Для тех, кто сохраняет критическое мышление и проницательную чувствительность, культурные изменения, происходящие в международном масштабе, становятся очевидными. Греческий поэт Константинос Кавафис сказал бы, что происходят эти перемены «незаметно», и объяснил бы: «Без счета, без печали, без стыда».
Мы перешли от версии человеческого существования как сосуществования (сообщество, «город», совместный язык, история, метафизическая надежда) к тесному отождествлению существования с недифференцированной личностью человеческого вида, безличной единицей — лишь численно различимой (ID, номер плательщика НДС). При соблюдении равноправия для всех — в том смысле, что каждому обеспечен эгоистичный выбор.
В предыдущие века первоочередной задачей законодательства была защита общественных отношений: сдерживание эгоцентрической жадности и недопущение произвола. Тогдашний приоритет общения подтверждается эмпирически и диахронически: с помощью различных институтов укротить незрелость индивидуальной безнаказанности, опьянение эгоистической властью. Укрощение было институционализировано, оно освобождало поле для творческого соревнования, соперничества, которое несло в себе радость дружбы и родства, делая демократию благородным спортом. Когда первичной потребностью людей было создание общества жизненных потребностей и целей, тогда институты и законы сдерживали эгоцентрические аппетиты и требования. Когда основной целью стало обеспечение прав личности, изменились цели закона и институтов, организованное на таких началах сообщество стремится гарантировать индивидуальные устремления, а не динамику отношений.
Наши коллективные договоры совершенствуются, но их эффективность неуклонно снижается. Мы договариваемся о защите самодостаточности, но согласие приветствуется умом, общая воля не согласована. Бинарность законничества и морали торжествует, и в результате на планете преобладают нигилизм и безнравственность: ведь «закон» — это право нашего эго, а «мораль» — раздуваемый рекламой гедонизм.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
У свободы есть внутренний парадокс: все чтят и хвалят ее, но как договор, а не как завоевание. Они хотят, чтобы свобода происходила из международных соглашений (по определению лицемерных), а не из «священных костей» жертвенного самоотречения. Любая попытка навязать свободу равносильна ее отмене. Нет более глупого проекта, чем провозглашать свободу как «право»: априори подчинять ее утилитарным (индивидуально ориентированным) стандартам. Сегодня приоритет прав личности функционирует как сверхоружие эгоистической власти, оно даже не подчиняется утилитарным требованиям коллектива.
Такое «право» не знает отношения, оно знает только использование. Оно не знает любви, не знает удивления в момент, когда рождается взаимность. Оно знает эгоизм нарциссизма, самоуничижение подчинения слепой инерции. И острая — причем политическая — проблема сегодня заключается в том, что эта примитивность и нечеловечность «права» навязывается как улица с односторонним движением «информации», «обновления» и «развлечений», предполагая пассивных реципиентов больного любопытства.
Телевидение щедро предоставляется для того, чтобы детально «информировать» общество о людских пороках, на которых государство сконцентрировало огромную ответственность, чтобы они продолжали жить на той же земле. Безудержная телевизионная болтовня превращает кошмарную бесчеловечность и извращенное преступление в якобы «пикантное», призванное до суда и следствия поработать на потребу коммерческому вещанию.
Телевидение порождает невыносимый стыд и возмущение. На примере Греции: государство не служит гражданину, всё наоборот — гражданин является рабом государства, беззащитной жертвой параноидального злодеяния. Государство изначально и вот уже двести лет формируется, укомплектовывается и функционирует как извращенный продукт общества, только чтобы служить партийной паранойе и опьяненным властью партийцам. Пусть авторитетная организация рискнет провести беспристрастный подсчет: сколько в стране человек, которые находятся на пожизненном иждивении государства благодаря партийному посредничеству. Кем эти люди были назначены, соответствует ли их ценность получаемым ими льготам. За сколько лет работы они получают свои пенсии. Какими могли бы быть институциональные реформы, с помощью которых государственный механизм и его функции удалось бы отключить от партийных привилегий. Это было бы интересно узнать на фоне того, как телевидение захвачено саморазрушительной логикой общества (и связанных с ней практик), навязанной партийной принадлежностью, — логикой, в рамках которой «право» и есть «свобода». А ни одна социальная группа не имеет «права» силой требовать демократических свобод.
Комментарии читателей (0):