Россия-Персия: последние шансы на мир: открытия Гюлистанского договора 1813 года

Смерть императора Александра Первого в Таганроге 19-го ноября 1825 года застала Ермолова в Екатеринограде. П. М. Сахно-Устимович пишет в своих «Записках»:

«В Екатеринограде, куда приехал Ермолов 22 ноября 1825 года, дожидал его начальник корпусного штаба генерал Вельяминов, назначенный начальником Кавказской области князь Горчаков, бывший поверенный в делах Персии Мазарович, Грибоедов и некоторые другие чиновники».

То, что два русских дипломата, занимающихся Персией - Мазарович и Грибоедов - оказались в тот момент рядом с Ермоловым, нельзя считать случайностью. Ермолов вел активную переписку с императором, когда он прибыл Таганрог, по проблемам политики в отношении Персии (сохранилось всего несколько писем).

«На третий или четвертый день после этого приехал фельдъегерь, но не от государя, а прямо из Петербурга, - сообщает далее Сахно-Устимович. - Стало заметно, как в самом Ермолове, так и в ближайших окружающих его, уныние и таинственный вид, еще более увеличивающие общую грусть. Фельдъегерь, прибывший из Петербурга, на дороге встретил товарища своего, отправленного из Таганрога в Петербург за траурными вещами, и от него узнал о горестном происшествии, повергшем в невыразимую скорбь всю Россию. Тайну эту выведал прежде всех от фельдъегеря один из адъютантов Ермолова».

8 декабря 1825 года было получено официальное известие о кончине императора, и 9 декабря Ермолов «со всею свитою, все войско и все казаки присягнули на верность Константину Павловичу».

Был ли такой ход событий неожиданностью для Ермолова? Яков Гордин предполагает, что Ермолов ждал назначения главнокомандующим русской армией в будущей войне с Турцией. Объективно великий князь Константин Павлович, будучи наместником в Польше, вел дело к восстановлению там государственности. Он формировал польскую армию, набирая солдат из уроженцев польских губерний, создавал укреплённые районы, которые с военной точки зрения не диктовались необходимостью, что вызывало в русском генералитете недоумение. Как писал В. С. Ланской, «в формируемом польском войске питаем мы змия, готового излиять яд свой". В то же время Константин Павлович внимательно следил за деятельностью Ермолова на Кавказе, писал Александру Первому, что « Ермолов может отложиться», что он «намеренно провоцирует войну с Персией, чтобы раскачать Восток». Граф Симонич также отмечал, что в «России.. многие указывали на честолюбие знаменитого генерала, командовавшего в то время войсками на Кавказе».

Тем не менее, объективно по линии Варшава-Тифлис просматривалась определенная логика происходящего. Ермолов имел в Петербурге среди генералов доверенных информаторов, что позволяло ему неплохо ориентироваться в ситуации, которая складывалась вокруг Александра Первого. Для любителей «тайной истории» тут есть немало острых вопросов.

С начала ноября 1825 года, когда здоровье императора Александра стало внушать сильные опасения, не только цесаревич Константин Павлович ежедневно получал известия от генерала И. И. Дибича, находившегося, вместе с кн. П. М. Волконским и А. И. Чернышевым при государе в Таганроге, но и Ермолов. Историки не могут объяснить, имел ли желание Ермолов, находившийся в географической близости от Таганрога, вмешаться в ход событий, была ли у него такая возможность, ведь в его окружении подозревали, что Александр Первый был в Таганроге отравлен? Ответа нет в силу того, что многие документы того периода были позже уничтожены как самим Ермоловым, так и Николаем Первым. Правда, декабристы на следствии давали показания о какой-то причастности Ермолова к тайным обществам, но убедительных доказательств следственной комиссии на сей счет не нашлось. Есть другой документ- письмо тогда еще Великого князя Николая Павловича начальнику Главного штаба генерал-адъютанту, барону Дибичу от 12 декабря 1825 года: «Я вам послезавтра, если жив буду, пришлю, сам еще не знаю кого, с уведомлением, как все сошло; вы также не оставьте меня уведомлять об всем, что у нас или вокруг нас происходить будет, особливо у Ермолова. К нему надо будет, под каким-нибудь предлогом, и от вас кого выслать, например, или такого разбора; я, виноват, ему менее всех верю».

До Персии события в России дошли с понятной для того времени задержкой. Поэтому там работал прежний механизм дипломатический механизм по пограничному размежеванию. 19 декабря 1825 года Амбургер сообщал генералу Вельяминову их Эривани: «16 сего месяца, приехал чиновник из Тегерана, привезший фирман шаха в котором Мирзе-Садыку повелено выехать прямо в С.-Петербург».

В самый канун нового 1826 года в станицу Червленная, куда перебрался Ермолов, прибыл фельдъегерь с манифестом об отречении от престола Константина Павловича и о восшествии на престол императора Николая Первого. Ермолов приказал привести «всех находившихся в его команде войск и жителей вверенного управлению его края к верноподданнической присяге». Кстати, П. М. Сахно-Устимовича рассказывает: «В Грозной фельдъегерь привез с собою высочайшее повеление, в котором предписано было немедленно арестовать Грибоедова, отобрать у него и опечатать все бумаги и отправить как его, так и бумаги с тем же фельдъегерем в Петербург. Все это было исполнено: Грибоедов арестован и бумаги его опечатаны через четверть часа по прибытии нашем, и на другой день рано поутру он уже мчался с фельдъегерем. Доброта сердца Ермолова и благодетельное его расположение ко всем, кто служил при нем, не изменились и при этом неприятном случае. Он написал графу Дибичу о Грибоедове самый одобрительный отзыв, который, как сам Грибоедов сознавался после, много помог ему при его оправдании». Времена в Российской империи менялись.

Теперь слово только документам.

Предписание Ермолова ген.-лейт. Вельяминову 1-му. Червленая. 18 января 1826: «Из депеши к вашему превосходительству секретаря миссии нашей г. Амбургера вижу, что шах дает поручение Мирзе-Садыку отправиться в Петербург по делам о границе».

Секретное предписание ген.-лейт. Вельяминова кн. Севарсамидзе. 23 января 1826: «По- прежнему отношению его сиятельства графа Нессельроде, ваше превосходительство, как скоро Мирза-Садык изъявит желание отправиться, изволите сделать нужное для того распоряжение. По тракту до Петербурга, ваше превосходительство, изволите о проезде его уведомить г.г. губернаторов, прося их, чтобы не было в лошадях остановки, отводимы были хорошие квартиры и оказываема была вежливость, но отнюдь никакой особенной почести, как человеку не отправляемому в качестве посланника и человеку не высокого происхождения». Резолюция Вельяминова: «Так как Мирза-Садык возвратился в Персию, то не нужно делать по сему предписанию никакого распоряжения».

Из письма ген.-лейт. Вельяминова к Мирзе-Садыку. Тифлис. 22 января 1826: «Высокостепеннейший и высокопочтенный, блистательной персидской державы ближайший чиновник, историограф и даручи канцелярии его шахского величества, Мирза-Мамед-Садык-Каджар Марвинский. Получив отношение вашего высокостепенства от января, в коем вы объясняете данные вам повеления его величеством шахом шахов и волю его относительно границ я счел за полезное сам сделать об оных его величеству мои почтеннейшие представления в прилагаемом при сем письме, которое, покорно прошу вас, ему оное поднести. Ваше же высокостепенство, считаю за нужное уведомить, что северо-восточного берега озера Гокчи и никакой земли, до сих пор занимаемой Россиею, главноуправляющий, его высокопревосходительство генерал-от-инфантерии Ермолов, не может возвратить Персии без высочайшего на то соизволения государя императора».

Письмо генерала Ермолова к Аббас-Мирзе. Кр. Грозная, 22 февраля 1826: «Его высочеству, светлейшему и знаменитейшему шах-заде, Аббас-Мирзе, нареченному наследнику могущественнейшего обладателя персидского государства, мужу, одаренному отличными достоинствами и благоразумием. Вашему высочеству угодно было упомянуть о том, как, во время пребывания в Султании его величества шаха, поверенный в делах г-н Мазарович представил мое донесение и что, по приказанию знаменитого родителя вашего, был рассматриваем трактат, которого будто бы требую я изменения. Не смею я иметь подобного желания, ибо есть священная воля великого моего государя — блюсти твердость оного, и сообразно воле его учреждаю я мое поведение».

Секретное предписание ген.-лейт. Вельяминова кн. Севарсамидзе. 23 января 1826: «Так как посланный от его высочества шаха чиновник Мирза-Мамед-Садык возвращается без всякого успеха и может случиться, что персидское правительство, будучи сим недовольно, решится открыть войну — хотя, впрочем, по слабости средств его, сего ожидать невозможно — то, предупреждая о сем ваше сиятельство, я предлагаю усугубить на границе меры осторожности, и чрез преданных нам людей, известных нам, узнавать о малейшем движении как регулярных, так и иррегулярных персидских войск, и о том мне доносить заблаговременно».

Письмо графа Нессельроде к генералу Ермолову. 3 февраля 1826: «Отправляя генерал-майора князя Меньшикова к шаху и к Аббас-Мирзе с извещением о восшествии своем на престол, государь император повелел ему употребить при сем случае возможное старание, под руководством вашего высокопревосходительства, дабы склонить персидское правительство к окончанию дела о разграничении. Условия, на коих может он приступить к решительному соглашению, изъяснены ему в особой записке, для вашего сведения у сего прилагаемой. Князь Меньшиков должен принять за первое основание своих переговоров акт, писанный в Тифлисе 28-го марта 1825 года, генерал-лейтенантом Вельяминовым, и беглярбегом тавризским Фет-Али-ханом, но Аббас-Мирзою не утвержденный. Если же персидское правительство, после многих убеждений, отвергнет сие предложение, то государь император, истребовав мнение начальника главного штаба и вникнув сам во все обстоятельства, нашел возможным согласиться на уступку с нашей стороны еще части ханства Талышинского к югу от реки Бусей-чая, или другого участка земли, каковой может быть отдан нами без всякого существенного неудобства. Государь император желает, чтобы князь Меньшиков получил собственно от вас подробные наставления для успешного исполнения данных ему поручений. Подписание окончательного акта и постановление граничных знаков могло бы потом, по вашему, милостивый государь, назначению, быть возложено на особых комиссаров».

Письмо графа Нессельроде к генералу Ермолову. 1 апреля 1826: «М. г., Алексей Петрович! В обязанность себе вменил я поднести на высочайшее благоусмотрение отношение вашего высокопревосходительства, от 23-го февраля, под лит. F., по предмету новых переговоров, происходивших в Тифлисе касательно разграничения с Персиею. Вскоре после того получено и отношение ваше, милостивый государь, от 4-го марта, под лит. К., о намерении персидского двора отправить посла своего для поздравления государя императора с восшествием на прародительский престол. Его величество имеет надежду, что по первому предмету генерал-майор князь Меньшиков, снабженный полными наставлениями и руководимый опытностью вашею, может быть достигнет желаемой цели, и положит конец толь давно продолжающимся с Персиею прениям, которые, производя взаимное недоразумение, тревожат умы и ослабляют дружественные связи наши с сею соседственною державою, связи, кои всячески должно сохранить ненарушимыми, а тем более при настоящем положении дел. Намерение шаха персидского прислать сюда посла не малым служит доказательством равномерного его желания пребыть с нами в мире.

Из препровождаемого у сего, единственно для вашего сведения, списка с ноты, которую поручено нашему поверенному в делах при Порте Оттоманской подать турецкому министерству, ваше высокопревосходительство ясно усмотреть изволите и волю всемилостивейшего нашего государя императора, и великодушие его величества; но купно с тем и совершенную решимость не терпеть далее неуважений дивана турецкого к справедливым требованиям нашим. Сколь мы ни сильны, но тягостно иметь в одно и то же время многих врагов, а особенно со стороны вашему управлению вверенной, где соседи и горские народы легкомысленные, коих удобно могут вооружить против нас недоброжелатели наши и тем озабочивать правительство.

По сим уважениям государю императору угодно, дабы ваше высокопревосходительство подтвердили секретно всем, имеющим какое-либо начальство на границе, уклоняться всемерно от малейшего повода, могущего подать персиянам основательную причину к негодованию. Не бесполезно было бы предписать и астраханскому гражданскому губернатору наистрожайше: по делам туда приезжающих персиян, оказывать скорое и беспристрастное правосудие. Его величество уверен, что, при точном исполнении таковых распоряжений ваших, шах персидский никогда не решится дать свое согласие Аббас-Мирзе начать против нас военные действия».

Рапорт г. Амбургера князю Меньшикову. Тавриз. 14 апреля 1826: «Из частной беседы, которую я вчера имел с каймакамом, я пришел к заключению, что миссия вашей светлости к шаху, о которой тегеранский двор был уже осведомлен частным образом, породила с одной стороны несбыточные надежды, с другой — опасения более абсурдные. По этому поводу шах написал наследному принцу «рагам», по которому он ему приказывает приготовиться, до прибытия вашей светлости, относительно пункта полномочия, которое вы обозначали в рапорте о границах. Не имея никакой инструкции вашей светлости на этот предмет, я принужден был объяснить каймакаму, что ваша миссия имела исключительную цель возвестить благополучное восшествие на всероссийский трон его величества императора Николая I; но в то же время, чтобы рассеять те или другие ложные известия, я дал почувствовать каймакаму, что ваша светлость относится вполне доброжелательно ко всем предположениям по поводу областей Персии, о которых ясно и бесповоротно говорится в трактате и что все это может служить к окончанию разграничения».

Предписание ген.-лейт. Вельяминова 1-го князю Мадатову. 3 мая 1826: «Его высокопревосходительство генерал-от-инфантерии Ермолов предписал мне, чтобы отнюдь войска наши не занимали никакого поста по правую сторону речки Чоундура или Капан-чая, а равно не переходили бы за черту границы, означенную в акте, составленным мною по его повелению с Фет-Али-ханом, беглярбегом тавризским, 28-го марта 1825 года. Для исполнения с вашей стороны сего повеления, я включаю ниже сего выписку из сего акта: от Урум-Бассара; что на границе Елизаветпольской области, до Аракса и далее все границы талышинского ханства».

Так начиналась миссия князя Меньшикова в Персию. Как оказалось, это был последний шанс мирными средствами решить проблему Гюлистанского трактата.