Резкое, хотя и отнюдь не неожиданное, обострение произошло в эти дни на индийско-китайской границе, которое выплеснулось и в дипломатическую сферу двусторонних отношений. Премьер-министр Индии Нарендра Моди совершил визит в северо-восточный штат Аруначал-Прадеш, почти на 100%, за исключением крайней восточной оконечности, являющийся «спорной» территорией, которой управляет Дели, но на которую претендует Пекин, считая его частью Тибета — Тибетского автономного района (ТАР) КНР. Посол Индии в Китае Викрам Мисри был вызвал в МИД КНР, где ему вручили ноту протеста, а официальный мидовский представитель Хуа Чуньин, комментируя действия Н. Моди, достаточно резко заявила, что «позиция Китая по китайско-индийскому пограничному вопросу является последовательной и четкой» в том, что «китайское правительство никогда не признавало так называемый «Аруначал-Прадеш»».
Прежде всего об истории проблемы, связанной по большому счету с британскими колонизаторами. Отделив в процессе своего ухода от бывшей колониальной Индии мусульманский Пакистан, англичане заложили в регионе не один узел противоречий. Только между Дели и Исламабадом за годы независимости произошло три интенсивных военных конфликта. Первый в 1947—1948 годах, затем в 1965 году (тогда стороны мирили в Ташкенте, где посредником между ними выступил советский премьер Алексей Косыгин), а также в 1971 году, в результате которого, после занятия индийскими войсками Дакки, прекратил существование Восточный Пакистан, ставший независимой Бангладеш. А были еще демонстративный обмен испытательными ядерными взрывами 1998 года, пограничная Каргильская война 1999 года, напряженность мая-июня 2002 года, которая начала нагнетаться после проникновения в индийский парламент в декабре 2001 года группы мусульманских боевиков и т.д.
Индийско-пакистанский конфликт в западном секторе северного индийского штата Джамму и Кашмир в вялотекущем режиме с периодическими обострениями продолжается уже восьмое десятилетие. Но неспокойно и на востоке этого штата, где пролегает западный фланг границы Индии и Китая, а также на ее восточном фланге, где как раз и расположен Аруначал-Прадеш, поместившийся между Королевством Бутан на западе и северной оконечностью Мьянмы (бывшей Бирмы) на востоке.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
- 26.02.19 Война за воду может стать реальностью
- 11.02.19 Китайский патрульный корабль зашел в зону островов Сенкаку
Следует отметить, что наделение Индии независимостью в 1947 году, породив проблемы в индийско-пакистанских отношениях, непосредственно противостояния между Индией и Китаем не спровоцировало, но его неизбежность тем не менее тоже как бы заложило. Пограничные противоречия здесь глубже и уходят в самое начало XX века, где связаны опять-таки с британским присутствием в регионе. Точнее, с завершившимся в 1907 году раундом Большой Игры между Британией и Россией. Организовав в 1903—1907 годах две «мирных» экспедиции в Тибет, британцы столкнулись с российским влиянием и не сумев преодолеть его, а также, в условиях вхождения обеих империй в Антанту, заключили с Санкт-Петербургом компромисс, по которому обе державы выступали гарантами китайского протектората («сюзеренитета») над этим регионом. Осмотревшись по сторонам, правившая в Китае манчжурская династия Цин в 1910 году решила укрепить свои позиции и с помощью военной экспедиции установила в Тибете твердое китайское правление.
Однако оно просуществовало недолго, до 1911 года, когда в самом Китае грянула Синьхайская революция, которая смела монархию и установила республиканский строй. Пользуясь революционной смутой и неразберихой в Поднебесной, результатом которых стало быстрое разрушение Цинской империи, Тибет, а с ним и Монголия объявили о выходе из состава Китая и провозгласили независимость. За их взаимным признанием, однако, ничего не последовало. Великие державы от торопливых шагов воздержались, да им особо было и не до этой «окраины мира»: в Европе завершалась подготовка к Первой мировой войне.
А тибетский вопрос «решался» на состоявшейся в 1913—1914 годах конференции в индийском Симле (нынешний штат Химачал-Прадеш). В преддверие и в ходе конференции британцы тесно взаимодействовали с властями Тибета за спиной Китая. Китайская делегация, направленная для переговоров с британцами и тибетцами президентом Китайской республики Юань Шикаем, была принята теми лишь с одной целью: добиться от Пекина фактической независимости Тибета и самим закрепиться в этом регионе в обход договоренностей с Россией.
Под давлением англичан глава делегации Чэнь Ифань в апреле 1914 года парафировал соглашение, но затем отказался подписать итоговую Симлскую конвенцию. Поскольку британский представитель Генри Макмагон, секретарь по международным делам Британской Индии, по инструкциям из Лондона не имел права подписывать документ, не подписанный китайцами, то получилось, что конвенция осталась не подписанной никем. И следовательно, недействительной. Однако «джентльмены» не были бы «джентльменами», если бы, воспользовавшись слабостью оппонента, не поменяли правила игры в свою пользу по ходу самой игры. Так появилось некое «приложение» к Симлской конвенции — так называемая Симлская декларация, в которой в унизительной для Китая форме было записано следующее:
«Мы, уполномоченные Великобритании и Тибета, составили настоящую декларацию для того, чтобы заявить о признании парафированной Конвенции обязательной для правительства Великобритании и Тибета; мы пришли также к соглашению, что, до того как правительство Китая подпишет данную Конвенцию, оно не будет пользоваться привилегиями, вытекающими из этой Конвенции».
Участники конференции в Симле. 1913
По документу Пекину запрещалось создавать в Тибете китайскую провинцию, проводить в регионе поселенческую экспансию, посылать туда войска и даже гражданских лиц, во избежание создания китайской администрации. Протесты Чэнь Ифаня были проигнорированы.
Англичане воспользовались лазейкой, смысл которой заключался в том, что в доколониальный период ни западный, в Джамму и Кашмире, ни восточный, в Аруначал-Прадеше, сектора китайско-индийской границы не были естественными. Они исторически не входили в состав ни Китая, ни Индии, и это давало туманному Альбиону широкое пространство для маневра в излюбленном английском стиле «разделяй и властвуй».
Вновь после длительного перерыва тибетская проблема в полный рост встала уже после Второй мировой войны, в 1947 году, когда на конференции азиатских государств в Дели организаторы выставили флаг Тибета. Китайская делегация, представлявшая в условиях гражданской войны в Китае еще режим Чан Кайши, с этим не согласилась и потребовала флаг убрать, что и было сделано после соответствующего заявления китайского МИД. Тогда же Тибет впервые был на общих основаниях с другими регионами включен в состав Поднебесной, а его территория обозначена ее цветом на карте, вывешенной перед участниками Делийской конференции.
Современная реальность в индийско-китайских отношениях, включающая пограничный спор, начала формироваться в 1950 году. Вскоре после провозглашения КНР и признания власти КПК правительством Джавахарлала Неру, китайские войска заняли Тибет. Через год, в октябре 1951 года, власть и суверенитет Пекина над регионом фактически признали представители Далай-ламы. Здесь-то и сказалась английская «закладка»: уходя из Индии, британцы, связавшие Тибет своим влиянием по Симлской декларации, передали свои права на него Индии, которую китайское вмешательство не устроило.
В период 1950—1954 годов между Пекином и Дели возник ряд обострений из-за Тибета, и в конце концов индийская сторона отступила, пойдя на серьезные уступки, и в расчете на благосклонность северного соседа признала над Тибетом китайский суверенитет. Однако остались два «спорных» района. Это те самые западный и восточный секторы китайско-индийской границы. Во-первых, занятый Китаем вместе с Тибетом район Аксай-Чин к востоку от Джамму и Кашмира. И во-вторых, Аруначал-Прадеш, что расположен к югу от согласованной британцами и тибетцами в 1914 году в Симле так называемой линии Макмагона, названной именем того самого британского переговорщика.
Озеро Пангонг-Цо на границе Китая и Индии
Через Аксай-Чин, большая часть которого находится на территории соседнего Синьцзяна — Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР (СУАР), а меньшая — на территории Тибетского АР, китайцы еще в 1950-х годах построили автомобильную дорогу, связавшую два региона между собой. Здесь следует отметить и еще один малоизвестный эпизод китайской истории, связавший между собой судьбы Китая и Советской России еще в начале 30-х годов прошлого столетия, задолго до образования КНР, в начальный период агрессии против Китая, развязанной японскими фашиствующими милитаристами.
Действуя при поддержке, а фактически в условиях союза с Лондоном, японцы решили отторгнуть от Китая Синьцзян, создав на его территории марионеточное государство. Сделав ставку на местные сепаратистские настроения, японцы подожгли в регионе восстание. Против него в условиях откровенной слабости китайской армии выступили дислоцированные в регионе с Гражданской войны в России и находившиеся в подчинении китайского правительства белогвардейские части, на помощь которым вскоре пришли регулярные части советской РККА. Переодетые в форму белых красноармейцы, объединив командование и организацию с белогвардейцами, разгромили восставших. Созданная в тех боях Алтайская добровольческая армия выдержала проверку временем.
Многие опытнейшие белые офицеры пополнили тогда ряды не только Красной Армии, но и советских спецслужб, ибо операция по разгрому противника, помешать которой ни в Лондоне, ни в Токио не смогли, проводилась под оперативным руководством Главного управления пограничной охраны ОГПУ. Прочность китайских позиций в Синьцзяне с тех пор сыграла немалую роль в успешном присоединении к КНР и Тибета, над которым Синьцзян географически «нависает» с севера.
В 1959 году в Тибете вспыхнуло восстание, после поражения которого Далай-лама бежал в Индию, возглавив так называемое «правительство в изгнании» в Дхарамсале (западная часть Джамму и Кашмира). Сам Тибет после разгрома восставших был преобразован в автономный район КНР, который провозгласили в 1965 году (подготовительные мероприятия к этому были запущены еще в 1956 г.).
Именно с лета 1959 года и начинаются первые вооруженные столкновения между НОАК и индийской армией, которые к 1962 году перерастают в полномасштабную пограничную войну. Поводом к ней послужил отказ Дели принять предложенный Пекином обмен. Смысл китайских предложений состоял в том, что в ответ на признание Индией принадлежности к КНР Аксай-Чина (восточный сектор границы), где уже функционировала трансрегиональная автодорога из Тибета в Синьцзян, Пекин был готов признать линию Магмагона и, следовательно, существование индийского штата Аруначал-Прадеш. Дели от такого размена отказался, и китайские войска пересекли линию Макмагона, заняв практически весь «спорный» штат.
Однако эту территорию китайцы не удержали и вынуждены были отойти на исходные позиции; причина заключалась в расстановке сил на международной арене: США и Великобритания заняли индийскую сторону, начав оказывать на Пекин возрастающее давление, а Москва четкой линии не придерживалась, оказавшись в когнитивном диссонансе и не зная, как себя вести в конфликте социалистической страны с одним из лидеров международного национально-освободительного движения. Позднее этот эпизод послужил дополнительным аргументом китайской стороны в раскручивании спирали уже советско-китайского противостояния.
Вооруженное противостояние в итоге закончилось «вничью», и с тех пор пограничная ситуация остается в состоянии неустойчивого динамического равновесия. С одной стороны, как китайская, так и индийская стороны всячески воздерживаются от эскалации конфликта до «горячей»; с другой, тщательно готовятся, наращивая силы и рассматривая друг друга в качестве потенциальных противников в более отдаленной исторической перспективе, «когда придет время». Ведь история практически не знает примеров самопроизвольного «рассасывания» подобных пограничных конфликтов, поэтому нет никаких оснований полагать, что это произойдет и в данном конкретном случае. И острота нынешней реакции официального Пекина на посещение индийским премьером «спорного» штата — тому яркое подтверждение. Другое подтверждение — сохраняющаяся конфликтная динамика в промежуточном — между флангами Аксай-Чин и Аруначал-Прадеш — секторе, вокруг плато Доклам в Бутане, единственной стране региона, считающейся союзником Индии, но не имеющей дипломатических отношений с Китаем.
Доклам — это территория (плато и долина) на границе Бутана, Китая и индийского штата Сикким, вошедшего в состав страны только в 1975 году. В июне 2017 года, в ответ на строительство китайскими военными инженерами дороги в этот регион из тибетского административного центра Лхасы, на плато были введены индийские части. Через месяц Китай в ответ начал в районе крупные войсковые учения, после чего Индия свои войска вывела. Строительство китайцами дороги, по которой, по оценкам Дели, может быть налажена переброска войск к уязвимым с точки зрения безопасности территориям, пока остановлена, но напряженность сохраняется.
Какова современная геополитика индийско-китайского пограничного противостояния? У нее несколько аспектов. Во-первых, следует четко понимать как неравновесие потенциала сторон — Китай сегодня значительно сильнее во всех отношениях, включая экономическую и военную стороны вопроса, — так и наличие у сторон ядерного оружия и средств его доставки. Это сразу выводит потенциально региональный конфликт на уровень глобального, затрагивающего интересы и безопасность всех ведущих стран планеты.
Поэтому к отношениям Индии и Китая приковано внимание всех ключевых государств; наблюдаются попытки англосаксонских держав «разыграть» индийско-китайские противоречия: так, США сейчас не без успеха добиваются сближения с Индией, а Великобритания всячески углубляет связи с Китаем, вплоть до провозглашения «золотой эры» двусторонних отношений. При этом нельзя сбрасывать со счетов и пакистанский фактор, который позволяет США, пусть и ограниченно, под китайским «присмотром», но в известной мере контролировать и управлять развитием кризиса в отношениях Дели и Исламабада. И никто не знает, чья чашка весов в этом треугольнике перевесит в «нужный» момент.
Во-вторых, у Китая существенно шире пространство маневра в международном плане; кроме Индии, у него нет существенных территориальных споров с сухопутными соседями, все его остальные «проблемы» имеют морскую природу и вращаются вокруг ряда островов и архипелагов в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях. Возвращаясь к Пакистану, следует отметить, что эта страна, сохраняясь в качестве союзника Вашингтона, всё более встраивается в контролируемую Китаем «ось», в том числе ядерную, которая протягивается от противоборствующих между собой режимов Тегерана и Эр-Рияда через Исламабад и Китай, по некоторым данным, в Пхеньян.
Противопоставить этой «оси» в критический момент Индии нечего, разумеется, кроме участия вместе с ней Китая и Пакистана в ШОС. В рядах этой организации Индия также взаимодействует с Россией, которая традиционно находится с Дели в двусторонних добрососедских отношениях. Взаимные интересы и возможности членов ШОС — не панацея, но очень существенный стимул, а членство в организации — естественный и серьезный ограничитель неконтролируемого развития кризисных ситуаций.
В-третьих, «розыгрыш» китайско-индийских противоречий тем не менее остается в актуальной повестке вашингтонских стратегов, о чём говорит предпринимающаяся с 2017 года попытка втягивания Индии во внутренний конфликт в Афганистане таким образом, чтобы противопоставить ее Китаю. Если Пекин оказывает влияние в этом конфликте через Исламабад, то по планам экс-советника президента США по вопросам национальной безопасности Герберта Макмастера Дели пытаются «пристегнуть» к нему на стороне противостоящих Пакистану «южных» группировок движения «Талибан» (организация, запрещенная в РФ).
С одной стороны, после увольнения Макмастера этот проект забуксовал и «завис»; с другой, пока непонятно, в какую сторону он развернется, ибо инерцию, которая проявляется в осуществленной за последние два года дестабилизации Афганистана, он уже набрал. А действующий советник по нацбезопасности Джон Болтон хоть и не торопится продолжить линию Макмастера, но известен как последовательный ястреб, ставящий «комбинаторскую» политику Америки в отношении «туземцев» во главу угла, невзирая на издержки для стран и народов, которые в эти авантюры вовлекаются.
Именно совокупность этих и ряда других факторов, указывающая на неустойчивость равновесия как в двусторонних индийско-китайских отношениях, так и в соотношении интересов двух стран в региональной и мировой политике, демонстрирует опасность всплесков пограничной конфронтации. Конечно, и Н. Моди, и другие, более ранние, индийские премьеры уже не раз посещали Аруначал-Прадеш, но надо понимать, что каждый такой случай эксклюзивный, а членство обеих стран в ШОС имеет и обратную сторону. А именно: горячее стремление Вашингтона и Лондона, усматривающих в этой организации потенциальную угрозу своему глобальному лидерству, подорвать ее изнутри, рассорив между собой ведущих ее членов.
И последнее. Автору этих строк, как, думается, и читателям, хорошо известен целый ряд аналитических сценариев западных think tanks, связывающих предположительные перспективы первого на планете полноценного ядерного конфликта с обменом ударами между Индией и Пакистаном, что очень красноречиво. Слова у западных аналитиков просто выдают их сокровенные мысли и чаяния. И надо понимать, что поскольку индийско-пакистанское противостояние в определенном смысле является проекцией китайско-индийского, у такого конфликта с самого момента его возникновения появятся практически неоспоримые перспективы региональной эскалации. Как говорится, не дай Бог! Тем более — вблизи уязвимого российского южного «подбрюшья». А также в контексте интересов всех основных азиатских игроков в АТР, которые при таком развитии событий рискуют на длительное время посадить себе на шею очередных колониальных англосаксонских «кураторов».
Павленко Владимир
Комментарии читателей (0):