Коррупция в обществе, пожалуй, столь же древнее явление, как и само человеческое общество. Об этом феномене много говорят, пишут, его исследуют, с ним пытаются бороться. Доклад о ситуации с коррупцией в мире публикуется ежегодно с 1995 года. В рейтинг международной неправительственной организации "Транспэренси Интернэшнл" 2010 года вошли 178 стран. Дания, Новая Зеландия и Сингапур признаны наименее коррумпированными странами мира, тройку аутсайдеров, согласно этому докладу, представляют Ирак, Афганистан и Сомали. Белоруссия заняла 127 место, Украина – 134, Российская Федерация – 154.
В мировой практике существуют три стратеги противодействия коррупции: стратегия осознания, стратегия предупреждения и стратегия верховенства права. Среди основных причин живучести этого явления на постсоветском пространстве международные специалисты называют толерантное отношение граждан к коррупции. О ситуации с коррупцией в разных странах и перспективах борьбы с ней обозревателю ИА REX Сергею Сибирякову рассказали эксперты.
ИА REX: Во времена Советского Союза понятие «коррупция» чаще всего ассоциировалось с понятием «дефицит». С какими понятиями сейчас у Вас ассоциируется понятие «коррупция»?
Александр Пелин – философ и социолог, кандидат философских наук (Ужгород, Украина):
Коррупция всегда была и есть индикатором незаконного перераспределения ресурсов должностными особами. В контексте перераспределения коррупция ассоциируется с понятием несправедливость.
Юрий Бликов – сценарист, кинорежиссер, психолог (Одесса, Украина):
Дело не в ассоциации. Коррупция возникает тогда, когда чиновник может субъективно раздавать какие-либо преференции. Это может быть, к примеру, доступ к дефицитным товарам или государственному финансированию, как во времена Советского Союза, а может быть варьирование таможенной стоимости и, опять же, доступ к государственному финансированию, как это происходит сегодня.
Михаэль Дорфман – публицист, редактор, издатель (Нью-Йорк, США):
В СССР коррупция ассоциировалась с блатом. По блату брали в институт и на работу, по блату продвигали по службе, по блату осуществлялись назначения. Единственным эффективным способом борьбы с коррупцией в таком непрозрачном и лишенном гласности обществе, как СССР был сталинский террор, препятствовавшей созданию мафий. Как только сталинская эпоха закончилась, и элиты сочли террор слишком опасным для своего существования, то коррупция победила и, в конце концов, советская система утратила возможность исполнять принятые решения. Уже хрущевские перетасовки, слияния и разделения министерств и ведомств не могли справляться с нарастающей коррупцией.
Мирослава Бердник – журналист и публицист (Киев, Украина):
Прежде всего, такого понятия, как коррупция в современном понимании в СССР не было. Вспомним определение слова «коррупция». Это термин, обозначающий обычно использование должностным лицом своих властных полномочий и доверенных ему прав в целях личной выгоды, противоречащее законодательству. Характерным признаком коррупции является конфликт между действиями должностного лица и интересами его работодателя либо конфликт между действиями выборного лица и интересами общества. Могла существовать коррупция в СССР, если единственным работодателем было государство, которое имело разветвленный аппарат, – государственный и общественный, для борьбы со злоупотреблениями. Вспомните ОБХСС, экономический блок в КГБ, комиссию партконтроля, народный контроль. Другое дело, что после 20 партсъезда, когда изменились моральные установки и начался культ стяжательства и обогащения, люди стали злоупотреблять на личностном уровне, потому и возникло такое явление, как «дефицит». Но взаимоотношения по принципу «ты мне – я тебе» - это взаимоотношения иного рода, чем с облеченным властью или контролем над денежными потоками чиновником. Трудно сравнить продающего из под прилавка сапожки или книжную полку продавца с чиновником, за «откат» распоряжающимся бюджетными суммами в миллионы долларов. Причем, в Советском Союзе государство преследовало и наказывало подобные явления, вспомним хотя бы «Елисеевское дело» или иные подобные, тогда как, сейчас облеченные властью чиновники и государственные деятели остаются не безнаказанными, так как узурпировали власть.
Николай Лагун – политолог (Днепропетровск, Украина):
Степень нынешней коррупции значительно превышает степень последней во времена СССР: ведь практически не изменились фундаментальные составляющие уровня культуры населения, а вседозволенность и неразработанность законодательства и его исполнения значительно возросли. Следует признать, что значительная часть нашего общества - это потомки сельского населения в первом-втором поколении, с соответствующим мировоззрением, настоящая интеллигенция со своими традициями была ликвидирована практически полностью в начале прошлого века. Но если раньше государство пыталось хоть как-то воспитать молодое поколение, привить ему моральные принципы, то сейчас оно от этого устранилось по совершенно "рыночным" причинам. Более того, именно власть в конце существования бывшего СССР сама требовала воспитания, мало отличаясь по своему мировоззрению от среднего обывателя. Как результат - "государственные мужи", бывшие неспособными устоять перед блеском западных бус в отдельно взятой избе или хате, променяли абстрактное для них государство на эти совершенно "конкретные" бусы.
Главные показатели низкой культуры общества - это незнание и неуважение законов, и пренебрежение государственными институциями вследствие превалирования отношений "субъект - окружение" перед приоритетными для наиболее цивилизованных обществ "субъект - государство". В принципе, модели межличностных отношений в славянских странах бывшего СССР находится между англосаксонской и ближневосточной. Естественно, что в этот фундаментальный параметр вносит значительные поправки устройство и состояние государства, в которое входит данное общество в какой-либо момент времени. При среднем уровне цивилизованности наиболее эффективным средством против коррупции являются, к сожалению, лишь жесточайшие законы. Мораль, как регулятор поведения находится в обратной зависимости от уровня культуры, а страх наказания, соответственно, в прямой.
Для наглядного подтверждения сказанного мною можно привести пример презрения многими из нас, в частности, "сутяжничества", присущего западному обществу в противоположность "понятиям", кои мало отличаются от сицилийского термина "омерта". Мы все стараемся решить по-свойски, вне рамок государственного порядка, чем часто гордимся, но отчего, в конце концов, сами страдаем. У нас даже существует контингент из числа наиболее "понятливых" (а не образованных и других способных "честных фраеров", NB!), который стремится на ПМЖ на Запад. Парадокс заключается не только в этом примере грубой иррациональности, но и в следствии, из этой иррациональности исходящем. Наиболее "авторитетные" из нас, обманув десятки своих сограждан для накопления начального капитала, получают возможность устроиться на Западе, приняв его modus vivendi.
Даниэль Штайсслингер – журналист и переводчик (Лод, Израиль):
C бизнесом. Там крутятся большие деньги, и нечестные бюрократы норовят присосаться к денежным потокам.
Юрий Юрьев – политконструктор (Одесса, Украина):
В Одессе при СССР не было слова "коррупция", а было понятие: "подмазать" и теория "не подмажешь-не поедешь". Это касалось всех сфер бытия, а иначе - приходилось "стоять в очередях". А кто не спешил - тот и не платил, или же "решал вопросы" иначе, жалобами.
Сейчас "коррупция" вышла из сферы добровольных "творческих" договоренностей и стала классическим вымогательством.
Александр Хохулин – блогер, хозяин и модератор сайта "Манкурты" (Львов, Украина):
Государство, чиновник, должностное лицо, любое государственное или муниципальное учреждение.
Игорь Богатырев – журналист, редактор службы новостей сетевого журнала «Полярная звезда» (Тверь, Россия):
Надо сказать, что во времена СССР понятие "коррупция" вообще было не в ходу. Очевидно - из-за совершенно разных масштабов распространения. Сейчас оно ассоциируется в первую очередь с воровством, грабежом, причём - с грабежом не кого-нибудь, а простых людей. Ибо коррупция, как правило, связана либо с разворовыванием госсредств, либо с ненадлежащим выполнением гособязанностей, что опосредованно - то же самое.
Лариса Бельцер-Лисюткина – культуролог, преподаватель Свободного университета (Берлин, ФРГ):
Дефицитными бывают не только товары. Власть может создать дефицит решений, дефицит доступа к ресурсам, власть присваивает себе правовые санкции. Таким образом, власть сама становится ресурсом для криминального обогащения. В самом начале процесса экономических реформ в бывшем СССР были приватизированы не только заводы, медицинские клиники и учебные заведения. Каждый маленький чиновник приватизировал то, что было у него под рукой: свой письменный стол, свою печать, свои формуляры с шапкой своего ЖЭКа, своей санэпидемстанции или своего ГАИ. Власть - это самый мощный и самый универсальный ресурс коррупции.
Владимир Беляминов – политолог (Харьков, Украина):
Жизнь страны по принципу: «Не подмажешь — не поедет». Фактически все это понимают, и каждый же на своем участке, отрицая и порицая, приобщается к этому принципу. Маленький презент, «просто сувенир от фирмы», «благодарность», «для ускорения процесса», «так надо», «надо столько дать», «работа посредника» и так далее — все это составляющие повседневного процесса коррупции, в котором живет страна.
ИА REX: В каких сферах деятельности (медицина, образование, государственная служба, бизнес) на территории страны Вашего проживания коррупция проявляется наиболее ощутимо?
Александр Пелин:
Коррупция проявляется во всех сферах. Ее «ощутимость» зависит от интенсивности соприкосновения человека с той или сферой. Для больных - это медицина, для студентов – образование, для деловых людей – госслужба и бизнес.
Юрий Бликов:
Практически во всех. Я не могу выделить более или менее коррумпированную сферу по качественному критерию. Отличие только количественное. Скажем, электрику из ЖЭКа нужно заплатить за надлежащее исполнение своих обязанностей, и таможенному инспектору платят за то же самое. Качественно – это один и тот же процесс, отличие только количественное: электрику ЖЭКа хватает коррупционного гонорара на ящик водки, а таможенному инспектору – на "Лексус". Это несколько упрощенное объяснение, но точно демонстрирующее суть процесса.
Михаэль Дорфман:
В США коррупция имманентна, и является функцией политической системы. Политика слишком сильно зависит от пожертвований. Вместе с тем, следует разделять коррупцию, которая существует в любой системе и системную коррупцию. США не является обществом коррупции и общественная атмосфера здесь такова, чтобы ограничить вмешательство власти во многие сферы жизни, кодифицировать, порой чрезмерно, всякую деятельность, где возможны злоупотребления.
Мирослава Бердник:
В любой. Стоит вспомнить происхождение бизнеса в нашем государстве. Он вышел из шинели кооператоров, которых «стригли» в условиях отсутствия законодательной базы свежерожденные рэкетиры. А наиболее преуспевали те из бизнесменов, которые находили подходы к чиновникам, распределяющим государственные ресурсы. Естественно, за вознаграждение. Что касается медицины и образования, то они были поставлены в такие экстремальные условия, что без неформального «вознаграждения» просто не выжили бы. А сейчас это уже настолько размыло моральные устои, что превратилось в традицию, аморальную норму.
Даниэль Штайсслингер:
В местном самоуправлении. Я живу в Израиле, сейчас там бум недвижимости и на разрешениях на строительство кое-кто нехило наваривается. Даже бывший премьер Ольмерт в бытность мэром Иерусалима, предположительно (суда ещё не было) изрядно оскоромился в миллионных суммах.
Юрий Юрьев:
Практически во всех сферах. Наиболее жёстки госмонополии, а особенно "силовики", способные репрессировать явно невинных. Мы убедились в этом по "делу Грациотова", где парень, явно спасавший свою жизнь и жизнь девушки, а значит - потерпевший и вынужденный к самообороне, оказался под стражей, хотя видео с записью трагедии было в милиции сразу же после происшествия.
Александр Хохулин:
Госслужба, бизнес, образование, медицина плюс неперечисленные сферы, начиная от рождения и кончая похоронным сервисом.
Игорь Богатырев:
Во всех. Вроде бы можно сказать, что чуть меньше и то, наверное, пока в медицине. Остальные сферы коррумпированы вдоль и поперёк.
Лариса Бельцер-Лисюткина:
Я живу в Германии. Самым известным видом коррупции здесь является уход от налогов. Германия - социальное государство, налоги здесь весьма высоки, когда сравниваешь свою зарплату до и после налогов, то впору прослезиться. Коррупционеры уводят свои доходы в так называемые "налоговые оазисы", то есть в страны с низкими налоговыми ставками. И это порождает ещё один виток спирали в коррупционной динамике. Сотрудники оазисных банков, в которых спрятаны нелегальные доходы иностранных вкладчиков, использовали свой властный ресурс, а именно, доступ к информации, и стали продавать сведения о нелегальных вкладах налоговым службам тех стран, в которых проживают коррупционеры. При этом в СМИ ведутся глубокомысленные споры: допустимо ли для государственных налоговых органов вступать в сделки с преступниками, которые «доят» базы данных своих банков и торгуют ими как своей собственностью.
На втором месте стоит коррупция в бизнесе: взятки чиновникам и политикам за доступ к заказам и ресурсам. Ну а на третьем месте по моим личным ощущениям (статистика мне неизвестна) находится коррупция в спорте. СМИ полны сообщениями, после которых хочется убрать из программ ТВ все спортивные передачи.
Владимир Беляминов:
Там, где есть те, кто имеет доступ к ресурсу и те, кто этого ресурс через них получает. Медицина, образование, государственная система (проверяющая, согласовательная, разрешительная).
ИА REX: Чем отличается современная коррупция от той, что была при Советском Союзе и сталкивались ли Вы с коррупцией в СССР?
Александр Пелин:
Современная коррупция отличается большей степенью оправданности благодаря большей размытости понятия «справедливость».
Юрий Бликов:
Конечно же, я сталкивался с коррупцией в СССР, идеальных государств, где полностью отсутствует коррупция – просто не существует. Но, принципиальное отличие между советской коррупцией и современной, постсоветской заключается в том, что в СССР коррупция существовала вопреки системе планового распределения, именно, как чистое преступление конкретных субъектов. В экономике же постсоветских республик, коррупция существует, как действующая экономическая система.
Поясню на примере той же таможни. Итак, коррупционное деяние: варьирование таможенной стоимостью, в интересах субъекта внешнеэкономической деятельности, с целью извлечения незаконного дохода. В переводе на общедоступный язык: чиновник занижает стоимость товара ввозимого каким-то купцом. Соответственно снижаются начисляемые пошлины и налоги, поскольку они высчитываются от стоимости товара. Купцу, естественно, выгодно заплатить часть чиновнику, чем платить целое в казну.
На определенном этапе – это система, компенсирующая "дырки" в экономике государства. Подобные полуконтрабандные или контрабандные схемы позволяют насытить внутренний рынок товарами, доступными для населения с низкой покупательной способностью, заполнить товарную нишу в отсутствии местного производства, создать достаточно большое количество дополнительных рабочих мест, поднимая тем самым покупательную способность населения. Недополученные на таможне средства, государство получает с этого товара опосредовано: через внутренние налоги при торговых операциях, подоходным налогом с граждан и т.д.
Здесь же происходит формирование крупных состояний. Контрабандные "бароны" и таможенные чиновники "сидящие" на этих теневых схемах быстро сколачивают себе состояния. К примеру, чиновник, уровня начальника отдела тарифов крупной портовой таможни, становится долларовым миллионером в течение года – полутора, а начальник таможни становится мультимиллионером, за тот же срок. Удерживать такие средства мертвым грузом – просто не выгодно, начинается инвестирование этих средств, и соответственно вливание в экономику.
Михаэль Дорфман:
Если в США чиновник или политик берет взятку за то, чтобы нарушить закон, то в государствах системной коррупции, вроде Нигерии или России, берут за то, чтобы выполнить положенное по закону. Коррупция в СССР – было что-то посредине.
Мирослава Бердник:
Как я уже сказала, в СССР не было коррупции, как системного явления. Были факты злоупотребления служебным положением, которые в случае фиксации беспощадно наказывались. Это наше заблуждение – считать, что где-то на Западе, с которого мы берем пример, отсутствует коррупция. В той или иной степени это явление присутствует везде. Просто в некоторых странах созданы условия, при которых, во-первых, существует нетерпимость общества к этому явлению, во-вторых, хорошо работает правоохранительная система. Но, к примеру, я читала недавно, что в той же малокоррумпированной Германии становится известно только одно коррупционное преступление из 100. Это стало известно после анонимного опроса ряда фирм и чиновников.
Николай Лагун:
Появилась частная собственность, исчез "железный занавес", и, как следствие, разросся чиновничий аппарат, "регулирующий" эти новые реалии.
Даниэль Штайсслингер:
В СССР о верховой коррупции не было известно почти ничего. Только при Андропове стало что-то просачиваться в СМИ. То есть, мы сталкивались с низовой коррупцией, на уровне торговли или вузовских приёмных комиссий в южных республиках. Сейчас основные коррупционные дела творятся на более высоком уровне, и рядовой человек теряет на этом лишь косвенно, через удорожание продукции взяткодающих предпринимателей. А гаишники в Израиле червонцы с шофёров не сшибают (о торговле не говорю, она вовсе частная, так что взятки давать просто некому и незачем).
Юрий Юрьев:
Ныне - всё стало скучнее и дороже. Коррупция обрела качества "отрасли", где стандарты стали универсально-денежными и осталось создать "министерство коррупции" для полноты картины.
В СССР "подмазывание" было творческим процессом. Кому цветы, кому шоколадку с анекдотом, кому - билеты в театр, в общем - человек мог благодарить, чем располагал. С него не требовали невозможного, а принимали тем ассортиментом работуслугценностей, которыми человек сам хотел и мог отблагодарить.
Александр Хохулин:
Конечно, сталкивался! Когда жена из "ветеранского" магазина приносила купленные "по блату" говяжьи хвосты на холодец с наценкой в 25 копеек, я считал это коррупцией. Боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда!
Игорь Богатырев:
Нет, не сталкивался. При том, что прожил в СССР немало лет. Были в ходу разве что некоторые, чаще символические, благодарности постфактум. Что естественно несравнимо с взяточничеством на грани вымогательства, распространённым сегодня.
Лариса Бельцер-Лисюткина:
В СССР коррупция была маргинальным феноменом, сейчас это мейнстрим. Коррупция инкорпорирована в социальный консенсус, население с ней смирилось, а в обществе прочно сложились двойные стандарты. Правовое государство не является требованием народа, ибо народ приспособился решать свои проблемы не по закону, а "по понятиям", то есть коррупционными методами.
В СССР я сталкивалась с коррупцией постоянно. Уже в поезде, по дороге на вступительные экзамены в МГУ, я оказалась рядом с женщиной, которая ехала домой из мест заключения. Она с гордостью рассказала мне, 17-летней школьнице, что она сидела за взятки и махинации с государственным жильём, что она согласилась отсидеть за других, что её распределили в тюрьму на Юге, быстро оттуда выкупили и будут встречать с цветами и с машиной на Курском вокзале. Так всё и было. За ней приехали на "Волге" крутые мужчины с букетом, и меня заодно подвезли до конечной остановки 111-го автобуса. Став студенткой, я подрабатывала переводчицей, и на моих глазах и даже при моём непосредственном участии происходили коррупционные сделки особо крупного масштаба. Они касались договоров на закупки продукции иностранных фирм. Я переводила переговоры, печатала контракты и сама получала скромные суммы в валюте от фирм в виде подарка и оплаты за молчание. Второй очень важной формой профита были те связи "в верхах", которые у меня складывались в процессе работы. Начальники, зная меня как студентку-переводчицу, предлагали мне высокооплачиваемые рабочие места, которые свежим выпускникам не положены. Но я хотела заниматься наукой и пошла на 175 рублей в ИМРД АН СССР. В тот самый легендарный Институт, о котором недавно сняли фильм "Отдел".
Владимир Беляминов:
При СССР было понятие «дефицит» и это считалось коррупцией, кто имел доступ к ограниченному количеству товара, и те, кто хотел это получить. «Выбить» оборудование для предприятия, подписать нужный выгодный подряд, выгодный заказ в вышестоящем ведомстве. Сегодня коррупция — это молчаливая система, которая живет параллельно с нами во всем. Есть целые сегменты экономики (посредники, представители, те, кто оказывают «информационные услуги»), которые функционируют и не собираются умирать. Посредники между теми, кто имеет доступ к ресурсу и теми, кто его хочет получить «ускоренно» и «проще».
ИА REX: Какие индивидуальные культурные и психологические факторы тогда, и сейчас способствовали коррупционному поведению обычных граждан?
Александр Пелин:
Коррупционному поведению обычных граждан способствуют: реальное ощущение безвыходности ситуации или мировоззренческий фатализм, оправдание коррупции как единственно возможного способа достижения результата.
Юрий Бликов:
Если говорить о культурных и психологических истоках коррупции, специфичных именно для постсоветских республик, то я вижу один такой глобальный фактор. Речь идет об исторически сложившейся традиции противопоставления государства и граждан. Эта традиция тянется еще с царской России. В странах с низким уровнем коррупции существует система, которую принято называть гражданским обществом. Граждане, ощущают себя членами единой социальной системы, в которой граждане заботятся о поддержании системы, а система, в свою очередь заботится о гражданах. Выступить против системы, например, в виде участия в коррупционной схеме – это, в конечном итоге, выступить против себя, своей семьи, друзей.
Совершенно иначе обстоит дело на постсоветском пространстве. И в царской России, и в СССР, и в постсоветских республиках, государство стремилось и стремится выжать из человека максимум, крайне мало предлагая взамен. Отсюда психологическая установка: чем угодно, где угодно, как угодно, вырвать хоть что-то у этого государства.
Михаэль Дорфман:
Люди остались те же, как сказано в известном романе, только их испортил квартирный вопрос. Нет смысла винить обычных граждан. Система должна препятствовать коррупционному поведению, как она препятствует, скажем, нарушению порядка на улицах.
Мирослава Бердник:
Мне кажется, как и тогда, так и сейчас – рост общей аморальности общества. Вспомните 30-50-е годы. Тогда люди жили более бедно, но во-первых, гораздо больше была взаимопомощь и поддержка. Во-вторых, забота об «общем благе» заставляла человека сдерживать аморальные инстинкты. Сейчас можно часто услышать «все нормальные люди воруют». В массовом сознании между понятием «уворовать» и «заработать» сейчас, к сожалению, стерлась граница.
Даниэль Штайсслингер:
Страх перед любым начальником и распространённость среди обычного населения уголовных понятий, в соответствии с которыми обращаться в милицию "западло".
Юрий Юрьев:
На Юге традиции "бакшиша", "кумовства", "магарыча" - извечны и являются народной традицией "гарантий серьёзности и заинтересованности". Это некоторого рода народное "гарантийное письмо", или же "безотзывной аккредитив". На Западе столь же распространены "чаевые", и "представительские расходы" которые никто не считает коррупцией. Хотя размер этих "чаевых" и "представительских" варьируется от 5 до 10 процентов чуть ли не в учебниках "правил хороших манер", но именно для экс-СССР подобные цифры на том же Западе называют "коррупцией". Парадокс, правда?
Александр Хохулин:
Тогда - дефицит всего. Теперь - продажность всего.
Игорь Богатырев:
Все. Воспитанность, образованность, законопослушность, которые воспитывались в детях с младых лет. Духовность, которой тогда было стократ больше, чем сегодня, в период повальной и насильственной клерикализации общества.
Лариса Бельцер-Лисюткина:
В основе всего был объективный фактор - товарный, жилищный и информационный дефицит. И властная вертикаль, наделённая ничем не ограниченной, бесконтрольной властью. Я могу говорить о своём личном опыте, начиная со второй половины 60-х годов - именно тогда, после процесса Синявского и Даниэля, началось тотальное разложение коммунистической псевдорелигиозной идеологии. На её место приходил цинизм. Никаких суррогатов на смену коммунистической вере не сложилось. Всеобщий цинизм несколько смягчался солидарностью протеста - противники советской системы были связаны узами солидарности, раскол среди них начался лишь в ходе перестройки. Сейчас человека толкает в коррупцию дефицит экономической свободы, уже сложившийся паттерн "неформального решения вопросов", непробиваемый, бесконтрольный, ничем не ограниченный властный произвол. Полное отсутствие системы контроля и сдержек. Тот самый фольклорный феодализм, который вдохновил писателя Вл. Сорокина на создание его дилогии "День опричника" и "Сахарный Кремль".
Владимир Беляминов:
Все, кто борется с коррупцией, скорее всего, тайно мечтают оказаться на месте тех, кто этим занимается. В украинском обществе сложилось так, что вопросы не решаются без «магарыча», без знакомства. Считается, что если не платишь, то и не получишь хорошие услуги, товар, в решение вопроса будет тянуться «на общих основаниях». Все это ментальные особенности того, что с детства человек живет и вырастает с понятие «надо давать», а если добрался до благ — бери, все ж такие и все так делают. Поэтому, с коррупцией борются, но в душе… вряд ли кто-то в украинском обществе отказался бы от роли «раздающего».
ИА REX: В условиях развития информационного пространства появляется новый инструмент для формирования мировоззрения человека – социальные сети. Как этот инструмент, на Ваш взгляд, может быть использован для формирования антикоррупционного сознания участников интернет-сообществ?
Александр Пелин:
Социальные сети на данный момент служат способом компенсации неудач от столкновения или страхов возможного столкновения с коррупцией.
Юрий Бликов:
Никак, скорее этот инструмент способствует коррупции. Именно интернет прекрасно зарекомендовал себя, как средство сбивания масс в стадо, навязывания нужных мифологем, дестабилизации общества, переключения внимания. А это та самая "мутная вода", в которой весьма удобно, под шумок, половить рыбки. Достаточно запустить громкий информационный повод, чтобы сбить фокус внимания толпы с реальных событий. Например, бурное обсуждение "сталинской" темы, бурные дебаты по поводу второго государственного языка в Украине, позволяют напрочь отвлечь внимание от простых и очевидных фактов. Например, Ющенко и оранжевая компания осуществили в 2004 году антиконституционное деяние, для захвата власти, переворот. Это уголовное преступление, по законам любой цивилизованной страны. Или, против Ющенко и Тимошенко были возбуждены уголовные дела, по обвинению в огромных хищениях и закрыты эти дела были после оранжевого переворота совершенно незаконно. Именно благодаря интернету, эти простые и очевидные вещи забиваются "визгом".
Михаэль Дорфман:
В Китае наблюдаются интересные феномены борьбы с локальной коррупцией через информационные сети. Однако, развитие информационного пространства ничего не дает, если в обществе не соблюдаются простые принципы свободы слова и прессы и власти закона.
Мирослава Бердник:
При отсутствии злоупотреблений со стороны лиц, которые будут заниматься этим, возможно, скажем, составление публичных реестров лиц, обоснованно подозреваемых в коррупционных деяниях. Но тут весьма щекотливый вопрос, во-первых, вторжения в личную жизнь и возможной клеветы против невиновного человека, во-вторых, помехи правоохранительным органам. Поэтому необходимо очень щекотливо подходить к таким вопросам.
Николай Лагун:
Вопрос не так прост, как кажется. Совершенно ясно, что информирование широких слоев общества о фактах коррупции - явление, без сомнения, положительное. Но только в условиях работы закона. В противном случае может произойти очень опасный процесс потери авторитета СМИ и соцсетей. Опасно это тем, что беззаконие, творящееся "тайно", будет твориться уже явно, что на порядки усилит деградацию общественной морали на всех уровнях, ощущение безнаказанности и беззащитности.
Прививать же мораль и соответствующее мировоззрение - дело профессионалов. Ведь члены интернет-сообществ - люди совершенно разные.
Даниэль Штайсслингер:
Коррупция требует соблюдения тайны. Социальные сети могут обеспечить огласку и затруднить делишки чиновников.
Юрий Юрьев:
Социальные сети способны противодействовать коррупции, показывая общественный интерес к проблеме и значимость проблемы. Таким образом, государственный служащий способен убедиться, что тема действительно серьёзна и значима и быть убеждён или вынужден ускорить события ради общества.
Александр Хохулин:
Интернет делает общество более открытым и труднее управляемым через жесткие вертикали. Взяточничество становится опасней. Однако Сеть не спасет нас от него.
Игорь Богатырев:
Он никак не будет на них влиять. Нынешнее его влияние обусловлено лишь относительной малочисленностью активных посетителей сетей (по сравнению со всем населением), и потому повышенным вниманием к ним. Но со временем это число возрастёт, сами сети станут предельно привычным делом, и они станут действительно всего лишь "срезом общества", не более и не менее. Со всеми вытекающими.
Лариса Бельцер-Лисюткина:
Социальные сети - это не только сеть интернета. Социальные сети - это партии, профсоюзы, клубы, потребительская и производственная кооперация, разного рода фонды и объединения, неправительственные организации. Всё, что противостоит атомизации и изоляции индивидов на тоталитарном пространстве, где человек всегда и во всех случаях оказывается один на один с властью-Левиафаном, без всякой защиты со стороны таких вот несущих человека сетей. Всё то, что в сумме составляет гражданское общество. Оно и является инструментом контроля властных субъектов.
В интернете человек, увы, тоже атомизирован. Можно, конечно, создать интернет-сообщество и быть активными в виртуальном пространстве, можно организовать флэш-моб, но для того, чтобы регулятивно наладить обратную связь с властными структурами и контролировать их деятельность, нужно кардинально поменять менталитет населения. Сейчас люди просто не понимают, что их интересы никем не представлены, что сами они мертвы в законе, а закон мёртв для них.
Сталинская советская модель государства нанесла тяжёлый удар по развитию российского населения, у него практически отнят весь ХХ век. Постсоветское сознание ухнуло ещё дальше вниз по сравнению даже с пореформенным массовым сознанием после 1861 года. Тогда православие всё же было интегрирующим и сдерживающим фактором, в отличие от постсоветских инсценировок "позолоченного", фейкового православия. Я не думаю, что на основе Интернета в России сформируется гражданское общество. Надо ещё посмотреть статистику приватного использования Интернета, там ведь, по недавним данным, с большим отрывом лидировал порно-траффик, а не сайты с политическим или гражданским контентом.
Владимир Беляминов:
Создание «черных списков» дел тех, кто был замечен в коррупции, либо чьи действия были таковыми. В социальных сетях все нормы морали ограничиваются лишь самоцензурой, к тому же большинству пользователей присуща анонимность. Вот это и добавляет смелости тем, кто не может в повседневной жизни высказать все в жалобе на обидчика, зато в Интернете, который, как и бумага, все стерпит и вместит, можно открыто говорить о фактах коррупции. Есть же «черные сайты» работодателей, куда пишут работники о том, каково истинное лицо их компаний. Почему же не создать такие же ресурсы и о фактах коррупции, к тому же, возможно, подкрепленные оперативными фактами (почти у всех мобильные телефоны с фотокамерами), сегодняшние средства связи позволяют каждому быть борцом с коррупцией. Просто надо не бояться делать это и помнить, что все действия должны быть в рамках закона.
ИА REX: Какие пути, методы, инструменты формирования антикоррупционного сознания и борьбы с коррупцией на Ваш взгляд сегодня наиболее эффективны, а какие – наименее эффективны («деньги на ветер»)?
Александр Пелин:
Наиболее эффективный метод борьбы с коррупцией – постепенное сокращение необходимости в незаконном перераспределении ресурсов. Прежде всего, это постепенная замена командной экономики на рыночную, распределения на обмен. В этом отношении Беларуси, Украине и России очень далеко до Дании и Сингапура. Судя по восходящему рейтингу Беларуси, Украины и России, главным фактором относительно низкой коррупции является размер страны. Маленькая Беларусь намного лучше контролирует распределение в командной системе, чем Украина и Россия. Менее эффективными методами контроля за распределением является постепенное сокращение объема ресурсов, изъятых командной экономикой из обращения, например, матрасов с деньгами, повышение роли электронных денег. Это должно быть не резкое, как у Хрущева и Горбачева (они больше любили себя в искусстве, чем искусство в себе), а постепенное сокращение объема эксполярной и теневой экономики. Но кто будет заниматься этим неблагодарным делом, на которое необходимо время жизни нескольких поколений?
Юрий Бликов:
Любые меры, не носящие системообразующего характера, будут "деньгами на ветер". Во-первых, государство должно создать условия, для возникновения гражданского общества, как то: единство всех перед законом, социальная защита, гарантия основных прав де-факто, а не только де-юре. Во-вторых, нужно создавать систему, в которой у чиновника любого уровня нет возможности регулировать процессы, по своему усмотрению, к личной выгоде. Чиновнику должно быть что терять, за ненадлежащее исполнение своих обязанностей. Проще говоря, у чиновника не должно быть возможности и ему должно быть не выгодно участвовать в коррупционных схемах. Собственно, все сводится к старой схеме – политике кнута и пряника. Просто эта система должна быть всеобщей, что опять возвращает нас к пункту первому.
Михаэль Дорфман:
Ограничить вмешательство власти в дела граждан, в бизнес. Например, нет государственной торговли – нет и дефицита. Чем больше гражданской свободы, тем меньше коррупции. Большую роль в обуздании коррупции играют антикоррупционные НГО. Международные меры тоже эффективны, скажем, если от рейтинга коррупции зависит и кредитный рейтинг государства. Евросоюз предлагает своим новым членам принять целый ряд эффективных антикоррупционных мер. И самое главное, надо время. Ведь коррумпированные элиты, их дети и внуки заинтересованы в сохранении своего положения и состояния. А для этого им нужна власть закона и хороший общественный порядок, чтобы самим не пасть жертвой коррупции и произвола.
Мирослава Бердник:
Ничего более эффективного кроме просвещения и личного примера история еще не придумала. Вспомните, когда в пораженной коррупцией и мафией Италии началась эффективная борьба с этими явлениями? Когда большая часть страны сказала: так жить нельзя!
Николай Лагун:
Главный путь - привитие моральных принципов с младых ногтей. Остальное - лишь детали. В числе последних - повышение исполнения и авторитета закона путем параллельного контроля и взаимоконтроля несколькими правоохранительными структурами в случайном порядке. И абсолютная прозрачность всех сношений между гражданами, организациями и государством. Но и здесь, как у нас водится, можно найти разные лазейки.
Даниэль Штайсслингер:
Боюсь, что эффективных средств не существует. Коррупцию не удалось победить даже довольно жёстким правителям: Сталину (при нём существовало в течение нескольких лет липовое военно-строительное подразделение, которое ничего не строило, а материалы и деньги воровало миллионами; не подмазывая начальство на местах, они бы долго не просуществовали), Гитлеру (тот же Шиндлер освобождал своих подопечных от Освенцима за взятки), Муссолини и др. Уровень коррупции зависит от традиций народа, скажем, у северных народов он невысок, но нулевым не является нигде.
Юрий Юрьев:
Есть три вида коррупции. Коррупция ради ускорения, коррупция ради вымогательства и коррупция ради преступления. С первой, "ускорительной" борются, вводя "скоростные тарифы" типа тарифной сетки в МБТИ, где скорость оплачивается официально, пропорционально быстродействию госорганов. Со второй, "вымогающей", бороться остаётся лишь, обходя монопольный орган, например через суд или СМИ. С третьей, "преступной" коррупцией, когда у взяткодателя и взяткополучателя есть общий интерес в виде ущерба третьим лицам, - бороться могут только структуры, способные производить оперативно-розыскную деятельность, или же СМИ, включающие интерес этих структур.
Что же касается эффективности, то целью любой антикоррупционной деятельности является выигрыш дела в суде, иначе любые обвинения лишь звук пустой. И здесь не обойтись без суда присяжных. Идеальная эффективность состоит в том, что народ на собственном опыте может принять решение "виновен-невиновен", чётко зная, кто именно на скамье подсудимых.
Александр Хохулин:
Наиболее эффективны масштабные экономические реформы и дальнейшие демократические преобразования, наименее - все остальное.
Игорь Богатырев:
Единственное, что может быть эффективным, это смена системы управления на ту, что не допускает коррупции по замыслу. То есть - на социалистическую. С соответствующими коррективами правовой базы и обновлением механизмов её реализации, то есть правоохранителей - от милиции до судов. С учётом их коррумпированности, здесь можно говорить о полной их чистке. Все менее масштабные телодвижения в этом направлении - пыль в глаза.
Лариса Бельцер-Лисюткина:
Формирование нужного сознания - это один из мифов сталинской эпохи. Тогда была очень популярна идея всеобщей внушаемости. Художественная литература была под подозрением, что, прочитав книжку, люди начнут себя вести как литературные герои, смертельно опасной считалась поездка в капиталистические страны, ибо возвратиться человек должен был якобы уже с другим сознанием.
Есть, как мне кажется, только один путь: сделать коррупцию структурно бесполезной. Убрать все те ненужные ограничения (типа советской прописки), от которых приходится откупаться. Допустить свободу контрольной деятельности независимых наблюдателей. Наделить их правами и полномочиями. Неограниченно поддерживать инвестигативную журналистику. Все известные мне антикоррупционные скандалы, от Уотергейта до недавней продажи дисков с банковскими данными неплательщиков налогов из Швейцарии и Люксембурга в Германию были раскручены журналистами.
Владимир Беляминов:
Наиболее актуально — воспитание мировоззрения и понимания, что можно и не давать взятки-«ускорения», а требовать от исполнителей качественного выполнения своей работы, а не по принципу «как мне платят, так я и работаю». Необходимо изменение взгляда на проблему, когда берущий понимает, есть закон и он перед ним ответит, возможно, навсегда лишившись карьеры, так и дающий, понимает, что если он не будет давать, он вправе требовать исполнения своих обязанностей от того, кому дается взятка.
Бердник Мирослава
Комментарии читателей (0):