Почему Вашингтон неминуемо сдаст нынешний режим на Украине?

Украинский вопрос, навязший в зубах и превратившийся в источник острейших проблем между Россией и Западом, все равно будет решаться. И в отличие от древнего Карфагена — не разрушением, а восстановлением единого экономического, технологического, политического и оборонного пространства. Нравится это кому-нибудь или нет, но альтернативы не существует. Можно лишь повторить афоризм почти полутысячелетней давности, которым московские переговорщики ответили на «посреднические» предложения папского посланца забыть о Киеве: «Из Киева пошла Земля Русская, и мы от него не откажемся». Этот дипломатический ответ и сегодня актуальнее некуда. Кроме того, именно Украина сегодня — центр антироссийской фронды на постсоветском пространстве, выступающий «аттрактором» для центробежных сил, рассчитывающих на необратимость разрушительных процессов, которые были запущены тридцать лет назад в Беловежской пуще. Выдерни этот стержень — неминуемо посыплется, а затем обрушится вся конструкция. Это с одной стороны. Есть и другая. «Максима» Бжезинского — не допустить воссоздания «империи», которая реконструируется единым постсоветским государством, включающим Украину, — это западное видение злободневно только в условиях западного же геополитического наступления, которое за прошедшие десятилетия основательно выдохлось. Переход к геополитической обороне, неизбежный для Вашингтона в условиях собственного имперского перенапряжения, снимает эту актуальность. У геополитической стратегии, в которую воплотились соответствующие концепции англосаксонских и тевтонских умов — от Мэхана и Маккиндера до Хаусхофера и Спайкмена — один недооцененный ее авторами, но очень существенный изъян, который можно назвать «ловушкой динамизма». Эта стратегия исходит из постоянного движения вперед и не рассчитана на остановку. Тем более на стагнацию. «Оборона есть смерть вооруженного восстания», — эти слова, сказанные применительно к внутренней политике, как и все ленинское наследие, весьма своевременны и для политики внешней. Экспансия морских пиратских держав на евразийский Великий Континент — это безостановочный процесс, который если тормозит, то обращается вспять, уступая место восстановлению прежнего, естественного порядка вещей. Это, кстати, наглядно показано провалами наполеоновского и гитлеровского нашествий. Понимая это, западная «машина» пытается ломиться вперед не переводя духа, и именно в этом метафизический, если угодно, смысл политики «открытых дверей» в НАТО, которую американские стратеги так рьяно отстаивают перед лицом российского декабрьского ультиматума. Сжатая пружина зафиксироваться в этом положении не может. Она либо лопнет, либо разожмется, откинув сжимающего обратно и восстановив статус-кво. Об этом писал ненавистник России Ричард Пайпс, красноречиво сравнивавший нашу страну с сердцем, которое в тяжелые времена сжимается, уступая пространство, но выигрывая время, а затем, как по мановению волшебной палочки, стремительно отыгрывает упущенное, восстанавливая прежние позиции. С российской точки зрения это — дилемма «промежуточного» состояния «полураспада» СССР, он же историческая Россия, в котором мы оказались сегодня, встав в конце концов перед выбором — дальнейший обвал до конца, в пыль, с полной утратой идентичности и суверенитета или их восстановление. В рамках этой реальности никакой разумной альтернативы интеграции с нашей точки зрения нет и быть не может. Точно так же, как с позиций Запада неприемлемо восстановление единого пространства, обнуляющее его представления о «победе» в холодной войне. И возрождающееся российско-западное противостояние в прежнем виде «Большой Игры» XIX—XX веков (как бы она в последнее столетие ни именовалась). У Запада и Востока, даже безотносительно российско-китайского сближения, помещающего это противостояние в гораздо более благоприятный контекст, чем на закате СССР, — не просто разные, а диаметрально противоположные представления о глобальном балансе. Запад видит баланс в существовании до XV века на Востоке разрозненного пространства, охваченного смутой феодальной раздробленности, что гарантировало ему доминирование; с российской точки зрения, баланс — это равновесие по цивилизационному разлому между Россией и Западом, проходящему по Восточной Европе. Плюс стратегическое предполье с соответствующими гарантиями безопасности, будь то Организация Варшавского договора или «концерт держав» XIX века. По В. И. Ленину, политические ноу-хау которого отнюдь не ограничиваются революционным процессом, а успешно экстраполируются на всю внутреннюю и внешнюю политику, противоположные представления сторон о глобальном балансе — субъективный фактор, упирающийся в концептуальное обоснование каждым игроком своего места, целей, задач и перспектив в окружающем нас мире. А вот упомянутый цивилизационный разлом — объективный фактор, так сказать, декорация на сцене, на которой разворачивается историческое действие. На субъективном уровне то одна сторона превосходит потенциалом другую, то наоборот. И цивилизационная граница, уподобляясь лимитрофам-Римленду западной геополитики, передвигается от своей оси то вглубь Хартленда, то обратно, в направлении морского побережья. Когда американский посол в Москве, крупный олигарх Аверелл Гарриман приветствовал в Потсдаме И. В. Сталина лицемерной сентенцией насчет «радости видеть советские войска в центре Европы», советский вождь показательно ответил: «Царь Александр дошел и до Парижа». Правда, не уточнил, что по итогам Венского конгресса пришлось отойти, отдав Европу европейцам.

Ранее на ИА REX: Запад сдаёт Киев

Но между Россией и Западом имеется существенная разница. Красная Армия в 1945 году теоретически могла, вслед за Александром I, одержать полную и всеобъемлющую победу над всем Западом и, кстати, нельзя сказать, чтобы не имела к этому оснований, учитывая «особую» роль англосаксонской олигархии в развязывании Второй мировой войны. Могла, но к Ла-Маншу все-таки не двинулась, хотя подобные предложения, исходившие от победоносного генералитета, звучали. В начале 70-х годов, на фоне охватившего Запад энергетического кризиса, СССР практически одержал победу в холодной войне и мог «выходить» в геополитический «кэш». Но не стал дожимать оказавшегося в нокдауне противника и пошел на «разрядку», позволив ему «выдохнуть» и «навести на резкость». Имеются достаточно авторитетные свидетельства того, что это был осмысленный выбор, и принимался он по итогам закрытого обсуждения на Политбюро. И в том, и в другом случаях в Москве отчетливо понимали, что взятие на себя ответственности за цивилизационно чуждые территории себя не оправдает и породит проблемы, перед которыми померкнут любые возможные приобретения. Но это понимаем только мы, а, увы, не американцы. Джо Байден очень сильно лукавит, когда говорит Владимиру Путину о «конкуренции» Запада и России. Конкуренция — это когда стараются кого-то опередить, сделать лучше, чем у других. США же во главе Запада, пользуясь его поддержкой, ведут не конкуренцию, а войну. Вашингтон даже не пытается «подняться» над нами, а даже сам, падая и теряя в потенциале и влиянии, все равно старается опустить нас еще ниже себя. В каждой конкретной ситуации он согласен потерять, проиграть себе самому недалекой давности, лишь бы мы проиграли больше и отступили дальше, чем США. То же самое и с Китаем. Пока конфликт, развязанный Дональдом Трампом, развивался в тарифной плоскости, можно было говорить о конкуренции. Когда же он был переведен в сферу геополитики и Китаю предъявили требования сократить ядерный потенциал и принялись спекулировать на тайваньской теме, угрожать блоковым строительством в АТР и размещением в регионе РСД, ситуация плавно перетекла в плоскость войны, пусть и гибридной.

Повторим: геополитический блицкриг Запада, развязанный в конце «перестройки» с помощью распада СССР, сегодня захлебнулся, и коса нашла на камень. За время этого блицкрига Запад, послушав авантюристов вроде Бжезинского, слишком далеко забрался на территорию чужой — российской — цивилизации; удержать эти сомнительные «завоевания» в стадии системного кризиса, в которую Запад вступает, он не в состоянии. Точнее, может попытаться, но тогда дело в итоге окончится не планомерным отступлением, а беспорядочным обвалом и крахом, альтернативой которому может оказаться ядерный апокалипсис. Это только на бумаге могут существовать безъядерные или «ограниченные» ядерные концепции потенциального конфликта; на деле, как только в ходе локальной конфронтации обозначится перевес одной из сторон, другая сторона, встав перед выбором военного поражения или ядерной эскалации, неминуемо выберет второе. И мир повиснет на волоске способности сторон в этом «Карибском кризисе 2.0» в последний момент, заглянув в пропасть, отползти от ее края. Да, СССР в 1962 году убрал РСД с Кубы, но и США, о чем в мировых СМИ шумели намного тише, тоже вывели свои РСД из Турции, где они появились значительно раньше советских ракет на Острове Свободы. США будут сдавать Украину и отступать с нее, это даже не предположение, а, как в известном философском определении, «объективная реальность, данная нам в ощущениях». При этом сам факт того, что элементы натовской инфраструктуры, освоившей эту постсоветскую республику с подачи отребья ее пробандеровских властей, выводятся в западные области, прилегающие к львовской «Галиции», говорит о том, что отступление:

— будет поэтапным, с жесткой гибридной схваткой на каждом рубеже — и рубежей может быть несколько: границы условной Новороссии, линия Днепра и т.д.; — и станет сопровождаться фрагментацией; нельзя исключить, что шесть областей Западной Украины — отбросим ненужный политес, автор этих строк не дипломат, а отставной военный — в итоге будут присоединены к натовской Польше.

Читайте также: Центральные силы на перекрёстке Украины

Ничего страшного. Кого такая перспектива пугает — пусть вспомнит, что история оперирует временными рамками, существенно отличающимися от пределов человеческой жизни. Понятно желание увидеть «сыгранную игру» собственными глазами, но это от непонимания объективной бесконечности политического процесса: на весь одной жизни точно не хватит, и момент точки в жизненном пути каждого из нас для истории станет лишь запятой. Когда в Ялте Черчилль, изворачиваясь всеми фибрами своего англосаксонского естества, пытался отспорить у И. В. Сталина «панский» статус проанглийской Польши и привел «убойный», на его взгляд, аргумент, что «Львов никогда не входил в состав Российской империи», наш лидер коротко его «отбрил»: «Зато Варшава входила». Возразить Черчиллю было нечего, особенно когда его ткнули носом в линию Керзона, который — лорд, а «своих лордов следует уважать». Польша рано или поздно вновь окажется в составе упомянутого предполья, но до того момента, когда все вернется к границам 1991 года, успеет «как следует» разобраться с бандеровским наследием «западенщины», избавив нас тем самым от пресловутой «грязной работы».

Принципиальным отличием современности, которое, однако, не распространяется на методологию разрешения обсуждаемых противоречий, является «удвоение реальности». Ситуация на Западном ТВД с возвышением Китая, нормализацией и укреплением российско-китайских отношений и формированием стратегического альянса Москвы и Пекина получила зеркальное отражение на Тихоокеанском ТВД. Пытаясь не допустить распыления сил между двумя ТВД, Вашингтон пытается их объединить с помощью «Индо-Тихоокеанского» конструкта, но действительность эти попытки опровергает. Ни Москва, ни Пекин, взаимные коммуникации которых осуществляются через многотысячекилометровую «границу дружбы», в объединении двух ТВД не заинтересованы, и недавние совместные военно-морские маневры России, Китая и Ирана, как и визит президента Путина в Индию, — лишь отдельные из подтверждений этому. Удерживающееся на обоих ТВД относительное равновесие весьма условно, ибо оно обладает динамикой, которая работает против США. В Азии все завершится так же, как и в Европе: обменом американской стороной и ее сателлитами своих экспансионистских амбиций и планов на консолидацию рядов этих самых сателлитов. Отвратить Европу от взаимовыгодных контактов с Россией в сфере экономики и технологий можно только одним способом: напугать европейские столицы нашей страной до таких «чертиков», что они, умерив фрондистский пыл, нырнут обратно под зонтик США и несколько десятилетий не будут подавать из-под него самостоятельных «признаков жизни». Для Вашингтона это как раз и достигается сдачей Украины, которая ему со всех сторон, как ни крути, очень выгодна. То же и в противостоянии с Китаем. Как бы США ни пытались разыграть против Пекина «тайваньскую карту», она окажется битой. Трудно поддерживать необходимый уровень внешнего влияния на внутренние процессы, если эти процессы разворачиваются в противоположном направлении. На фоне китайской игры в долгую, американские ухищрения по поддержке явочным порядком «самостоятельности» (стыдливый эвфемизм «независимости») островных сепаратистов все больше выглядят ситуативным мельтешением, лишенным серьезной перспективы. На Тайване, как и на Украине, все решится естественным путем, в рамках фундаментального цивилизационного выбора, но не элит, а народов, исключающем отказ от корней традиции в пользу инновации, которая работает только в «тепличных» условиях быстрого потребительского роста, а с его упадком — сворачивается подобно «Шагреневой коже».

Осложнить продвижение интеграционных процессов нашим двум странам — России в большей мере, Китаю — в меньшей — могут только внутренние расклады. Именно на них внешние «конкуренты», а на самом деле враги, похоже, и делают основную ставку. Однако и эта ставка, содержание которой — отдельная тема, будет бита. Серьезных перспектив ни в Европе, ни на Дальнем Востоке у Вашингтона нет. И не исключено, что, понимая это обстоятельство, коллективный Запад попытается (уже начинает!) сделать еще одну, последнюю ставку — на подрыв «Большого Юга». В конце концов, в памяти американских элит, не способных забыть обанкротившиеся пророчества Бжезинского, всякий раз, похоже, всплывает опыт поджога и радикальной исламизации в конце 70-х годов прошлого века ирано-афганской «дуги нестабильности». И вот это не может не внушать если не опасений, то внимания как минимум не меньшего, чем все, что происходит вокруг Киева на западе Евразии и Тайваня — на ее востоке.