Именно сейчас востребовано участие России в азиатской интеграции: интервью с экспертом Петром Щедровицким

Освоение Сибири и Дальнего Востока имеет огромное стратегическое значение для экономического роста России — эта тема не покидает заголовки федеральных СМИ в последние полгода. Законопроект о создании госкорпорации по развитию восточных российских территорий экспертами оценивается по-разному. Особый взгляд на перспективы возникновения «управляющей компании» для востока страны и на будущее этих земель в интервью ИА REX представил эксперт по управлению развитием, советником генерального директора Государственной корпорации по атомной энергии «Росатом», член правления фонда «Центр стратегических разработок «Северо-Запад» Пётр Щедровицкий.

ИА REX: Пётр Георгиевич, сейчас активно обсуждается законопроект о создании госкорпорации по развитию Восточной Сибири и Дальнего Востока. На ваш взгляд, каковы перспективы этой инициативы?

Первое, что необходимо чётко понимать, когда мы говорим о перспективах каких-либо управленческих решений: сегодня экономическое развитие идёт только в азиатском регионе. А, следовательно, России необходимо заниматься своими восточными территориями, используя потенциал растущего Азиатско-Тихоокеанского региона.

Если мы смотрим на карту мира, то мы видим, что и Соединенные Штаты, и Европа — два ключевых центра экономической активности — находятся в данный момент в ситуации экономического спада. Это не стагнация, но, в общем, существенная депрессия. Что такое 1-2 процента роста? Считайте, что это ничего, потому что на 1-2 процента, и гораздо больше, дорожают просто ключевые виды ресурсов. Или, например, что такое 5-6 процентов роста для российской экономики? Ничто! Эффект роста цены на нефть и другие сырьевые товары. Никакого роста, на самом деле, нет. Так же и на Западе, где наблюдаются даже отрицательные величины.

ИА REX: Почему в условиях всеобщего кризиса Азия продолжает развиваться?

Потому что это фактически новое Средиземноморье: огромная плотность населения, сосредоточенная вокруг океанической системы расселения с плотными связями коммуникаций и производственной кооперации. Много людей, которые хотят есть, пить, получать электроэнергию, производить товары. Идёт быстрый процесс индустриализации и урбанизации, темпы роста высокие, и плотность коммуникаций настолько высока, что обеспечен постоянный экономический обмен: торговый, транспортный, финансовый, миграционный. И мы, глядя на цифры и анализируя историю последних десяти лет, хорошо видим параметры азиатского экономического роста. Вот смотрите, простейшие цифры с 2000 года: Китай — в 3,2 раза, Индия — в 2,35, Южная Корея — в 1,68, Сингапур, Индонезия, Филиппины, Вьетнам — более, чем в 2 раза. Кроме того, за эти годы изменилось качество роста за счёт того, что начали создаваться совершенно новые для этих стран экономические сектора.

ИА REX: В таком случае, что мешает России уже сегодня пользоваться этим потенциалом?

Основная проблема в том, что Россия исторически традиционно сфокусирована на европейский центр экономической активности. Поэтому так сосредоточено население, транспортные коммуникации, экспорт. Мы в основном включены в европейскую систему интеграции. Но поскольку европейская экономика не растёт, то и часть России, ориентированная на Запад, будет расти гораздо медленнее. Азия же пока сохраняет высокие темпы роста, а, следовательно, именно сейчас востребовано участие России в азиатской интеграции. Но если мы традиционно не развивали этот регион? Если у нас на сибирских и дальневосточных территориях нет ни людей, ни транспортных потоков, ни нормального участия в азиатско-тихоокеанской системе разделения труда? То есть возможность есть, а мы её не используем.

Обратите внимание, вопрос азиатской переориентации в истории России стоит не первый раз. Впервые он встал в 1798 году, когда в Иркутске была учреждена «Соединенная Американская компания». С 1799 года эта компания действовала «под Высочайшим его Императорского Величества покровительством». Несмотря на это, история компании оказалась неудачной, а от былых приобретений в этом регионе России к середине 19-го века фактически пришлось отказаться. Продажа Аляски в 1867 году была закономерным итогом. Уже тогда стало ясно: размер территории должен соответствовать возможностям управления.

Второй раз эта тема встала в конце 19 — начале 20 века. Начиная с середины 19-го века самые умные люди — например, Герцен — предсказывали, что в Азии будет рост. И тогда Российская империя вновь начала делать определённые шаги по интеграции в азиатско-тихоокеанский регион. В 1860 году мы дошли, наконец, системно до Тихого океана — был основан город Владивосток. Началось интенсивное сельскохозяйственное и торговое развитие этого региона. А в начале 20 века, во время столыпинских реформ, был создан Трансиб, и произошло целенаправленное переселение туда из Центральной России почти 4 миллионов человек.

ИА REX: Деятельность Столыпина сегодня оценивается неоднозначно...

На мой взгляд, критика в адрес Столыпина просто смешна. Если его и критиковать, то не за то, что было сделано, а за то, что решение, будучи принято, не было доведено до конца. Но это не вина конкретного человека: вся система управления была так выстроена. Ресурсов выделили мало, как всегда у нас бывает. Подход к начинаниям тоже был традиционным: «Ты, давай, делай, но только сам всё придумай и реши. Если у тебя получится, мы тебя посмертно наградим, а если не получится — расстреляем». Поэтому почти четыре миллиона человек поехало, а, если мне память не изменяет, миллион из них вернулся. Им не удалось закрепиться: не было выделено достаточно средств на переселение, дотаций на обустройство и ведение сельского хозяйства. И, тем не менее, в итоге, в Сибири было создано товарное сельское хозяйство, в отличие от Центральной России, где всё всегда упиралось в малоземелье, низкую продуктивность и ограничения со стороны общины. Начался первый масштабный период аграрного освоения.

Прерван этот процесс освоения был вовсе не смертью Столыпина, а русско-японской войной, точнее японо-русской, потому что всё-таки они на нас напали. А чем была вызвана эта война, по этому поводу есть много разных дискуссий, но понятно, что это была одна из первых войн 20-го века за передел системы рынков. За азиатский рынок уже тогда началась борьба: кто будет иметь контроль и доступ. И Япония, которая тоже проходила в этот момент первичную индустриализацию, как и Россия, претендовала на контроль за этими рынками.

Третья возможность освоения сибирских и дальневосточных земель возникла для Советского Союза после Второй мировой войны. Думаю, что если бы в тот период удалось договориться с Китаем и использовать китайский рынок для индустриализации Восточной Сибири и Дальнего Востока, мы бы сегодня имели совершенно другую ситуацию в этом регионе. Но мы не договорились. Потом возник конфликт на острове Даманский в 69-м году, и движение России в Азию опять было прервано. Это была уже третья неиспользованная возможность — в момент промышленной индустриализации 20-го века.

Теперь мы находимся в преддверии четвёртого витка — инновационной экономики и индустриализации нового типа, современной. И перед нами снова стоит дилемма: либо мы используем этот шанс, либо мы его в очередной раз упустим. Поэтому это действительно один из ключевых вопросов повестки дня следующих 15-20 лет: как Россия впишется в процесс азиатско-тихоокеанской интеграции и индустриального рывка, который характеризует этот макрорегион.

ИА REX: Если предположить, что госкорпорация по освоению Восточной Сибири и Дальнего Востока всё же будет создана в ближайшее время, чего от неё ожидать? Есть ли мировые прецеденты таких управленческих решений?

Конечно есть. В мире существует огромное количество примеров создания территориальных корпораций для развития тех или иных регионов. В тридцатые годы 20-го века появилась корпорация по развитию долины реки Теннеси, депрессивного региона Соединенных Штатов Америки. Другой пример, уже из современной жизни, Canada Lands Company, Национальная государственная корпорация развития, созданная в Канаде1995-м и занимающаяся инновациями. А вот азиатский опыт — Korea Land & Housing Corporation 1962 года создания. По замыслу правительства Республики Корея, она решала вопросы стабилизации жизни в целом и жилья — в частности.

Если взять мировой опыт, существуют десятки такого рода территориальных корпораций, развитие которых используется в управленческой практике как механизм для решения различных задач. То есть это стандартная форма развития территорий, давно придуманная и эффективно используемая.

В российской истории такие примеры тоже есть. Когда в 19 веке создавался Владивосток, для его скорейшего развития, городу был присвоен статус порто-франко — порта, пользующегося правом беспошлинного ввоза и вывоза товаров. Статус этот действовал с 1861-го по 1909-й год: таможенные пошлины и тарифы были гармонизированы с задачами быстрого развития города.

Механизмов развития территорий много: беспошлинные порты, свободные экономические зоны технопарки, промышленные парки или кластеры; нужно просто чётко определить цели и под них сформировать соответствующий механизм управления. Не надо пугаться слова «корпорация». Если мы чего-то хотим достичь, мы создаем структуру, которая делает это. Потом она может стать ненужной, могут поменяться механизмы достижения конкретной цели. Нужно просто изучать вопрос, анализируя опыт тех или иных конкретных решений.

ИА REX: К вопросу о механизмах достижения цели, на что сейчас стоит сделать ставку при новом витке освоения Сибири?

Любой вид деятельности — будь то сельское хозяйство, промышленность, образование — требует некоторой пространственной организации. Нам не обязательно жить скученно, плотность деятельности не означает проживания в коммунальной квартире. Речь идёт о том, что нужна та или иная инфраструктура, система коммуникаций, система обеспечения мобильности, та или иная плотность взаимодействия с учётом вида деятельности. Феномен кластера, например, напрямую связан с тем показателем, который нам необходимо повысить для успешного развития этих земель — с плотностью деятельности на территории.

Суть кластера очень проста: эффективность экономической деятельности зависит от её плотности. Если на территории живёт три человека, то содержание инфраструктуры для этих трёх человек — транспорта, медицины, школ, электроэнергии — будет запредельно дорогим. Поэтому если плотность деятельности на территории низкая, то и эффективность для каждого участника тоже низкая.

Если плотность деятельности высокая и участников больше, инфраструктурные издержки те же, но они поделены между большим числом пользователей, и для каждого это становится более выгодно. Не нужно быть Нобелевским лауреатом и великим экономистом, чтобы это понимать.

А дальше начинается положительная и отрицательная обратная связь. Отрицательная вызвана тем, что если нас трое, проживающих на этой территории и проживание будет сверхдорогим, то люди голосуют ногами — они начинают стекаться туда, где жизнь дешевле. Если же у меня собралось большее число участников на территории, я могу с них получить деньги на современную инфраструктуру. Проблема даже не в том, что живя на территории втроем, люди получают дорогое обслуживание, они получают ещё и некачественное обслуживание, которое не соответствует современным стандартам. И поэтому те территории, где плотность деятельности выше, в том числе и плотность населения, получают возможность для модернизации инфраструктуры, для создания современных сервисов. И каждому пользователю это стоит недорого.

Сегодня мы можем наблюдать, как деятельность всё больше и больше концентрируется в тех или иных территориях. И это относится к любому её виду. В эпоху первой промышленной революции концентрировалась одна деятельность — современная тому этапу, сегодня концентрируется другой вид — современный сегодняшнему этапу развития человечества. Например, инновационная деятельность. Её плотность в определённых точках планеты гораздо выше, чем в других. И люди, которые занимаются исследованием, проектированием, образованием, едут в эти точки.

Если говорить об образовании, работает тот же самый принцип: когда мы создаем ВУЗ, в котором учится тысяча студентов, то руководство любого современного университета может только улыбаться по этому поводу. Для стандартных форм образовательного процесса, которые были характерны для 20-го века, минимальная планка — 40-50 тысяч студентов. А для современных инновационных и предпринимательских ВУЗов это 10-20 тысяч студентов. Если их меньше, то нет необходимой плотности образовательной деятельности на территории, и не удается создать современную инфраструктуру, привлечь квалифицированные кадры. В этом смысле мы можем расписать любой вид деятельности: какой уровень плотности для неё необходим, и ниже какого уровня мы не можем рассчитывать на эффективность.

Собственно, кластер — название для того, о чём я сейчас говорю. Если нам удалось на одной территории собрать такую высокую плотность, то мы создали кластер. Кластеры бывают разного типа. Линейные производственные, которые создавались в 19 — начале 20 века: встык ставятся переделы одного и того же производственного процесса. Эффективность каждого повышается, а издержки понижаются.

ИА REX:Например?

Например, если вы обрабатываете лес, то у вас есть научно-исследовательский институт, который занимается выведением современных пород леса, есть агрокультура, есть вырубка этого леса, есть переработка леса для какого-то конкретного производства. И ещё желательно, чтобы был образовательный институт для подготовки специалистов в этой сфере. И ещё, например, какой-то дизайн мебели или бумаги, если вы на этом специализируетесь. Вот вы собрали линейный кластер.

А бывают кластеры, которые построены на переброске знаний и компетенций из одной области в другую. Не одна линия, а несколько, и между ними разные переходы. Классический пример из истории: 1650 год, город Дельф, Голландия. Производят стекла: увеличительные, линзы и прочие. Линзы используются в военно-морском флоте — для создания подзорных труб, в микроскопах — для создания современной исследовательской базы, в контрольной технике — чтобы увидеть, насколько качественно выделана ткань. Соответственно, для изготовления подзорных труб и микроскопов создается латунно-медное производство на той же территории. Медное производство позволяет делать гравюры по меди. И начинается так называемая кластерная синергия: технологические решения, полученные в одной области, неожиданно дают эффект в других областях. Это и есть современные кластеры, которые используют эффект экономики знаний.

ИА REX: Кластеры какого типа нужны Восточной Сибири и Дальнему Востоку?

Пока неизвестно, какой тип приживётся на наших сибирских и дальневосточных территориях. Есть масса нюансов. Поскольку Россия традиционно опаздывает, уже многие ниши заняты: многое делают японцы, китайцы, корейцы, вьетнамцы, австралийцы. Свою нишу надо искать. Нужно, чтобы целенаправленно работал аналитический и научно-исследовательский центр, который будет решать непосредственно эту задачу.

ИА REX: А что касается людских ресурсов для освоения этих территорий?

Один из плюсов потенциального создания госкорпорации уже в том, что мы вспомнили, что у нас на востоке не хватает человеческих ресурсов. В первую очередь, нужны высоко квалифицированные кадры. Мы хотим создать на осваиваемых территориях современную экономическую инфраструктуру, а поэтому требования к людям должны быть самые современные, во всех областях: в кадровом обеспечении, в архитектурно-градостроительном проектировании, в создании новых производств. И если там мало населения, значит должен создаваться завод будущего: максимально роботизированный, с высокой производительностью и низким требованием к количеству работников. Для этого надо также перестраивать систему образования.

Важно понимать, что каждый этап мирового развития характеризуется своим базовым процессом, своим типом индустриализации, своим типом социальной, кадровой и технологической политики. Столыпин мог осваивать этот регион за счёт аграрного развития: за счёт экспорта масла, мяса или зерна из этого региона Россия могла выйти на мировые рынки, потому что тогда это было востребовано. Советский Союз уже не мог этот регион осваивать только аграрно, он должен был идти туда индустриально, потому что тогда была востребована догоняющая индустриализация в промышленных отраслях. Сегодня речь идёт об инновационной индустриализации, поэтому нельзя решить сегодняшнюю проблему методами Столыпина или большевиков. Нельзя решать задачу 21 века методами 19 и 20. Об это нужно помнить, говоря о развитии Дальнего Востока и Сибири сегодня.

ИА REX: Подытожим. Как Вы видите освоение наших территорий Восточной Сибири и Дальнего Востока?

Я считаю, что самое правильное решение — это создать условия для двух разных типов освоения этих земель. С одной стороны — усиливать городские центры, создавать современную городскую среду. С другой стороны — создавать условия для локальной экономики. Экономики, ориентированной на поддержку экологического сельского хозяйства, малого домостроения, обслуживания, туризма, рекреации.

Ну, и главное: использовать энергию растущего Азиатского региона, потому что для развития любой территории нужны большие ресурсы. Кроме того, важно понимать, что подобные вопросы не решаются в течение месяца и по приказу. На всё потребуется время.

Справка:

Пётр Георгиевич Щедровицкий — эксперт по управлению развитием, по вопросам региональной и промышленной политики, инновационной деятельности и подготовки кадров; Советник генерального директора Государственной корпорации по атомной энергии «Росатом»; президент Института развития им. Г. П. Щедровицкого; член правления фонда «Центр стратегических разработок «Северо-запад»; заместитель директора Института философии РАН по научной работе; член Экспертного совета Агентства Стратегических инициатив; член Совета кластера г.Железногорск.

Родился 17 сентября 1958 года в Москве в семье философа и методолога Г.П. Щедровицкого. Закончил психолого-педагогический факультет Московского государственного педагогического института имени В.И. Ленина и аспирантуру Научно-исследовательского института Общей и Педагогической психологии Академии педагогических наук.