Просвещенный консерватизм в 21 веке: что, как и почему?

Чем абстрактнее понятия, тем больше о них можно сказать, тем больше места для дискуссий, поскольку дискуссий о конкретных вещах, имеющих отношение к народной жизни, у нас нет, а к конкретным дискуссиям нас не подпускают. Кинорежиссер, президент Российского фонда культуры Никита Михалков опубликовал политический манифест под названием «Право и правда. Манифест просвещенного консерватизма». Консерватизм за время своего существования оброс огромным количеством негативных стереотипов. По мнению либеральной общественности, консерватизм не может быть здоровым, сильным, просвещенным, а только больным, отсталым, безграмотным и убогим. В интервью изданию «Вести недели» Михалков заметил, что Москва стала столицей Рублёвки. Автор Манифеста не предлагает ничего конкретного, что могло бы изменить данный порядок. Всё, что происходит сейчас – это замечательно, так и надо, надо это только закрепить, легитимизировать. Раздать всем титулы и закрепить существующее положение вещей. Изменить, ничего не меняя к лучшему – таков нынешний просвещённый консерватизм в понимании Никиты Сергеевича Михалкова.

Обозреватель ИА REX, политолог Сергей Сибиряков выяснил, что думают о консерватизме в разных странах.

ИА REX: Как вы определяете сущность консерватизма?

Анатолий Вассерман – журналист, политконсультант (Одесса-Москва):

Политическая борьба перестала быть столкновением мировоззрений…

Думаю, такое самоограничение политиков – следствие осознания неразрешимости принципиальных вопросов без очередной смены общественно-политической формации.

По мнению либеральной общественности консерватизм не может быть здоровым, сильным, просвещенным… Что свидетельствует об ограниченности кругозора либеральной общественности.

Сущность консерватизма? Сохранение всего, что в данный момент не обязательно менять.

Давид Эйдельман – политолог и политтехнолог (Иерусалим, Израиль):

Консерватор – в дословном переводе "охранитель", "страж". Консерватизм – это абсолютная невозможность переступить через определенные принципы и предрассудки (что, в общем-то, одно и то же). И это, как мне кажется, и есть основное в употребление слова «консервативный» по любому поводу.

С чего начинается консерватизм? С желания быть консерватором – хранить нечто, ценности, которых, может быть, для кого-то и нет вовсе, но они значат. Ведь ценности – они существуют только для тех, кто их ценит и готов за них платить надлежащую цену.

Приведу пример. В современном иудаизме существуют три больших течения: ортодоксальное, консервативное, модернистское. Ортодоксия не признает, что с течением времени, что-то должно меняться. «Новое - запрещено Торой» - говорят ортодоксальные раввины. Ортодоксия – образ жизни, заставляющий человека, придерживающегося её постоянно, день за днем, час за часом, выполнять «мицвот» - заповеди, придерживаться заповеданных норм, запретов и предписаний, жить в согласие с Книгой Книг и её ортодоксальным толкованием. Это тяжело. Потому что иудаизм, как и ислам, в отличие от христианства, это не вера, а жизненная система, определенный уклад бытия.

Поэтому возник модернизм, как адаптация вечной религии к меняющемуся миру. Модернизм начинался с того, что многим немецким евреям хотелось оставаться евреями, но было абсолютно невозможно выполнять все требования ортодоксального иудаизма. И модернисты стали упрощать ритуал. Постепенно они ломали норму за нормой. Дело пошло быстрее, когда модернизм перебрался в Америку.

Там, в двадцатые годы прошлого столетия проходила одна из конференций новых раввинов. Они сидели за почти некошерным столом и говорили достаточно нетрадиционные вещи. Они обсуждали важный вопрос: как дальше идти вперед и от каких предрассудков следует отказаться?

И тут на стол подали то ли устриц, то ли какое-то ещё некошерное блюдо типа креветок. А согласно нормам кашрута существо, живущее в воде можно потреблять в пищу только в том случае если у него есть плавники и чешуя. Достаточно неожиданно начался скандал. «Это уже слишком! – сказала часть присутствовавших и покинула заседание. Так появились в иудаизме консерваторы, которые решили, что веяния времени нельзя не учитывать, но есть и ограничения, через которые переступать нельзя, ибо они хранят сущность».

Вы мне скажете, что, мол, еврейский религиозный консерватизм не имеет никакого отношения к консерватизму политическому. А я вам отвечу, что все равно любой консерватизм, начинается с осознания, что «Это уже слишком! На это я пойти не могу!».

Консерватизм – целиком и полностью в ощущение границ, которых нельзя преступить в угоду времени, приятной компании, моде. Даже здравому смыслу. Консерватизм – четкое осознание красных линий. «Это уже слишком!» - лозунг любого консерватизма.

Владимир Коробов – директор Центра исследований южно-украинского пограничья, кандидат социологических наук, профессор (Херсон, Украина):

Консерватизм – это идеология, мировоззрение, способ и стиль жизни той части общества, которая ориентируется на традицию и проверенные временем и опытом поколений стереотипы сознания и поведения, в противовес радикализму – приверженности к решительным способам переустройства общества. Консерватизм как способ бережного, реставрационного отношения к общественному миру противостоит силам революции и перестройки общества, тем, кто хочет радикально изменить существующий порядок вещей (не важно, приведет ли это к улучшению или просто к полному изменению, трансформации).

Виктор Глеба – архитектор, член президентского совета Национального союза архитекторов (Киев, Украина):

Консерватизм – это развитие без трансформации Формы. Приставка "ре" - это уничтожение, новый взгляд (ре-волюция, ре-формы, ре-клама). Любая форма развиваясь изменяется и проходит три стадии: цветение-плодоношение-увядание. Для того, чтобы плоды не увядали их консервируют. Консервация - это метод сохранения формы.

Консерватизм - это метод сохранения политического устройства, независимо от его социально-экономического содержания. Основываясь на прошлом (историческом) консерваторы пытаются "стабильно" растить связи социально-экономических факторов производства, выстраивая устойчивую систему государственности.

Михаэль Дорфман – писатель, публицист, издатель и общественный деятель (США):

Я сам консерватор, джефферсоновский республиканец. Консерватор для меня – сторонник свободы слова, совести и собраний. Консерватизм – это свобода передвижения людей, идей и денег, однако самое главное, консерватизм – это реализм. Это противостояние радикализму и утопиям любого вида – национальным, социальным, экономическим и религиозным. И вслед за Эдмондом Бёрком (Edmund Burke) считаю основой консервативной идеологии закон жизни о том, что все изменяется. Консерватизм, это когда нельзя быть умней жизни.

Алексей Байков – кандидат исторических наук, главный редактор сайта «Актуальная история», (Москва, Россия):

В нашем варианте это попытка любой ценой сохранить при власти и собственности определенные группы элит. Во имя этого строятся такие идеологические «Эйфелевы башни», что зачитаешься. Но если современного маститого консерватора поглубже копнуть – то увидишь именно нежную, до дрожи, любовь к чужим кошелькам, поместьям и дорогим машинам. Непонятно, только, с чего бы это.

Сами о себе консерваторы говорят, что они-де хранители вековых традиций и устоев и задача их – отобрать все самое ценное, погрузить на плот и достойно провести этот плот через реку времени. Задача достойная, спору нет и в основном своем тезисе консерваторы совершенно правы – общество само подрубившее свои корни становится легкой добычей тех, кто корни развивает и пестует. Развитых и модернизированных до предела римлян в итоге покорили и ассимилировали варвары-традиционалисты. Однако как только дело доходит собственно до погрузки – чистым консерватором немедленно овладевает «синдром Плюшкина»: он начинает тащить на свой плот все, что ни попадя, не утруждая себя малейшей сортировкой. На этот плот постоянно попадают вещи абсолютно лишние, устаревшие за век до наших дней, а то и ранее. Иные норовят взгромоздить туда монаршую корону, другие, сгибаясь под тяжестью, волокут «руководящую и направляющую роль церкви», третьи зачем-то под полой фофудьи стыдливо прячут истлевшее от времени издание «Домостроя».

Увы, но немногие понимают, что любая догматизация, любая попытка запереть мысль в жесткие рамки определенной идеологии так, чтобы «шаг влево, шаг вправо – расстрел на месте» в итоге обращает то, что стремятся «законсервировать», в полную противоположность, а заядлые революционеры часто любят рядиться в консервативные маски. Из чего, к примеру, вырос протестантизм, подорвавший идеологическую монополию католической церкви? Из многочисленных призывов о возвращении к «апостольским временам» из отрицания всех или почти всех текстов, написанных после Евангелие, то есть в основе своей идеологии многие допротестантские ереси и течения были консервативными. А потом на подготовленной почве пышным модернистским цветом распустился человеконенавистнический кальвинизм, последователи которого спалили едва ли не больше «ведьм» чем католическая инквизиция.

Леонид Савин – главный редактор информационно-аналитического издания «Геополитика», (Москва, Россия):

Мне нравится термин Артура Мёллера Ван дер Брука о том, что консерватизм это мастерская, а не коллекция древностей; о том, что вечность находится на стороне консерватора и что консерватор создает ценности, а не только их оберегает.

ИА REX: Что отличает здоровый и просвещенный консерватизм от отсталого и убогого?

Анатолий Вассерман:

Умение отличать, что именно всё же следует менять.

Давид Эйдельман:

Безусловно, есть консерватизм здоровый и убогий (зловещая ирония в том, что политическую карьеру "консерватизма" как бренда в "Новой России" открыл не кто-нибудь, а человек с говорящей фамилией Убожко, который начал с заявления, что "консерватизм теперь самая прогрессивная идеология").

Разница между прогрессивным и реакционным, плохим и хорошим консерватизмом проста. Убогий консерватизм начинается со страха перед будущим и его премудростями. Такой консерватизм – туп и жлоблив. А должен быть страх перед Богом. Ибо было же сказано мудрейшим Соломоном: «Мудрость без страха божьего – город без сторожей».

Здоровый консерватизм – это стража Града, а как называется этот град и кто ему угрожает – не суть важно.

Владимир Коробов:

Здоровье, просвещенность, отсталость и убогость – свойства не идеологии и теории, мировоззрения и стиля, а носителей, субъектов, - личностей, сообществ и т.п. Здоровый и просвещенный консерватизм – это система взглядов здоровых и просвещенных людей, отсталый и убогий – взгляды отсталых и убогих личностей. Эти свойства могут быть присущи и социализму, и либерализму, и национализму. Есть еще одна проблема – адекватность мировоззрения и идеологии. Убогими называют взгляды, не соответствующие общественному контексту, общественной моде. А просвещенные взгляды – это модные взгляды. Быть коммунистом сейчас немодно, он получает ярлык «убогий», быть консерватором модно – получает ярлык «здоровый». Это очень условные и ситуативные оценки.

Виктор Глеба:

Плюшкин - это убогий консерватор, а Чичиков - это здоровый и прогрессивный, любящий Родину и Душу, консерватор.

Михаэль Дорфман:

Само заявление об отмирании традиционных идеологий выглядит очень радикально и антиконсервативно. Разница между просвещенным и непросвещенным, народным консерватизмом не так велика, как разница между консерватизмом и различными радикальными и фундаменталистскими неоконсерватизмами.

Алексей Байков:

«Здоровый» консерватор понимает что, когда, как и зачем он «консервирует» и не изобретает в начале XXI века никакого «русского викторианства», как это пытался сделать тот же Володихин. Он понимает, что общественные и государственные структуры прошлого соответствовали своему времени и являлись порождением определенных стадий цивилизации и определенных этапов развития производительных сил. И если нечто исчезает – значит в наступившем новом времени для него нет места. Надо либо это «нечто» обновить и приспособить к требованиям современного мира, либо отказаться от него вовсе.

С этой точки зрения «консерватизм» Михалковского манифеста – жалок, наг и убог. Весь он сводится к анекдоту: «Пора бы о людях подумать – Да-а, душ подвести не помешало бы». У Михалкова в голове крутится этакая «русская Аркадия» с поместьем, на крыльце которого восседает Барин (конечно же, это наш Великий Режиссер), а по лугу носятся в расписных рубашках Девки, которых когда и в чем провинятся – порет розгами на конюшне. Такого типа роли, кстати, лучше всего удаются Михалкову-актеру, он чувствует в них себя как во второй коже.

Именно поэтому Михалков, как и некоторые другие консерваторы, заклинают «Империю», совершенно не понимая сущности этого явления, не понимая того как подлинные исторические империи развиваются и умирают. Для них «Империя» – это «паровозъ», «Е.И.В» шустовские коньяки и «хруст французской булки», а также миллионы безграмотных солдатушек-бравых ребятушек, построенных в колонны и безропотно идущих умирать за Барина. То есть картинка, святочная открытка с красивым вензелем, но не более.

Его рассуждения о «лояльности власти и умения подчиняться авторитетной силе» в сочетании с тезисом о «развитии гражданского общества» могут удовлетворить только рабов. Гражданское общество, если оно развито, должно смотреть на власть с возрастающим недоверием, должно непрерывно искать способы контролировать власть и отбирать ее функции, понимая, что слепое доверие и подчинение власти – это путь к тирании никому не понятных, никем не избранных, а потому – безответственных людей.

В своей книге «Российская Империя и ее враги с XVI века до наших дней» (эта книга должна лежать на столе у каждого истинного «имперца»), Доминик Ливен, сравнивая главные европейские империи в их жизни и смерти, сделал множество выводов, но главный таков – империя существует и поддерживает стабильность лишь до тех пор, пока есть понимаемое всеми входящими в нее народами обоснование для ее существования. Как только оно исчезает – рушится и империя. Сегодняшняя Российская Федерация – это никакая не «континентальная империя», это обломок СССР, его бывшая метрополия. И на сегодняшний момент этой «квазиимперии» просто нечего предложить другим народам в качестве идеологического обоснования для «имперства». Времена завоевания и удержания завоеванного силой на сегодня миновали, хотя не факт что совсем закончились. Но что может Россия предложить той же Украине для того чтобы та добровольно спустила национальный флаг и убрала посты на границах? Ничего.

Сегодняшняя Россия не в состоянии привязать к себе ничем кроме льготных цен на газ и нефть и не сможет создать не то что империю, но даже аналог ЕС на постсоветском пространстве. Вороватые чиновники, распухшие от самодовольства и безнаказанности элиты, сидят на национальном богатстве по обе стороны границ и народы не видят смысла в перемене шила на мыло. С идеологическим багажом в виде культа денег империю не построишь, нужны более сильные обоснования.

Леонид Савин:

Принимая за основу консерватизма формулу Брука, мы увидим, что отсталого консерватизма быть не может. Отсталое и убогое – это ретроградство.

ИА REX: Вы согласны с утверждением, что консерватизм – это в гораздо большей степени стиль поведения, чем идеология?

Анатолий Вассерман:

Понятие «идеология» нынче слишком расплывчато. В рамках моих представлений об идеологии – не согласен.

Давид Эйдельман:

Консерватизм – в отличие от либерализма и социализма – это не политическая идеология, а стиль государственника, желающего сохранить нечто в изменяющемся мире и по мере возможного избежать потрясений. Консерватизм – это стиль, посему он нуждается в эталоне – идеальном политическом типе. В Израиле таковым был – Менахем Бегин – человек, всегда приходивший в израильский Кнесет в строгой польской тройке. Консерватизм – это признание неких стандартов, он начинается с понимания того, что у игры есть правила. Исраэль Эльдад (Шайб) вспоминал о своей первой встречи с Менахемом Бегином в подмандатном Тель-Авиве во время Второй мировой войны. Бегин выглядел очень странно, когда шел по набережной в мундире польской армии.

«Почему ты не дезертируешь? – спросил его Шайб. А понятие чести для тебя не существует?». Шайба такой вопрос ошеломил. Он ужаснулся. Для него такого понятия как «честь» - понятия, которое заставляло Менахема Бегина быть верным присяге и мундиру, пусть даже эта присяга была дана на польском языке, а мундир – это военная форма зависимой от союзников армии не существующего, оккупированного государства, для Шайба этого понятия попросту не существовало.

Консерватизм – это барство, умение поставить на место. Это способность быть аристократом даже по отношению к спонсору, чтобы великодушно позволить последнему давать деньги на указанные консерватором цели. С этим нельзя родиться. В это надо вырасти.

В конце сороковых молодой лидер Херута выпрашивал пять тысяч долларов с американских дядюшек, с которых можно было получать миллионы. Поэтому, они понимали, что этот деятель экстремист, и это не серьезно.

В 1981 году у премьер-министра Бегина возник конфликт с президентом Всемирного еврейского конгресса, американским финансовым мешком Эдгаром Бронфманом. Действия Бронфмана могли нанести серьезный ущерб интересам «еврейства молчания» - активистам подпольного сионистского движения в СССР, и позициям Иерусалима как центра мирового еврейства.

Израиль – зависим от помощи американских покровителей. Сильно зависим. Эдгар Бронфман – один из главных наших спонсоров. Он заявился на встречу в канцелярию главы правительства в Израильском Кнессете с секретарем Всемирного еврейского конгресса Исраэлем Зингером, чтобы говорить с Менахемом Бегином. Ну, тем самым Менахемом Бегином - недоучившимся польским адвокатом, бывшим террористом, провинциалом непонимающим глобальных тенденций развития мира, с временным и совсем нежелательным руководителем той лавочки, в которую он, Бронфман, и члены его семьи постоянно вкладывали деньги.

Бегин в совершенстве владел английским. Бронфман совершенно не знал иврита. Поэтому Бегин начал с того, что обратился к Зингеру на иврите: « Господин Зингер, вы, пожалуйста, переведите господину Бронфману мои слова. Если я не ошибаюсь, вы, ведь, кажется, состоите при господине Бронфмане в должности «еврея при губернаторе»? Так это, по-моему, называлось в старой России? А теперь переведите мои слова дословно.

Бегин излучал властность. Он говорил с человеком, который считал, что может купить эту страну, и еще обустроить её на сдачу... Он говорил с этим важным господином как с нашкодившим миллиардером, так что все находившееся в комнате явственно кожей ощущали несоразмерность этих двух персон. Он говорил, заменяя сказуемое жестом, добавляя тяжести тону, вдавливая собеседника сосредоточенным вниманием презрительных глаз. Беседа приняла несколько иной оборот, только после того как Бронфман простодушно спросил: «Господин премьер-министр, что я могу для вас сделать». Только после этого Бегин стал отдавать распоряжения.

Владимир Коробов:

Абсолютно согласен. Идеология – более примитивная и простая, менее устойчивая диспозиция социального сознания и поведения, чем социальные привычки. Газеты и телевидение наполнены новыми идеологемами, идеологические дискурсы обновлены, переписаны, перепрограммированы, нет партий, строящих коммунизм, но со стереотипами поведения, с социальными привычками так просто не расстаться. Например, основой электорального авторитаризма в Украине является электоральное ядро – советские бабушки и дедушки, самые дисциплинированные и консолидированные избиратели. Не имеет значения, что они голосуют за КПУ или другую партию. Важно, что они ходят на выборы как на праздник. Но их все меньше. На последних выборах в Херсоне участвовало в голосовании 34% избирателей. Вот уйдут пенсионеры, и закончится демократия в Украине, выборы потеряют свое нынешнее значение.

Виктор Глеба:

Консерватизм имеет АРХЕТИП - сохранение традиций, уклада, мировоззрения прошлых (идеологически правильных) времён и народов. Это больше тип мышления, чем идеология. В эмоциональном плане это может отражаться на стиле поведения. Вообще о "стиле" нужно говорить отдельно.

Михаэль Дорфман:

Стиль поведения – это еще не консерватизм. Консерватизм – это система убеждений, способность критического мышления, в том числе критического отношения к власти.

Алексей Байков:

Вообще консерватизм может быть индивидуальным выбором личности, но никак не государства. Дело государства – обеспечить равные возможности для существования и развитию, как консерватору, так и революционеру (не тому который с бомбой, а тому, кто несет что-то новое), возможности каждому проверить свои проекты практикой, а затем выбрать из получившихся результатов наилучший. Это и есть «свобода».

Леонид Савин:

Дело в том, что все начинается с идей, даже стиль поведения. Вначале все происходит в нашем сознании, воображении, а потом актуализируется в действии. Я бы сказал, что стиль поведения и идеология – это два крыла одного самолета.

ИА REX: Чем отличается идеологический консерватизм и консервативная политическая позиция в разных странах?

Анатолий Вассерман:

Увы, не отслеживал обстановку в разных странах с этой точки зрения. Могу только отметить: консерватизм в духе партии братьев Качиньских «Право и справедливость» очень быстро приедается даже самым консервативным народам.

Давид Эйдельман:

Условия страны определяют, чем в этой стране является консерватизм. Правые консерваторы в Европе обладают гораздо лучшей "стартовой позицией", нежели те российские силы, которые сейчас пытаются позиционировать себя как консервативные. Прежде всего, европейцам есть, что ответить на приписываемый британскому премьер-министру Дизраэли сакраментальный вопрос, обращенный к консерваторам: "Господа, что вы собираетесь консервировать?".

Базовые консервативные принципы лучше всего сформулированы Самюэль Хантингтоном: "Приоритет свободы перед равенством; права человека как нечто скорее заработанное, чем изначально данное; важнейшее значение частной собственности для свободы, порядка и прогресса; существенная роль религиозного чувства для человека и организованной религии для общества; существование незыблемых принципов универсальной справедливости".

Владимир Коробов:

Идеология живет по своим законам – ее нужно создавать, годами лелеять, ей нужно обучать, к ней нужно приучать, воспитывать ее жрецов и адептов. Политическая позиция ситуативна, инструментальна, проста и недолговечна. Это неглубокая практика локализованных общественно-политических группировок. Консервативная политическая позиция имеет конкретные политические задачи: завоевать власть или удержать власть путем выборов или политических акций. Политическая позиция Партии регионов имеет очертания консервативной, но консервативной идеологии у нее нет, она такой идеологией не владеет, не обладает.

Виктор Глеба:

В России - идеологический консерватизм, а в Британии консервативная политическая позиция. Чем Россия отличается от Британии?

Михаэль Дорфман:

Политику все больше рассматривают, как умение добиться и удержаться у власти. Соответственно, консерватизм политический – это использование консервативных идей и лозунгов в целях политтехнологии. Что касается воплощения объявленных консервативных принципов, то этого никогда не случается по простой причине. Трудно себе представить, что консервативный электорат переметнется к либералам, социалистам или коммунистам. А потому в реальной политике ими можно пренебречь.

Алексей Байков:

Это вообще разные вещи. Консервативная политическая позиция это, по сути, смесь крайнего экономического либерализма с полицейским государством. При этом такого рода партии могут совершенно не защищать, какие бы то ни было «традиционные ценности».

Леонид Савин:

От традиций, религии, исторического наследия и целеполагания. Некоторые народы живут в реактивном существовании, у других есть миссия. Русский народ имеет свою особую миссию и одновременно он имеет глубокие традиции и духовно-культурные ценности, поэтому можно сказать, что адекватное выражение в России этих настроений возможно через революционный консерватизм.

ИА REX: Наблюдаете ли вы рост консерватизма в стране, где вы проживаете?

Анатолий Вассерман:

Да. Причём вопреки безудержно модернизаторской позиции многих властителей дум, включая президента РФ.

Давид Эйдельман:

Да. Мы действительно переживаем глобальную деидеологизацию и на тех политических силах, которые принято относить к консервативным, этот процесс отразился особенно сильно. Парадокс, однако, заключается в том, что, несмотря на упадок консервативной идеологии, число израильтян, которым близки консервативные ценности, не уменьшается, а растет. Главным образом это связанно с разочарованием в целом ряде прогрессивных проектов: мирный процесс, глобализация, либеральные ценности…

Владимир Коробов:

Да, наблюдаю. Закончились местные выборы на Украине. Наблюдатели говорят – растет радикализация, на западе страны больше побеждают националисты (партия «Свобода»), на востоке – коммунисты (КПУ). Но коммунисты и националисты на Украине – ряженые, они не радикалы, умирать за свои идеи, как Бандера или Ленин – они не будут, они – консерваторы, плачущие об утрате традиционных ценностей – «парка культуры и отдыха» и «садочка вышневого коло хаты». Запад и восток страны хотят узнать и возродить СВОИ традиционные ценности, это путь установления консервативного порядка.

Виктор Глеба:

На Украине рост консерватизма сменился ростом авторитаризма. Парадокс, но, несмотря на политическое сближение Украины и России, страны движутся прямо противоположными векторами. Консерватизм по-украински это "русифицизм". Манифест консерватизма (михалковского) базируется на национальной великоросской традиции, авторитаризм в Украине - это отказ от национальных корней и переход к идеологии второсортности национальной культуры, языка, политического и экономического уклада.

Михаэль Дорфман:

Консерватизм проигрывает социализму и либерализму, если основывается, лишь на критике, на ретроградских утопиях, на негативизме и защите того, что больше не существует…

Чтобы представлять реальную альтернативу, консерватизм должен представить позитивную программу.

Алексей Байков:

Да наблюдаю, причем растет он совсем не в ту сторону, в которую следовало бы. Наших сограждан в 91 году как слепых щенков бросили в «свободное общество», не научив их как этими свободами пользоваться, для чего они нужны и в чем их ценность. Вместо этого им показали хищнический капитализм и полное безразличие государства к судьбе его граждан. В результате «свобода», «права человека» стали терминами ругательными, а идеалом граждан стало «стабильное» полицейское государство – макабрическая пародия на СССР, управляемая все теми же либералами-рыночниками. Но теперь уже граждане не в состоянии снять их мягкие места с насиженных стульев при помощи выборов. Выяснилось что поговорка Хаджи Насреддина – «сколько не повторяй "халва", во рту слаще не станет» в эпоху Первого канала не работает и оказывается достаточно возможности взять в кредит «Форд» и регулярно показывать в телеокно Путина для того, чтобы все поверили в то, что «Россия встает с колен». Но граждане малость не в курсе, какой ценой это самое «вставание» оплачивается, потому что им этого просто не показывают. Поэтому они вслед за государственными идеологами слепо клянут тех, кто требует любых перемен, называя их «агентами Запада» и «получателями грантов» и готовы оправдывать любое, даже самое откровенное свинство власти.

Леонид Савин:

Да, это заметно. Но одновременно мы видим и другие тенденции. Вопрос в том – кто победит.

ИА REX: Каким образом консерватизм соотносится с либерализмом и социализмом?

Анатолий Вассерман:

Это взаимно ортогональные понятия. То есть позиции вроде «консервативный либеральный социалист» или «прогрессивный авторитарный капиталист» не содержат внутренних противоречий и могут быть детализированы вполне внятно.

Давид Эйдельман:

Как известно, современная идеологическая карта политических лагерей ведет свое начало от французской революции. Три великих слова в лозунге Великой Французской революции: «Свобода, Равенство, Братство» - (фр. Liberté, Égalité, Fraternité) - разбились на три идеологии, каждым можно объяснить одну из составляющих нынешнего идеологического треугольника мировой политики: свобода - либерализм (от лат. liber «свободный»), равенство - социализм, а братство - это третья часть идеологического треугольника, которую иногда именуют «консерватизмом», а иногда «национализмом». В чем принцип Братства? Он прост: «Семья и все остальные». Есть мы Братья и они: близкие родственники, дальние родственники, друзья, знакомые и т.д. вплоть до врагов. Причем здесь консерватизм? А что хотят консервировать? Семейные ценности. Или ценности «большой семьи»: нации, своего народа, общества, государства, своей религии, национальной культуры.

Интересно так же, что, как и эти три слова, наименования трех ведущих идеологий современности не являются антонимами.

Антонимические пары они другие:

Свободе противостоит Рабство.

Равенству – Неравенство: дифференциация, дискриминация, иерархия и т.д.

Братству – Вражда.

То же с течениями:

Либерализм – Тоталитаризм.

Социализм - Капитализм

Консерватизм – Изменения.

Владимир Коробов:

История идеологий причудлива и парадоксальна. В нашей стране политические сторонники радикальных по своей фразеологии партий, например, КПУ – это носители консервативной идеологии, консервативного мировоззрения, консервативного стиля жизни и поведения. Либералы же часто действуют, как большевики-ленинцы, требуя «до основанья все разрушить».

Виктор Глеба:

Михалков пытается консервировать социализм (музыка Российского гимна вам ничего не напоминает?). При этом декларируется либеральная экономическая платформа, право частной собственности и т. д.

Михаэль Дорфман:

Вернувшись к Бёрку, сформулировавшему принципы консерватизма на урока Великой Французской Революции, нынешние американские консерваторы больше похожи на якобинцев, чем на британских консерваторов их лучших времен.

Алексей Байков:

Никаким. Это все равно, что спрашивать «каким образом соотносится холодильник с телевизором и тостером?». И то и другое и третье – электроприборы (идеологии), но из совершенно разных областей. Их можно вполне совмещать. Например КПРФ это хотя и социалистическая партия, но при этом насквозь консервативная, их «социализм» весь состоит из ностальгии по СССР 60-х-70-х гг, реальной идеологии за ним не стоит.

Леонид Савин:

Вы правы, были и такие определения как, например, либерал-консерватизм... На мой взгляд, этот термин тавтологичен, так как согласно идее основателя либерализма Джона Стюарта Милля, предназначение либерализма в освобождении – от традиций, институтов, ценностей и т.п. В итоге человек должен будет освободиться от самого себя. А вот другой термин свободы (в англ. есть liberty и freedom) Милль проработать не смог, сказав только, что это «свобода для». Вот эта свобода нам и подходит, в отличие от liberty – «свободы от». С ней можно конструктивно оперировать консерватизмом. Социализм тоже довольно запачкан различными истолкованиями, поэтому остается добавить, что у каждого народа свой социализм...

ИА REX: Каких русскоязычных авторов вы бы указали в качестве современных идеологов консерватизма?

Анатолий Вассерман:

Не вызывают немедленного желания спорить разве что статьи Максима Юрьевича Соколова.

Давид Эйдельман:

В России главным идеологом консерватизма, безусловно, является Александр Дугин. На Украине – Мирослава Бердник. В Израиле – Авигдор Эскин.

Владимир Коробов:

Путин, Дугин, Михалков, Кургинян, Зиновьев. Вы уже спрашивали, консерватизм это стиль или идеология? Путин – не философ, но он создатель стиля и идеологии путинизма. Кургинян – советский человек. Зиновьев показал разочарование русских в либерализме, а Дугин написал важные идеологические тексты.

Виктор Глеба:

Безусловно, Бердяев влияет на современных идеологов. Эдуард Лимонов - яркий консерватор современности. На Украине, мне кажется, Игорь Беркут

- лидер партии Великая Украина и, конечно же, Дмитрий Табачник (министр

науки и образования Украины) влияет на идеологию больше других в стране, консервируя Олеся Бузину.

Михаэль Дорфман:

Я лишь начинаю знакомиться с современной русской политической литературой. Что касается классики, то я бы предложил Иоанна Кронштадского, Николая Бердяева и писавшего по-французски Александра Кожева.

Алексей Байков:

Тысячи их. Константин Крылов, Егор Холмогоров, кремлевский идеолог Владислав Сурков (хотя, этот выдает порой совершенно бессмысленные конструкты, призванные обосновать текущую политику), Борис Межуев и т.д.

А вот не менее известного в блогосфере Милитарева, я к консерваторам отнести не могу, несмотря на любовь к православным ценностям – он предлагает совершенно иную теорию взаимоотношений власти и общества, которую я назвал бы революционной, но, к сожалению, он так и не сделал из нее синопсиса, ее можно лишь сложить из разбросанных по блогам и статьям на АПН обрывков.

В любом случае, на его фоне Михалков со своими пассажами типа «Совершая насилие, которое воспринимается и оценивается личностью и нацией как справедливое действие по пресечению всяческой неправды, государство проявляет не только свое внешнее политическое и правое могущество, но и раскрывает свой внутренний, правдивый смысл», выглядит идеологом «просвещенного людоедства», а не консерватизма.

Леонид Савин:

Александр Дугин, Александр Репников, Андрей Фурсов, Андрей Кобяков...