«Это наша жизнь и наша земля»

Рубен Ишханян: Когда я взял в руки книгу и стал читать ваш роман «Евразия», чтобы подготовиться к интервью, не мог себе даже представить всю сложность текста, с которым мне предстоит поработать. В чем, на ваш взгляд, заключается основная идея романа?

Елена Крюкова: Основная мысль сложной и насыщенной событиями "Евразии" - если всю эту симфонию, всю эту фреску охватить одним взглядом и оценить в целом - наверное, такова: и грешник и подлец может вдруг оказаться героем и СПАСТИ; и благостный и просветленный праведник - оступиться и убить (как один из героев романа, Андрей. Но убил он не во имя зла, не во зле и ненависти: ВО ИМЯ ДРУГОГО - живого человека; во имя его спасения).
Итак, это книга не об обреченности, а о спасении. О том, как на краю обреченности ВЫБРАТЬСЯ из обреченности. Недаром в финале появляется один из ключевых, репризных символов цивилизации - Агиос Фос - Благодатный Огонь. Я сознательно пошла на изображение сакрального для христиан явления Благодатного Огня - не столько ради прославления или воспевания ортодоксии, сколько ради чистой символики огня-жизни, Света как торжества жизни, причем жизни вечной. Мне это очень надо было сделать - в противовес густоте жизненных, исторических, культурных трагедий, насыщающих всю ткань книги.

Елена Крюкова: Всякая книга рождается по-своему. Для автора они как дети: все разные. И все - носители СВОЕГО характера. Замысел "Евразии" возник несколько лет назад. И тогда я уже видела и героев, и смыслы этой вещи.

Четыре героя - трое мужчин и одна женщина - и пятый, такой закадровый, я назвала его Соглядатай, это изверившийся во всем и вся, уставший от жизни журналист, который записывает за этими людьми их рассказы - их жизни. Вот эту архитектуру я все время держала внутри. Но я не знала, во что это выльется. А получилось так, что, когда люди проговаривают, рассказывают свою жизнь, они в этих монологах цепляют много чего, что составляет плоть и кровь нашего времени, нашей общей жизни и земной общей судьбы.

А любая отдельная судьба, отдельно взятая жизнь страшно, невероятно богата на события, мысли, идеи, драмы, трагедии и праздники. Даже самая незаметная жизнь! В этих четырех жизнях героев, как в зеркалах, отражается время. И, заглядывая в эти зеркала, мы даже можем увидеть там себя... Да не только можем, а, по сути, видим.

Эти четыре жизни - и обыкновенные, и необычные. Мы встречаем этих людей на улице, они как все мы; и они уникальны, событийность этих жизненных путей просто фантастична. И крутые повороты их судеб - да, заставляют задуматься: и меня самое как автора, и любого читателя. Боги и безбожие. Грех и безгрешие. Насилие и милость. Революция и затвор. Война и мир. Любовь и ненависть. Какие простые архетипы! Вечные! Но сейчас, в нашу пору, они выявились и обострились как никогда.

А потом, я просто очень ХОТЕЛА написать эту вещь, этих ЛЮДЕЙ, потому что я их внутри себя - просто ВИДЕЛА, я жила с ними рядом, они были со мной. Я их записала - и они немного отступили вдаль. Да, это сложная вещь. И все, кто читают, никто не говорит, что простая. Но все читают жадно. Те, кому послала и кто мне о ней уже написал.
Меня за нее будут мутузить; ибо не принято открыто писать то, о чем там временами говорится. Ну да ладно. Это уже десятое дело.

Рубен Ишханян: Первый герой романа, Ефим, состоящий в революционной партии, приходит к мысли, что мы живем в мире великой отравы. Сама мысль для него – отрава. Но, что зовется мышлением и что побуждает нас мыслить? Я читаю «Евразию» и хочу понять, что побудило вас написать эту книгу? Не желание ли отравить и так уже отравленного читателя?

Елена Крюкова: Рубен, я не принадлежу к тем художникам, кто радует и утешает людей праздником, позитивом и хэппи-эндом. Это так не мной устроено, я так родилась: я трагическая актриса. Я играю трагедии, трагические роли. Ну не играли же комедии Сара Бернар и Мария Каллас. Однако, внутри любой трагедии всегда есть радость. Есть она и в "Евразии". И моей задачей было не пугать или шокировать читателя - эта книга не ужастик и не шокотерапия. Это попытка проследить, ПОЧЕМУ люди бегут, как к манне небесной, к этой отраве и с восторгом ее глотают. Попытка вскрыть причины и следствия Великого Отравления цивилизации, культуры - и чуть приоткрыть завесу над моментами выхода из этого пике, излечения, принятия антидота. Этот роман - такой антидот. Но я не стремилась это сделать сознательно. Художник всегда художник, и для него важнее искусство, чем мораль.

И потом, тут есть теза и антитеза. Два героя, Ефим и Баттал, - носители ярости и даже откровенного зла, а два других, Раиса и Андрей, - носители рождения, радости природы, силы жизни, милости, благости, любви, Бога. Вот оно, противостояние трагедии и радости! Раиса - вообще живой символ: она - земля. Сколько бы ее ни резали-вскапывали-терзали-пахали-поливали грязью и кровью - она возрождается, и она РОЖДАЕТ. Она - прямой носитель и хранитель любви. А любовь в нашем мире часто бьют и насилуют. Счастливой любви вообще люто завидуют. Насилие над женщинами - особая, отдельная тема. Я наделила Раису такой судьбой.

Но и Андрей, и Раиса упрямо идут к своему свету через все трагедии, и свои, и мировые, и достигают этого света в финале. Если хотите, это моя личная "Ода к Радости".

Рубен Ишханян: Герой, практически в самом начале романа, замечает: «Все в мире кровь». И тут на ум приходят слова Гамлета: «Благословен, чьи кровь и разум так отрадно слиты, что он не дудка в пальцах у Фортуны, на нем играющей». Как автор, вы согласны с утверждением вашего героя, что все в мире кровь, или все же существует нечто помимо крови в нашей жизни?

Елена Крюкова: Недаром на "кровь" рифма "любовь". Маркс и Ленин утверждали, что кровью цементируются самые великие на свете, архетипические вещи и явления. Кровь, она и льется во время безумных войн, и она продолжает род, передает эстафету наших хромосом и генов, тем самым обеспечивая нам бессмертие как виду. Наш мир, именно сейчас, сию секунду, узнал, что такое проливать кровь внезапно, нежданно, - бомба взрывается там, где ее не ждешь, и тогда, когда об этом и не думаешь. Мы видим, как разрастается дерево терроризма, как образуется целое сообщество людей, свято верящих, что убийством других они мостят себе дорогу в рай. Если любую идеологию, и даже пресловутый гитлеровский национал-социализм, можно разрушить, как страну, выкорчевать с корнем (и то неубитые семена дают позднейшие всходы!), то веру разрушить не так-то просто. Вера, это более фундаментальная вещь, нежели идеология. Вера - это почти генотип, это культура народа, она зарождается в недрах народа и становится онтологичной. Даже насильственно принесенная, как христианство к язычникам, - все равно становится! И веру убить можно только вместе с народом. И, когда свой народ обожествляется и оправдывается, а другой становится врагом, неверным, и подлежит уничтожению во что бы то ни стало, - старый фашизм выходит на новый уровень. Вот это страшно. Здесь кровью будут скрепляться узы нового мирового господства.

В "Евразии" герои находятся и по ту сторону этих новых баррикад, и по эту. Если мысль окончательно перестраивается на уничтожение Другого, как у Баттала (а он еще так недавно был русским парнем Василием!), ее трудно изменить; агрессивную мысль нельзя просто так сломать и выкинуть из головы, вера, ставшая каждодневной мыслью, умирает только вместе с человеком. Но есть и исключения. Да, есть...

Рубен Ишханян: Кровь – это жизнь, а первый герой, Ефим, все больше размышляет о смерти. Иногда возникает ощущение, будто он зациклился на смерти. И как ярый атеист он опровергает бессмертие, но, опровергая, утверждает его существование...

Елена Крюкова: Жизнь и смерть - двуликий Янус. Веками и даже тысячелетиями люди размышляли об этом дуале: жизнь-смерть, и пытались разгадать его загадку. Ефим - революционер, он находится в оппозиционной партии, и он даже бравирует мыслями о гибели, и в мечтах, и наяву играет в смерть. А на самом деле он салага, малая рыбешка, плывущая по дну социума, и, как все отверженные, хочет стать кем-то значимым. Кто был ничем, тот станет всем! Революция для него - апология разрушения, он хочет разрушить существующий порядок, но сам не знает, ЧТО возвести вместо руин прежнего общества: об этом его вожди знают, и пусть они знают, а ему бы только разрушить. И он не только думает о смерти, но очертя голову бросается в самое ее пекло - в нынешнюю кровавую кашу на Украине. Потом его берут в плен, и в результате он оказывается на новой войне, в Сирии. Ефим - среди дымов и выстрелов горячих точек Земли, и там уж не до раздумий о смерти! Там надо стрелять и выживать. Надо еще учесть то, что Соглядатай записывает за ним весь его рассказ о своих странствиях, когда Ефим лежит на больничной койке, слепой... Как и почему он ослеп? Что он совершил такого, что оказалась перевернутой с ног на голову (или, может, с головы на ноги) его жизнь? Обо всем этом - в книге...

Рубен Ишханян: Цицерон писал, что философствовать – значит готовиться к смерти, а святой Августин отмечал, что душа человека рождается только перед смертью. И, если так, то физическая смерть нас уничтожает, а идея смерти дарует нам спасение. Что для вас «смерть» и «бессмертие»? И что отделяет одно от другого?

Елена Крюкова: Пару лет назад мне приснилось одно высказывание. Да, я услышала его во сне. Так бывает с писателями: композиторы иной раз слышат музыку. И, проснувшись, записала в телефон, что валялся рядом с кроватью. Вот оно: "Нет разницы между сном и явью, и между вечным сном и бессмертием". По христианской вере, душа, отойдя в мир иной, проходит всяческие мытарства. Девять дней, сорок дней... Меня, как и всех, занимал вопрос: чувствуем ли мы ТАМ? видим ли, слышим ли? И главное: мыслим ли? Об этом многие мои книги. Во "Вратах смерти", в "Dia de los muertos", в "Юродивой", в "Рае" я писала об этом, подбираясь опять же не к гносеологии, а к онтологии, к первоисточнику наших страданий и радостей: откуда мы? кто мы? и куда мы вернемся? и откуда мы опять придем, если нас возвратят?

Но если даже ТАМ мы не будем, по-человечески, видеть и слышать и тем более думать, все равно существование энергии, покидающей тело, подтверждается и еще подтвердится. "Блаженны не видевшие и уверовавшие!" - сказал Иисус неверующему Фоме, что, дрожа, вкладывал персты в раны на ладонях Учителя.

В "Евразии" все балансирует между жизнью и смертью. В книге супернапряжение супержизни, показана жизнь в ее ярчайших проявлениях - страсть, погоня, сражение, судьбы висят на волоске, вот оно спасение, а вот она неминуемая гибель, а вот так жестокий человек превращается в настоящего героя и спасителя, - и в то же время в ней звучит нота судьбы, рока, почти античного Ананке. Так получилось непреднамеренно, но, когда я осознала, что у меня тут так получается, я эти древние ассоциации оставила, потому что вечные мотивы - это и есть лейтмотивы культуры и жизни.

Античные реминисценции пропитывают хлеб текста античным вином. Ефим слепнет, как Эдип; и у него вообще судьба Эдипа. Раиса повторяет Медею. Все про себя разом поняв, при бомбежке бензовозов на сирийской дороге, осознав всю свою искореженную жизнь, она бросает в пламя детей и вступает в огонь вслед за ними; здесь огонь как символ вечной смерти, всеобщей смерти, тотального уничтожения. А в конце книги, в сцене в храме Гроба Господня в Иерусалиме, возжигается Благодатный Огонь - и он есть символ бессмертия Бога и любви и жизни. Я попыталась сделать эту сцену без дидактики и без сантиментов, на большом чувстве.

Рубен Ишханян: В своем новом романе вы поднимаете тему религии, столь важную для России, ведь и в религиозных видениях русского народа русская земля представляется самой Богородицей. Исторически сложилось так, что Россия – единственная православная страна, и вроде как православие было принято ею в свое время для интеграции Руси-России в европейскую цивилизацию, но, после раскола христианского мира, дружба между католиками и православными так и не случилась. Таким образом, православное христианство стало основой русского церковного национализма...

Елена Крюкова: Да, "Евразия" - это роман о религии, о вере. И о том, как они могут восстать друг на друга. Религия не есть нечто застылое. Религии трансформируются, видоизменяются, время ломает их и лепит по-новому, даже если основы религии, в восприятии их главных носителей, иереев и религиозных философов, с виду остаются незыблемыми. Религия - это нечто живое, горячее, дымящееся. Тексты древних учений так дымятся. Они горят, они сами огонь. А не загадочные непонятные слова, что вычитывает священник из старой толстой книги. Отъединенность моей религии от других религий, ТОЛЬКО МОЯ правота (и больше ничья!), только мой Бог силен и значим и велик, и более ничей... Как давно мы все это проходили! И вот проходим опять. И здесь дилемма. Для того, чтобы сохранить культурную и национальную идентификацию, нужно придерживаться только своей родной религии, поднимать ее хоругвь. А для того, чтобы вписаться в общую картину земного бытия, надо благосклонно относиться к другим религиям и к религиозным тезисам-основам других народов.

Мы все видим, к чему приводит вежливая толерантность на Западе: второе великое переселение народов скоро может стереть с лица Земли культуру старой Европы и самих европейцев как мегаэтнос. И мы также видим (видели! и, не дай Бог, еще увидим!), к чему приводит знамя единственно верного учения и единственно правильной нации, высоко над нею, нацией, вознесенное ее вождями. Первое явление грозит скатиться в культурный апокалипсис, второе - в нью-фашизм. При существовании нынешних технологий массового уничтожения второе начало может стать началом тотальной гибели. Когда никому и никакая религия уже не поможет.

И об этом я попыталась в "Евразии" сказать. Причем в полный голос, не завуалированно. Религиозные войны идут, они - реальность. Однако мой роман не политический памфлет и уж совсем не манифест. Это искусство. Я показываю и решаю проблемы моего времени посредством моего искусства.

Рубен Ишханян: А насколько сегодня важны для русских религиозные традиции, ведь ни для кого не секрет, что страна живет в одну из тех критических эпох истории, когда старые идеи теряют свою власть, а новые еще не образовались? И, если не брать Евразию как материк, возможна ли дружба России и Европы на самом деле?

Елена Крюкова: Да ведь Россия и Европа, так же, как Россия и Азия, сейчас и не ссорились, как дети малые! Географически, а может, и этнически Россия - на две трети азиатская страна, на треть - европейская. "Держали щит меж двух враждебных рас монголов и Европы..." (А. Блок). Но давайте посмотрим чуть сверху... и кое-что проанализируем. Философ и историк Жак Гимпел, французский исследователь европейского Средневековья, сказал (в 1980-е годы), что 21-й век будет веком новых религиозных войн. Ну просто все идет по Жаку Гимпелу. Обострилась тяга к древним символам. За "своего" Бога преследуют и убивают "чужаков". Новый Халифат мечтает о мировом господстве. Толерантная Европа растерялась и не знает, что ей делать: кажется, бед от терпимости больше, нежели от социальной жесткости. Но если брать все развитие конкретной страны в "ежовые рукавицы", особенно под флагом единственно верной религии, что мы на выходе получим?

Старые религиозные правила, старый религиозный миропорядок в России, за весь 20-й век, был настолько уничтожен, стерт с лица земли (так же, впрочем, как русское крестьянство! но это отдельная тема для отдельной книги...), что оживить его в старом обличье было невозможно. Срочно стали "строить" обличье новое - от возведения новых храмов и реставрации старых монастырей до обучения детей в воскресных школах и православных гимназиях. Идеология, краснознаменная и советская, серп-и-молот, у нас рухнула; что дать народу вместо идеологии? Религию! так все просто! уничтоженную религию, давайте ее вернем, да она и не умирала!

Да, люди в войну шли в бой, на смерть, целуя крест и молясь - многие коммунисты, многие солдаты и офицеры, и даже комиссары. При близости смерти ярче и сильнее чувство Бога. Умирать без Бога нельзя. А жить? Мы стали воскрешать русское христианство. Что мы сделали на этом пути гигантского, на всю страну, его воскрешения? Да, у нас много сейчас верующей молодежи; в знаменитых храмах, особенно на двунадесятые праздники, молодежи на службе даже больше, чем людей старшего поколения. Но ведь религия, вера - это ЛИЧНОЕ дело каждого. Так же, как любовь. И при царях, при самодержавии был истово верующий мужик, были Серафим Саровский и Иоанн Кронштадтский, и рядом были Циолковский и Плеханов, Софья Ковалевская и Максим Горький, и они вряд ли крестили себе лоб. Хотя вот Горького очень волновал вопрос Бога и черта. Но я не об этом, а о том, что ждет страну на пути тотального воцерковления. Многие мыслят так: христианство - единственная дорога, путь спасения, стяг, встав под который мы получим ту великую Россию, и в государственном и в культурном смысле, о которой сейчас мечтают.

И вот где та грань, перейдя которую государство становится не великим, а тоталитарным? Ссылаются на Великую Русь, на Чудское озеро и Куликово поле. Да, гордость наша за наши победы; да, утверждение мощи и истины: "Кто с мечом к нам войдет - от меча и погибнет!" Защититься от чужого меча можно только в том случае, если гибнешь в бою не за свой овин или своих коров и лошадей, а за свою землю и своего Бога. "За Родину, за Сталина!" - кричали и падали наземь в атаке бойцы Великой Отечественной. За кого пойдут в бой нынешние русские, если в бой придется пойти?

Когда звучат речи о новой религии, ортодоксы воспринимают это как чистейшую ересь. Боги у нас всех все старые. Явление нового Бога - слишком серьезное дело, чтобы его можно было страстно призывать или заранее оскорблять. Но ведь и Христа предсказывали пророки. Нам бы со старыми богами разобраться, прежде чем думать о крутом повороте истории духа.

А дружба России и Европы омрачилась новым недавним витком этой вечной вражды. Россия огромностью своей, волей, богатыми землями, многими народами, перспективой развития и безумной энергетикой всегда политически раздражала Запад, это отмечали многие наблюдательные, умные люди. Мы раздражаем, да, и мы слишком большой лакомый кусок. И нас хотели бы урезать, обкромсать: ради уюта, ради покоя. Как я в "Евразии" (в части под названием "Второй", где про исламиста Баттала) написала: "Шурик <...> ненавидел родину просто потому, что она была его родиной. Он бы предпочел родиться в другом месте. В уютном, маленьком, миленьком, чистеньком как зеркальце городочке. Где пушистые пышные булочки в очаровательных кафешках и милые фонарики над крылечками. Ему эта огромная, и богатая и нищая, и грязная и великолепная, необъятная и страшная странища была ни к чему. Он бы с удовольствием урезал ее вдесятеро: сделал маленькой и уютненькой, тепленькой и душистенькой, и завернулся бы в нее, как в пуховое одеяльце, и выпил бы ее, налитую в прелестную хрустальную рюмочку, на ночь у камина, как сладкий горячий глинтвейн. Вот какую Россию он хотел бы. А эта?"

Многие бы хотели убежать от проблем России в Европу. И ведь бегут. Но Европа все более становится филиалом афро-азиатского Халифата. И идея личного уюта рушится под натиском кровавых терактов. Где спасение? Кто кому первый протянет руку?

Император Александр Третий отвечал, когда его спрашивали о друзьях России: "Нет у нас друзей. Наши друзья - наша армия и наш флот". Он что-то знал про движение времен и народов. Нечто незыблемое, что всегда, увы, возвращается. Когда улыбка на маске опять сменяется оскалом.

Но мы, мы, народы, все тянем друг к другу руки - в жажде дружбы, в иллюзии дружбы... Я - лично я - верю, что люди найдут пути друг к другу. Если в это не верить, можно сойти с ума.

Рубен Ишханян: Исламизация России – тема, которую можно проследить от начала и до конца в «Евразии». История цивилизации состоит из медленных приспособлений, из ничтожных постепенных изменений. И, как говорил Гюстав Лебон, если они нам кажутся внезапными и значительными, то потому, что мы, как в геологии, пропускаем промежуточные фазы и рассматриваем только крайние...

Елена Крюкова: Любая страна подвержена влиянию какого-то постепенного процесса. Процессуальность, развитие явления во времени - одно из жестких условий бытия. Нет ничего, что веками пребывало бы в состоянии стагнации, или, по Льву Гумилеву, химеры: стагнацию ждет взрыв, химеру раздирают на части новые завоеватели.

Да, мы не всегда "отлавливаем" незаметные процессы. Однако исламизацию не только России, но и всей Старой Европы "отловили" уже довольно давно - и социологи, и философы, и художники. Наши писатели Андрей Волос, Елена Чудинова в своих романах "Маскавская Мекка", "Мечеть Парижской Богоматери" показали некие результаты этого скрытого от миллионов людей, но неуклонного процесса. И вот теперь с высокой трибуны звучит: "Мы никогда не допустим, чтобы Россию сделали Халифатом!" Есть в истории, кстати, процессы, которые невозможно остановить или повернуть. А есть и то, что эти процессы навсегда останавливает. Это то, что и зовется исторической судьбой страны.

Я говорила в "Евразии" не об исламизации России - Россия такая же исламская страна, как и христианская, это аксиома. Я говорю здесь о радикальном исламе, а это явление иного порядка. И о том, как его идеи проникают в души и умы молодых людей; неважно, кто они по национальности - русские, таджики, евреи, татары. Я показываю, КАК это происходит процессуально, на примере конкретного человека - Баттала; показываю необратимость этого заболевания, и то, к чему оно приводит. Кто-то в современной литературе должен был написать про радикальный ислам и про то, как он прокрадывается в души русских парней. Опьянение высокими идеями Всемогущего Аллаха, трактованными как тотальное уничтожение Неверных, Иных, - оно реально, и оно соблазнительно. Я, художник, захотела рассмотреть, как оно все происходит. И изобразить. Моя задача простая была. Здесь, в "Евразии", я выступила просто как ДОКТОР, как хирург, которому надо воспользоваться скальпелем, иглой и кетгутом, чтобы что-то вырезать и что-то вылечить. Писатель, в особенности русский писатель, этого никогда не чурался и этим не гнушался.

Рубен Ишханян: Когда православная Россия допустила процесс исламизации? В чем причина появления русских шахидов и популярности радикальных течений ислама в регионах, где ислам никогда не носил радикального характера?

Елена Крюкова: Я думаю - а может, не только я - что есть истинно верующие мусульмане, их много, и есть люди, в особенности молодые, кто очаровывается идеями грозного и жестокого радикального ислама, который есть настоящий фашизм. Русские шахиды - да, реальность. Такая же, как русские революционеры и русские экстремисты. Объяснение происходящему есть. Молодость всегда ищет экстрима. Она изначально радикальна. У нее такая биологическая установка на радикальность. "У того, кто в молодости не был революционером, нет сердца. У того, кто в зрелости не стал консерватором, нет ума". Это высказывание приписывается Черчиллю, но похожую мысль высказал еще раньше Константин Леонтьев. Шахид - это страшно. Здесь радикализм доведен до уровня абсурда: расставание с собственной жизнью ничего не значит в сравнении с тем, что многие люди будут лишены жизней, и это убийство других, инаких есть высшее геройство. Установка радикального исламиста на то, чтобы стереть с лица земли, в обозримом будущем, не только горстки ужасающегося смерти чужого народа, но и всю чужую цивилизацию - да, существует. И тут ее не объяснить одной лишь молодостью, жаждущей кровавого экстрима. Это вероучение, это жизненная позиция, это, если хотите, смысл жизни. Жизни-смерти, опять тут все рядом...

Но, в чем весь ужас, процесс-то запущен. Все катится, и достаточно стремительно, и нельзя уже не обращать на это всемирного внимания. Мир ВЫНУЖДЕН на это обращать внимание! Эзотерически это, конечно, столкновение религий. Нового ислама, пока назовем его так, и, в случае с Россией, со славянскими странами и с православными странами Кавказа, Православия. Это открытое противостояние. Политически мы это показали в Сирии. Силой оружия. Западный мир сначала просил нас об этой военной помощи, а потом, когда она стала происходить, попятился: нет, нет, мы просили не об этом! А о чем же тогда? В "Евразии" фантазер Андрей, четвертый герой, пишет якобы из будущего письма своему сыну, что сидит в тюрьме за хулиганство. Андрей пишет их вроде как из послевоенного будущего. Из того, что настало после последней в истории человечества войны. Понятно, это личная заморочка самого Андрея, и ситуация с последней войной выдуманная. Но Андрею очень ярко удается показать эту "жизнь после жизни". А теперь представьте себе, что до конкретных ракетных установок реально добираются конкретные представители Нового Халифата...

Если бы я была социальным доктором и могла бы назвать точную причину болезни - я бы не стала скрывать ее от масс, и болезнь "шахидство" была бы уже вылечена. Но, так или иначе, мы все подбираемся к открытию этих причин. А я в романе показываю, КАК молодой русский парень клюет на эту роковую удочку. Удочку эту забрасывают в его "пруд" ловко и искусно... и рыба хватает наживку...

Рубен Ишханян: Есть мнение, что русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, ощущает себя покорной и смиренной женщиной, отдается во власть внешних сил. В этом для многих кроется тайна русского духа.

Елена Крюкова: Да ведь то же самое можно сказать о любом народе! Любой народ отдается во власть внешних сил; и любой народ, в то же самое время, мужественно сопротивляется врагам, сражается и, бывает, побеждает. Русский народ терпелив, да, но этот великий терпельник, вынесший на своей хребтине весь смертный ужас сталинского правления, когда война грянула, поднялся на защиту Родины - и так ее защитил, что и другие народы от безумия гитлеризма освободил. Эти глобальные поступки России в 20-м веке, под чьею бы властью она не находилась, так или иначе вызывают или уважение, или ненависть. И это понятно. Так что мужественность и женственность - не ярлыки, которые можно безнаказанно приклеить на страну и народ. Народ запросто отклеит от себя любой ярлык, да еще и посмеется над "приклейщиком". А пресловутая тайна, загадка русского духа, тайна славянской души - такой же завлекательный миф, как и тайна англосаксонской души, тайна индийского духа, тайна китайского духа, тайна итальянского духа и прочее. Вот мы сейчас лицом к лицу встали перед тайной, между прочим, арабского духа. И что? Мы, мир, эту тайну разгадываем уже тысячи лет. С тех пор, как Авраам вытурил Агарь с сыном Измаилом из дома, и они скитались по пустыне и едва не умерли от голода и жажды. А потом Измаил стал родоначальником арабов. А арабы родили Пророка, Аллаха, Мекку и Каабу. И все завертелось... Тайна? Тайна, конечно. Вот эту тайну арабского духа мы сейчас стали усиленно разгадывать, как никогда.

Рубен Ишханян: Война для России может быть священной. Бердяев считал, что война пробуждает глубокое чувство народного, патриотизма, национального единства, преодолевает внутренний раздор и вражду, выявляет лик России, кует мужественный дух. Такое отношение к войне с одной стороны кажется странным, но с другой - понятным. Только все же возникает, на мой взгляд, закономерный вопрос: чего хочет и ждет Россия от бесконечной череды войн?

Елена Крюкова: В "Евразии" мои герои тоже думают об этом. Причем сами в этих войнах принимают участие. Укрепление маскулинного, бойцовского начала у воина, солдата - кто с этим будет спорить? Было бы за что воевать! И отсюда сразу гора вопросов. За что (за кого) Россия воюет в Сирии? на Украине? за что воевала во Вьетнаме? в Афганистане? в Чечне? в Анголе? Так, понятно! На каждый вопрос - свой ответ. Под одну гребенку все эти вопросы не причешешь. И главный тут, пожалуй, контрвопрос: а за что во всех этих странах воевала - и воюет - Америка?

Во всех мировых и локальных войнах, хотят они этого или не хотят, принимают участие сильные страны. Сверхдержавы. Не избегла этой участи и Россия. Ей не удается "отсидеться" в уютной норе. Те мои герои, кто по своей воле или насильно ввязываются, окунаются по самую макушку в эти постоянно грохочущие международные конфликты, спасаясь из ада, где рвутся снаряды, - как солдаты во все времена, понимают: священность всякой войны - ничто перед ее бесчеловечностью и ее тотальным ужасом. Но многие понимают это слишком поздно.

Только бы наша Земля не поняла это слишком поздно. А то ни о какой священной войне мы не сможем впредь поговорить.

А мужчины - они часто рождены (или даже воспитаны) воинами; они сами тянутся к выстрелам и сражениям, они так живут и чувствуют, им нужно и должно самоутверждаться как солдатам, бойцам. Только так они становятся мужчинами. Это тоже природа. Природа родила мужчину, чтобы он сражался. Ну не всякого, конечно. Но я не раз сталкивалась с радостной апологией войны, что проповедовали сильные, умные и работоспособные мужчины. Они искали смысл в войне, оправдывали ее постоянное существование на земле и сами стремились туда, хотя знали, что там - царство смерти. Возможно, их и привлекал этот адреналин. Один мой друг мне так и сказал: "Уезжаю на войну, там, хоть и смерть кругом, - настоящая жизнь. А здесь все только делают вид, что живут". Я думала над этими словами. Мой Ефим в книге тоже едет на войну, потому что он задыхается в мещанском и низком, как ему кажется, окрестном мирке. И те сражения легко перерезают его жизнь, как ветхую веревку.

А Россия, как страна, как земля, полная людьми, ничего уже от войн, в которых она волей-неволей принимает участие, не ждет. Мы, у кого в генах вторая мировая, на чьей земле звучат взрывы шахидов, более чем кто-либо понимаем: мир прекрасен, в мире надо жить, но от войны не отвертишься. "Хотят ли русские войны?" - спросил Евтушенко в знаменитом стихотворении. И мы все, хором, кричим: "Нет!" Но история нас не спрашивает. Нас не спрашивает время.

Я хотела объединить в романе время (сиюминутность) и вечность, и мне это немного удалось.

Рубен Ишханян: Россия, если ее рассматривать символически, как зеркальное отражение Мефистофеля, является той частью силы, что вечно хочет мира и вечно участвует в войне. Умберто Эко в своем эссе «Сотвори себе врага» рассказывает, как много лет тому назад в Нью-Йорке ему довелось столкнуться с таксистом. Таксист был пакистанцем. В разговоре он спросил у писателя, сколько у Италии врагов, и был удивлен, узнав, что итальянцы ни с кем не воюют. Поразмыслив над этим эпизодом, Эко пришел к выводу, что одно из несчастий Италии – как раз в том, что последние шестьдесят лет у них нет настоящих врагов. В конце эссе Умберто Эко приходит к мысли: «Иметь врага важно не только для определения собственной идентичности, но еще и для того, чтобы был повод испытать нашу систему ценностей и продемонстрировать их окружающим. Так что, когда врага нет, его следует сотворить». Сотворять врагов России не имеет смысла, их предостаточно. В чем же тогда несчастие России и русских?

Елена Крюкова: Вот видите, Рубен, на какие раздумья нас наталкивает "Евразия". Впрочем, так и должно быть. Она же вся об этом. Но начнем от печки: что такое несчастье? И что такое счастье? Вот Отечественная война была, да, великое несчастье! Горе всего народа! Но, как Пастернак в "Докторе Живаго" сказал, она явилась очистительной грозой - на фоне кошмаров ГУЛАГа. И она выявила столько героев, они стали славой России, и именно смертью безымянных героев измерилось освобождение народов от фашизма, и этими миллионными смертями определилось будущее страны, события этого будущего. А счастье? Вот счастливая Швеция. Роскошная, уютная, добротная европейская страна. Самый высокий процент самоубийств! В начале девяностых в Россию, в Москву приезжал канадский профессор, из Виндзорского университета, Любомир Майханович. Я спрашивала его: "Любомир, зачем вы так часто прилетаете в Россию, здесь же у нас видите что происходит! ужас просто какой-то!" А он мне с улыбкой отвечал: "Елена, я приезжаю в Россию, не удивляйся, за трагедией. У нас слишком все счастливо, там, в Канаде!"

И счастьем можно объесться, и трагедиями пресытиться. Где та Академия Горя и Радости, что вычислила бы безопасный процент радости и горя в жизни общества? У России НЕТ счастья или несчастья. У нее, как у всех стран и народов, есть просто - ЖИЗНЬ. А вот вопрос, за что ее ненавидят на Западе, и несчастье ли это, вполне можно самому себе задать. У меня есть ответ. Ненавидят не простые люди Запада; ненавидят политики. Россия предстает перед ними часто в ореоле той мифологизации, которую ей обеспечивают разномастные СМИ. Мой Соглядатай в "Евразии" - такое порождение этих СМИ. Интересен будет людям его непредвзято нарисованный портрет.

Самое большое несчастье современного мира - ложь. Все лгут всем. Вот это действительно до краев налитая чаша горчайшей отравы. И докопаться до правды может лишь тот, кто ничего не боится. Но смерть за углом уже стережет его.

Рубен Ишханян: Елена, а существует ли где-то на свете здоровое, счастливое общество или это в принципе недостижимый идеал?

Елена Крюкова: Ну вот, мы опять про Золотой век... Райский век, Золотой, век радости и счастья - это же та самая Сатья-юга, тот Век чистоты и праведности, с живой водой и молодильными яблоками, с ангельскими красавицами и ручными львами, который во всех сказках, легендах и поверьях Земли был таким воспоминанием о будущем. Коммунизм, изображенный в романах Ивана Ефремова, это тоже Сатья-юга, только переброшенная через тысячелетия. Да, если люди верят в это, такое общество возможно построить. Но сам Ефремов сказал (в "Часе Быка"): "...было еще великое сражение". То есть, упоминая о Третьей мировой войне, писатель-мыслитель еще имел в виду и Четвертую мировую. Так что нам от войн никуда пока не скрыться. И мы не страусы, чтобы прятать голову в песок. Важно прямо смотреть в лицо судьбе. Мы все, современники, родились здесь и сейчас, и жизнь свою живем здесь и сейчас. И, думая о счастливом будущем, мы стремимся сделать на земле жизнь лучше: свою и наших близких. Вот цель каждого, вот настоящее дело. Мы делаем хорошо ближнему, а кто-то за углом, в неведомой квартире, готовит новую взрывчатку для нового теракта. Битва добра и зла продолжается. И это опять моя "Евразия". И это опять онтология.

И это - только наша жизнь и наша земля.

Спасибо вам, дорогой Рубен, за прекрасные вопросы. Нам удалось поговорить с вами о важных вещах.

Елена Крюкова – поэт, прозаик, искусствовед, член союза писателей России с 1991 г. Родилась в Самаре, живет в Нижнем Новгороде. Лауреат множественных премий:
премии им. Цветаевой (книга «Зимний собор», 2010), Кубка мира по русской поэзии (Рига, Латвия, 2012), премии журнала «Нева» (Санкт-Петербург, 2013) за лучший роман 2012 года («Врата смерти», № 9 2012), премии Za-Za Verlag (Дюссельдорф, Германия, 2012), региональной премии им. А. М. Горького (роман «Серафим», 2014), Пятого Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь». Финалист литературных премий «Ясная Поляна» («Юродивая», 2004), «Карамзинский крест» («Тень стрелы», 2009), премии им. В. Белова. Сферы литературных интересов – война и религия, острые проблемы современного общества, молодежь и революция, архетипы храма и древнего символа-знака. В литературе автор, по его словам, ценит мощь формы, силу чувства, яркость творческих находок. «Люблю миф: настоящее искусство мифологично, маленькое это стихотворение или грандиозный эпос». С 2008 года является директором культурного фонда США «Fermata». Недавно вышел ее новый роман «Евразия» в цикле проекта «Трилогия власти».