«Неоосманизм» во внешней политике Турции слабеет

В последние годы Турция, по единодушному мнению политологов, пытается принципиально изменить своё геополитическое позиционирование в мире. Внешнеполитические усилия Анкары выходят за пределы Анатолии. Американский аналитик, научный сотрудник Проекта национальной безопасности Трумана, экс-старший советник госдепартамента США Джошуа Уокер отмечает, что после падения Османской империи, уже в 21-ом веке Турция опять стремится вернуться на Ближний Восток и стать определяющей региональной силой.

Речь идёт о пока ещё недостаточно изученном историками, хотя и предполагаемом политологами геополитическом феномене. После развала СССР на Ближнем Востоке стали складываться реальные предпосылки для того, чтобы появились силы, способные взяться за строительство новой Османской державы. Положение Турции в регионе резко изменилось. За этот же период объёмы экономики Турции выросли более чем в три раза, что сопровождалось укреплением чувства идентичности и уверенности в своих силах. Будучи семнадцатой крупнейшей экономикой мира, Анкара обладает возможностью стать самой крупной экономически развитой страной на Ближнем Востоке. Как пишет известный американский аналитик Джордж Фридман, «Анкара расширяется на Кавказ, Балканы, в Среднюю Азию и, наконец, в Средиземноморье и Северную Африку и в перспективе может стать доминирующей силой в Средиземном море, доказать, что в процессе трансформаций она является более успешной, по сравнению с коммунистической Россией, достигнуть позиции продолжения Европы и, наконец, Запада, восстановить своё региональное географическое превосходство, заимствованное из имперского османского прошлого, воссоздать отношения, которые были исторически характерны для Османской империи, но по причине кемалистской концепции национальной безопасности и особенно турецкого национализма в течение XX столетия пришли в упадок».

Безусловно, изменения в положении Турции в регионе и в мире привлекают повышенное внимание к этой стране у историков и экспертов, прежде всего, с точки зрения выявления ресурсов её внешней политики, определения её возможностей, позволяющих не ввязываясь открыто в конфликты с региональными лидерами, пытаться осуществлять - по «китайскому сценарию» - ползучую экономическую экспансию и завоёвывать местные рынки. Тем более, что на Востоке и на Западе от Турции образовались геополитические «вакуумы». Ряд этносов Кавказа и Балкан, традиционно в культурном и политическом плане ориентированных на Турцию, занимают значительно более важные стратегические территории, нежели тюркские этносы и страны. Именно на этих двух направлениях Анкара усматривает своё геоэкономическое и геополитическое будущее. В связи с этим перед ней встала проблема формирования идеологической основы новой внешней политики: либо продолжать курс на евроинтеграцию и втискивать свою внешнюю политику в «евростандарты», либо искать новую позицию, позволяющую – в зависимости от обстоятельств - осуществлять широкий манёвр с Запада на Восток и обратно. Но до сих пор так называемая «турецкая перспектива» не представляется очевидной. Выбор пока не сделан. С одной стороны, Турция проявляет заинтересованность в сотрудничестве с ЕС, стремится повысить свою значимость для Западного сообщества. С другой - не желает терять Восток, отношения с которым в «европейском обличии» остаются проблематичными. Поэтому ведутся жаркие дискуссии экспертов относительно ближних перспектив национальной внешней политики, которые за последнее десятилетие неоднократно менялись, - как и выбор политико-дипломатических технологий, с помощью которых намечалось достижение геополитических целей. Так один из экспертов созданной в Германии специальной группы специалистов, занимающейся анализом геополитической стратегии официальной Анкары, высказал следующее мнение относительно внешней политики Турции: «Турция не поворачивается лицом ни на Запад, ни на Восток, она сама выходит на сцену».

Тем не менее, новая внешнеполитическая стратегия Турции, «завязанная» на новое понимание национальной и геополитической идентичности, стала многими экспертами определяться термином «новый османизм» (тур.: yeni osmanlıcılık), хотя он не используется в официальных документах страны. Термин «новый османизм» был введён в оборот ещё в 1985 году английским автором Дэвидом Бэрчардом. «Второе издание» этого термина относится к 1995 году, когда после победы на парламентских выборах исламистской Партии Благоденствия под руководством Неджметтина Эрбакана, в Анкаре стали серьёзно задумываться над проблемой смены внешнеполитического курса Турции. В этой связи греческий исследователь Стефанос Константинидис впервые в новейшей истории провёл серьёзный анализ явления «нового османизма». Он прогнозировал возвращение Турции к политике, основанной на «имперских Османских традициях», но преимущественно только в отношении Балканского полуострова. В самой же Турции первые базовые разработки доктрины «нового османизма» были озвучены экс-президентом Турции Тургутом Озалом и также только в отношении балканских мусульман. Но Анкаре не удалось убедить балканское население в том, что «османские века были для них историей успеха». Несколько национальных и государственных идентичностей в регионе сформировались на почве именно длительного противостояния османскому правлению.

Отметим, что многие российские туркологи путаются в отношении квалификации особенностей старого «нового османизма» и «нового», вкладывают, как правило, в понятие «новый османизм» только смысл «очевидного выбора для Турции - от раболепного отношения к европейской цивилизационной модели переход к союзническим отношениям с Ираном, Китаем и Россией». Связано это во многом и с тем, что в России «новый османизм» стал предметом экспертного обсуждения только после того, когда 1 мая 2009 года известный политолог Ахмет Давутоглу был назначен министром иностранных дел Турции.

Эксперты сразу вспомнили о том, что ещё в 2001 году Давутолгу опубликовал объёмную монографию «Стратегическая глубина: международная позиция Турции», в которой предпринял попытку подвергнуть анализу региональные и геополитические интересы Турции с целью выявить на исторической основе главные внешнеполитические приоритеты страны. Их суть: Турция будет стремиться возвысить свою политическую, дипломатическую, экономическую, и даже духовную роль, прежде всего, в ряде регионов бывшей Османской империи: на Ближнем Востоке, Балканах и в Северной Африке. И только на Кавказе будет пытаться применять принцип «ноль проблем с соседями», одновременно усиливая там своё присутствие до такого уровня, чтобы иметь возможность играть ключевую роль в региональных конфликтах, стать своеобразным «судьей и примирителем». В этой связи Давутоглу окрестили «архитектором новой турецкой внешней политики». Так на вопрос экс-президента США Билла Клинтона о причинах активизации Турции в мировом масштабе Давутоглу ответил «расплывчато»: «Обведите на карте вокруг Турции круг диаметром 1000 км – в него попадёт 20 стран, обведите круг диаметром 3000 км – в него попадет 70 стран. А сколько стран попадет в такой круг вокруг США? Турция будет интересоваться своим окружением». Такими словами Давутоглу лаконично выразил концепцию «стратегической глубины» Турции больше в философском смысле, нежели в практическом отношении.

Другой датой, которую часто исследователи называют стартом в новой внешней политике Турции, - 1 марта 2003 года, когда Великое Национальное Собрание не разрешило американцам открыть второй фронт против Ирака с турецкой территории. В этом важном для Турции шаге, предпринятом под руководством правящей партии «Справедливость и Развитие» (ПСР), действительно можно усматривать проявление новой для всего региона ситуации: Турция отказалась быть послушным проводником воли США и НАТО на Ближнем Востоке, стала пытаться вести иную политику. При этом Анкара стала проявлять повышенный интерес к истории Османской империи, в моду вошёл османский стиль в самых разных проявлениях: от возвращения к элементам османского языка в противовес тюркистскому новоязу, до множества художественных и документальных фильмов, научно-популярных телепередач на османскую тематику. В то же время анализируя происходящие во внешней политике Турции процессы, можно констатировать, что в отношении провозглашённых неоосманизмом «фокус-групп» Турция проводит гиперактивную «смешанную» политику, не оставляя надежды на своё включение в состав ЕС в качестве полноправного члена и работая над тем, чтобы заручиться доверием соседних стран и всего исламского мира. В новых условиях, при изменении соотношения сил в мировом масштабе, внешнеполитическая стратегия Турции также будет традиционно подвергаться модернизации. Если она возьмёт ориентир на увеличение своей роли и развития сотрудничества на евразийском пространстве, то доктрина и практика «нового османизма» должна трансформироваться в сторону интеграции с евразийством, что позволит Турции определить своё место в новых реалиях и найти интересные варианты для укрепления собственных геополитических позиций. Только так Турции удастся завершить процесс перехода из формы страны националистического типа в полиэтничную и поликультурную державу с претензиями на ключевую роль в делах Ближнего Востока и, возможно, даже Восточной Европы.

Тогда можно будет говорить о том, что «новый османизм» — вовсе не стремление вернуть «оттоманское прошлое», а хорошо рассчитанный курс тактического уровня, соответствующий новым реалиям. Поэтому факторы «нового османизма» будут находиться в развитии, и этот проект может иметь большое будущее через отказ от добавленных экспансионистских теорий начала прошлого века. Так что у внешней политики Анкары, вращающейся вокруг понятия «стратегической глубины» в интерпретации министра иностранных дел Давутоглу, ограниченный ресурс: он исчерпан в ситуации, когда эксперты так и не договорились, что же понимать под этим термином. Более того, Давутоглу стали уже причислять к авторам идеи нового «тюркского евразийства», которая выходит за пределы «нового османизма». В этих целях Анкара ведёт большую геополитическую игру с США, ЕС и Россией, со странами Ближнего Востока. Но, как отмечает профессор Стамбульского университета Илтер Туран, «Турция вступила на путь ревизионистской риторики и прагматичных каждодневных действий во внешней политике. Формируется средняя держава с честолюбивым руководителем, которая порой переоценивает свои возможности».

Анкара осознаёт, что сочетание исламизма и «нового османизма», с одной стороны насторожило традиционных партнёров Турции из числа западных государств, с другой, стало причиной противоречивого и непоследовательного внешнеполитического курса правительства Реджепа Тайипа Эрдогана. При этом главное противоречие состояло в том, что заявляя о претензиях на роль защитника обездоленных и угнетённых масс, Анкара в первую очередь стала сближаться и следовать в фарватере политики режимов Персидского залива. Но наиболее наглядные потери Анкары вызвали события так называемой «арабской весны», которую на первых порах горячо приветствовали сторонники идеологии «нового исламизма». Свержение режимов в - Тунисе, Ливии, Египте - внесло сильный разброд в арабском мире, прежде всего среди правящей элиты, затруднило турецкой дипломатии «ориентирование на местности», поскольку она столкнулась с неприятием идеи лидерства Турции в регионе.

Такая позиция вполне объяснима, поскольку в течение последних десятилетий Турция постоянно маневрирует между военно-политической ориентацией на Запад, конфессиональной принадлежностью к многомерному исламскому миру и попытками завоевать геополитическое доминирование в евразийском пространстве. На всех направлениях турецкая дипломатия сталкивается с серьёзными испытаниями, и никто не знает с кем и в каком состоянии окажется Турция завтра.