Захват Албании вновь обострил непростые итало-югославские отношения. Их необходимо было урегулировать. Эта задача упрощалась тем, что после Мюнхена регент Павел и Стоядинович окончательно утратили веру в западные демократии. Все большее значение для Югославии приобретал национальный вопрос, а внутри этого вопроса – проблема статуса Хорватии. В 1937 году Белград пошёл на заключение конкордата с Ватиканом, предоставившего значительные привилегии католической церкви. Это был шаг, направленный на установление диалога с консервативными кругами хорватского общества, но этого оказалось недостаточно.
Уступки правительства создали условия для усиления сепаратистских тенденций в Хорватии и росту недовольства в других частях страны. Стоядинович попытался решить проблему путем новых политических маневров. За повышение статуса Хорватии боролась Хорватская крестьянская партия и её лидер В. Мачек. В декабре 1934 года он был освобождён из-под ареста, и в июне 1935 г. приглашён для консультаций в Белград. Началась череда трудных переговоров с регентом Павлом и его представителями. Посредником выступал югославский дипломат хорватского происхождения и школьный товарищ Мачека Милорад Стражницкий. Мачек и его партия были в этот период стали лидирующей силой Хорватии, на выборах 1938 года HSS получила 1 364 524 голосов - 44,9% избирателей.
Распад Чехо-Словакии и успехи словацких и украинских националистов в Словакии и Закарпатье весьма вдохновили националистическую оппозицию в Югославии. 15 января 1939 г. хорватские депутаты парламента собрались в Загребе и приняли обращение к Великим Державам с просьбой заступиться за независимость Хорватии, в идея югославизма объявлялась ошибочной, решения правительства королевства – недействительными. Представители партии Мачека активизировали контакты с немцами. В июне 1939 года принц Павел посетил Берлин – встреча высокого гостя была очень помпезной, , город был покрыт плакатами с изображениями Гитлера и регента Югославии, безопасность его обеспечивали 30 тыс. штурмовиков СА. Однако на переговорах договориться о чем-либо не удалось. Принц вернулся домой твердо уверенным – война начнется в ближайшее время. Это заставило его пойти на серьезные уступки во внутренней политике. 26 августа 1939 года, перед самым началом Второй Мировой войны премьер-министр Цветкович и Мачек подписали соглашение, которое должно было подвести черту под сербско-хорватским противостоянием. Соглашение Цветкович-Мачек начиналось словами: «Югославия является лучшей гарантий независимости и прогресса сербов, хорватов и словенцев.»
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Создавалась Хорватская бановина – фактически автономное государство в составе Югославии с собственным парламентом, который контролировал её финансы, и собственным правительством. В автономию входило 27% территории Югославии и 29% её территории. Фактически это был югославский вариант знаменитого Ausgleich (т.е. «уравнивания») – австро-венгерского компромисса 1867 года, вдохновлявшего хорватскую политическую элиту, получившую образование в Австро-Венгрии. Важнейшей составляющей соглашения 1867 года было создание королевской венгерской армии – гонведа. В Хорватии еще в 1936 году была создана сельская стража (Hrvatska seljachka zastita, HSZ) партийная полувоенная организация HSS. В 1939 году HSZ легально перешла под командование хорватских властей. В 1936 году Macekova garda – гвардия Мачека – начиналась с 50 чел., и она в основном занималась обеспечением безопасности самого Мачека. В 1939 году только в Загребе численность членов сельской и городской стражи достигло 4 тыс. чел. После соглашения Цветкович-Мачек речь уже шла о создании хорватским народом собственной армии в составе югославского государства. После этого соглашения Мачек согласился войти в состав королевского правительства и занять пост вице-премьера. Соглашение вызвало сильнейшее раздражение среди оппозиционных сербских партий, а мусульманские и словенские партии начали борьбу за получение таких же прав. По-прежнему активны были и македонцы.
Активизировались и сторонники независимости Черногории. В результате внутренняя стабильность Югославии осталась под вопросом. 5 февраля 1939 года Стоядинович был смещён на посту главы правительства Драгишей Цветковичем, министерство иностранных дел Югославии возглавил бывший посол в Германии Александр Цинцар-Маркович. 22-23 апреля с ним встретился в Венеции Чиано. Маркович предварительно обсудил позицию Белграда с германским послом в Югославии. В ходе переговоров стороны подтвердили решимость следовать положениям договора о дружбе от 25 марта 1937 года и согласились пойти на уступки друг другу. Рим демонстрировал готовность учесть югославские интересы и не наращивать далее своего военного присутствия на Балканах.
Это была третья после Абиссинии и Испании военная акция Рима, которая окончательно исчерпала ресурсы Муссолини. Он был заинтересован в передышке, которую так и не получил. Уже в 1938 году страна вплотную подошла к финансовому банкротству. Ввоз рыбы, мяса, зерна, сырья, нефти, содержание колоний, и особенно в Абиссинии, — все это легло тяжелым бременем на бюджет. В мае 1938 года была принята 10-летняя программа модернизации и перевооружения Вооружённых сил (армия нуждалась в 1098 легких гаубицах, 1108 противотанковых орудиях, новых самолётах и танках и т.п.), на которую планировалось потратить 24,5 млрд. лир. При этом на первые пять лет выделялось только 5 млрд. лир. Казалось, что военное производство Италии уверенно росло. Показателем могут послужить данные по производству самолётов. В 1939 г. в стране было произведено 1 750 самолётов, в 1940 г. – 3 250. В 1941 г. темпы роста резко сократились – 3 503 самолётов. После этого производство только сокращалось. Ресурсы Италии были выработаны.
26 марта Испания присоединилась к Антикоминтерновскому пакту, 1 апреля 1939 г. Франко заявил о победе в Гражданской войне. В тот же день его правительство было официально признано США. Победившая сторона развязала репрессии против республиканцев. Количество жертв послевоенных расправ было весьма значительным. В разное время официальные цифры колебались от 40 до 200 тыс. чел. Большое количество солдат и офицеров республиканской армии и тех, кто подозревался в симпатиях к противникам националистов, было заключено в концентрационные лагеря. Поражение Республики имело ещё одно следствие.
Активная работа советской разведки по троцкистским организациям за рубежом началась с марта 1936 года. В 1938 году она достигла значительного успеха. Благодаря похищению архивных документов Троцкого были вскрыты его связи с подпольем в СССР и с организациями за его границами. В 1939 году, после краха Испанской республики, было принято радикальное решение. «Когда гражданская война в этой стране завершилась, — вспоминал Судоплатов, — стало ясно: в мире не остаётся больше места для Троцкого». Задача по его устранению была поставлена лично Сталиным. Операция «Утка» была успешно завершена агентом советской разведки Рамоном Меркадером. Он был участником войны в Испании, имел боевые ранения и представлялся сторонником Троцкого. Благодаря этому ему удалось проникнуть в ближайшее окружение политика, укрывшегося в Мексике и жившего на особо охраняемой вилле. 20 августа 1940 года Троцкий получил смертельное ранение — Меркадер нанёс его ледорубом по голове.
Неизбежность большой войны становилась очевидной. Чехословакия была уничтожена, Албания превратилась в колонию, Испанская республика пала. Теперь настало время другого государства. «События идут быстро. Карта Европы продолжает меняться, на сегодня уже нет Албании, — обращался к Литвинову полпред в Германии. — Встаёт вопрос — кто на очереди?» В Берлине начали поговаривать о расчленении Югославии и продолжали оказывать давление на Румынию. Одним из способов преодоления проблем и опасностей со стороны Германии было укрепление балканского единства. Вернее, попытка его создания. Это означало включение в Балканскую Антанту Болгарии. Британская дипломатия планировала создать на основе польско-румынского договора «фронт мира» по линии Варшава — Бухарест — София — Белград — Афины — Анкара. Югославия и Турция были готовы поддержать болгарские территориальные претензии, но Бухарест не желал идти на уступки.
После Мюнхена София попыталась проверить возможную реакцию Лондона на вопрос о возвращении Болгарии Южной Добруджи. В Форейн офис понимали, что решение проблемы Судет неизбежно приведет не только к актуализации проблемы Буковины, Баната и Бессарабии, но и вдохновит болгарских ирредентистов. 6 января 1939 г. болгарский посланник в Румынии Сава Киров попытался обсудить вопрос о Добрудже с министром иностранных дел Григором Гафенку. Тот признал – «отношения между двумя странами оставляют желать многого». Намёк болгарского дипломата, что для исправления ситуации необходимы жертвы министр проигнорировал. В январе 1939 года царь Борис посетил Рим, 25 января состоялась его встреча с Муссолини. Тот дал понять гостю, что Италия поддержит болгарские претензии на Южную Добруджу и побережье Эгейского моря.
Между тем внешнеполитическое положение Румынии ухудшалось, на её границах в Добрудже и в Трансильвании сконцентрировали значительные силы болгары (около 100 тыс. чел.) и венгры (около 300 тыс. чел.). София и Будапешт явно были не прочь исправить несправедливые для них итоги Первой Мировой войны и силой. 24 апреля 1939 года Германия предоставила Болгарии военный заём в 45 млн. марок. Весной 1939 года Болгария поставила вопрос о коррекции границ с Румынией перед Англией. Там допустили возможность такого решения спора. 24 апреля 1939 года в Лондон прибыл министр иностранных дел Гафенку. Он сразу дал понять — Румыния стоит за привлечение Болгарии, но категорически против уступок ей. Галифакс не настаивал. Надежды Софии добиться уступок в Южной Добрудже и транзитных льгот в Салониках через Англию не оправдались. Гафенку прибыл в Лондон из Брюсселя, где отчитывался перед отдыхавшим в Бельгии Каролем II о своей поездке в Берлин. Симпатии короля были на стороне Англии и Франции.
19 апреля румынский министр встречался с Гитлером. Среди прочего был поставлен вопрос о венгерском меньшинстве в Румынии. Гитлер, среди прочего, сказал: «Принцип национальности, видите ли, должен быть базисом любого длительного порядка. Поэтому я не трону Румынию. Я не поддержку никакую претензию, направленную против неё – до тех пор, разумеется, пока я могу рассчитывать на её дружбу.» Румыния продолжала колебаться между союзниками и Германией и это настраивало на определённый лад её соседей. В июне 1939 года болгарский посланник в Германии Прван Драганов поделился с советским поверенным в делах своими мыслями. Его страна не откажется от своих претензий, меняться может лишь ориентация на того, кто сделает их возможными: «…кто поможет Болгарии осуществить её справедливые стремления — СССР или Германия? Этим определится дальнейшая позиция Болгарии».
Балканы оставались полуостровом с массой нерешенных проблем. Даже заинтересованная в передышке Италия начала выделять значительные средства на поддержку хорватских националистов (до 20 млн. динаров). Они обещали организовать восстание в течение 4-6 месяцев и призвать итальянские войска. «Муссолини полностью захвачен идеей раздробить Югославию и аннексировать Хорватское королевство, — записал в дневнике 26 мая 1939 г. Чиано. — Он считает, что эта операция довольно легко осуществима, и при нынешнем положении дел я думаю, что он прав».
Уничтожение остатков ЧСР поставило перед Германией следующую задачу — политическую изоляцию Польши. «Всякий дальновидный человек, заботящийся об интересах Польши, — отмечал Леопольд Эмери, — должен был понимать, что существование сильной Чехословакии, связанной с западными державами, — это единственная постоянная гарантия существования Польши, являющейся порождением Версаля и Брест-Литовска, Польши, к которой и у Германии, и у России были настойчивые и достаточно законные территориальные притязания». Нарастали проблемы и в другом регионе. Растущая военно-политическая активность Германии и явный рост её влияния и популярности в Прибалтике после возвращения Мемельской области — всё это порождало вполне понятные опасения в Москве. 28 марта 1939 г. НКИД сделал заявление о том, что Москва не допустит предоставления Эстонией каких-либо исключительных прав и привилегий третьему государству на её территории или в портах.
В тот же день при встрече с посланником Латвии Фрицисом Кациньшем Литвинов затронул ту же тему. Посланник заверял наркома в том, что его страна не собирается идти ни на какие уступки немцам, хотя те и оказывают определенное давление на Ригу. Литвинов напомнил латышскому представителю, что Чехословакия и Румыния до последнего дня также заявляли о готовности сопротивляться внешнему давлению, и добавил, что вопрос о существовании Латвии не является для СССР проблемой внутренней политики Риги. Такая же беседа прошла в тот же день при встрече Литвинова с посланником Эстонии Августом Реем. Действия советской дипломатии были замечены в Англии и во Франции и вызвали там значительный интерес. Собственно, они и предпринимались именно с учетом англо-франко-советских отношений. «Мы это сделали, — отметил в докладе Сталину 23 апреля Литвинов, — с целью побудить Прибалтийские государства к самозащите, но никаких обязательств в помощи на себя не взяли. Последнее необходимо подчеркнуть, так как Англия и Франция усилят свои возражения против пункта нашего предложения об их гарантиях для Прибалтики, если они будут думать, что мы уже ангажировались». Впрочем, как показали последующие события, расчёт на понимание Лондона и Парижа не оправдался ни вообще, ни в частности. Эстония и Латвия фактически отклонили ноту СССР.
Совершенно особенное положение в планах Москвы занимала Финляндия. Попытки советской дипломатии в 1930-е годы создать систему коллективной безопасности в Прибалтике закончились провалом. Сначала СССР противостояла Польша, затем — Германия. 12 апреля 1938 года в Финляндию во главе военной миссии прибыл ген-м. фон дер Гольц. Широко отмечалось 20-летие германского вмешательства в Гражданскую войну. На фоне событий в Австрии, а затем Чехословакии германо-финское сближение не могло не беспокоить Советский Союз. Развитие германо-финских контактов было замечено в Москве. Резидент НКВД по Финляндии Б.А. Рыбкин, который работал в Хельсинки секретарём полпредства, был вызван в Москву, где Сталин поручил ему сделать запрос о возможности советско-финляндских переговоров. 14 апреля 1938 года Б.А. Ярцев (под этой фамилией работал Рыбкин) предложил министру иностранных дел Рудольфу Холсти провести переговоры относительно возможного обострения внешнеполитической обстановки. В случае вторжения германских войск в Финляндию, предупредил он, СССР не будет дожидаться их появления на своих границах близ Ленинграда.
Очевидно, это предложение возымело действие, и уже 19 апреля Холсти предложил советскому полпреду В.К. Деревянскому немедленно вступить в переговоры об улучшении экономических отношений между Советским Союзом и Финляндией. Кроме того, министр разъяснил, что миссия фон дер Гольца носила частный характер, что германский генерал не был гостем правительства, а само оно вовсе не намерено нарушать нейтралитет и не поддерживает ни аншлюса, ни действий Италии в Абиссинии. Самое главное — Холсти заявил, что никаких политических переговоров с Германией его правительство не ведёт. Положение было тяжёлым. Граница с Финляндией, установленная в ходе Гражданской войны и иностранной интервенции, когда-то не устраивала финских националистов. Теперь её стратегическое положение беспокоило Москву. И не без оснований. Финско-советская граница проходила всего в 32 км. от второго экономического и политического центра СССР — Ленинграда. Финляндия, как и Польша, достаточно последовательно занимала враждебные или недружественные позиции по отношению к СССР. Летом 1938 года, во время подготовки к вмешательству Советского Союза в Судетский кризис, Ярцев, будучи уже полпредом, вновь вошёл в контакт с финскими политиками для того, чтобы обсудить возможность заключения союза. Сближения не последовало.
В 1918 году во время гражданской войны в Финляндии Швеция высадила десант на Аландские острова и заняла их. Начиная с момента германской интервенции в Финляндию и Берлин попытался поставить острова под контроль. Интересы и права России при этом, разумеется, игнорировались. Развить этот успех немцам в связи с поражением не удалось, но опыт этих событий в Москве явно не был забыт. В сентябре 1938 г. Балтийский флот получил приказ быть готовым не допустить захват Аландских островов. В январе 1939 года было подписано шведско-финское соглашение, по условиям которого обе стороны договорились сотрудничать в восстановлении укреплений на Аландах. Одновременно Берлин приступил к резкому усилению своей судостроительной программы. Советская дипломатия попыталась найти решение очевидно обострившейся проблемы, предложив финнам политическое военное и соглашение.
Официальный ответ Хельсинки сводился к тому, что армия и правительство Финляндии готовы защищать её нейтралитет от посягательств как Германии, так и СССР. 5 марта 1939 года в беседе с финским посланником в СССР Аарно Ирие-Коскиненом Литвинов отметил, что в советско-финляндских отношениях существуют только две проблемы: слабые экономические связи и Аланды. Кроме того, СССР хотел бы арендовать на 30 лет четыре острова: Гогланд, Лаваисаари, Сейскаари и Тютере. Литвинов заявил, что эти острова не собираются укреплять, а только использовать для расположения наблюдательных пунктов.
8 марта Москва предложила Хельсинки рассмотреть возможность передачи нескольких островов СССР в обмен на уступку пограничных территорий в Карелии, которые могли быть полезны для промышленной вырубки леса. Коскинен отказался принять этот план. После этого советская дипломатия потребовала от Хельсинки гарантий, что Аландские острова не будут укрепляться и не будут переданы третьей стороне или не будут предоставлены в аренду, полностью или частично, для создания там военной базы. С самого начала было очевидно, что финская сторона не хотела идти ни на уступки, ни на обмен территориями. Министр финансов Вяйне Таннер попытался полушутя-полусерьёзно снизить остроту обсуждения словами о том, что в случае войны СССР и так займёт острова, которые он хочет взять в аренду, и что правительство его страны понимает это.
Тем не менее в марте вопросы о возможных территориальных изменениях на границе и гарантиях нейтралитета Финляндии продолжали обсуждаться, но без каких-либо результатов. В конечном итоге к апрелю стало ясно — финское правительство не пойдет на уступки советской стороне и будет по возможности тянуть время для того, чтобы выждать более предпочтительный для себя момент для ответа. Хельсинки мог рассчитывать на поддержку со стороны Стокгольма. Впрочем, преимущественно на моральную. Требования со стороны СССР очень беспокоили шведскую общественность, которая опасалась перспективы возвращения русских на свою границу. 11 июня посланник Швеции в Москве вручил Молотову меморандум. МИД королевства пытался разъяснить, что меры, предпринятые Швецией и Финляндией, сводятся к обороне Ботнического залива. Позиция в 150 км. от Стокгольма не могла не беспокоить шведов. Молотов был непреклонен: «Финляндия думает разрешить этот вопрос, игнорируя СССР, но это не выйдет. Если Швеция стоит на точке зрения Финляндии, то необходимо отметить, что это тоже не выйдет. СССР не может допустить, чтобы этот вопрос решался без него».
Хельсинки не намерен был считаться с мнением Москвы. Позиция финского правительства сводилась к тому, что, укрепляя Аланды и готовясь защищать их вместе с Швецией, Финляндия действует на благо общих интересов: «Если мы, финны, не укрепим островов, то германцы попытаются их захватить, а это представляет опасность и для Финского залива». Эти рассуждения не показались достаточными Молотову. Услышав их, нарком резонно заметил — в случае войны будет недостаточно бумажки с изложением намерений. Для недоверия были основания: финны продолжали сотрудничество с Германией при вооружении Аландов. В июле 1939 года они разместили на заводах «Škoda» заказ на 4 двухорудийные бронебашни и 8 орудий калибром в 254 мм. Немецкое руководство заводов дало распоряжение выполнить финский заказ вне очереди.
Айрапетов Олег
Комментарии читателей (0):