ИА REX публикует статью доктора философских наук, политолога, профессора МГУ Валерия Расторгуева.
В День народного единства православные отмечали, как это было заведено с давних времен, праздник Казанской иконы Божьей Матери. Этот день оставался праздничным для большинства наших отцов и дедов и в советские времена, переместившись из закрытых церквей в дома, открытые для гостей. Мусульмане готовились к своему главному празднику — Дню жертвоприношения, Курбан-байраму. Большая часть пожилых людей находилась в ожидании Красного дня календаря — праздника, который навсегда остался в их памяти как день державной мощи и единения страны. Сам же День народного единства на этом фоне поблек, почти затерялся, но, как всегда, продемонстрировал отсутствие понимания и единства. Часть националистов маршировала, другая не хотела смешиваться с толпой, организованной не ими, а часть либералов скрежетала зубами, сочувствуя, конечно, полякам... Другая часть либералов — тех, кто поосторожней — на всякий случай не выходила из домов, в том числе из своих лондонских апартаментов: как говорится «береженого...». Насквозь либеральное телевидение крутило пустые детективы, демонстрируя полнейшее нежелание участвовать на чужом празднике жизни. В этом отношении очень показателен был диалог Виктора Аксючица с либералами разной окраски на радио «Свобода». Он честно пытался объяснить ультралибералам — почти как детям — самые простые истины о том, к примеру, что русские не фашисты, а преступность всё же имеет узнаваемое лицо, причём, как ни крути, национальное. Но эти слова только разжигали оппонентов. Они, как и сто лет назад, продолжали обижаться на русских из-за поляков.
Но это фон. Главное, что заставило задуматься — слова Святейшего Патриарха Кирилла, говорившего о значимости великой Победы и давшего короткую, но ёмкую оценку событиям двух последних десятилетий. По словам Его Святейшества, «За 20 лет на просторах Святой Руси произошло то, чего не происходило за всю историю рода человеческого. Ни одна страна, ни одна цивилизация, ни одна религиозная группа, ни одна Церковь не переживали то, что пережили мы — грандиозное возрождение православия». Думаю, слова Предстоятеля сказаны именно тогда, когда созрела основа для надежды. В современной жизни у граждан России остаётся слишком мало поводов для оптимизма, чтобы не заметить лучика света. Воистину, уныние — грех, и надо думать о будущем, поддерживая любой живой росток, оберегая его и от недоброго климата, и от холодной чиновной заботы, способной убить всё живое. Этот росток надежды — поиск долгосрочной стратегии, в основу которого положена объединительная идея Евразийского Союза. Можно, разумеется, сколько угодно шутить на эту тему: Евразия нам поможет, а Евросоюз уже помог освободиться от переизбытка углеводородов... Но можно взглянуть на проект и с долей сдержанного оптимизма. Убежден, сам этот поиск Евразийского пути России, который был начат русскими мыслителями более столетия тому назад, отвечает духовным запросам современного общества, но требует не исполнительной прыти, а просветленного разума и молитвы. Это политическое решение заставляет нас, граждан, и, полагаю, лидеров страны по-новому взглянуть на систему ценностных ориентиров и приоритетов российской политики — внутренней и внешней.
Евразийская тема может быть по-разному интерпретирована, конечно, о чём говорит множество трудно совместимых точек зрения. Однако во всех случаях сама её постановка диктует необходимость существенно поднять статус конфессионально-цивилизационного и этнокультурного аспектов государственной политики, поскольку Евразия — не только и не столько географическое пространство, но и особый цивилизационный мир («Большое пространство»), ядром которого была и остаётся Россия и, естественно, государствообразующий народ. Приоритетность цивилизационного подхода объясняется тем, что именно конфессионально-цивилизационные связи — начало начал и основа основ возможной и желательной интеграции и реинтеграции в рамках Евразийского Союза многонациональных территорий, искусственно (а иногда противоестественно) разделённых. Разделённых и политически, и экономически, а теперь уже и в культурном и языковом плане. В этой связи можно согласиться с Владимиром Путиным, который, ставя проблему новой объединяющей стратегии, начал с упоминания о мириадах сохранившихся цивилизационных связей — не только межэтнических, но и межличностных, что и делает столь масштабный геополитический проект «подъмным», реально достижимым и более того — понятным.
Как же обстоит дело в современной России с конфессионально-цивилизационной составляющей политики и, соответственно, с этнокультурной сферой государственной политики (национальной политики в узком значении слова)? Как уже говорилось, уныние — грех, да и о большом уме или мужестве оно тоже явно не свидетельствует. Поэтому начнём с позитивных факторов, которые не много, но именно они будут стимулировать процессы интеграции и модернизации при условии осуществления грамотной национальной стратегии. Под модернизацией я подразумеваю не разрушение основ государственности с использованием самых современных методов и нанотехнологий, как иногда нам советуют, а «всего лишь» необходимость вписаться в новый технологический уклад, пока поезд не ушёл, а у государства ещё есть шанс опомниться. Очевидно, что подлинная политическая и технологическая модернизация России искусственно сдерживается. Это происходит не только и даже не столько из-за барьеров на пути полноценного международного технологического сотрудничества и удушающей коррупции в самой России, сколько из-за экономического и политического разделения новообразованных государств и «программ дезинтеграции», заложенных в фундамент государственного строительства этих стран (РФ — не исключение). Такие программы губительны для успешного развития и системной модернизации новообразованных государств, поскольку сами эти полиэтнические территории развивались в течение десятилетий как своеобразные «цеха» в рамках модели «разделения труда», регулировавшей отношения между республиками с момента основания СССР, а позднее — и между странами «соцлагеря». «Цеховой подход» имел отдельные недостатки, связанные с абсолютной монополией госсобственности, но и зримые преимущества, в том числе — формирование профессиональных элит во всех регионах страны, обладающих навыками сотрудничества. Разрушая Союз, начали с профессий, с маргинализации центра и окраин, многократно усилив эту тенденцию реформированием школы и высшего образования...
Но основа восстановления взаимного уважения и тяготения к России (слово это стало слишком многозначным, и приходится уточнять, что здесь речь идёт не обо всей России, а только о РФ) со стороны новообразованных государств после крушения, а точнее, целенаправленного демонтажа СССР — восстановление основательно разрушенного цивилизационного и культурного единства. Это единство, которое столетиями складывалось на пространстве Российской империи и служило гарантом межнационального и межконфессионально мира, было в значительной степени обесценено в результате отказа от самодержавия и установления богоборческой политики. В настоящее время восстановительный процесс идёт, и идёт чрезвычайно интенсивно, во многом благодаря принципиальному отказу от антиклерикальной политики, установке на соработничество государства и церкви. Прежде всего, речь идёт о сотрудничестве верхушки политической власти с Русской Православной Церковью и другими культурообразующими конфессиями, исторически представленными на «постсоветской», а точнее, на «построссийской» (или евразийской — в узком понимании этого слова) территории.
Наиважнейший позитивный фактор и позитивный итог «постсоветского развития», которое в целом, видимо, никогда не получит однозначно положительной оценки, ибо связано с распадом, истреблением великой державы, — это Церковное Возрождение, которое проходило на фоне распада страны, но собирало народ. Именно оно сдержало инерцию полного крушения. Об этом и говорил Святейший Патриарх, с трудом подбирая добрые слова для оценки столь неоднозначного этапа в жизни российского общества. Подобный подъём немыслим ныне в Европейском Союзе, демонстрирующем свою неспособность предложить ни одной серьёзной политической концепции союза государства и церкви после провала стратегии мультикультурализма. От одной псевдообъединительной идеи отказались, другой не нашлось. Этот факт — одно из немногих стратегических преимуществ РФ. Более того, встречное движение государства и церкви — это гарант относительной политической стабильности и основание для действительной, а не фальшивой легитимации политической власти в современной России, без чего не может быть и речи о сильной объединительной стратегии. О Евросоюзе приходится напоминать, чтобы проект Евразийского Союза не стал калькой чужого и не вполне удачного опыта. А это вполне может произойти, если за дело возьмется кто-то из учеников или клонов Чубайса.
Но главное — опора, а она уже есть. Ключевое Историческое Событие, значимость которого будет лишь возрастать в будущем и «работать» на авторитет государственной власти, если она не свернет с пути соработничества, — объединение Русской православной церкви, осуществлённого при деятельной поддержке политического руководства РФ (Акт о каноническом общении РПЦ и РПЦЗ). Воссоединение двух частей Единой русской церкви знаменует собой и важный этап в процессе создания единого вселенского Православия, и завершающую стадию той гражданской войны, истоки которой кроются в разрушении империи. Без этого решающего сдвига не могло бы быть и речи о перспективах успешного восстановления единого цивилизационного пространства — Евразийского Союза. Какая бы евразийская теория (за столетие евразийских поисков накопилось множество версий) не легла в основу новой стратегии, одно станется неизменным: ядром Евразийского единения была и останется тысячелетняя великая и самобытная Российская цивилизация с её государственно-конфессиональным устройством. При условии, добавлю, уважительного отношения к истории русского самодержавия — силы, без которой не было бы ни империи, ни народов наших, отвоевавших своё право на жизнь.
Выделяется две основные уникальные особенности Российской цивилизации, составляющие её «цивилизационный код». Первая — опыт поддержания устойчивого межконфессионального согласия, ставшего возможным благодаря особой психологии русского народа и неизменной исторической позиции доминирующей конфессии — РПЦ, воспитывавшей в своих чадах терпимость и уважение к инославным одновременно с нетерпимостью к собственным порокам, среди которых наихудший — гордыня, в том числе этнонациональная. По этой причине доктринальная установка на уважительное отношение к Православию господствовала или присутствовала и в других культурообразующих конфессиях, представленных в России. Вторая особенность Российской цивилизации — единое языковое и образовательное пространство. Его становление было основано на том, что все разноязычные этнические группы и племена получили одновременно и защиту своих родных языков (многие народы приобрели благодаря этой политике письменность и создали собственную литературу), и возможность внести свой воистину безмерный вклад в становление русского языка. Именно русский язык и культура билингвизма — всеобщее достояние, которое стало условием общецивилизационного развития, чему способствовал тот факт, что в рамках прежней государственности русский язык был государственным.
Но основное внимание сегодня следует обратить, увы, на негативные, деструктивные факторы, которые могут стать барьером на пути к построению Евразийского Союза и укреплению международных позиций РФ. И первый (по значимости) фактор чрезмерного риска — зияющие институциональные ниши и пустоты российской политики, разрывающие историческую преемственность. В имперский период основной «национальной скрепой» была сакральная монархическая власть, усиленная особым русским полиэтнических «рецептом рекрутирования элит». Суть рецепта на первый взгляд проста, но запредельно трудно воспринимается теми, кто не хочет делиться властью: титулованная знать, состоящая из представителей высших сословий, постоянно пополнялась в империи за счет знатных семейств из «присоединенных территорий» и «национальных окраин». При этом практиковалась сложнейшая и уникальная модель «совместимости политических институтов» в границах державы (особые институты, в частности парламентские, в Финляндии и Польше), а также особо уважительное отношение верховной государственной власти к обычаям, жизненному укладу и обычному праву ряда народов при сохранении единого правового пространства.
В период советского народовластия аналогичную роль выполняли политические институты, дававшие лучшим и наиболее уважаемым представителям народов России право реально влиять на политику Федерации и, прежде всего, законодательную. Центральный среди таких институтов — Совет Национальностей, созданный в 1924 г. Этот конституционный орган был вначале одной из палат Центрального Исполнительного Комитета СССР, в 1936-1991 гг. — одной из палат Верховного Совета СССР, а в 1990-1993 гг. — Верховного Совета Российской Федерации. К тому же немаловажную роль в демонстрации прав народов играло Министерство национальностей. В какой-то степени функции Палаты Национальностей взял на себя с момента основания двухпалатного парламента Совет Федерации первого созыва, но почти полностью утратил их после изменения механизма ротации членов СФ.
Действенные институты национального представительства были бы крайне продуктивны сегодня с учётом обостряющегося социального неравенства, в том числе регионального, а также искусственно нагнетаемых сепаратистских настроений, которым придаётся конфессиональная окраска. Эти институты выполняли ряд миротворческих функций:
— во-первых, выявляли в корректной (парламентской) форме все возможные межэтнические и межтерриториальные противоречия, переводя их в плоскость открытой дискуссии, что само по себе на порядок снижало степень политического риска:
— во-вторых, позволяли артикулировать самые опасные вопросы, поскольку это право доверялось не маргинальным и радикально настроенным лицам, народным избранникам, многие из которых были гордостью своих народов (известные ученые, деятели культуры и т.п.), что демонстрировало преимущества «народной демократии»;
— в-третьих, на порядок снижали уровень амбиций (и взаимных обид) у отдельных этнических групп, так как любое преимущество требовало открытого перераспределения общих ресурсов;
— в-четвёртых, демонстрировали преемственность власти, что служит фактором «опривычнивания» властных полномочий (хабитуализации) и существенно повышает устойчивость социальной иерархии;
— в-пятых, делает власть в России похожей и узнаваемой для мирового сообщества и повышает статус России в глазах мирового сообщества, а «деинституционализированная» национальная политика в многонациональном обществе воспринимается как гарант нестабильности и вызов традициям.
Вывод, который можно сделать из сказанного, предельно прост: пришло время восстановления институциональной основы национальной (цивилизационно-этнокультурной) политики России и, как говорится, гордости великороссов. Существует множество вариантов работы в этом направлении, о чем свидетельствует добротный отечественный опыт.
Комментарии читателей (0):