25 октября 2021 года исполнилось 50 лет — полвека с того дня, как была восстановлена историческая справедливость. В этот день в 1971 году Генеральная Ассамблея ООН более чем двукратным перевесом голосов приняла резолюцию 2758. В соответствии с этим историческим документом, место в ООН вместе с мандатом постоянного члена Совета Безопасности передавалось от тайваньской клики Чан Кайши, тогда еще правившего на острове, к законным властям Китайской Народной Республики. Произошло это тогда в символическую дату — на следующий день после отмечаемого 24 октября Дня ООН, когда в 1945 году вступил в силу Устав ООН, утвержденный на мирной конференции Объединенных Наций в Сан-Франциско, открывшейся 25 апреля и завершившейся 26 июня того же года церемонией его подписания.
Поздравляя китайский народ с этим важным событием, не можем не коснуться вопроса о том, как так получилось, что КНР оказалась вне ООН, а ее существование не признавалось большинством западных стран, включая учредителей ООН, на протяжении долгих 26 послевоенных лет? Это на самом деле не только исторический, но и весьма острый актуальный вопрос, который уходит корнями в саму историю ООН, в завершающий период Второй мировой войны, а также в историю самого Китая. Официальное начало созданию ООН было положено 1 января 1942 года, когда в Вашингтоне 26 стран во главе с США, Великобританией, СССР и Китаем (в таком порядке они размещены в документе) подписали Декларацию двадцати шести государств. Это было объединение сил в войне, которое послужило исходной точкой Антигитлеровской коалиции. Два коротких пункта: перекрестные обязательства «употребить все свои ресурсы, военные и экономические» против держав фашистской «оси», «сотрудничать с другими» подписантами и «не заключать сепаратного перемирия или мира с врагами». Следующий шаг был сделан 30 октября 1943 года в Москве, где «большая четверка» Объединенных Наций (термин, как и концепция «четырех полицейских», предложен Франклином Рузвельтом) подписала следующую Декларацию четырех государств по вопросу о всеобщей безопасности. В ней, в условиях, когда по итогам Сталинградской и Курской битв уже был достигнут коренной перелом в военных действиях на решающем советско-германском фронте, настала пора обсуждать завершение войны и основы послевоенного мироустройства, которые затем окончательно утвердят в феврале 1945 года в Ялте. В этом контексте говорилось о том, что стороны «признают возможность учреждения в возможно короткий срок всеобщей Международной Организации для поддержания международного мира и безопасности, основанной на принципе суверенного равенства всех миролюбивых государств, членами которой могут быть все такие государства — большие и малые». Напомним, что Московскую декларацию подписывали в канун Каирской (22—26 ноября) и Тегеранской (28 ноября — 1 декабря) конференций; в Каире Ф. Рузвельт и У. Черчилль встречались с Чан Кайши, а в Тегеране произошла первая полноценная встреча лидеров СССР, США и Великобритании. И здесь возникает главный нюанс, который многое объясняет не только в истории, но и в современности. Формально в Каире обсуждался вопрос совместных операций против японцев на Тихом океане, а в Тегеране — европейское взаимодействие союзников в борьбе с гитлеровской Германией. Фактически же американский и британский лидеры прибыли на встречу с И. В. Сталиным, заручившись секретными договоренностями с правительством гоминьдановского Китая о том, что после разгрома Японии Чан Кайши возьмет на себя роль западного плацдарма в противостоянии Советскому Союзу. Ничего удивительного, если вспомнить, что главной целью «наций, говорящих на английском языке», как характеризовал Черчилль альянс США с Британской империей и ее доминионами, являлся не столько разгром Германии и Японии, сколько ослабление послевоенного СССР. Возвратившись к вашингтонской декларации 26, отметим, что ее подписанты «ранее присоединились к общей программе целей и принципов, воплощенной в общей Декларации [Рузвельта и Черчилля] от 14 августа 1941 года, известной под названием Атлантической хартии». А если к этой хартии вернуться, то в ней просматривается четкая преемственность по отношению к глобалистским «Четырнадцати пунктам» президента США Вудро Вильсона от января 1918 года. Собственно, и рузвельтовская концепция «четырех полицейских», положенная в основу постоянного членства в будущем Совете Безопасности ООН (к четырем участникам Московской декларации в итоге добавилась лишь Франция), — суть продолжение глобализма. К этому можно добавить тесную связь не дожившего до победы американского президента с крупнейшими олигархическими кланами США и Великобритании, а также его роль коммуникатора этих кланов с чанкайшистским Китаем. Иначе говоря, элитами «англоязычных народов» ООН задумывалась как инструмент их глобального диктата, а постпредство в Совете Безопасности, в свою очередь, как средство подчинения этому диктату СССР по формуле 3+1. Понимая эту многоходовку, советское руководство поддержало включение в Совбез Франции только в расчете на приход к власти в этой стране Компартии и трансформацию этой формулы в 3+2.
Читайте также: У власти Китая есть десять лет для объединения с Тайванем
Действительность все переиграла. Получив постоянное представительство в Совбезе, режим Чан Кайши, связанный антисоветскими обязательствами с Вашингтоном и Лондоном, проиграл гражданскую войну 1945−1949 годов силам Компартии Китая и бежал на Тайвань. Франция же, напротив, уже в том же 1949 году была включена в НАТО, утратив тем самым значительную часть суверенитета в вопросах безопасности. Поражение Гоминьдана стало для Запада шоком, и его концептуальные элиты прекрасно понимали, что признать эту реальность де-юре, уступив провозглашенной Мао Цзэдуном КНР место Чан Кайши, влияние которого скукожилось до размеров Тайваня, воплотит в жизнь как раз эту самую формулу относительного паритета в Совбезе — 3+2. Замысливая ООН инструментом будущей глобализации (в смысле англосаксонизации), допустить этого концептуальные круги, стоявшие за спинами преемников Рузвельта и Черчилля во главе США и Великобритании, никак не могли. Поэтому «политическая целесообразность» и взяла верх над политической реальностью: Тайвань остался в ООН с мандатом постпредставительства в Совбезе, а КНР, вопреки протестам СССР, оказалась за ее бортом. Пресловутый «китайский вопрос» настолько обострил отношения Москвы с Вашингтоном и Лондоном, что во многом послужил детонатором Корейской войны 1950−1953 годов, когда СССР выразил свое негодование почти годичным бойкотом заседаний Совбеза. И именно это позволило США прикрыть свою интервенцию на Север Корейского полуострова «фиговым листком» санкционированной в наше отсутствие так называемой «миротворческой» операции самозваных «сил ООН». В той войне наша страна вместе с КНР оказали КНДР полноценную, хоть и «не объявленную» официально, военную помощь, что и позволило свести конфликт «вничью», не допустив насильственного присоединения Пхеньяна к Сеулу.
Суммируя сказанное, отметим, что сохранение за Тайванем мандата ООН и членства в Совбезе после октября 1949 года — результат прямой преемственности англосаксонских планов превращения ООН в инструмент реализации англосаксонской стратегии и планов, зафиксированных в Атлантической хартии и уходящих корнями в вильсоновские «Четырнадцать пунктов». И возможным это стало потому, что марионеточный тайваньский режим наряду с французским членством в НАТО обеспечили Западу «комфортное» превосходство в Совбезе по формуле 4+1, при котором единственным способом противодействия западному диктату для Москвы оставалось право вето. И каждое из его многочисленных применений становилось поводом для разнузданной и клеветнической антисоветской пропаганды. Зато в ответ сложился советско-китайский блок, который долгие годы тормозил наиболее агрессивные планы Запада.
Последовавшее в 60-е годы охлаждение, а затем и обострение отношений между СССР и КНР никак не поменяло позиции Москвы, продолжавшей считать официальный Пекин единственным законным представителем Китая. Однако это обострение скорректировало американские планы в расчете на розыгрыш против СССР «китайской карты», как это спланировал Генри Киссинджер. Такой вот исторический парадокс. Больше всего для изгнания Чан Кайши из Совбеза сделал СССР, а непосредственно это в преддверии визита президента Ричарда Никсона в Пекин осуществили США, от которых для восстановления исторической справедливости всего-то и потребовалось заполучить собственный интерес и нагнуть сателлитов из Лондона и Парижа. Но сложился второй парадокс: проголосовав за передачу КНР чанкайшистского мандата, США почему-то не поторопились установить с Пекином полноценные дипломатические отношения. Это произошло только в 1979 году, когда в Китае поменялось государственное руководство. Ибо, во-первых, американцы не доверяли председателю Мао, а во-вторых, после его смерти рассчитывали на включение КНР в сферу своего влияния в не оправдавшейся впоследствии надежде с помощью политики реформ и открытости реставрировать в Китае капитализм.
Читайте также: США в вопросе Тайваня оказались между двух огней – The Strategist
Надо отдать должное прозорливости китайского руководства. Пройдя между Сциллой и Харибдой советско-американского противостояния в холодной войне, оно из поколения в поколение доказало жизнеспособность не только социализма в Китае, но и самой модели соединения марксизма с национальной и исторической традицией. Современный социализм с китайской спецификой, поднявший страну на уровень практически сверхдержавы, на наш взгляд, стал прямым воплощением идей «своеобразия» революций на Востоке, с которыми В. И. Ленин выступил в последние годы и месяцы своей жизни. Расцвет советско-китайской дружбы и стратегического взаимодействия при И. В. Сталине и Мао Цзэдуне обеспечил безопасность советских границ на Дальнем Востоке, позволив выдержать противостояние с США и НАТО в Европе в самый сложный период, когда Запад обладал существенным ядерным превосходством. Преемники Сталина, вышедшие из среды наследников меньшевизма и троцкизма, не имевшие ни исторических заслуг основателей Советского государства, ни государственного мышления, с «легкостью в мыслях (и действиях) необыкновенной» внесли гигантскую и крайне негативную лепту в подрыв двусторонних отношений. Многое из того, что было предпринято в КНР после катастрофического XX съезда КПСС, начиная со второй сессии VIII съезда КПК, в своей основе имело целью не допустить эрозии социалистического государственного строя по советскому сценарию. Как всегда в таких случаях, не обошлось без волюнтаризма и перегибов, но не они были главными.
Что очень важно сегодня? Прежде всего, преодоление взаимного отчуждения наших двух стран. Видимой его стороной как раз и становится ситуация в Совбезе ООН, где формула 3+2, которую Запад пытался не допустить, сохраняя до 1971 года тайваньский сепаратистский анклав в не соответствующей его статусу роли постоянного членства с правом вето, наконец, стала реальностью. И мы видим, насколько это осложняет Западу реализацию его гегемонистских планов. В ряде случаев Вашингтон просто не знает, что с этим делать, скатываясь в натуральную истерику.
Во-вторых, союз России и Китая, который ярко проявляет себя в стенах ООН, существенно стабилизирует обстановку, не давая определенным силам на Западе превратить ООН в сервильное проамериканское «агрессивно-послушное большинство». В частности, под сукно благодаря российско-китайской позиции положены планы реформирования, точнее, расширения Совета Безопасности с переходом к региональному принципу его формирования. Принимая самое масштабное и интенсивное участие в финансировании и осуществлении миротворческих операций ООН, современный Китай олицетворяет собой принцип вклада в эти два вопроса, которые концептуальные круги Запада принимали на вооружение в расчете на изгнание из Совбеза как раз Москвы и Пекина. Отказаться от этих двух принципов на фоне уникальности китайской в них роли — такое лицемерие, как понимают на Западе, вряд ли пройдет. Получается, самих себя перехитрили.
В-третьих, своим участием и опытом Китай способствует значительному снижению издержек таких международных проектов, как «Цели устойчивого развития» и борьба с «глобальными климатическими изменениями». Не секрет, что западными идеологами еще со времен Римского клуба эти проекты были подчинены двум задачам — остановке промышленного развития и радикальному снижению численности населения. То, как видит реализацию этих проектов Китай, не оставляет от этих планов камня на камне. На своем примере Пекин показывает, что эти элитарные проекты можно, нужно и должно разворачивать в интересах большинства. Как внутри самих стран, так и между ними на международной арене. Не считаться с китайским опытом не позволяет достигнутая этой страной экономическая и технологическая мощь, поэтому планы Западу приходится корректировать, делая поправку на появление в мире альтернативного проекта будущего мироустройства. Соединившись, народы наших двух стран — России и Китая — дают миру право выбора между вариантами будущего, не позволяя загнать человечество в единое «стойло» так называемой «великой перезагрузки». Запоздалые попытки бросить этому праву выбора вызов с помощью «освященного» ватиканскими иезуитами олигархического альянса сразу же сталкиваются с определенными пределами, которыми ограничена их деятельность. И это внушает осторожный оптимизм, в котором в наши непростые времена человечество отчаянно нуждается.
Выступая на торжественном собрании в Пекине, посвященном 50-летию восстановления законного места КНР в ООН, председатель Си Цзиньпин подчеркнул роль и значение этой международной организации как ядра всей глобальной системы. И при этом предупредил о недопустимости политики гегемонизма, односторонних решений и ставки на силу, разнообразных игр с нулевой суммой. Принципы, по его мнению, — для всех, а не только для «привилегированной» группы стран, и конфликт, который могут развязать те, кто с этим не согласен, весьма опасен для них самих. Времена диктата безвозвратно ушли в прошлое.
Нынешний год в Китае вообще богат на юбилеи, и успешное подведение к ним промежуточных итогов большого пути показывает потенциал общечеловеческой альтернативы. Сейчас и в будущем.
Павленко Владимир
Комментарии читателей (0):