О том, что Прибалтийские государства с 1940 года и по 1991 год якобы были оккупированы Советским Союзом, говорится уже много десятилетий. Одним из самых тяжелых практических последствий тезиса об оккупации является, с одной стороны, ограничение прав ветеранов Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. и бывших кадровых военных советской и российской армий. С легкой руки некоторых политиков к оккупантам причисляют и тех, кто обосновался в Прибалтике после 1940 года, а также их потомков. С другой стороны, наблюдается стремление героизировать и реабилитировать лиц, сотрудничавших с гитлеровцами.
Утверждающие это сознательно игнорируют, что такое оккупация, точнее военная оккупация. Разговоры об оккупации в мирное время (occupatio pacifica) не имеют под собой никакой почвы, поскольку такого института в международном праве не было и нет. Об оккупации, которая не относится к военной, допустимо было бы говорить в тех случаях, когда имелось в виду освоение никем не населенных и никому не принадлежащих территорий.
Военная оккупация – временное занятие неприятельской армией части территории или всей территории противника без перехода суверенитета над занятой территорией к оккупирующему государству. Ни о какой оккупации Прибалтийских государств советскими войсками не может быть и речи. Между Советским Союзом и Латвией, Литвой и Эстонией в 1940 году не существовало состояния войны. Между ними не велись какие-либо военные действия без объявления состояния войны. Советские войска не нападали на эти государства и не занимали их территорию без их согласия. Таким образом, их нельзя относить к неприятельским войскам, а их ввод на территорию Прибалтийских государств не может быть расценен как оккупация.
Ввод советских войск был осуществлен с согласия Латвии, Литвы и Эстонии, хотя это согласие и было получено в результате предъявления советской стороной правительством этих стран известных ультиматумов. Некоторыми кругами делается попытка доказать, что, поскольку ультиматумы и последовавший затем ввод войск противоречили международному праву, то такой ввод все же можно считать оккупацией. При этом указывается на вынужденное согласие правительств Латвии, Литвы и Эстонии с требованиями, предъявленными в ультиматумах. В качестве подтверждения иногда проводят параллель с действиями гитлеровской Германии в отношении Австрии и Чехословакии.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
- 10.09.18 Латвия: ассимилируйся или умри
- 05.09.18 Как Эстония ловила «деньги Путина», а поймала себя за шиворот
- 11.07.18 Это не неонацизм, это – хуже!
- 03.07.18 Имеется ли «взаимовыгодный» выход из противостояния с Западом?
Если проанализировать факты, легко заметить, что параллели здесь неуместны. В первом случае немецкие войска вторглись в Австрию, а ее присоединение (аншлюс, т.е. аннексия) было «оформлено» уже после ввода на ее территорию немецких войск.
С Чехословакией ситуация складывалась несколько иначе. Прибывший в Берлин Президент Чехословакии Гаха был поставлен в известность о том, что немецкие войска уже получили приказ вступить в Чехословакию. После этого 14 марта 1939 года он подписал соглашение о «включении чешского народа в состав Германской империи».
В обоих случаях аннексия была недействительной с точки зрения действовавшего в тот период международного права, и нахождение немецких войск на территории Австрии и Чехословакии продолжало оставаться оккупацией. К этому времени в международном праве сложилась общепризнанная норма, запрещавшая ведение агрессивной войны. Начало формированию этой нормы положил известный пакт Бриана-Келлога 1928 года. Вторжение немецких войск в Австрию и Чехословакию безусловно представляло собой агрессивную войну, хотя вторжение и не встретило сопротивления. Аннексия, которая явилась следствием агрессивной войны и договора, заключенного в результате принуждения (в случае с Чехословакией), к началу Второй мировой войны считалась недействительной. В 20-х годах прошлого столетия стало также складываться мнение о том, что агрессивная война – международное преступление, то есть серьезное нарушение международного права, угрожающее всему международному сообществу. В приговоре Нюрнбергского трибунала проводится мысль о том, что в конце 30-х годов ХХ века такая оценка агрессивной войны уже была не мнением, а стала одним из элементов нормы, запрещающей агрессивную войну.
Вместе с тем аннексия и оккупация – не одно и то же. Аннексия – насильственное присоединение к государству территории другого государства (всей или части). До Второй мировой войны не всякая аннексия рассматривалась как противоправная и недействительная. Это связано с тем, что принцип, запрещающий прибегать к силе или угрозе ее применения, ставший одним из основных принципов современного международного права , впервые был закреплен в 1945 году в Уставе ООН. Надо отметить и то, что аннексии не обязательно предшествовала оккупация. Она могла быть следствием только угрозы. Между прочим, еще одним подтверждением того, что ввод советских войск в Латвию, Литву и Эстонию не был оккупацией, служит не только отсутствие между ними и СССР состояния войны, юридического или фактического. Согласия на оккупацию, даже вынужденного, бессмысленно требовать, так как это чисто военная мера, являющаяся одним из возможных результатов боевых действий. Никому ведь не придет в голову требовать согласия противника на проигрыш сражения. Рассматривая события в Прибалтике 1940 года с международно-правовых позиций, следует помнить, что действовавшее в то время международное право отличалось от современного. Поэтому рассуждения о том, что советские ультиматумы были международным преступлением или нарушали принцип неприменения силы в том виде, в каком существует после принятия Устава ООН, несостоятельны. Можно говорить лишь о том, что были допущены определенные нарушения договоров между Советским Союзом и Прибалтийскими государствами. В постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года, объявившем секретные протоколы , заключенные между СССР и Германией в 1939 году, недействительными, сказано, что они были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушения взятых перед ними правовых обязательств. Но нарушения тех или иных договорных положений не означали, что они повлекли за собой оккупацию.
Упорство, с которым официальные власти Латвии и Эстонии (как и ряд представителей науки и журналистских кругов) отстаивают утверждение о том, что Прибалтика в 1940 году была оккупирована, объясняется просто. Если она не была оккупирована, то, как оправдать «выдавливание» русскоязычной части латвийского и эстонского общества и различного рода дискриминационные меры против нее? Признать же, что Прибалтийские государства юридически входили в состав СССР, – значит отказаться от русофобской политики, пересмотреть свое законодательство с учетом международных стандартов в области прав человека и вернуть статус граждан в Латвии и Эстонии тем лицам, которые в советский период его имели и были потом его лишены как получившие его на основании законов «оккупанта». «Теория оккупации» имеет хождение также в Литве, хотя и не используется против русскоязычного населения так, как в Латвии и Эстонии.
В Прибалтике пропагандируется и другая точка зрения: сначала советские войска ее оккупировали, а потом последовала их аннексия, которую задним числом объявляют недействительной. О том, что ввод советских войск в Латвию, Литву и Эстонию не может рассматриваться как оккупация, уже говорилось. Что же касается аннексии, то важно еще раз подчеркнуть: до Второй мировой войны недействительной считалась аннексия, явившаяся результатом агрессивной войны или же договора, заключенного под принуждением. Само по себе признание такого рода аннексий (например, аншлюса) со стороны некоторых государств в предвоенный период и отказ от собственного признания в более поздний период не превращали такие аннексии ни в недействительные, ни в действительные. Признание – прежде всего акт политический и носит декларативный характер. Оно не сообщало аннексии легитимности. Для объективной юридической квалификации ситуации имеет значение не позиция отдельных государств, а существование общепризнанной нормы международного права (запрещающей агрессивную войну, устанавливающей недействительность аннексии , явившейся результатом такой войны , и т.п.).
Если считать аннексией включение Прибалтийских государств в состав Советского Союза, то она не была результатом ни агрессивной войны, ни договора, навязанного силой. Можно давать негативную моральную оценку политике Сталина и его окружения, но включение Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР не противоречило действовавшему в 1940 году общему международному праву.
Одним из распространенных доводов сторонников тезиса об оккупации и юридической недействительности аннексии является ссылка на нарушение конституционных норм при выборах парламентов, высказавшихся за вхождение Прибалтийских государств в состав СССР, и на несоответствие их решений воле народов Латвии, Литвы и Эстонии. Действительно, можно усмотреть порок в волеизъявлении народа в случае присутствия иностранных войск. Но тогда придется вспомнить, что независимость Латвии была провозглашена в 1918 году в тот момент, когда там еще оставалась часть немецких войск, а акт о независимости Литвы был принят 16 февраля 1918 года в условиях действительно имевшей немецкой оккупации. В Эстонии о ее независимости объявил Губернский земский совет в феврале 1918 года, который вряд ли можно было считать подобием легитимного парламента. Затем, после подписания Брест-Литовского договора, немцы оккупировали Эстонию под предлогом охраны ее населения. Дальнейшее становление эстонской власти проходило в течения ряда месяцев тоже во время немецкой оккупации.
О соблюдении конституционных норм следовало бы говорить не только в связи с вхождением Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР, но и с событиями более раннего периода. Так, перевороты совершенные Ульманисом в Латвии, Сметоной в Литве и Пятсом в Эстонии в 30-х годах прошлого века, явно не укладывались в рамки конституций. Вполне логично было бы ставить вопрос о легитимности их режимов, их соответствии волеизъявлению народов Латвии, Литвы и Эстонии, не касаясь даже ситуации в 1918-1920годах. Можно было бы задать еще один вопрос: когда народы Латвии, Литвы и Эстонии вполне «стерильно» выражали свою волю? Критериев здесь нет, и в международном праве их не найти, а политические оценки субъективны.
В мирных договорах России с Эстонией (2 февраля 1920 г.), Литвой (12 июля 1920 г.) и Латвией (11 августа 1920 г.) отмечалось, что Россия исходит из права всех народов на самоопределение вплоть до отделения от государства, в состав которого они входят, и указывалось на то, что она признает их независимость. Однако фиксация в договорах этих положений вовсе не означала, что отделение происходило без пороков волеизъявления прибалтийских народов. И почему нужно подчеркивать дефекты их волеизъявлений в 1940 году и не обращать внимания на такие дефекты в 1918 году, которые наложили отпечаток на развитие Прибалтийских государств до начала Второй мировой войны? Почему, наконец, надо считать, что окончательное самоопределение в Прибалтике осуществилось именно в период с 1918 года по 1920 год и народы не имеют права, так сказать, пересамоопределиться? Особое значение имеет следующее: признание Россией независимости Прибалтийских государств в 1918 году, а затем в 1920 году не свидетельствует о том, что они в дальнейшем не могли войти в состав другого государства, если это не противоречило общему международному праву.
Часто для доказательства оккупации Прибалтики Советским Союзом используется ссылка на то, что многие страны не признали вхождение Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР и на их территории продолжали функционировать дипломатические представительства этих государств, оставшиеся там после 1940 года. Но, во-первых, говорить о многих странах – явное преувеличение. Правильнее было бы употребить выражение «некоторые страны». Во-вторых, как отмечалось, признание имеет декларативный, а не легитимизирующий характер. Надо добавить, что такая ведущая держава, как Великобритания, признала включение Прибалтийских государств в состав СССР де-факто. Объем правовых последствий этого признания уже, чем при признании де-юре. Однако и данная форма признания означает официальное признание. Заслуживает также внимания высказывание известного американского юриста-международника Чарльза Фенвика: «…Литва, Латвия и Эстония потеряли свою самостоятельную международную правосубъектность в результате их аннексии СССР в 1940 году, причем международное сообщество не протестовало и не выразило как-то иначе свой отказ признать советские указы». Примечательно, что здесь дается характеристика реакции не каких-либо государств, а международного сообщества, и что это было написано в 1948 году, то есть в разгар холодной войны.
Обращаясь к гораздо более позднему периоду, необходимо назвать Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года, провозгласивший принцип нерушимости государственных границ, как они сложились в Европе после Второй мировой войны. Какой бы ни была позиция отдельных государств, подписавших Акт, относительно нахождения Латвии, Литвы и Эстонии в составе СССР, он закрепил тем самым косвенно то, что они были частью СССР. Это было мнение той части международного сообщества, которая заинтересована в решении вопроса о границах в Европе. Можно говорить о том, что Акт – плод компромисса, что он представляет собой политический, а не международно-правовой документ, но закрепленные в нем принципы, которыми участники хельсинкского процесса обязались руководствоваться в отношениях друг с другом, являются бесспорно, международно-правовыми, а международное право в целом всегда основывается на компромиссах.
Те, кто хочет считать Прибалтийские государства оккупированными в 1940 году, нередко подтверждения ищут в том, что их население (или его часть) не смирилось с их присоединением к СССР и что всегда сохранялась обоснованная возможность их восстановления в прежнем виде. Этот аргумент еще более уязвим, чем другие. Население любого государства никогда не бывает однородным, в том, числе и в отношении своих политических симпатий и антипатий. Отрицательная оценка какой-то части населения того, что Латвия, Литва и Эстония стали частью СССР или советской власти, не равнозначна юридической оценке ситуации и в любом случае не может подтверждать тезис об их оккупации. К советской власти отрицательно относилось и часть населения Украины. Это не значит, что она была оккупирована Советским Союзом. Обоснованная возможность восстановления государства – тоже не повод считать то или иное государство оккупированным. В первую очередь следует подчеркнуть, что степень такой обоснованности не поддается определению. История показывает, что о подобного рода обоснованности чаще всего судят после того, как народ вновь обрел свою государственность. Обоснована ли, например, возможность получения Техасом независимости или восстановление государства в Шотландии? И там, и здесь есть сепаратисты. Тем не менее, мало кто решит, что такая возможность реальна. Однако события могут неожиданно развиваться таким образом, что эта возможность станет обоснованной. Но в обоих случаях никому не придет в голову говорить об оккупации.
Выглядит искусственной постановка вопроса о том, что Латвия, Литва и Эстония продолжали юридически существовать как самостоятельные государства – субъекты международного права после их включения в состав СССР и якобы просто восстановили свою независимость в 1991 году. Учитывая, что доводы об их оккупации не выдерживают критики, существующие в настоящее время Латвия, Литва и Эстония не должны рассматриваться как «продолжатели (continuity)» довоенных. Они юридически входили в состав Советского Союз после 1940 года. Это не те же самые субъекты международного права, а новые, возникшие на месте прежних и являющиеся по отношению к ним и частично по отношению к СССР правопреемниками, но никак не продолжателями. Можно говорить о восстановлении латвийской, литовской и эстонской государственности, а не об «освобождении» Латвии, Литвы и Эстонии от оккупации и их восстановлении. Показательно, что далеко не все государства восстанавливали дипломатические отношения. Это вынуждены признавать и сторонники континуитета Прибалтийских государств.
Одним из самых тяжелых практических последствий тезиса об оккупации является стремление реабилитировать лиц, сотрудничавших с гитлеровцами.
Пособничество нацистским властям, в какой бы форме оно ни выражалось – в доносах или в прямом участии в карательных операциях, позволяло приравнивать пособников к живой силе противника. Если стать на позицию националистических кругов в Прибалтике, тогда и уничтожение коллаборационистов участниками французского Сопротивления в годы Второй мировой войны пришлось бы признать военными преступлениями и т.п.
В начале 2004 года два латвийских историка, И.Фелдманис и К.Кангерис, подготовили даже материал «О латышском добровольческом легионе СС», в котором они с энтузиазмом обеляют легион. Материал получил поддержку официальной Риги. Начинается он с заявления о том, что российская сторона «несуразно преувеличивает» количество жертв в Латвии во время нацистской оккупации. Авторы, в частности, не согласны с тем, что в Саласпилсском лагере уничтожено около 100 тыс. человек, но не утруждают себя ссылками на документы. Напрашивается вопрос: если там, допустим, погибло не 100 тыс. человек, а 50 тысяч, то что это доказывает? Что лагерь был менее ужасным местом? Дальше идут рассуждения о том, что легион не участвовал в карательных операциях, что большинство служивших в нем латышей были в него мобилизованы принудительно, что легионеры, сражаясь против СССР, не вели борьбу со всей антигитлеровской коалицией и что легион не подпадает под понятие преступной организации, к которой отнесены войска СС приговором Нюрнбергского трибунала. Оказывается, легионеры надеялись на то, что нацистские власти помогут в «освобождении» Латвии, и только впоследствии стали в них разочаровываться.
Можно быть уверенным, что проверки временем так называемая концепция «оккупации» не выдержит, хотя рассчитывать на скорый пересмотр сегодняшними руководителями стран Балтии, видимо, не приходится. Какое-то время понадобится и для того, чтобы понять политическую и международно-правовую ущербность линии на дискриминацию большой части населения своей собственной страны, обосновываемую ссылкой на «исторические основания», попыток реабилитации и даже героизации эсэсовских формирований.
Среди политиков и экспертного сообщества Латвии, Литвы и Эстонии давно звучат объективные, основанные на исторических фактах оценки и суждения на данный счет. И хотя, движимые идеологизированными установками представители истеблишмента и подвергают их за это остракизму и политическое давлению, это внушает оптимизм. Будем надеяться, что историческая и международно-правовая объективность восторжествует, а международное сообщество и правозащитные организации добьются от правительств Латвии, Литвы и Эстонии отказа от попыток переписать историю и применения двойных стандартов в области прав человека.
Станислав Черниченко, доктор юридических наук, вице-президент Российской ассоциации международного права
Комментарии читателей (0):