Сразу же после ликвидации Чехоcловакии Берлин, вопреки своим послемюнхенским заявлениям об отсутствии территориальных вожделений, заговорил о проблеме Мемеля. С лета 1938 года сюда стали приходить немецкие пассажирские суда, туристы организованно и целенаправленно проводили пропаганду немецкого единства. Начались стычки с литовцами, появились жертвы. На выборах в Сеймик (парламент) автономии 11 декабря 1938 года победили сторонники НСДАП. Новый состав представительства края сразу же отказался присягать на верность Литовской республике. Литовские власти не могли рисковать и использовать силу. На всех этапах кризиса польский посланник в Каунасе заявлял, что его страна действует, исходя из соглашения с Германией.
19 марта 1939 г. министр иностранных дел Литовской республики Юозас Уршбис посетил Берлин, возвращаясь из Рима в Каунас. Встреча с Риббентропом убедила его в исключительной серьезности положения. Министр Третьего рейха был категоричен: время угнетения немцев прошло — или Литва уступит Мемель, или там начнутся беспорядки и в страну войдет вермахт, который восстановит порядок. Риббентроп торопил литовцев. По его словам, времени на размышление уже не было. Немцы недвусмысленно предупреждали: в случае, если погибнет хотя бы один немец, — они двинутся дальше вглубь Литвы. Литовский посланник в Великобритании Бронюс-Казис Балутис обратился к Галифаксу — тот ограничился констатацией факта, что Лондон ничего не может сделать и «выразил сочувствие». 19 марта военный комендант Мемельской области заверял советского генконсула, что не уступит без боя ни пяди земли и будет защищать Клайпеду всеми силами. Но его готовность сражаться не разделялась правительством. 20 марта на экстренном совещании правительства в присутствии президента Антанаса Сметоны было принято решение не оказывать сопротивления, если немцы применят силу. В таком случае литовские войска должны были отойти. Так они и поступили. Встреча с Риббентропом, а затем публикация в «Volkischer beobachter» по вопросу о Мемеле привели к тому, что 21 марта Уршбис срочно вернулся в столицу Третьего рейха, чтобы подписать соответствующее соглашение.
22 марта 1939 года Литва была вынуждена уступить Германии Мемель. Уже утром на улицах города появились немецкие армейские патрули и полицейские. Вечером того же дня лидер мемельландеров и депутат сеймика автономии от НСДАП Эрнст Нейман собрал заседание депутатов автономии, который он привычно назвал ландтагом. В нем участвовал всего один литовец. Под военные команды Неймана депутаты проголосовали за возвращение в рейх. Для сессии ландтага потребовалось всего 15 минут. Как отмечала одна из газет — люди заснули в Клайпеде, а проснулись в Мемеле. Утром в городе началось ликование и крики «Мемель свободен!». С суши со стороны Восточной Пруссии шли немецкие войска. 23 марта в порт прибыл тяжелый крейсер Deutschland — город посетил Гитлер. В Мемельской области новая власть действовала по стандарту, наработанному в Австрии, Судетенланде и Чехии. Немедленно начались аресты политически неблагонадежных или враждебно настроенных по отношению к Германии людей, для них сразу же были созданы лагеря, начались конфискации имущества у еврейского населения.
Бывшие чехословацкие граждане и немцы-антифашисты, множество иностранцев в спешке покидали Мемель, спасаясь от нацистов.
«Дни захвата Клайпеды, — сообщал советский генконсул, — для одной части населения были днями восторга и восхищения, для другой — евреев и литовцев — были днями несчастья, горя, слез и разорения. Брошенное на произвол судьбы литовскими властями, гонимое наступающим фашизмом, это население бежало как только могло: на поездах, автомобилях, лошадях, пешком, с детьми, с вещами, без детей и т.п».
28 марта литовский посланник в Германии полковник Казис Шкирпа заявил, что ни о каком сопротивлении и речи быть не может, а передача области является неизбежным актом и идет без особых сложностей. Соседние прибалтийские республики были довольны свершившимися переменами — особенно явно на стороне Германии было общественное мнение Эстонии.
Политический триумф Германии сразу же получил отклик на Балканах. Находившаяся в тяжелом экономическом кризисе Румыния устремила свой взгляд на Берлин. Падение спроса на румынские хлеб и нефть привели к тяжелым последствиям. В стране осталось до 1 млн. тонн зерна. Попытки Кароля II добиться закупок в Париже и Лондоне закончились без успеха. В октябре 1938 года германская торговая миссия стала изучать возможность покупки до 400 тыс. тонн хлеба, но на условиях, весьма тяжелых для румын. Одновременно демонстрировалось политическое сближение: 4 ноября 1938 года Констанцу посетил крейсер «Emden» — это был первый визит германского военного корабля в Румынию после 1916-1918 гг. 24 ноября, после посещений столиц Англии и Франции Кароль встретился с Гитлером в Берхтесгадене. Симпатии к гитлеровской Германии, о которых говорил Гогенцоллерн, отразились в его внутренней и внешней политике. В ночь с 29 на 30 ноября 1938 года был тайно казнен Кодряну и его 12 соратников, осужденных на заключение в мае того же года. Часть руководителей «Железной гвардии» была задушена, часть расстреляна, тела были обработаны кислотой и тайно захоронены. Официально было объявлено о том, что все они были застрелены при попытке к бегству. 16 декабря Кароль создал свою собственную партию — «Фронт национального возрождения». Она стала единственной разрешенной партией королевства. Румыния сделала очередной и уверенный шаг к фашизации режима.
В это время польский МИД пребывал в состоянии иллюзий. Еще 15 февраля Бек известил польских представителей за рубежом об особо актуальных, с его точки зрения, после Судетского кризиса взглядах на Украину: «…следует отметить, что наше влияние всегда выходило за границы этнографически чисто польских провинций, и в этом заключалась наша сила, необходимая для упрочения нашего государственного существования. В течение веков задача укрепления нашего влияния на востоке выпадала [на долю] шляхетско-солдатской колонизации и сопутствующей ей ассимиляции общественной верхушки народов, обитающих на востоке от нас».
Между тем, пока полковник Бек мечтал о перспективах польской колонизации востока, у Варшавы начались проблемы на севере. Вслед за захватом Чехии вновь начали обостряться противоречия между Сенатом «вольного города» Данцига и польскими властями. Только после этого, очевидно, у некоторых польских дипломатов начало появляться осознание того, что происходит. На их лицах стали появляться признаки уныния. Приближающийся кризис в польско-германских отношениях немедленно отразился на Балканах.
27 февраля министр иностранных дел Румынии официально известил германского посланника о том, что Малая Антанта более не существует, а Балканская — никоим образом не является инструментом, направленным против Германии, и что представители Греции, Турции и Югославии полностью принимают логику направленности немецкой политики на восток. На германский «Натиск на Восток» участники Балканской Антанты согласились ответить усилением своего сотрудничества с Берлином.
18 марта Лондон известил Москву, что имеет веские основания опасаться действий Германии против Польши и Румынии. Основанием было ультимативное требование Берлина к Бухаресту согласиться с контролем над внешней торговлей страны. Взамен немцы предлагали гарантию границ. Глава Форин-офис лорд Галифакс запрашивал через посла о возможной реакции СССР, ничего не предлагая и не информируя ни о чем в отношении британских планов. Литвинов был удивлен тем, что подобная опасность не вызвала запросов со стороны Варшавы и Бухареста. Что касается позиции СССР, то наркоминдел уже 15 марта намекнул румынскому послу на возможность оказания помощи. Польская политика, по словам главы НКИД, не вызывала в Москве доверия. 18 марта Галифакс встретился с Майским и сообщил ему о планируемом визите в Москву министра заморской торговли Роберта Хадсона. Тот имел полномочия относительно переговоров по любым вопросам. 19 марта Литвинов изложил свои взгляды на изменения в Англии и Франции. По его мнению, Даладье и Чемберлен вынуждены были реагировать на общественное мнение своих стран, шокированное уничтожением Чехословакии. Это отнюдь не означало их готовности отказаться от мюнхенского курса и сотрудничать с СССР.
Действительно, после уничтожения Чехоcловакии во Франции и Англии резко изменилось отношение прессы и общества к действиям Германии. Впрочем, это не меняло отношения к СССР, который явно не пользовался симпатиями прессы, за исключением коммунистической. Наркоминдел понимал — британский министр приедет обсуждать не только и не столько экономические проблемы. Чемберлен не может и не хочет открыто вступить в переговоры с Москвой, но планирует использовать «заигрывание с СССР» как инструмент для давления на Германию в ближайшем будущем. Еще до приезда министра, 21 марта, посол Англии передал предложение провести конференцию Великобритании, Франции, СССР и Польши. Проект декларации правительств этих стран прилагался — он содержал обязательство совещаться о тех шагах, которые должны быть сделаны для противодействия угрозе европейского мира. Ограничение сферы обязательств исключительно Европой и абсолютно ни к чему и никого не обязывающее консультационное сближение вряд ли могли сыграть роль гарантий мира. В ответ на эти предложения советское правительство представило свой проект — конференцию шести наиболее заинтересованных стран: Великобритании, Франции, Румынии, Польши, Турции и СССР.
В тот же день, 21 марта 1939 г., Бек был приглашен посетить Берлин для продолжения переговоров, но он предпочел отправиться в Лондон. По возвращению он заявил британскому послу, что не может принять участие в предлагаемой конференции, чтобы избежать нежелательной реакции Берлина, с опасением отнесшегося уже к визиту Бека в Англию. А в таком случае, подчеркнул Бек, «раздражение Германии будет еще более подчеркнутым». 23 марта 1939 года Берлин и Бухарест подписали договор, который фактически превращал экономику Румынии в придаток Третьего рейха. Он должен был действовать пять лет. Германия получала право строительства шоссейных и железных дорог на территории Румынии, значительные преимущества при организации закупок сельскохозяйственной продукции, минеральных ресурсов и т.п. Бухарест приобретал право на закупки германского оружия, Берлин предоставлял для этого льготный заем. Румынский представитель в Москве заверял: договор никак не связан с произошедшими недавно изменениями в Центральной Европе, никак не ограничивает правительство его страны и не предоставляет никаких преференций немцам, и — уж во всяком случае — никто не оказал королевству действенной поддержки перед давлением со стороны Берлина. Польско-румынский союз не гарантировал поддержки Варшавы в спорах Бухареста со своими западными и южными соседями. Малая Антанта фактически прекратила свое существование еще с уничтожением Чехословакии. Все это не настраивало в пользу Франции и Англии, тем более что они поначалу предлагали помощь в том случае, если Бухарест будет сопротивляться сам.
Королевство явно лавировало в поисках внешнего покровителя, способного обеспечить такую поддержку, которая исключила бы необходимость защищаться. Румынский министр иностранных дел Григоре Гафенку, подписавший соглашение с Третьим рейхом, «выразил надежду, что Германия в результате этого договора займет такое положение, какое она имела в Румынии до 1914 года». 16 апреля министр отправился в Берлин. В Польше к его поезду присоединили вагон его польского коллеги. Бек заявил – пять лет «прекрасных» отношений с Германией подошли к концу. Он не намерен уступать Данциг Гитлеру: «Он его не получит. Если он рассчитывает на меня, что я его отдам, он совершает ошибку!» Перспектива конфликта становилась очевидной. В этой обстановке. Гафенку делал все возможное, чтобы пойти на уступки Берлину, — таким образом он пытался задобрить Третий рейх, против которого Бухаресту вскоре дали гарантии англичане и французы. Кароль II был весьма доволен соглашением с постоянно усиливавшейся Германией.
23 марта правительство Великобритании приняло решение удвоить территориальную армию и увеличить численность регулярной до 32 дивизий. В этот день Литвинов встретился с прибывшим в Москву Хадсоном. Британский министр начал разговор с того, что заверил советского наркома — Британия готова воевать. Лондон, по его словам, проделал огромную работу с прошедшего сентября. Завершение перевооружения, ожидаемое ранее к лету 1941 года, будет в целом проведено на год раньше. В случае необходимости уже летом 1941 г. Лондон будет готов действовать. Ответ Литвинова был вполне логичен: «После пятилетнего периода инициативы, всякого рода предложений с нашей стороны и безуспешных усилий осуществления международного сотрудничества, мы вправе занять выжидательную позицию в ожидании инициативы и предложений со стороны других». Британский гость признал справедливость этих замечаний и заверил, что Чемберлен и не думал стравить СССР и Германию, а относительно своих переговоров в Польше заметил, что, по его убеждению, Варшава готова отдать Данциг, а будет драться только за коридор и свою территорию. Реальная картина отличалась от той, которую изображал Хадсон.
Литвинов, судя по отчету о встрече, явно не доверял словам своего гостя. 24 марта Майский докладывал наркому из Лондона — Чемберлен и Даладье явно настроены в пользу продолжения политики «умиротворения» Германии, а их демонстративные шаги в сторону СССР являются средством успокоения общественности Англии и Франции, которая все с большим неудовольствием смотрела на действия своих правительств. Доверия эти демонстрации у полпреда в Англии не вызывали. Сам Майский понимал — сложилась чрезвычайно опасная обстановка. Он завершал доклад словами: «Сейчас мы находимся в полосе второй империалистической войны, которая все больше грозит охватить всю Европу».
25 марта состоялась еще одна беседа Литвинова и Хадсона, в результате которой нарком пришел к выводу — британец направлен в Москву с целью провести зондаж относительно намерений СССР. Что касается Польши, то она, вопреки мнению Хадсона, никоим образом не думала об ограничении своей внешнеполитической активности. Поведение старого союзника — Румынии и надежного партнера — Германии было замечено в Варшаве. 25 марта Бек опять заверил Берлин, что делает все возможное для того, чтобы учесть интересы Германии в Данциге, и с 1933 г. уделяет особое внимание добрососедским отношениям с Третьим рейхом. Разумеется, не была забыта и идеология. Бек явно возлагал особые надежды на духовно-политическую близость с Гитлером. «Особо отметьте, — инструктировал министр Липского, — что мы рассматриваем блокирование проникновения коммунизма в Польшу как одну из важнейших задач нашего государства». Не удивительно, что 25 марта польский посол в СССР при встрече с Литвиновым довольно прозрачно намекнул на невозможность участия Польши в соглашении с Францией, Англией и СССР. Варшава не хотела идти ни на какие антигерманские действия и продолжала придерживаться политики блокирования СССР.
В Испании в это время фашисты добивали остатки Республики. Из Мексики на своих сторонников вещал Троцкий. Он призывал к углублению революции и неизменно разоблачал своего главного противника: «Вдохновителем обмана и разгрома рабочих Испании является Сталин». Поражение республиканцев сказалось и на оценках возможностей РККА. 26 марта Чемберлен записал свою оценку «красной России»: «Я вообще не верю в её способность проводить эффективное наступление, даже если она захочет. И я не доверяю её мотивам… Более того, она одновременно вызывает ненависть и подозрения маленьких государств, особенно Польши, Румынии и Финляндии».
27 марта на встрече с заместителем Литвинова в британском посольстве Хадсон заявил: «Вооруженный конфликт между европейскими демократиями и Германией представляется неизбежным. Общественное мнение Англии вполне убедилось в неотвратимости этого столкновения. Для противодействия агрессорам необходимо сотрудничество Великобритании, Франции и СССР». В Европе, по мнению британского министра, можно было обойтись без США, но так как основная опасность для СССР исходила от Японии, Хадсон предлагал Москве сосредоточиться на соглашении с Америкой на Дальнем Востоке для противодействия японской агрессии. Британский дипломат предложил направить в Лондон делегацию Генерального штаба РККА для переговоров. Потемкин в ответ заявил о том, что для такой поездки необходимо для начала достигнуть соглашения между правительствами о совместных действиях на случай войны. Под конец длительной беседы Хадсон еще раз подчеркнул, что прибыл в Москву не для торговых переговоров, а с целью выяснения позиций руководства СССР на случай войны — в этом уже никто не сомневался.
Сомнения вызывали другие обстоятельства — возможность соглашения с Лондоном и Парижем. Дальше слов посланник Чемберлена не пошел. 28 марта в письме к Майскому Литвинов оценил визит как безрезультатный. В Испании агонизировала Республика. 5 марта была сформирована хунта во главе с полк. Сигисмундо Касадо, который заявил о том, что президент Негрин хочет передать власть коммунистам. В хунту вошел и ген. Миаха. 6 марта начались аресты коммунистов, которые переросли в бои. Анархисты и социалисты помогли разбить коммунистов, командир 1-го корпуса Луис Бартело, не признавший власть хунты, был захвачен и расстрелян. За этим последовала капитуляция. 27 марта пал Мадрид; 30 марта итальянцы взяли Аликанте, а франкисты - бывшую временную столицу республиканцев Валенсию. 31 марта газета «Возрождение» ликовала: повсюду — в Праге, Барселоне, Валенсии — большевики терпели одно поражение за другим. Это было свидетельство наступления новой эры. «Русские эмигранты, — с радостью заявляла газета, — от всего сердца приветствуют победителя — доблестного генерала Франко». Впрочем, они не были одиноки в своей радости.
По мнению главы американского внешнеполитического ведомства, дела на Пиренейском полуострове завершились относительно неплохо, ибо гражданская война в Испании не распространилась на Европу. На самом деле победы фашистов в Испании и успехи захватнической политики Германии способствовали появлению новых очагов войны в Европе. Следуя примеру Гитлера и Муссолини, 8 мая 1939 г. Франко заявил о выходе Испании из Лиги Наций. В частности, они ускорили действия Рима, который давно уже планировал получить плацдарм на Балканах. Интерес Муссолини вызвала Албания, которую уже несколько раз (в 1903 и 1915 гг.) пытались занять итальянские власти. Владение двумя берегами самого узкого места Адриатики — Отрантского пролива (всего 72 км.) — считалось весьма важным стратегическим преимуществом.
В марте 1937 года был подписан итало-югославский договор о нейтралитете, который предполагал и раздел сфер интересов в Албании. В этой стране после 1918 года начались межклановые войны, перевороты и т.п. В 1924 году победивший соперников лидер одного из северных кланов Ахмед-бей Зоголли избрал себя президентом. В 1928 году он обеспечил провозглашение себя королем Зогу I с официальным титулом «Спаситель Нации». Положение нового монарха было незавидным. Он был маниакально подозрителен, боялся кровной мести и покушений. Личная гвардия короля состояла из наемников — бывших солдат сербской армии и русских белогвардейцев. Во внешней политике Зогу должен был учитывать планы Белграда и Афин разделить эту страну и колониальные устремления Рима, который еще с начала XX века планировал поставить под свой контроль хотя бы албанское побережье. Король пытался лавировать между тремя соседями, обеспечивая таким образом независимость своей страны. Эта политика имела пределы возможностей. В ноябре 1926 и 1927 гг. были подписаны первый и второй Тиранский пакты, которые фактически превращали Албанию в итальянский протекторат. Рим брал на себя обязательства по защите status quo, интересов Албании на международной арене, по подготовке и снабжению албанской армии и т.п.
Сразу же после аншлюса Австрии в марте 1938 года Муссолини распорядился начать подготовку захвата Албании, который планировалось осуществить через год. Представители Рима активизировали пропаганду образования на итальянском языке, резко вырос объем радиопередач на Албанию, в прокате фильмов итальянские картины вытеснили греческие и югославские. Страна была отсталой, большинство жителей были членами горных кланов, городское население составляло 15%, города были маленькими – около 20 тыс. чел. Количество промышленных рабочих в 1938 году составило 7,5 тыс. чел. Какое-то образование получали 36% детей, в стране имелось только 90 человек с университетским образованием, на свере и юге разговаривали на разных и весьма отличавшихся диалектах. Существовали серьезные проблемы в распределении земли, сказывалось аграрное перенаселение. К 1938 году только 4 700 гектаров из имевшейся государственной земли в 48 000 гектаров были оформлены за их новыми владельцами. Что касается частной собственности, то она определялась традициями и здесь только 1 тыс. гектаров из 103 тыс. была оформлена за владельцами. Это создавало возможность для разного рода злоупотреблений, которые вели к многочисленным конфликтам. В 1935 году началось восстание, подавление которого завершилось многочисленными расправами и казнями.
24 марта 1939 года Муссолини отдал приказ итальянскому представителю в Албании генералу Франческо Джакомини ди Сан Савино потребовать аудиенции и объяснить монарху, что германское проникновение на Балканы делает для Италии абсолютно необходимым потребовать протектората над Албанией. Что касается итальянского монарха, то Виктор-Эммануил поначалу был против, но потом изменил свое решение. 25 марта в Тирану был направлен полковник Марио де Феррарис. Он передал королю Зогу требования дуче, которые по сути дела были требованием ликвидации независимости. От албанского правителя ожидали согласия на введение в страну 40-тыс. итальянской армии, занятие ею всех стратегических объектов (городов, портов, аэродромов, перевалов и т.п.), объединение таможенных границ и т.п. Единственным плюсом для Албании было повышение дипломатических представительств до ранга посольств, но итальянский посол должен был получить право полноправного участия в работе албанского правительства. C точки зрения Бадольо, произошла ошибка – Италия и так имела в маленьком королевстве прекрасные позиции, а Зогу полностью зависел от Рима, требования были излишни, да и сами они были результатом интриг Чиано, желавшего личного триумфа, и предложившего этот план Муссолини.
Принятие этих условий привели бы к превращению королевства в провинцию Италии. Зогу медлил, всячески оттягивая ответ. 2-3 апреля в Тиране и других городах начались массовые демонстрации протеста. Король попытался предложить Муссолини военную конвенцию, по условиям которой итальянцы размещались бы в Албании как союзник, на предоставляемых им в долгосрочную аренду базах. 4 апреля на юге Италии стали собирать авиационную группировку, еще ранее были подготовлены войска и корабли для перевозки десанта. Планируемая операция получила кодовое название «Заморская Тирана». 5 апреля Риббентроп поддержал действия итальянцев в Албании. В тот же день Муссолини направил в Тирану ультиматум, ответ на который должен был последовать в 24 часа.
6 апреля последовал официальный отказ, началась эвакуация из страны итальянских подданных. Около 730 рабочих и инженеров, работавших на добыче нефти в районе города Берата, были эвакуированы через порт Влеру. 7 апреля Италия приступила к действиям. Утром над населенными пунктами появились итальянские бомбардировщики, разбрасывавшие листовки с призывами не сопротивляться и не подчиняться албанскому правительству. Оккупационные войска составили особый Специальный корпус — 22 тыс. чел., 64 орудия, 125 броневиков, 860 автомобилей, 1200 мотоциклов и 2,5 тыс. лошадей; корпус возглавил генерал Джиованни Мессе; войска высаживались в 4 пунктах — в Сан Джиованни ди Медуа, Дураццо, Валоне, Санта Каранто. Албанская пограничная стража и население оказали сопротивление, небольшая армия отступила в горы. Король покинул страну, захватив золотовалютный запас стоимостью в 16 млн. фунтов (половина в лирах). Королевское семейство осело в Париже. 8 апреля итальянцы заняли столицу. 12 апреля все было кончено, Албания предложила свою корону Виктору-Эммануилу III, который стал теперь королем Италии и Албании и императором Эфиопии. Занятие страны, которую король назвал «землей, содержащей четыре камня», поначалу стоило итальянской армии 12 убитых и 81 раненого. 12 апреля в Тирану для устройства новой итальянской администрации прибыл граф Чиано.
Италия всегда рассматривала Албанию, как первый шаг для расширения своего присутствия на Балканах, что не могло не сказаться на отношениях с соседями оккупированного государства. Зогу поначалу нашел временное убежище в Греции, но её правительство не пошло далее этого. Премьер-министр Метакса продемонстрировал полное спокойствие по отношению к переменам, что было замечено в Риме. Чиано поблагодарил его и заверил в отсутствии у Италии агрессивных намерений в отношении Греции. 10 апреля Рим официально известил Афины, что Италия намерена уважать независимость и территориальную целостность Греции.
Айрапетов Олег
Комментарии читателей (0):