Описанные более двадцати лет назад общественные феномены оказываются актуальными и сегодня.
В конце восьмидесятых в СССР обостряются национальные конфликты. Полемике по национальному вопросу не доставало трезвого анализа взрывоопасных проблем. В этом больном вопросе недостойно проявили себя те, кто в других отношениях сохранял здравый смысл. Взаимная распря особенно болезненно отзывалась на «русском вопросе».
В СССР, где русских большинство, разнуздывалась русофобская истерия. Из уст кавказских, украинских и прибалтийских националистов приходилось слышать, что русские организовали голод на Украине, что Русская православная церковь вызвала репрессии украинского духовенства после Второй мировой войны, что ленивые русские свиньи не хотят работать и потому бросают среднюю полосу России, чтобы переселяться в более обеспеченную Прибалтику... Обвинители русского народа не способны признать, что большевики инициировали и голод в Поволжье, что русское крестьянство пострадало от коллективизации более других, что русское православное духовенство было тотально репрессировано... И не хотели видеть очевидный факт, что виновна в этом интернациональная коммунистическая сила, а не русский народ.
Шовинизм малого народа ничем не лучше, чем шовинизм большого. В советской России русофобия стимулировала русский национализм, способствовала химере советского патриотизма. Русофобия подменяла образ реального врага всех народов – денационализированного люмпена – образом мифических русских оккупантов. Националистические предрассудки либеральной интеллигенции не позволяли обнаружить здоровые силы в русском патриотическом движении. С удивительным единодушием советские и западные средства массовой информации муссировали тему деятельности националистического общества «Память», рекламируя маргинальные радикальные группы, которых хватает в любой стране. Но упорно игнорировали конструктивные силы в российском общественном движении.
Альтернативой коммунистическому тоталитаризму в Польше, Прибалтике, на Кавказе или Украине было религиозно-национальное возрождение. Ибо благое будущее невозможно построить без освобождения от губительных утопических экспериментов, основанных на чуждых идеологиях, без восстановления национальной культурной традиции. Но властители умов не распространяли это на русских. И для России освобождение возможно через религиозно-национальное возрождение, воссоздание органичного культурного, экономического и социально-политического уклада. Эта проблема и являлась водоразделом между западниками и почвенниками тех лет. В данном случае оставляются в стороне радикальные крайности в оппонирующих платформах (русофобия одних и шовинизм других), анализируется полемика между умеренными западниками и почвенниками, у которых оставались шансы для диалога.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Западникам по генетической установке сознания чужды ценности русской культуры, они ориентированы на западные образцы, которые им представляются общечеловеческими. Начётнические знания некоторых из них не гарантируют от невежественных суждений о русской истории и культуре. Всё органично русское для западнического сознания имеет отрицательное значение, и нередко из уст интеллигентного человека можно было услышать: Россия – проклятое место, в этой… (какой-нибудь грязный эпитет) стране никогда не было и не может быть ничего хорошего. Положительным признаётся то, что отражает западные образцы.
Для наглядности приведём циркулировавшую в советской прессе цитату из романа В. Гроссмана: «Девятьсот лет просторы России, порождавшие в поверхностном восприятии ощущение душевного размаха, удали и воли, были немой ретортой рабства… Развитие Запада оплодотворялось ростом свободы, а развитие России оплодотворялось ростом рабства… Пора понять отгадчикам России, что одно лишь тысячелетнее рабство создало мистику русской души… русская душа – тысячелетняя раба». Подобные высказывания о любом другом народе квалифицировались бы как шовинизм. Видный либеральный политический деятель тех лет Анатолий Бочаров писал, что ничего страшного в этих словах не видит, что это скорее «самоосуждение, самоочищение», убедительная попытка найти истоки «русской революции», «коллективизации» и прочих «трагических последствий».
Западническое сознание не способно признать, что в России, как и в любой другой стране, гибельно насильственное внедрение заимствованных утопий. Катастрофические последствия прозападного февраля 1917 года свидетельствуют, что одного – «европейского» – пути для всех народов нет и быть не может. Что западные формы вполне органичны только для Запада. Что подлинное понятие общечеловеческого включает представление о многообразии индивидуальных национальных форм и путей. И только это создаёт условия для плодотворного взаимовлияния и заимствования.
Западники признают суверенность каждой национальной культуры, но только не русской культуры. Никого не удивляло, что польский парламент назывался сеймом, а нарождающееся народовластие в Прибалтике – Думой; что депутаты Съезда Советов из национальных республик говорили о нуждах своих народов и отстаивали их духовное возрождение. Для всех очевидно, что суверенитет Армении или Эстонии означает их национальную самобытность. То, что само собой разумеется для всякого другого народа, на русских в сознании западников не распространяется. Никого не удивляло, что группа московских либеральных депутатов Съезда Советов СССР ни слова не говорили о нуждах русского народа, о необходимости его национального возрождения. Призывы в Прибалтике к возрождению национальных традиций воспринимались нашим общественным мнением вполне естественными. Но по отношению к России либерал А. Бочаров квалифицировал это как «какие-то отвлечённости, вроде того, что спасение России – в возрождении её “традиционных духовно-нравственных заветов”». Россия, убеждены западники, может развиваться только по западному образцу. Хотя «образец» – очередная утопия, ибо Запад представляет собой сообщество самобытных национальных культур.
Поскольку наши западники всё же не европейцы, их требования к России повторяют заблуждения русской интеллигенции: они видят на Западе в основном периферийные явления. Секуляризованное западническое сознание не может разглядеть христианских корней в европейской цивилизации. Запад держится остатками христианских ценностей, духовных традиций, незримо пронизывающих все сферы. Понять европейскую культуру вне христианства невозможно. Западноевропейский либерализм мог возникнуть в лоне христианства, утверждающего богоподобие человеческой личности, равенство людей перед Богом. Наши либералы воспринимают вырождающиеся формы либерализма: западный индивидуализм и экономический эгоизм. Они хотели бы заимствовать массовую культуру и цивилизацию потребления, которая, как это очевидно для чутких людей на Западе, грозит человечеству самоистреблением.
Насаждая в России общечеловеческие ценности, наши западники воспринимают Европу через интеллигентскую иллюзию «русского Запада». Утопическое западничество не позволяет адекватно ориентироваться и потому обречено на бесплодие. Если, конечно, утопия очередной раз не оседлает реальность.
Образы возрождения России могла бы предложить почвенническая позиция, предназначенная воплощать общечеловеческие идеалы в национальной реальности. Но почвенники тех лет были не менее утопичны, чем западники, хотя у них отрыв от реальности сказывался по-иному.
Западники быстрее освобождались от марксистско-ленинского дурмана, чем почвенники. (Это не означает полного оздоровления западнического сознания, в котором немало идеологических рецидивов другого толка.) Манифесты почвенников преисполнены симпатий к ленинским идеалам (В двухтысячные годы верность ленинским идеалам сменилась в почвенников на верность сталинизму ). Наши патриоты готовы видеть врагов России и русского народа в чём угодно, только не в той идеологии, которая принесла невиданные бедствия нашей стране. При этом у патриотов искренней верности ленинизму больше, чем тактического заигрывания. Болезненная тяга к ленинским нормам была свойственна уважаемым писателям и культурным деятелям, которые своим творчеством помогли соотечественникам освобождаться от идеологических догм.
Чем объяснить патологическую привязанность почвенников-националистов к интернациональной идеологии, к наиболее радикальной антинациональной силе? Эта химера производит отталкивающее впечатление на фоне антикоммунизма западников. Тем не менее искажённая почвенническая ориентация ближе к истине, чем благопристойная западническая. Ибо западничество – это не заблуждение, а экзистенциальная позиция, которая почти не оставляет надежд на корректировку. Симпатии же почвенников к ленинизму – это болезненная реакция и искреннее заблуждение. Болезнь можно излечить, а заблуждающегося – переубедить. В чём причины двоемыслия почвенников?
Прежде всего, в патриотическом невежестве наших патриотов, которые плохо знали историю России, её культуру. Их гуманитарные знания фрагментарны, ибо советское образование вымарывало целые пласты культуры. Их общественно-политическое сознание идеологизировано, поэтому вне марксистско-ленинской идеологии они не способны ориентироваться. Они плохо знали не только религиозную, но и политическую культуру дореволюционной России, её социально-экономический уклад. Поэтому многие почвенники хватались за ленинизм как за последний светлый оплот в доступном им мировоззрении. В этот период разлагается система насилия, но система лжи действует эффективно. Гласность только затрагивала те области, которые способны просветить общество. Люди в России не знали многих фактов собственной истории, культуры, от них во многом была скрыта и суть современных событий.
Помимо непросвещённости, в почвенническом сознании происходит следующая аберрация: оно не способно отказаться от завоеваний Октября потому, что это есть факт нашей истории (Во многом на тех же основаниях в двухтысячные годы симпатии к сталинизму у почвенников вытеснила преданность ленинизму). Как бы это ни было плохо, но поскольку наше, то не может быть враждебным нам. Так стремление патриотов принять на себя ответственность за историю своей страны, не подкреплённое просвещённостью и самокритичностью, приводит к химере: любви к Отечеству и любви к разрушителю Отечества – монстру Ленину. Дальше – больше: виноватыми в наших бедствиях могут быть только не наши, отсюда кампания раскрытия псевдонимов ленинской гвардии.
Секуляризованное сознание западников не позволяет им понять наиболее ценное на Западе, отсутствие христианского просвещения закрывает от почвенников святая святых русской культуры – Православие. Не ощущая христианских основ русской истории, они не способны понять её, видят только охранительно-консервативные тенденции, им ближе Победоносцев, а не Столыпин. Оба убеждённых монархиста, но один призывал подморозить Россию, чем способствовал её погибели, другой проводил либеральные реформы, возрождающие Россию. Как подлинный христианин, Столыпин стремился предоставить максимальные права личности. Как истинный патриот, он считал, что благосостояние и мощь государства могут основываться на свободных ответственных гражданах, которых он воспитывал и в крестьянах, выводя их из общины в индивидуальное владение. Наши почвенники призывали вновь подморозить Россию. Борясь с чуждыми заимствованиями, они отвергали свободы и права человека, что является отрицанием не западнических, а христианских ценностей. Возрождение России – не в консерватизме, а в историческом динамизме, не в реставрации институтов прошлого (например, сельской общины), а в творческом развитии российских традиций.
В современной им жизни почвенники тоже многое видели искажённо. Смешение критериев добра и зла порождало в их сознании фантомы (ленинские нормы, завоевания Октября, чистота партбилета). Многих почвенников охватывал апокалиптический ужас от молодёжного рока, панков, отсутствия у РСФСР собственного ЦК партии, тогда как бесчеловечная идеология и система её власти негативных эмоций не вызывали.
Многое в позиции почвенников – защитная реакция на западническую антирусскую утопию. Но в их сознании одни фантазмы заменяются другими. Если западники требовали расчленения Советского Союза (вплоть до отделения Сибири, Урала, Поволжья), лишения русских оккупантов в национальных республиках права голоса, изгнания русских агрессоров, то почвенники противопоставляли этому современный вариант единой неделимой коммунистической империи. Очевидная утопичность этой программы почвенникам не очевидна. Если речь идёт о восстановлении России в дореволюционных границах, то почему не возникает вопроса о финляндском и польском генерал-губернаторствах?! Если русские патриоты ратуют за сохранение советской империи, то это означает солидарность с наиболее антирусским режимом! Понятно, когда западников не волнует судьба русских. Но в империалистическом раже русские патриоты забывают о нуждах русского народа. Неужели реальные интересы изнурённого коммунистическим рабством русского народа в том, чтобы любой ценой сохранить единство нашей социалистической родины?! В том ли историческая миссия русского народа, чтобы насильственно удерживать возле себя тех, кого удержать невозможно?!
Обе крайности – искусственное расчленение страны и стремление сохранить коммунистическую империю – перекрывают путь к органичным формам национального самоопределения народов СССР. Обе тенденции усиливают власть интернациональной идеократии, подчинившей все народы страны.
Судороги почвеннического сознания не могут не вызывать отторжения. Но, чтобы оценить этот феномен, необходимо понять его причины и динамику.
Режим интернациональной идеологии был навязан России насильно. Все социальные слои и общественные силы, в той или иной форме, сопротивлялись насаждению идеократии, чем объясняется беспрецедентный в истории террор. Основной удар пришёлся на русский народ, в том числе и потому, что коммунистическая идеология ему принципиально враждебна. Иными словами, если бы коммунистический режим был производным от рабского русского характера, то ему не понадобилось бы подвергать русских тотальному террору. Так, просвещённый немецкий народ добровольно проголосовал за национал-социалистов, поэтому нацистский режим и не истреблял немецкую нацию.
После семидесятилетнего пленения русский народ находит силы освободиться от коммунистической идеологии. Но оздоровление национального сознания и исторической памяти проходит драматично, проблески сознания чередуются с провалами памяти, а невнятные фразы о свободе содержат рецидивы помутнения. Старшие поколения, сознание которых проштамповано идеологическими догмами, не способны достаточно быстро осознать меняющуюся реальность и вернуться к вечным ценностям. Их борьба за самосохранение и сохранение человеческого достоинства уже потребовала огромных усилий. Немцев и японцев освободили от идеологического плена внешние силы, русский народ мучительно освобождает себя вопреки эгоизму «свободного» мира.
В противоречивом процессе духовного оздоровления закономерны националистические и шовинистические срывы. Где нет своих экстремистов? Тем более в экстремальных исторических обстоятельствах. Радикализм нельзя оправдывать, но, чтобы с ним эффективно бороться, необходимо опознать болезненные рецидивы и отделить их от выздоровления. Русский народ переживает патриотическое религиозное возрождение, путь «не назад, а вперёд – к отцам» (прот. Георгий Флоровский), к воссозданию органичного для тысячелетней православной русской цивилизации общественного сознания, экономического уклада и государственности. В этот период многие молодые люди приходят к православию и патриотическому жизнеощущению. Их сознание свободно от идеологических шор, они обнаруживают под пеплом истинный фундамент России и пытаются воссоздать дом своего Отечества. У новых поколений формируется подлинно христианское отношение: простим отцам нашим их заблуждения, но не повторим их трагических ошибок.
Для многих приход в Православную Церковь одновременно является уходом от опостылевшей действительности. Но молодые люди, просветлённые православной культурой, берутся восстанавливать её современные формы: возникают православные общины, катехизические кружки, богословские семинары, иконописные фонды, христианские музыкальные группы, театры. Христианская творческая активность распространяется на мирскую сферу – возрождаются православные братства, христианские кооперативы, издательства. Религиозно-культурная деятельность объединяет людей, заставляет осознавать своё место и роль в мире, формировать программу действий в области общественной и социальной. Встают вопросы и государственного строительства в своём Отечестве – формируется политическое сознание христиан. Так складывается новая политическая сила – движение патриотического христианского обновления России. Процесс идёт медленнее, чем в национальных республиках потому, что в идеологическом эпицентре было больше разрушено.
Духовное возрождение русского государствообразующего народа не несёт опасности другим народам СССР. Осознания этой истины не хватает общественности национальных республик. Русским патриотам недостаёт чувства собственного достоинства, основания для которого – в великой истории и культуре России, в сопротивлении народа идеологии насилия и лжи. Кровь миллионов мучеников остановила экспансию истребления. Долг современных поколений – оправдать искупительную жертву. Это возможно на пути ответственного труда, черновой работы по отстраиванию своего Отечества, а не новых разрушений, не поисков врага, не утопического прожектёрства. В работе, требующей объединения всех сил, полезны взаимная корректировка и отрезвление западнического и почвеннического сознания.
Виктор Аксючиц
Комментарии читателей (0):