До сих пор только две страны полностью отказались от атомной энергетики. Это Италия, на основании референдума 1987 года, на волне чернобыльского пика в осознании общества риска. И Литва, где закрытие советской АЭС с реакторами чернобыльского типа РБМК было одним из условий присоединения к ЕС. Германия будет третьей. О том, почему Германия решила закрыть все атомные электростанции, пишет программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай» Олег Барабанов.
На середину апреля 2023 года запланировано закрытие трёх оставшихся атомных электростанций в Германии. Их должны были закрыть прошлой осенью, но из-за опасений в неустойчивости производства электроэнергии было решено продлить их работу на зимний сезон.
Решение о поэтапном закрытии всех атомных электростанций в Германии, как известно, было окончательно принято после аварии на АЭС в Фукусиме. Этим Германия отличалась от Франции, ещё одной крупной страны ЕС с высокой долей атомной энергетики в общем производстве энергии. Франция ограничилась лишь мерами по усилению контроля за безопасностью на АЭС, но сами станции решила не закрывать. В Германии же, в том числе под давлением со стороны общественного мнения, поступили иначе.
Вряд ли антиядерное общественное мнение во Франции было менее настойчивым, чем в Германии. Объяснение в различии подходов двух этих стран, думается, следует искать в другом. С одной стороны, наверное, не последнюю роль в сохранении атомной генерации энергии во Франции сыграл ядерный статус этой страны, обладание ядерным оружием. Поскольку два этих сегмента атомной отрасли, мирная и военная, обычно так или иначе взаимосвязаны, и представить себе страну с ядерным оружием, вдруг отказывающуюся от уже существующих своих АЭС, достаточно трудно и с технологической, и с кадровой, и с психологической точек зрения. И Франция решила не подавать примера в этом отношении. С другой стороны, французские компании достаточно активны на мировом рынке строительства и обслуживания объектов атомной энергетики. И по некоторым его сегментам они относятся к числу ведущих акторов. И здесь тоже очевидно, что фирмы из Франции могли бы утратить свои конкурентные преимущества на этом рынке, хотя бы в том же психологическом аспекте, если бы они продолжали работать на АЭС за рубежом, при этом закрыв свои собственные атомные станции.
И наконец, на наш взгляд, не стоит сбрасывать со счетов и различия в уровне общего энергообеспечения между Францией и Германией, по крайней мере, в отношении восприятия этого уровня и его устойчивости со стороны правительств двух этих стран. В тот период, сразу после Фукусимы, Германия могла чувствовать себя гораздо более уверенно, чем Франция, применительно к поставкам неядерных источников энергии в страну. Не в последнюю очередь это было связано с масштабным доступом Германии к поставкам российского газа. Его сравнительная дешевизна и долгосрочная устойчивость контрактов (как казалось тогда, на тот момент), во-первых, составляли сами по себе немаловажное конкурентное преимущество для германской промышленности, а, во-вторых, дарили ощущение, что германский энергетический баланс останется устойчивым и без атомной энергетики. Во Франции же такого не было. Как и в масштабах доступа к российскому газу, так и потому, что традиционно в общем балансе энергопроизводства во Франции именно атомная генерация занимала ведущее место. По оценкам МАГАТЭ, в 2018 году она составляла более 70 процентов от всего производства электрической энергии во Франции. По этому показателю Франция значительно превосходила все другие крупные страны мира, использующие атомную энергетику. И понятно, что отказ от АЭС привёл бы для Франции к гораздо более серьёзной перестройке всей её экономической системы, в отличие от Германии.
Если рассматривать это постфукусимское решение Германии о закрытии АЭС в общем контексте, то, на наш взгляд, оно очень показательно вписывается в теорию общества риска. И больше того, служит здесь одним из наиболее ярких примеров.
Как известно, сама эта теория общества риска была подробно разработана после аварии на Чернобыльской атомной электростанции в 1986 года. Затем, после Фукусимской катастрофы 2011 года, она получила дополнительное развитие. И вновь внимание экспертов и общества к ней было приковано в период пандемии ковида. Именно тогда к ней неоднократно обращались и эксперты Международного дискуссионного клуба «Валдай».
Суть этой теории, разработанной в первую очередь в трудах Ульриха Бека и Энтони Гидденса, вкратце можно свести к следующему. В условиях постоянного технологического прогресса человеческого общества, люди утрачивают контроль за техникой, технологиями и препаратами. Как в силу несовершенства человеческой природы, так и в силу всё возрастающей сложности технических систем, которые потому поддаются всё меньшему контролю и прогнозированию на всех своих участках. В результате техногенные и антропогенные аварии, катастрофы и эпидемии из исключения превращаются практически в норму. И потому специфика эволюции человеческого общества в условиях XXI века определяется тем, что риск этих аварий становится постоянным фактором, который надо просчитывать, заранее планировать его вероятность, а также быть готовыми к эффективной реакции государственных и экономических систем на него. Ковид, к слову, показал, что эффективность этой готовности к рискам далеко не всегда такова, какой её ожидает общество от государства. И в итоге само глобальное общество XXI века можно классифицировать по этой логике как общество риска. Отказ Германии от атомной энергетики является одним из наиболее крупных примеров, которые подтверждают аргументы в пользу этой теории.
С другой стороны, ещё одной особенностью человеческой натуры (и государственных управленческих механизмов) является способность быстро забывать о катастрофах, как только их первые последствия устранены. Это, на наш взгляд, достаточно показательно проявилось именно в сфере атомной энергетики – когда сначала через несколько лет после Чернобыля, а затем и через несколько лет после Фукусимы порождённые этими авариями фобии перед АЭС начали быстро сходить на нет. Этой закономерностью весьма активно пользовались лоббисты атомной энергетики во всём мире, так и связанные (чтобы не писать термин «коррумпированные») с ними отдельные сегменты экспертного сообщества в разных странах мира. Клуб «Валдай» уже обращал своё внимание и на этот аспект.
Именно в этом контексте, на наш взгляд, можно рассмотреть и возрастающую тенденцию к «озеленению» атомной энергетики. К тому, что в процессе перехода к водородной энергетике (как важнейшей составной части глобальной зелёной трансформации) статус «зелёного водорода», то есть водорода, произведённого с помощью экологических источников энергии, всё чаще начинает получать и водород, произведённый с помощью энергии от атомных электростанций. Эту тенденцию за последнюю пару лет можно было чётко наблюдать и на ежегодных глобальных саммитах по борьбе с изменением климата.
Так что отказ Германии от атомной энергетики отнюдь не означает подобного отказа в глобальном масштабе. И примеру Германии вряд ли в ближайшее время последуют другие крупные страны со значимым сегментом атомной энергетики. В рамках глобального общества риска другие страны выбрали иную стратегию. Кто в итоге окажется прав – Германия или они – покажет будущее. До сих пор, как известно, только две страны полностью отказались от атомной энергетики. Это Италия, на основании референдума 1987 года, как раз на волне чернобыльского пика в осознании общества риска. И Литва, где закрытие советской АЭС с реакторами чернобыльского типа РБМК было одним из условий присоединения к ЕС. Германия будет третьей. И по состоянию на сегодня – последней.
Комментарии читателей (0):