Демократия умерла, наступило время Постдемократии?

В своей нашумевшей в западной интеллектуальной и научной среде книге "Постдемократия", которая недавно была опубликована на русском языке в издательстве Высшей школы экономики, профессор социологии Уорикского университета (Великобритания) Колин Крауч утверждает, что упадок общественных классов, сделавший возможной массовую политику, и распространение глобального капитализма, привел к возникновению замкнутого политического класса, больше заинтересованного в создании связей с влиятельными бизнес-группами, чем в проведении политических программ, отвечающих интересам простых граждан. Он показывает, что в ряде отношений политика начала XXI века возвращает нас к политике XIX столетия, которая определялась игрой, разыгрываемой между элитами.

О постдемократии в интервью ИА REX рассказали политконсультант (Одесса-Москва) Анатолий Вассерман, сценарист и психолог (Одесса, Украина) Юрий Бликов, политолог, кандидат политических наук (Владимир, Россия) Роман Евстифеев, научный руководитель Центра изучения Современности, кандидат физико-математических наук (Париж, Франция) Павел Крупкин, публицист, редактор, издатель (Нью-Йорк, США) Михаэль Дорфман, культуролог, преподаватель Свободного университета (Берлин, ФРГ) Лариса Бельцер-Лисюткина, директор Центра исследований южно-украинского пограничья, кандидат социологических наук, профессор (Херсон, Украина Владимир Коробов), журналист и переводчик (Лод, Израиль) Даниэль Штайсслингер, политконструктор (Одесса, Украина) Юрий Юрьев, философ и социолог, кандидат философских наук (Ужгород, Украина) Александр Пелин, архитектор, член президентского совета Национального союза архитекторов (Киев, Украина) Виктор Глеба, журналист, публицист, блогер (Нижний Тагил, Россия): Вадим Булатов.

ИА REX: Что это за новое состояние "Постдемократия" и означает ли оно крах демократии?

Анатолий Вассерман:

По заголовку. Демократия умерла, наступило время Постдемократии? Когда Зюганов требовал отставки Ельцина вследствие слабости его здоровья, кто-то сказал: "Ельцин ещё простудится на похоронах Зюганова".

Правда, предсказание не сбылось, но Ельцин, по крайней мере, правил ещё несколько лет после зюгановского заявления и ушёл в отставку исключительно по собственным соображениям. Думаю, демократия тоже переживёт многих предсказателей её смерти.

По преамбуле:…политика начала XXI века возвращает нас к политике XIX

столетия, которая определялась игрой, разыгрываемой между элитами. В XX веке политику тоже определяли элиты, в том числе и путём манипулирования простыми гражданами. Демократия сказалась в основном на способах формирования элит.

Что это за новое состояние "Постдемократия" и значит ли оно крах демократии? Это скорее возврат к исходной трактовке демократии, когда демосом считались те, кто мог хотя бы в общих чертах оценить возможные последствия предлагаемых решений и возможную расплату за эти последствия. Те, кто не мог дать такую оценку, именовались не демос - народ, а охлос - толпа. Ещё Аристотель Никомахович Стагирский предостерегал: демократия слишком легко перерастает в охлократию.

Юрий Бликов:

Никакого нового состояния "постдемократия" не существует. Есть личное понимание того или иного индивидуума понятия "демократия". Для одного индивидуума, например г-на Крауча, это понятие себя изжило, трансформируясь в "постдемократию". Для кого-то, вполне возможно, демократия еще не наступала, а человечество к ней только движется. Третьи, наверняка отметят, что демократия – это социальная утопия и де-факто не наступит никогда. Поэтому, относится к писаниям г-на Крауча, как к описанию объективной реальности, я бы не стал.

Роман Евстифеев:

На мой взгляд, нет никакой постдемократии, хотя этот броский и яркий термин вполне имеет право на существование, хотя бы для того, чтобы актуализировать дискуссии вокруг демократии. Нет никакого краха демократии. Скорее наоборот – этот способ организации человеческого общежития показывает удивительную живучесть и приспособляемость, наводящие на мысли о том, что именно демократия и есть будущее всего человеческого общества. Правда, и здесь с Краучем нельзя не согласиться, нынешнее состояние развитых обществ можно со значительно долей уверенности определить как кризис, но это не есть кризис собственно демократии, скорее всего – это кризис массового индустриального общества и построенной на его основе политической системы.

Павел Крупкин:

Во-первых, следует сразу же отметить, что никакого «краха демократии» Крауч в своих разработках не полагал, как он сам об этом заявил в своем недавнем интервью Русскому журналу. Он представил свои разработки всего лишь как отслеживание тенденций современного развития политических систем развитых стран, до некоторой степени дезавуируя несомненную пиар-направленность использования им термина «постдемократия».

Если же проследить за изложением его идей и лежащей под этими идеями аргументации, то можно обнаружить, что отличительной характеристикой «постдемократии» Крауча является усиление влияния корпораций на политику развитых стран с одновременным выхолащиванием субъектности массовых политических партий. При этом следует отметить, что влияние корпораций на политику было постоянно значительным, начиная с последней четверти 19-го века, когда логика развития экономики и технологий привела к образованию крупных предприятий – вспомним хотя бы знаменитое высказывание: «Что хорошо «Дженерал Моторз», то хорошо и для Америки». И это даже отвлекаясь от влияния на политику Европы католической церкви и монашеских орденов в более ранние периоды времени. Т.е. с этой стороны не видно ничего особенно нового. А вот прекращение «восстания масс», массовый уход людей из политики, – это действительно какое-то новое качество западного мира, к которому его политические системы будут вынуждены как-то адаптироваться. (Замечу, что одним из первых данный момент начал обсуждать Бодрийяр – см. его «молчаливое большинство»).

Для адекватного составления сценариев такой адаптации очень важно понять причины «ухода» людей из политики. Фаны «постдемократии» значительное внимание уделяют лишь одному фактору – манипулированию обществом со стороны корпораций. На мой же взгляд основным фактором такого «ухода» является фактическое завершение программы эмансипации человека в западном мире – существующие социальные дизайны развитых стран практически нигде уже не «жмут» массового человека, лишая его затраты на участие в политике рационального оправдания. Замечу, что данный фактор практически не обсуждается Краучем и его последователями, что лишает их сценарии солидности в обосновании.

Таким образом, я бы не стал бы спешить с акцентированием существенной качественной новизны наступающей фазы развития западных политических систем. Я ожидаю, что приставка «пост» у «постдемократии» Крауча увы не является столь же обоснованной, как в термине «постиндустриальное общество». Скорее она повторит судьбу оной у термина «постмодерн».

Михаэль Дорфман:

Увы, я не читал книги. Независимо от Кроуча я пришел к таким выводам. Год назад я писал, что американская демократия от соревнования за голоса избирателей превратилась в соревнование за благосклонность политических спонсоров. Конгрессмен от Нью-Йорка Эндрю Ванер как то сказал мне, мол, что ты от нас хочешь? Даже если нам не говорят, за что голосовать, то мне приходится тратить пять-шесть часов в день на переговоры с политическими донорами. Добавлю, что и рынка у нас тоже нет. Тот закрытый клуб, который завет себя рынком, на самом деле не конкурирует за потребителя. Конкуренция перешла в законодательную сферу, где различные бизнес-группы конкурируют за благосклонность законодателей, которые обеспечат им доминирование на рынке. Последний пример – медицинская реформа Обамы, которая предписывает всем покупать медицинскую страховку, но ничего не делает по ограничению роста цен и улучшения качества обслуживания. Мы живем в пост-мире, пост-индустриальном, пост-капиталистическом, пост-модернистском.

Лариса Бельцер-Лисюткина:

"Постдемократия" - это условный термин, пока ещё не принятый всем дискурсивным сообществом, который реагирует на изменение социальной структуры стран, определяющих себя как демократические. К открытым планетарным сообществам неприложимы технологии политического управления, апробированные во второй половине ХХ-го века в формате национальных государств. Об этом писали многие теоретики уже в 60-х гг. прошлого века: Дэниэл Белл, Олвин Тоффлер, японский профессор Ю. Хаяши, которому, собственно, приписывается честь изобретения термина "информационное общество". Сферы и рычаги влияния транснациональных корпораций не совпадают ни "по контуру", ни по характеру, ни по субъекту со сферами и рычагами влияния национальных политических элит. Бюджеты корпораций и даже частных лиц намного превышают бюджеты малых и средних стран. Иными словами, корпорации без труда могут положить к себе в карман эти страны. С их правительствами, религиями и населением. Эта ситуация - симптом кризиса.

Кризис усиливается ещё и постколониальным состоянием современного мира. Во многих регионах политическая власть оказывается бессильной, и они становятся ареной гоббсовской войны всех против всех. В мировом пространстве сосуществуют структуры, между которыми зияет цивилизационная пропасть: одни осваивают дальний космос и работают над технологиями управляемого антропогенеза, а другие - нищие пираты на побережье Северо-Восточной Африки. Представительная демократия с её формальными процедурами и делегированием полномочий, контроль исполнения решений и законов явно непосильны даже для таких относительно благополучных (по сравнению с сомалийским побережьем) стран, как Россия и всё постсоветское пространство. Мировое сообщество в кризисе, в поиске новых рычагов управления, адекватных ситуации ХХI века. Можно назвать нынешнее состояние глобального сообщества "постдемократическим", понимая его как поиск новых механизмов самоорганизации.

Владимир Коробов:

Я прочитал книгу Колина Крауча и ее идеи показались мне весьма интересными и продуктивными для нашего постсоветского общества. Слишком много симптомов постдемократии проявляется в современной украинской политической жизни.

Только что закончились местные выборы (31.11.2010), отличающиеся скандально низкой явкой избирателей. В нашем Херсоне на избирательные участки пришло только 34% избирателей! Что это, как не проявление электоральной апатии, о которой пишет Крауч? Я хотел бы подчеркнуть, что в нашем регионе хорошо заметны симптомы постдемократии: массовый абсентеизм, потеря значения партийных программ, манипуляции избирателями со стороны замкнутых лоббистских групп, вытеснение электоральных масс и даже экспертного сообщества из пространства местной политики, широкое использование механизмов рекламы и политических шоу на выборах.

Местная номенклатура (чиновники, назначаемые на должность руководителей другими, вышестоящими чиновниками) и избранные мэры городов постоянно открыто твердят о желании покончить с политикой. Мэр Херсона Сальдо на первой сессии нового созыва горсовета сказал: «есть вещи поважнее политики». Губернатор Костяк на первой сессии новоизбранного облсовета провозгласил: «мы отбросили политику». Вступая в должность, председатель Новоронцовского районного совета Басараб повторил: «Главные приоритеты в работе будут сосредоточены вокруг решения насущных проблем, а не на политику». Без всякого стеснения политику забирают у рядовых граждан и прячут в чиновничьи кабинеты, делают ее занятием избранных, небольшого круга участников лоббистских групп, являющихся или крупными собственниками, или их полномочными представителями. Все эти симптомы хорошо видны на примере всей Украины, и я здесь привожу примеры по Херсону только с одной целью: чтобы показать, что и на региональном уровне достаточно отчетливо проявляются и хорошо видны тенденции политического процесса.

Я не думаю, что постдемократию нужно трактовать как крах и конец демократии вообще. Подозрение насчет того, что демократия не будет вечно высшей формой организации общества - есть, но симптомы постдемократии недостаточны для того, чтобы уже сейчас заявить о «конце демократии». Не забывайте о разноскоростном движении стран мира по этой «параболе развития», возможности для отдельных стран «пропускать» целые эпохи и «перескакивать» в современность, осуществлять «догоняющую модернизацию». Есть ощущение, что постдемократия успешно экспортируется в Украину не только как идея и объяснительная модель, но и как политическая практика, политическая реальность. На Украине все еще не перевелись «романтики электоральной демократии», искренне полагающие, что «судьба страны решается на избирательном участке» а «плохих депутатов избирают хорошие люди, которые не ходят на выборы». Симптомы постдемократии, проявившиеся в нашей политической жизни, показывают пошлость этой апологетики электоральной демократии, ограниченность ее ценностных и интерпретационных ресурсов.

Даниэль Штайсслингер:

Постдемократия – это ситуация, при которой в обществе образуются группы, которые могут навязывать ему свою волю, обходя демократические механизмы либо используя их уязвимости. Краха это не означает, потому как существовало всегда, ровно столько времени, сколько существует сама демократия.

Юрий Юрьев:

Поскольку "постдемократия" не отменяет классического принципа демократии о "независимости и выборности ветвей власти", то "постдемократию" можно считать надстройкой над демократией. Этаким флагом над сооружением, водружаемым по какому-то праву. А противоречит ли это право демократии - пока предлагается решать нам. Мы - нужны, ведь демократия основана на том, что формирует при необходимости всенародные и заинтересованные в победе армии совладельцев государства, и пока возможны войны - государства заинтересованы в демократии. А вот если армии будут состоять из роботов, тогда действительно начнутся проблемы, население будет лишь кормильцем государства, а не его защитником. И может стать пищей для государства.

Александр Пелин:

26 ноября на III конгрессе политологов Украины поднимали вопрос о крахе демократии как современном разрыве между понятиями "демократия" и "капитализм". Виновники такого разрыва являются не только постсоветские страны "новой демократии", но и старые демократии. В качестве примера была избран итальянский телесектор, где трем государственным каналам Раи и трем коммерческим каналам "Медиа-сет", принадлежащих Берлускони, принадлежит почти 90% теле-аудитории страны и 97% рекламных инвестиций всего теле-сектора.

Виктор Глеба:

Украине эта новая "западная чума" НЕ ГРОЗИТ! В стране, где нет рыночной экономики, и общество не является ссобственниками большей части капитала, земель (и др. факторов производства) невозможно европейское местное самоуправление. Охлократия и олигополия, доминирующая в украинском обществе и государственном управлении не имеют ничего общего с демократией и термин "пост... "здесь не уместен.

Вадим Булатов:

Настоящая демократия возможна только при массовом интересе людей к политике, при высоком уровне сознательности людей. Вот этот интерес стал гаситься в западном обществе с 70-х годов. В СССР это стало происходить на 20 лет раньше. Удивляет, конечно, другое - почему вообще в 19 - 20 веке элита провела эксперимент по широкому вовлечению народных масс в демократические процессы. Видимо это обусловливалось процессом внутриэлитной борьбы между интеллектуальной и буржуазной элитой. Первые призвали к себе на помощь народные массы. Как бы то ни было, сейчас эта борьба не актуальна и все возвращается на круги своя до очередного нарастания внутриэлитных противоречий.

ИА REX: Если Запад в идеологическом тупике и признает переход в новое неопределенное состояние постдемократии, то, что тогда пытаются выстроить власти государств постсоветского пространства?

Анатолий Вассерман:

"Генералы всегда готовятся к прошедшей войне". Впрочем, не исключено, что некоторые постсоветские правители вполне искренне ориентируются на идеалы советской эпохи, когда демократия считалась работоспособной и эффективной.

Юрий Бликов:

Начнем с того, что никакого идеологического тупика у запада не существует, а мнение одного, или даже группы социологов – это вовсе не мнение огромного и разнородного социума, именуемого географическим термином "запад". На западе представлен весь спектр идеологии от крайне правого экстремизма, до ультралевых маргиналов. Таким образом, говорить об идеологическом кризисе Запада, без указания конкретной социальной группы, с подтверждением, что идеология является системообразующей для этой группы – просто не корректно.

Единственное, о чем можно говорить корректно, что некоторые социальные процедуры, которые мы определяем, как "демократические", присущи наиболее успешным экономическим социумам современного мира. До определенного момента, а если точнее, до второй половины ХХ века, эти социумы не имели конкурентов, посему, наличие демократических процедур стали отождествлять с экономической успешностью, в качестве обязательного критерия. Нельзя не отметить, что сами мировые экономические лидеры весьма способствовали распространению подобной точки зрения, навязывая иным социумам свой образ жизни, свою систему ценностей, с позиции сильного. Успешное развитие таких экономических гигантов, как Китай и Япония, с очевидностью продемонстрировали, что никакого обязательного идеологического критерия не существует.

Говоря же о постсоветском пространстве, то власти пытаются, с одной стороны, удержать и расширить объем властных полномочий и личных преференций, свойственных тоталитаризму, а, с другой стороны, в этом своем стремлении они пытаются не сильно конфликтовать с тенденцией западных "силачей" навязывать свою волю и свой образ жизни. Таким образом, мы получаем весьма неприятный гибрид, весьма далекий от идеального понятия "демократия".

Роман Евстифеев:

Я не считаю, что Запад находится в идеологическом тупике, скорее это постсоветские страны попали в такой глубокий тупик, что оттуда весь мир кажется опрокинутым в пропасть.

Власти постсоветских государств, пытаются теми или иными идеологическими конструкциями оправдать то, что происходит у них самих. Например, российские квази-идеологические конструкты никакого отношения не имеют к реальной современной политике, как к выбору общего пути к общему благу и установлению справедливых правил совместного проживания.

Европейские страны также испытывают сложности, в том числе и в идеологической, то есть ценностно-политической сфере, но называть это тупиком вряд ли правомерно. Массовое индустриальное общество, рожденное в XIX веке, сменяется новыми производственными отношениями, что требует адекватной политической модели организации общества. На мой взгляд, постсоветские государства уже двадцать лет пытаются догнать вчерашний день.

Например, практически все планы, стратегии и действия российской политической системы сегодня исходят из существования толпы, массы. А в этой массе есть еще и привилегированные группы, а есть еще и воображаемые массовидные группы, вроде среднего класса.

Все это сильно искажает социальную перспективу и само функционирование политической системы, никак не сконцентрированной на интересах конкретного человека и даже часто противоречащей им.

Типичный пример реакции на проблему - упрощение проблемной ситуации через генерацию несуществующих групп, апелляцию к несуществующим сообществам и полное отрицание нужд и потребностей реально существующего конкретного человека. Этого человека просто нет в этой картине мира. А если у кого-то есть сложности, то они обретают значимость только тогда, когда с этими сложностями столкнутся достаточно большие массы людей, и их нельзя будет игнорировать без последствий.

Именно потому, что до сих пор наши самые эффективные менеджеры - это те, кто стремится и умеет упрощать ситуацию, а не управлять сложной и богатой реальностью. А самые эффективные политики - это те, кто сумеет навязать обществу свое деление на группы и доказать свою иерархию значимости этих групп с вытекающими отсюда преференциями в распределении ресурсов.

Однако это вряд ли может продолжаться долго. И именно потому, что растущее самосознание индивидуальностей и частичное выпадение из массы (пока факультативное, но все более и более активное) станет резко контрастировать с сущностью сложившегося политического и управленческого мировоззрения элиты.

Павел Крупкин:

На мой взгляд, все разговоры об идейном тупике западного самопонимания не имеют под собой никакой основы – интеллектуальный и управленческий потенциал развитых стран еще очень высок. Возьмем хотя бы текущее обсуждение «постдемократии» – ведь видно, что автором концепции предлагается конкретное понимание (пусть даже до некоторой степени воображаемой) социальной ситуации, которое уже позволяет нащупать выход из этого (якобы наличествующего) «тупика».

Что же касается государств постсоветского пространства, то, во-первых, их много, а во-вторых, они все строят что-то не очень похожее друг на друга. Поэтому я ограничусь здесь Россией, текущие власти которой с завидной регулярностью заявляют, что они строят демократическое общество. Определяющим же качеством демократий является сменяемость верховного начальства вне зависимости от на то его желания, вследствие чего мы можем отметить, что российским властям пока еще есть куда двигаться в плане приобретения заявляемого, и можно в общем-то еще не заморачиваться «преодолением» оного – за неимением его в полном своем качестве.

Михаэль Дорфман:

Запад не находится в идеологическом тупике. Наоборот, Запад пробуждается от спячки и отрылись различные пути. Здесь до последнего времени хорошо жили, не задумывались над идеологией и доверяли своей элите, даже если не всегда были согласны с ее политикой. Как раз постановка вопроса о пост-демократии, вместе с другими сдвигами – демонстрациями по всей Европе или существенной политической перетряской в США, свидетельствует об оживлении общественного интереса к идеологии, к поиску путей.

Говорить же о постсоветском пространстве, значит смазывать весьма существенные различия между странами. Балтия отличается от Средней Азии, да в странах Балтии или Средней Азии весьма существенные различия. Даже славянские страны бывшего СССР, Россия, Украина и Беларусь пошли разными путями.

Лариса Бельцер-Лисюткина:

На постсоветском пространстве власти пытаются восстановить авторитарные режимы, потерпевшие крах в прошлом веке.

Владимир Коробов:

Запад не в тупике, а в поиске. Критическое осмысление действительности – это не признак слабости, а признак силы, и силы общественной, системной, и силы интеллектуальной, личностной. Мы все еще «переводим любовь с итальянского», а науку – с английского. У нас – острый дефицит самостоятельных, оригинальных, смелых разработок в сфере политологии и социологии. Наша общественная наука настроена на воспроизводство рутины, наукообразной «серятины», и не поощряет таких работ, как работа Крауча.

То, что пытаются выстроить наши власти вполне можно назвать с учетом разработок Крауча: постдемократический электоральный авторитаризм. У этой системы есть апостол – Савик Шустер, епископ Ток-Шоу Киевского патриархата. Политическое участие сведено к ролям участника или зрителя ток-шоу. Выборы превращены в политическое казино, в котором избиратель уже проиграл, перешагнув порог избирательного участка. Лоббисты меняют правила выборов с учетом собственных интересов – возвращение к мажоритарному принципу делает партийную жизнь столь же ничтожной, как и сами выборы.

Даниэль Штайсслингер:

Власти государств постсоветского периода уже не пытаются выстроить ничего, основанного на той или иной концепции, а просто ищут адекватный ответ на вызовы времени.

Юрий Юрьев:

Государства постсоветского пространства слишком разные, чтобы их обобщать. К примеру, в России судебная власть выборная, т.к. выбираются присяжные, и именно они судят. Здесь Россия гораздо ближе к классической демократии, и это сказывается что на предприимчивости, что на качестве вооруженных сил.

Александр Пелин:

Есть точка зрения, что в постсоветском пространстве под мифом транзитологии, строится "конкурентный авторитаризм".

Виктор Глеба:

Важно другое - пытаются ли вообще построить что-то новое эти государства? Когда рухнула ипотечная, а затем банковская системы США -невидимая рука рынка должна была "покарать" банкротов! НО НЕТ!

Государства либерально-демократической системы начали новую политику - плановую экономику удвоили печатаньем денег и финпомощью проворовавшимся банкирам! И это не "тупик".

А постсоветским странам втирали как бальзам на душу прелести "рынка". Стратегическое планирование было развито в СССР лучшим образом. План ГОЭЛРО по электрофикации всей страны был началом эпохи государственного планирования.

Мы уничтожили принцип планирования развития территорий, поддавшись обману рыночной демократии. Теперь в Киев приглашают зарубежных планировщиков для разработки Стратегического плана развития столицы Украины.

Поэтому важным вопросом является - КТО? ...Строит что-то в наших странах... и для кого. Налоговый Кодекс Украины показал, что времена противостояния власти и бизнеса скоро вернутся.

Вадим Булатов:

Крах СССР вызван теми же причинами что и крах демократии на западе - падением интереса обычного человека к политике. Чем иначе объяснить тот факт, что после падения СССР люди даже не думали выстраивать политические институты, отдав их устройство на откуп манипуляторам.

С этой точки зрения постсоветские государство идеальный образец для подражания западными постдемократиями.

ИА REX: В своей книге Колин Крауч вину за разрушение демократии возлагает на корпорации, которые делают это через ослабление партий, выборных процедур и участия граждан. Значит ли это, что постсоветские страны, где не успели создать демократию, но имеют мощные корпорации (Газпром например), уже априори вошли в эпоху постдемократии?

Анатолий Вассерман:

Не значит. Корпорации могут действовать и вовсе без оглядки на демократические нормы.

Юрий Бликов:

Г-н Крауч слегка лукавит. Демократия – это власть народа. Но, это всегда власть какого-то ограниченного социума. Даже если мы возьмем какое-то идеальное государство, народ которого в полном объеме осуществляет власть, все равно демократия будет ограничена властью только в этом государстве. Современные транснациональные корпорации, по количеству задействованных индивидуумов, зачастую, больше небольших государств. Говоря же о демократии в крупных корпорациях, то гибкость и независимость отдельных подразделений, зачастую выглядят более демократично, чем бюрократические процедуры общепризнанных демократий. Поэтому, я не могу согласиться с г-ном Краучем, о наличии какой-то "постдемократии", речь только о том, что корпоративные отношения более динамичные и гибкие, по сравнению с устоявшимися государственными бюрократическими машинами.

Соответственно, корпорации на постсоветском пространстве достаточно гибко реагируют на экономические реалии, в которых им приходится существовать. При необходимости, они приспосабливаются к авторитарному государственному правлению, а буде так складываются условия, к коррупционно-децентрализованному управлению страной. Сюда же накладывается и взаимодействие с зарубежными партнерами, конкурентами и государственными бюрократиями. К демократии, а тем более, к мифической "постдемократии" – это не имеет никакого отношения.

Роман Евстифеев:

Не думаю, что дело в корпорациях. Вернее так – сами корпорации являются порождением эпохи массовой демократии, ее вершиной и самым совершенным созданием. Но одновременно уже понятно, что массовые формы демократии не являются конечной и высшей точкой.

Есть достаточно понятный тренд на индивидуализацию общества, не в направлении атомизации и разделенности, а по направлению усложнения, дифференциации политики, экономики и социальной сферы.

Павел Крупкин:

Как я уже отметил ранее, уход граждан из политики, на мой взгляд, более связан с исчерпанностью повестки эмансипации людей – массового человека уже ничего более не «жмет» в социальном дизайне развитых стран. Поэтому статус постсоветских стран нельзя признать одинаковым статусу стран Запада – ведь у нас еще в плане эмансипации людей работы «непочатый край».

Михаэль Дорфман:

Советский Союз можно рассматривать, как огромную корпорацию, заинтересованную, правда, не в извлечении прибыли, а прежде всего в сохранении власти. Так, что элементы корпоративного государства на постсоветском пространстве никуда не делись. Во многих регионах корпорации дополняют и даже подменяют государственные структуры в организации социально-бытовых услуг. Невозможно понять внешнюю политику России, если не учитывать корпоративные интересы таких гигантов, как «Газпрома» или «Росвооружения». Не скажу за все постсоветское пространство, однако в России власть сегодня крепко в руках политического, служивого класса. И если кто-нибудь в корпорациях вознамериться мешать этой власти, то ему стоит вспомнить судьбу Ходорковского.

Лариса Бельцер-Лисюткина:

Постсоветские страны ещё не вышли из кризиса своих авторитарных и тоталитарных диктатур ХХ-го века.

Возлагать вину на корпорации бессмысленно. Это не индивиды, не личности. Это гигантские коллективные агломерации, они возникли в рамках эпохи Высокого индустриализма и перекочевали в таком виде в постиндустриальную эпоху. У них есть имманентная логика развития. Обвинять их в том, что они "разрушают традиционную демократию через ослабление партий, выборных процедур и участия граждан" нелогично. Они не делают это намеренно, волевым решением. В них заложен такой генетический код. У индивидов внутри корпораций интересы совпадают далеко не во всём. Корпорации-гиганты громоздки. Это современные динозавры. Они перекочевали в новую фазу общественного развития в своей старой форме гигантов. В конечном счёте они сами же станут первыми жертвами распада общества, ибо распад приводит к хаосу и насилию, а для глобальных корпораций необходим порядок, чтобы все информационные, транспортные, правовые системы действовали бесперебойно.

Владимир Коробов:

Удел Украины – заимствование, мы страна со вторичной культурой. Ни один предмет, который наши студенты изучают в университетах, не придуман русскими крепостными или запорожскими казаками. Разве что «украиноведение»….. Мы заимствуем постдемократию, точно так же, как демократию. Если у нас нет собственного украинского Газпрома и украинского ВР, это не значит, что мы не находимся под контролем этих транснациональных корпораций. Мы войдем в эпоху постдемократии на плечах у объединенной Европы и Евразии.

Юрий Юрьев:

Не стоит забывать, что государственные корпорации по определению принадлежат всему народу и обязаны с ним делиться по внятным законам. В отличие от частных корпораций Запада, которые были пойманы на афёрах с приписками выручки, чтобы продать побольше акций "лохам", как Энрон или Ксерокс, и лишь атака Бен-Ладена на ВТЦ спасла корпорации США от расследования всех подобных афер. Возможно, поэтому корпорации Запада с упорством дятла финансируют именно те организации, что кричат: "В России нет демократии", хотя российские госкорпорации работают преимущественно на всё население, а западные - на олигархию.

Александр Пелин:

Похоже, что у большинства постсоветских стран просто не было иного выбора. Политические шоумены разыгрывают разные шоу-программы, политические статисты принимают, путешествуют из одного шоу в другое, но суть от этого не меняется.

Виктор Глеба:

Россия вошла в эпоху становления империи, как в начале 18 века. Присоединение (экономическое) Украины и вступление в ВТО укрепит позиции России. Предлагаю ввести новое понятие "ОСТ-ГАЗОКРАТИЯ" для новонарождающейся ИМПЕРИИ.

Вадим Булатов:

На западе протесты против корпораций стали элементом смеховой культуры. Комична фигура борца за экологию, конспиролога в шапочке из фольги. Ослабление партий и выборных процедур это вторичное. Внезапно любимое демократическое развлечение - публичное заклание какой-нибудь большой корпорации перестало приносить политикам желанный рейтинг.

В России пока все обстоит по-другому.

ИА REX: Как Вы видите процесс перехода в состояние "Постдемократии" в странах своего проживания?

Анатолий Вассерман:

Возрождение единой правящей партии, перевод внутрипартийных дискуссий в скрытую форму, принятие, например, в виде нынешнего проекта закона о полиции – принципа: "1) начальник всегда прав; 2) если начальник не прав, смотри пункт 1".

Юрий Бликов:

Ничего подобного я не вижу в принципе, поскольку "постдемократия" – это фикция. Давайте говорить честно: социология сегодня – это не вполне наука, даже среди гуманитарных наук. Слишком много в ней субъективных и совсем не научных элементов. В таких условиях, тот кто "застолбит" первый за собой какую-то понятийную нишу – сможет весьма долго ее эксплуатировать, для личного блага, отнюдь не выполняя основную функцию науки, познание объективной реальности. У меня впечатление, что именно так происходит и с Колином Краучем: истинно или ложно введение термина "постдемократия" – это еще большой вопрос, но, книги г-на Крауча продаются уже, и имя он себе уже сделал.

Роман Евстифеев:

Не будет никакого перехода к постдемократии. Хотя современный мир, безусловно, находится в состоянии кризиса, но это не есть кризис демократии – это кризис общества модерна, то есть массового индустриального общества.

Массовизация общества последних 150 лет привела к тому, что современная политика во многом построена ориентации на массы, а не на индивидуальность. «Изъятие» души из социальных процессов, в том числе и политических, стремление управлять массами, создавать товары для масс и сформировало современные политические и экономические системы в эпоху индустриализации.

Однако новые средства связи, особенно интернет, создают новое личное сугубо индивидуальное коммуникативное пространство, позволяющее при необходимости выбирать источники информации и респондентов для общения. Этот процесс, конечно, носит нелинейный характер и пока еще очень прерывист и сложен. Человека, едва оторвавшегося от массы, тут же хватают привычные средства массовой информации из эпохи модерна. Такого человека, едва заглянувшего в просторы индивидуальности, тут же «окучивает» модернистское государство и предлагает свой предельно упрощенный набор благ и удовольствий. Но восприятие мира через призму существования массы и сами специализированные методы воздействия на массу начинают вызывать раздражение и неприятие у «хлебнувших» индивидуальной свободы людей.

Именно это становится главной причиной нестабильности существования многих интерсубъективных структур общества, таких как политическое господство, экономическое взаимодействие и т.д. Собственно, это как раз то, что мы наблюдаем сегодня в России.

Павел Крупкин:

Чтобы начинать думать о «постдемократии», надо сначала поиметь саму демократию, с которой в России пока еще много проблем, о чем регулярно говорят и сами российские власти.

Михаэль Дорфман:

В США я вижу, как общество протестует против ущемления их демократических прав. Антикорпоративные настроения ширятся, как слева, так и справа. Избрание Барака Обамы было одним из проявлений этих антикорпоративных настроений. Когда явный фаворит президентской гонки, либерал Хиллари Клинтон сдвинулась к центру, чтобы завоевать умеренных избирателей, Обама – оппортунист и демагог, оценил шанс и двинулся в освободившуюся антикорпоративную и антикапиталистическую нишу. С другой стороны, победа анти-элитистских «чайных партий» на выборах 2010 года явно свидетельствует о том же.

После ухода Обамы я ожидаю и возникновение левых «чайных партий». Сейчас голосуют не за либералов или консерваторов, а против власти. Народ не хочет мириться с потерей своих прав. И если надо, то будет яростно бороться за них.

Лариса Бельцер-Лисюткина:

Я себя идентифицирую с двумя странами, с Германией и Россией. Они репрезентируют две очень разные модели переходных стратегий. В Германии интенсивно идёт дискурсивный поиск выхода из переходного кризиса. Обсуждаются и осуществляются разнообразные проекты реформ. По инерции всё ещё эффективно действуют многие институты гражданского общества. Хотя у власти находятся консерваторы, Германия пытается инициировать в рамках ЕС введение политического контроля над банками и корпорациями. Мне кажется, немецкие политики осознают кризисный характер переживаемой эпохи и пытаются хотя бы ослабить кризисные симптомы, пока не найдена удовлетворительная стратегия глобального контроля над деятельностью крупных экономических структур.

В России же, напротив, в полной мере развернулась динамика Roll Back (отката назад) от начальной интенции модернизировать страну. Население поддерживает реставрацию авторитарной модели господства. Уже стало дурной традицией, что каждый новый российский диктатор провозглашается предыдущим, покидающим свой пост: Ельцин назначил Путина, Путин назначил Медведева. Эта процедура сопоставима с монархизмом или трайбализмом, когда верховная власть считается собственностью вождя-автократа. Политическая власть в России конвертируется в деньги свободно и безнаказанно, на глазах у населения и с его согласия: Каждый российский автократ приходит во власть бедным и неимущим и покидает её мультимиллиардером с капиталами, вложенными в банки за пределами собственной страны. В политической сфере активно насаждаются симулякры гражданского общества, известные ещё по сталинской модели СССР: параллельные комитеты солдатских матерей, псевдопартии, псевдопрофсоюзы, молодёжные организации по типу национал-социалистских штурмовых отрядов, которым выдаётся лицензия на насилие. Длинные списки жертв политических убийств и преследований лежат в международных правозащитных организациях. В этих списках преобладают журналисты и деятели культуры. Но есть и не столь объёмные списки тех, кто бежал из России или сидит в тюрьмах как жертвы противоправового отъёма бизнеса. Правовая система полностью парализована, она не является независимой от государства, наоборот, она позиционируется на одной из площадок "властной вертикали", где ею манипулируют по собственному усмотрению все инстанции, расположенные выше.

Один из самых драматических узлов в современной конструкции российской политической системы - это альянс между властью и консервативным православием, возглавляемым, по сути, экономическими олигархами в рясах и окружённым по периферии бандитскими формированиями типа пресловутого Православного собора, который инициирует погромы культурных мероприятий и травлю современных художников. Церковь в России возродилась в самых мракобесных формах после того, как в результате коммунистической диктатуры для неё, как и для всего российского общества, оказался потерянным весь ХХ-й век. Она без малейших колебаний примкнула к власти против паствы. Она осеняла своим благословением русское оружие в чеченской войне, она регулярно использует в качестве дубины против современных художников статью 282 уголовного кодекса РФ. Правоприменительная практика по этой статье уже стала предметом пристального внимания международных экспертных сообществ и правозащитных организаций.

Дальнейшее развитие России сейчас непредсказуемо. Оно не даёт пока возможности обнаружить социальный слой или группу, идейную платформу или совокупность проговоренных и сформулированных общественных интересов, на основе которых могла бы сложиться динамика модернизации. В России просто нет таких социальных субъектов, которые могли бы стать носителями модернизации и демократии.

Владимир Коробов:

На одной из страниц своей книги Крауч пишет: «нужно не оставаться глухими к новым движениям». Мы стали свидетелями восстания мелких торговцев против налогового кодекса. Напуганный «майданом» еще в 2004 году, президент Янукович при первых раскатах грома массовых волнений, при первой информации, что «Майдан-2» таки состоялся, пришел к митингующим «предпринимателям» - торговцам, показал на идущего рядом премьера Азарова, как на виновника во всем, и заявил о капитуляции – налоговый кодекс будет, скорее всего, ветирован, а правительственная команда и администрация – будут подвергнуты основательной перетряске.

Что же собой представляет это «восстание рыночных торговцев»? Каковы особенности этой социальной группы, протестующей против ужесточения налогового пресса? Нам предстоит осмыслить это постдемократическое явление. Не выборы доставили властям беспокойство, этот спектакль прошел для нее безболезненно. И вот, когда все оказалось так прекрасно, когда наступила эйфория от мнимой «оглушительной победы» на выборах, когда чиновники расслабились («ну сложности выборов позади, можно все теперь делать погрубее») тут же – холодный душ в стиле постдемократии: массовые протесты против реализации политического плана. Эти события сразу же затмили самое «местные выборы», показали их ничтожество. А ведь впереди – протесты против пенсионной реформы и принятия нового трудового кодекса, нового закона об образовании! Неужели выборы перестали выполнять свою роль в манипуляции гражданами? Разумеется. Половина граждан не участвуют в этом мероприятии, вторая половина недовольна результатом выборов. Чтобы выборы достигали своей цели, выполняли свою политическую роль, нужно их готовить и проводить совсем не так, как это сделала Партия регионов. Но возможно ли это в принципе в эпоху постдемократии?

В духе постдемократической реальности администрации президента следует лоббировать создание на «Майдане-2», в палатках, новой постдемократической организации (протопартии) мелких лавочников, хозяев торговых лотков и реализаторов, частных таксистов и мелких спекулянтов. Институционализация этого движения, ее включение в ограниченный круг киевских политических лоббистов вполне согласуется с рекомендациями Колина Крауча. Хотя конечно я бы назвал это «украинской Джамахирией», сочетанием западных и восточных политических мотивов.

Что касается партий, то мне понравилась идея Шмиттера, о которой пишет Крауч, чтобы избиратели, граждане в структуре своих налогов имели часть, которую они выплачивают партии, но вполне конкретной «своей» партии. Вот это голосование – не ногами, а деньгами! Коммерциализация электорального процесса должна быть цивилизованной. С этой подпольной экономикой выборов что-то нужно делать. Нужно легализовать денежные отношения, возникающие между организаторами и участниками выборов, пассивными и активными их участниками. Возможно, избиратели не только должны платить партиям, но и получать за участие в выборах. В студенческие годы мне в академическом театре платили 1 рубль за выход в массовой сцене. Пора оплачивать и политическую массовку.

Я также ожидаю, когда введут голосование по интернет или с помощью сотовых телефонов, с использованием SMS. Возможно, с введением таких комфортных постдемократических технологий голосования я вновь задумаюсь об удовольствии, целесообразности и рациональности участия в политических выборах. Электоральная апатия сопровождается неконтролируемыми выбросами «майданной» политической энергии. Власти следовало бы задуматься над тем, как вернуть избирателей на участки, как не «покончить с политикой», а сделать ее достоянием граждан, обеспечить всем политическое участие.

Даниэль Штайсслингер:

Израиль перешёл в это состояние довольно давно из-за изобилия партий, ситуации, в которой ни одна крупная партия не в состоянии самостоятельно сформировать правительство. В этих условиях растёт роль мелких партий, особенно секторальных и религиозных, которые навязывают волю меньшинства большинству, вопреки результатам выборов.

Юрий Юрьев:

На Украине и демократией пока не пахнет. Хуже того, слышны возгласы с целью: "построения вертикали власти, как в России". Провозглашающие это не понимают, что в России существует "вертикаль исполнительной власти", а суть России - независимость и выборность всех ветвей власти в полном соответствии с определением демократии, данном ещё Монтескье...

Для Украины политической, увы, даже понимание классической демократии или классического либерализма - это "космос", то есть что-то возвышенное и для Украины - неземное...

И поскольку на Украине чахнут, что классические научные понятия, что действительно космические проекты, то Украина ещё нескоро сможет "заменить людей на машины" и ещё долго будет вынуждена считаться с населением, даже не желая этого ныне... А значит - или идти к демократии, или чахнуть.

Александр Пелин:

На Украине политическая коррупция пока стыдливо маскируется при помощи квазилегитимности. Со временем главное желание постдемократов - контролировать богатство, может перенаправляться на желание контролировать информацию и знания при помощи цензуры, а оппозицию при помощи репрессий. Но будем надеяться, что все обойдется.

Вадим Булатов:

Он идет прямо сейчас. Отменяют выборность мэров в муниципалитетах. Когда назначенный мэр или губернатор говорит о народной поддержке - это уже Постдемократия.

Мнения экспертов по вопросу постдемократии, не вошедшие в формат опроса.

Андрей Ваджра – философ и публицист (Киев, Украина): На мой взгляд, профессор Колин Крауч своей книгой «Постдемократия» вводит читателей в заблуждение. Его откровения относительно правящей западной элиты, якобы ставшей вещью-в-себе в начале XXI века, и выродившейся в это же время демократии, являются либо заблуждением, либо обманом. Дело в том, что правящая западная элита ВСЕГДА была «вещью-в-себе», использующей народные массы как расходный материал в достижении своих узко групповых целей, а демократия западного типа ВСЕГДА была лишь системой манипулирования, при помощи которой элита держала в узде народные массы.

Достаточно детальный анализ и западной элиты и западной демократии я сделал в своей книге «Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии», вышедшей в 1997 году.

Дабы не повторятся, позволю себе просто несколько цитат из этой книги (фрагменты из глав «Боги глобализированного мира» и «Симулякр демократии»).

«В рамках западных олигархических кланов произошло сращивание финансового могущества и политической власти. И если в этногосударственных фазах западного развития можно увидеть определенные противоречия между наднациональным финансовым капиталом и национальной государственной властью, то уже в Соединенных Штатах, как локальном и экспериментальном прообразе глобальной, космополитической, социально-политической и финансово-экономической конструкции, эти противоречия были практически преодолены. Глобализация же, как раз и устраняет противоречие между наднациональным финансовым капиталом и национальной властью, превращая последнюю также в наднациональное явление. Тем самым глобализация абсолютизирует роль и значение транснациональной олигархии, превращая ее в самодовлеющий и определяющий фактор. При глобализации космополитические, финансово-политические группы получают абсолютную власть, соединяя в единое целое международную финансово-экономическую систему с наднациональной системой социально-политического управления. Вот как их характеризует британский профессор Зигмунт Бауман: «Это силы, не имеющие определенного адреса, экстерриториальные, не в пример строго локальным полномочиям государств, свободно передвигающиеся по всему миру, в отличие от государственных институтов, которые, хорошо это или плохо, раз и навсегда сегодня, как и прежде, привязаны к определенной территории. Эти силы изменчивы, хитры, увертливы и изворотливы, неуловимы; найти их трудно, а изловить невозможно».

Указанные транснациональные олигархические группы — это несколько сотен закрытых, очень влиятельных в политическом и финансовом плане семейных династий, связанных между собой личными взаимоотношениями, бизнес-интересами, брачными союзами, общими убеждениями (ценностями) и идентичной ментальностью целом они представляют собой наиболее могущественную силу в мире. В их руках находятся основные финансовые, информационные, политические, научные, военные и т.п. ресурсы планеты.

В этническом плане их ядро составляют англосаксы и романо-германцы. В США они называются «либеральным истеблишментом восточного побережья» (the American Eastern Liberal Establishment), а в Европе «Черной аристократией» (European Black Nobility). Кроме того, в указанных американской и европейской группах транснациональных олигархов изначально присутствуют еврейские финансовые кланы и влиятельные королевские династии Азии». А. Ваджра Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии. – М,: АСТ: Астрель, 2007, С. 220.

«Главная проблема заключается не в целенаправленно культивируемом фанатическом поклонении демократии, а в том, что между идеологемой демократии и ее феноменом лежит непреодолимая пропасть. При этом, благодаря беспрерывному промыванию мозгов СМИ, в массовом сознании идеальный образ демократии затмил собой ее реальное, субстанциональное воплощение. Десятки тысяч книг, сотни тысяч статей, теле - и радиопередач, как правило, посвящены симулякру демократии, а не ее феномену.

Главной же тайной демократии является то, что она никогда не была тем, что провозглашала уже собственным названием, т. е. — kratos`oM (властью) demos`a (народа). Даже в полисах Древней Греции, где впервые возникла демократия, эклексия (народное собрание) была лишь ареной, на которой аристократические кланы боролись за свои групповые интересы».А. Ваджра Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии. – М,: АСТ: Астрель, 2007, С. 275.

Юрий Шимановский – писатель, журналист и программист (Мертл Бич, США): Нужно определиться. Социум бывает буржуазный и коммунистический. Это объективно и определяется способом производства. Но демократия, ни туда, ни сюда не подходит, ибо она - религиозный термин. Большинство европейцев веруют, что демократия - это монархический строй. Им вторят канадцы, но с оговоркой, что монархия должна быть колониальной. Они так хотят. Любой американец скажет - отнюдь нет. Настоящая демократия, это двухпартийная система, без оппозиции.

Свидомые украинцы будут доказывать, что демократия наступает при захвате власти, невзирая на выборы. С ними согласны коммунисты. То есть мы видим? Демократия - это всего лишь вопрос веры. Как и всякая религия времен своего расцвета, демократия использовалась для честного отъема денег у развивающихся стран.

С некоторых пор популярность демократического исповедания пошла на убыль, и мир возвращается на старые добрые буржуазные рельсы. Девятнадцатый век? Пусть так. Но в капитализме со времен Маркса ничего принципиально нового не изобрели. Россия действительно избежала демократии. Видимо это случилось из за того, что быстро переключить свою демократию с "социалистической" на "американскую" не удалось. А потом сказала - да и Бог с ней, с демократией, давайте работать.