После освобождения Вильно из состояния нейтралитета вышла Литва, претендовавшая на древнюю столицу Великого Княжества Литовского. Литовские войска начали захватывать спорные территории, но уклонялись от сотрудничества с Красной Армией. Литовцы выступили как нельзя вовремя — их небольшие силы могли создать серьезную опасность растянутым и плохо защищенным тылам Западного фронта, шедшего на Варшаву. 12 июля в Москве был подписан советско-литовский договор. РСФСР признавала независимость Литовской республики (Ст. 1), а также переход к Литве не только Вильно, но и Гродно, Лиды, Августова, Ошмян и Свенцян (Ст. 2). В Литву должно было быть возвращено эвакуированное во время войны имущество — частное и государственное (Ст. 3 и 4). Для поддержки разоренной войной Литвы Москва согласилась отказаться от претензий по выплате пропорциональной части общего государственного долга, а также передать ей 3 млн руб. золотом и дать право на рубку леса на территории в 100 тыс. десятин (Ст. 12). Таким образом, литовцы, только пострадавшие от насилия поляков, выступили с требованиями на территории, на которых представляли абсолютное меньшинство. Соглашение о разграничении между советскими и литовскими войсками было достигнуто только 18 июля. Вильно был передан литовцам 27 августа, то есть на этапе отступления Западного фронта.
У Праги также было свое видение исторических границ, и в январе 1920 г. она подтвердила его, начав наступление в спорной области — т. н. Тешинской Силезии. Экономически развитый и стратегически важный район имел смешанное польско-чешское население. Конфликт был остановлен в результате вмешательства Антанты, стороны согласились на плебисцит. Но в июле 1920 года чехословаки потребовали раздела спорной территории без голосования. Варшава вынуждена была согласиться с чехословацким требованием. Из 2222 кв. км с населением в 435 тыс. чел. Прага получила 1200 кв. км и 293 тыс. чел. Были проблемы и на словацко-польской границе, которые удалось урегулировать только в 1925 году. Как выяснилось позже — ненадолго.
Ранее на ИА REX: 1920 год. Контрудар Красной армии по пилсудчикам
Весьма амбициозными были планы поляков и в отношении Германии. Получив по решению Версальской конференции район Позена (совр. Познань), польские власти сразу же наметили план этнических чисток на этих территориях. Ответственный за полонизацию края Станислав Грабский отметил недопустимо большое количество немцев и изложил программу правительства на будущее просто и ясно: «Польская страна исключительно для поляков». Варшава претендовала и на отторгнутый от Германии по условиям Версаля Данциг. Эти претензии поддерживала Франция, но Великобритания категорически воспротивилась подобной схеме. Немецкое население города и войска отбили в 1919 году попытки поляков решить этот вопрос силой, затем в город были введены войска Антанты. В Данциге разместилась ставка британского командования на польско-немецких территориях.
В результате, по условиям Версальского мира, Данциг был отторгнут от Германии в пользу союзников, которые обязались устроить тут вольный город. В промежутке он должен был управляться особым верховным комиссаром, назначаемым победителями, который и должен был решать все проблемы в отношениях города с Польшей (Часть III. Отдел XI, Вольный город Данциг, Ст. 100-108). Перед 1914 годом 96% его населения составляли немцы. Данциг был одним из центров германского судостроения — здесь на верфи «Schichau Seebeck» строили подводные лодки и линейные корабли. Пригород Данцига — Цоппот (совр. Сопот) с немецким населением — был передан Польше. Горожане понимали неизбежность навязанного им силой статуса, но он был несравненно лучше перспективы оказаться под властью Польши — единодушие в неприятии этой угрозы было общим. Единственным выходом из положения было сотрудничество с представителями победителей, а затем и с Лигой Наций.
Два батальона союзников подчинялись первому верховному комиссару Лиги Наций сэру Реджинальду Тауеру. Он прибыл в Данциг из Парагвая, где представлял интересы британской короны. В 1903–1906 гг. сэр Реджинальд был министром-резидентом при баварском и вюртембергском Дворах, что, очевидно, определило его назначение в этот немецкий город. С февраля по ноябрь 1920 г. именно этот дипломат стал вершителем судеб Данцига. Положение было тяжелым — немцы не хотели уступать полякам ни в чем, а те пытались развить свои экономические права в политические. В мае 1920 г. послы Антанты в Варшаве приняли решение — в городе не будет польских военных объектов.
Жители Данцига с самого начала с надеждой смотрели на Берлин. Там поднимали голову противники республики и Версаля. Для борьбы с революцией правые силы начали формирование вооруженных отрядов, в основном составленных из бывших солдат и офицеров кайзеровской армии. К весне 1920 г. их общая численность равнялась 200 тыс. чел. Они составляли союзы — Stalhelm («Стальной шлем»), Oberland («Оберланд»), Werwolf («Вервольф»), Viking («Викинг»), Jungdeutscher Orden («Младогерманский орден») и т.д. Среди политиков правого толка, готовых вести за собой противников республики, выделялся Вольфганг Капп — человек, появление которого во главе правых сил стало возможно только благодаря революции. Сын немецких политических эмигрантов 1848 г., он родился в 1858 г. в Нью-Йорке и вернулся с родителями в Германию в 1870 г. До войны Капп не поднялся выше поста мелкого чиновника министерства финансов в Восточной Пруссии. В 1916 году его активное участие в пангерманской лиге и призывы к неограниченной подводной войне сделали его имя известным в рейхе. После ноября 1918 года Капп быстро стал лидером монархистов и правых радикалов.
Утром 10 марта 1920 года в Берлине начался мятеж против республики, который возглавили Капп и командующий войсками Берлинского округа ген. Вальтер Люттвиц. Генерал на встрече с президентом Германии Фридрихом Эбертом потребовал распустить рейхстаг, прекратить сокращение армии, ввести прямые выборы президента и т.п. Правительство попыталось арестовать руководителей мятежа, но сделать этого не удалось. Ударной силой выступила добровольческая Морская бригада под командой корветтен-капитана Германа Эрхардта, которая защищала лидеров путча. 13 марта она вошла в Берлин. Берлинская полиция перешла на сторону капповцев. Рейхсвер не сопротивлялся, но и не поддерживал сторонников Каппа, и это вскоре сказалось на ходе событий. Руководство армии симпатизировало путчистам, во всяком случае поначалу. Командующий ген.-полк. Ганс фон Сект заявил:
«Не может быть даже вопроса о том, чтобы направить рейхсвер сражаться с этими людьми. Вы хотите вызвать сражение у Бранденбургских Ворот между частями, которые полтора года назад сражались плечом к плечу против врага?»
Позиция фон Секта была важна, но вскоре выяснилось, что у капповцев была очень узкая база поддержки в стране и её столице. Путчисты заняли столицу, сформировали собственное правительство и заявили о смене власти стране. Армия по-прежнему стояла в стороне. Во флоте дела обстояли не так просто — матросы начали арестовывать офицеров, которые поддержали Каппа. В любом случае успех оказался временным. СДПГ призвала к всеобщей забастовке, и этот призыв был поддержан рядом других партий. По всей Германии начались массовые протесты, в забастовках приняли участие 12 млн чел. — рабочие, служащие, предприниматели. Путчисты оказались бессильны, хотя Капп и Лютвиц публично обещали жестокие наказания за саботаж и участие в забастовках. Патрули начали обстреливать протестующих на улицах столицы, появились убитые и раненые. Репрессии не помогли, забастовка привела к полному параличу страны — не ходил транспорт, не работали магазины, закрылись государственные учреждения. В ряде мест в провинции начались бои между отрядами путчистов и вооруженными рабочими. Руководители мятежа бежали за границу. Как отмечал Носке, всего за четыре дня проявилось «отрицательное отношение со стороны колоссального большинства народа» к мятежникам.
16 марта Каппа на машине доставили на аэродром Темпельхоф, откуда самолетом он вылетел в Швецию. Его правление путчистов продолжалось только 100 часов, что, конечно, было замечено всеми по аналогии со «100 днями» Наполеона. За Каппом последовал и Носке. Люттвиц позже бежал в Венгрию. Вечером 17 марта все было кончено. В Рурской области была создана Красная армия, которая 15–22 марта очистила ее от сторонников Каппа и Лютвица. В этот момент руководство Веймарской республики вышло из состояния летаргического сна. Вслед за провалом путчистов армия под командованием генерала фон Секта начала борьбу с вооруженными рабочими отрядами, стараясь поставить страну под единый контроль правительства. В Рур были направлены войска, которые начали борьбу с рабочей Красной армией и развернули террор против её сторонников. Наведение порядка затянулось до лета.
Все эти события произвели сильное впечатление на начинающего правого политика Адольфа Гитлера и усилили антисемитские настроения его однопартийцев по Национал-Социалистической германской рабочей партии (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei, NSDAP). Главным уроком для правых было то, что грубая сила, не имеющая политической программы, обречена на провал. Наличие энергичных лидеров, нейтралитет армии и сочувствие ее командиров, обеспечившие успешный захват столицы на первом этапе путча, — всего этого оказалось недостаточно для его окончательной победы. Руководители рейхсвера поняли, что правый курс теперь необходим под лозунгом защиты республики, а не борьбы за её свержение. В этой обстановке правительство Германии опасалось внешнеполитических осложнений. 20 июля 1920 года президент Эберт заявил о нейтралитете своей страны в советско-польской войне.
Между тем Пилсудский решил воспользоваться ослаблением и западного соседа. Дважды — в июле 1919 и в августе 1920 года — поляки предпринимали попытки вооруженным путем отторгнуть у Германии промышленно развитую провинцию Верхняя Силезия. Были претензии и в отношении Восточной Пруссии, но здесь Варшава вынуждена была согласиться на плебисцит. В августе 1920 г. он был проведен в спорных районах. За присоединение к Польше проголосовало 15 тыс. чел., против — 447 тыс. чел. Причина была простой. Каунасская газета «Литовское эхо» не без ехидства прокомментировала причину поражения Варшавы: «Стало уже трюизмом повторять, что всякая польская политика последних лет — политика отчаянного насилия». Этому насилию и сопротивлялось местное население. У немцев не было армии, бои в Силезии вело местное ополчение, но в основном это были ветераны войны, сумевшие отразить нашествие интервентов.
Союзники заметили происходившее и в июне 1920 г. категорически потребовали от Берлина продолжить разоружение — в особенности это касалось иррегулярных частей, то есть тех самых ополчений. С другой стороны, в условиях кризиса на советском фронте Варшава не смогла серьезно поддержать свою вооруженную авантюру на западе. В Силезию были введены итальянские и английские войска. Они в целом занимали довольно беспристрастную позицию, что, естественно, не нравилось Варшаве. Но все же главным для Пилсудского был вопрос о землях на востоке. Следует отметить, что Лондон не всегда поддерживал польские территориальные увлечения. Споры закончились после того, как дела у поляков пошли плохо. Поражения на территории Юго-Запада России и в Белоруссии вызвали шок в Варшаве. Премьер-министр Владислав Грабский и министр иностранных дел Станислав Патек отправились во Францию, где на курорте в Спа 5–16 июля работала конференция Антанты. Польская делегация сразу же заявила о «большевистском вторжении». Она настаивала на военном вмешательстве в конфликт, развязанный их страной.
Пилсудский слал письма, в которых сообщал о том, что считает ситуацию безнадежной. В результате побед Красной армии произошло чудесное прозрение польской дипломатии и изменение ранее твердой польской позиции. 9 июля Грабский заявил:
«Польша понимает, что она сама виновата, оказавшись в таком положении, и что она должна изменить свою политику как в отношении своих соседей, так и союзных держав. Она признает необходимым предоставить решение вопроса о её жизненных интересах, даже вопроса о её собственных границах. До сих пор, хотя ей давали совет поступить подобным образом, она полагалась на свою собственную военную силу. Польша была увлечена с правильного пути сильными людьми, имевшими широкие планы, однако планы эти не соответствовали ни здравому смыслу, ни чувству патриотизма огромного большинства народа. Ни Киев, ни граница 1772 года не являются национальными целями».
Внезапно проявившееся миролюбие и здравомыслие Варшавы были направлены по верному адресу. Дэвид Ллойд-Джордж и Джордж Керзон с трудом терпели Грабского, его претензии и раскаяние их раздражали, тем более что в Англии разворачивалось рабочее движение в поддержку Советов. На Западе Москва могла рассчитывать только на поддержку рабочего движения. Уже в мае забастовки лондонских докеров стали серьезным препятствием для поставок оружия в Польшу. Это происходило в Портсмуте, Девонпорте, Инвергордоне, Порт-Эдгаре. Всеобщая забастовка железнодорожников во Франции, которую поддержали рабочие портов, привела к тому, что в течение месяца стало невозможным отправлять военные грузы в Польшу.
21 июля II Конгресс Коминтерна призвал рабочих сделать все возможное, чтобы сорвать военные поставки в Польшу:
«Если капиталистическая сволочь вопит о том, что грозит опасность независимости Польши, то она это делает из страха, как бы ваша порабощенность, ваша зависимость, рабочие и работницы, не сменилась освобождением от оков капиталистического рабства. Задача пролетариев всех стран состоит поэтому в том, чтобы всеми силами воспрепятствовать правительствам Англии, Франции, Америки и Италии оказывать какую бы то ни было помощь польским белогвардейцам».
В Англии под лозунгом «Руки прочь от Советской России!» начал работать «Совет действия». В Данциге антипольские настроения совпали с движением пролетарской солидарности. 21 июля докеры порта отказались разгружать военные грузы для Польши с греческого парохода, 24 июля — с голландского. Выгрузку произвели французские солдаты. Вскоре пришли еще три французских транспорта, и британский комиссар города заявил, что не ручается за последствия ввиду настроений рабочих.
Лозунг «Руки прочь от России!» стал появляться даже в британских газетах консервативного толка. В этой обстановке и появилась идея выступления главы Форин-офиса с предложением перемирия и разграничения, причем по линии, которая категорически не устраивала поляков. Впрочем, уступка все же была необходима. Даже демонстрация уступки усиливала внутриполитическое положение правительств Великобритании и Франции. С другой стороны, провалившаяся военная авантюра не должна была привести к провалу антисоветской Польши.
«Участь правительства господина Пилсудского, — писал в это время Мархлевский, — всецело зависит от милости держав Согласия, властное слово которых должно определить очертания границ Польского государства. Купить эту милость можно было лишь одной ценой: борьбой против социалистической России».
Русофобия под разной вывеской традиционно была предметом торговли Польского государства для достижения его внешнеполитических амбиций.
Комментарии читателей (0):