Навальный: «Берсерк» и «Бабочка»: Лев Вершинин

В блогосфере и социальных сетях много откликов о встрече кандидата в мэры Москвы Алексея Навального с журналистами. Манеры и стиль поведения кандидата в мэры некоторых журналистов просто шокировали. Возмутило представителей СМИ и заявление Навального: «Я вам плачу! Работайте!» «Мне лично Навальный ничего никогда не платил, о чём я ему сразу и сообщила, — пишет на своей личной страничке в Facebook журналист Наталья Тугаринова. — Отвернувшись от меня, „народный“ кумир в какой-то момент больно наступил мне на ногу, а потом ещё и надавил каблуком... Однажды так поступил со мной мальчишка в пионерлагере после второго класса за то, что мне вручили приз на соревнованиях, а не ему. Но этого взрослому мужчине показалось мало. Я оказалась среди журналистов, провожавших Навального до его машины, и в толпе так получилось, что именно я оказалась рядом с Навальным (...) Когда мы поравнялись с решётками забора и оказались в воротах — в тени здания, Навальный быстро схватил мою левую руку, свободную от микрофона, и вывернул её с силой, достаточной для того, чтобы было больно, но так, чтобы не случилось вывиха (иначе можно заявлять в полицию). После этого он быстро спрятался за своего огромного охранника (...), юркнул в машину и захлопнул дверь».

Эксперт ИА REX, политолог и историк, кандидат исторических наук Лев Вершинин прокомментировал агентству ситуацию:

Верю. Верю г-же Тугариновой с первого слова. Но ожидаемо, оттого не особо впечатлен. Разве что отклики потрясённых баранов забавляют, но, думаю, ко мне сейчас набегут ещё жирнее.

И вот что вспомнилось...

Кто интересуется новейшей историей Украины в её перегибах и парадоксах, не даст соврать: однажды, — давненько уже, — на каком-то ток-шоу некий весьма и сейчас влиятельный, а тогда почти всемогущий депутат долго доставал г-жу Тимошенко, ещё не премьера и не пожилую сиделицу, а лидершу оппозиции в самом расцвете сил и ярости. И достал, в конце концов, так, что дама не выдержала. Закончив выступление, она пошла на своё место, однако не прямо, а окружным путём, так, чтобы пройти мимо стульев, где сидели оппоненты, а подойдя, чётко-чётко вонзила острие высокого тонкого каблучка во вражью ступню. Но не делая вид, что как бы случайно и мимоходом, а открыто, на виду у всех и у камер, задержалась на две-три секунды, как-то очень по-женски замешкавшись, — то ли поправляя прядь волос, то ли ещё что, точно уже не помню.

Это, — клянусь святым Озриком, святым Дунстаном и всеми их ранами! — были очень долгие две-три секунды. Особенно, конечно, для наказуемого депутата. Отчеётливо помню его перекошенное, застывшее лицо. Сильный, очень спортивный мужик, боксер и футболист, в юности изрядный хулиган, он, держа понт, смог не орать от боли, но явно не знал, что делать: с одной стороны, перед ним была хрупкая женщина, и пустить в ход руки означало бы публично себя унизить, но с другой стороны, — отчётливо помню и лицо г-жи Тимошенко, — заострившийся нос и суженные в черточки глаза внятно предупреждали: только попробуй, хуже будет. И в студии, — опять-таки, врезалось в память, — сгустилась такая черная тишина, что негативом ударило через экран. А потом всё вдруг кончилось, дама, наконец, поправила локон и потанцевала дальше, а пальцы депутата, накрепко впившиеся в подлокотники, разом ослабли, и весь он как-то обмяк, словно от электрического стула отключили ток.

Нет-нет, я не уподобляю. Некого и некому. Юлия Владимировна в лучшие года была, даром что в юбке, мужиком и воином. Можно сказать, берсерком. Сравнивать её с этим облаком в штанах смешно и недостойно. Я просто позволил себе небольшой мемуар. А что до потерпевшей г-жи Тугариновой, то ей, думаю, ещё повезло. Ну, наступили каблучком на ногу, ну, подвернули запястье. А ведь могли и плюнуть, и укусить исподтишка, и вцепиться в прическу, а то и коготками попортить макияж. Мало ли что при таком-то огромном охраннике могли.