом направлении.

Уже сейчас флагманами замещения сырьевого экспорта выступают не просто товары с высокой добавленной стоимостью, а лидеры высоких технологий – мирный атом, авиастроение, военная техника, металлургия, экологически чистая агропромышленность и сфера IT.

С учетом анонсированных на 2019-2024 год государственных мероприятий по поддержке несырьевого экспорта его рост и далее продолжит расти. И хотя действительный прорыв в уходе от зависимости наступит не завтра, а в лучшем случае к концу данного периода устойчивое движение уже есть.

Таким образом, нельзя сказать, что мы вовсе не зависим от экспорта сырой нефти, но она тем не менее на порядок менее критична нежели пытаются нам доказать пессимисты и «друзья» страны. Замещение идет, но пока не сформировались отрасли способные надежно заместить нефтегазовые доходы своими, отказываться от сырьевой ренты полностью нельзя.