НАТО заявляет о лобовом противостоянии с Россией и Китаем

Итак, первый ответ США и «коллективного Запада» на прозвучавшее в виртуальном «Давосе» совмещенное, российско-китайское «НЕТ» планам форсированного внедрения «цифрового» миропорядка путем «великой перезагрузки», состоялся. Причем не дожидаясь конференции по безопасности в Мюнхене. Это решение состоявшегося 17 февраля совета министров обороны НАТО о принятии на предстоящем саммите блока в текущем году очередной, восьмой по счету в общем «зачете» и четвертой постсоветской Стратегической концепции Североатлантического альянса. Выступая с докладом, генсек Йенс Столтенберг заранее оговорился о том, что новое издание блоковой стратегии впервые после холодной войны зафиксирует противостояние НАТО конкретным странам, которые считаются вероятными противниками, — России и Китаю. Ранее, если обратиться к Стратегическим концепциям 1991, 1999 и 2010 годов, речь шла о сдерживании не стран или блоков, а угроз, к которым из раза в раз относились распространение ядерных и ракетных технологий и вооружений, международный терроризм, киберугрозы, а также «фундаментальные экологические проблемы».

Здесь необходим краткий экскурс, чтобы напомнить, с какими именно «вехами» мирового развития была связана смена североатлантических стратконцепций в постсоветские времена. Цели и задачи концепции 1991 года, которая принималась на фоне завершения холодной войны и распада СССР, находились в тесной корреляции с Парижской хартией для новой Европы (1990 г.). Этот документ призывал все страны континента поддерживать взаимодействие с США и Канадой. Тем самым объясняется масштаб «замаха» авторов Стратконцепции-1991, дополнившей традиционную задачу коллективной обороны стран-участниц НАТО «расширением безопасности для Европы в целом посредством партнерства и сотрудничества с бывшими противниками». Предполагалось, что экс-советские республики и бывшие участники советского блока будут поэтапно втягиваться в сотрудничество, а затем вливаться в НАТО путем интеграции военных доктрин и совмещения военной организации, фундаментом которого провозглашались «общие», то есть западные ценности. Их надлежало принять, и им следовать, разумеется, под американским лидерством и контролем. Этому, в частности, была посвящена программа «Партнерство ради мира», в которой первоначально участвовала и Россия. Следующая Стратконцепция-1999 на «мирном» уровне оттенялась Хартией об основных правах ЕС (2000 г.), в которой был провозглашен принцип будущего «демократического глобализма». Натовский же документ сориентировал блок на «широкие» подходы не только к коллективной обороне, но и к миру и стабильности, которые распространялись на весь «евроатлантический регион». Так же «широко» трактовалась и безопасность, понимание и обеспечение которой включало «политические, экономические, социальные и экологические факторы, помимо оборонного измерения».

Уверенность в том, что Россия не возродится, а в Евразии с ней или без нее не найдется, кому бросить вызов американскому лидерству, как писал Збигнев Бжезинский в «Великой шахматной доске», внесла коррективы в военную стратегию НАТО. Роль ядерного оружия в стратконцепциях 1991 и 1999 годов была сведена к минимальному уровню «достаточности» для сохранения мира и стабильности, то есть к «предохранителю от случайности» или «защите от дурака». В практической плоскости это привело к постепенной стагнации триады стратегических ядерных сил (СЯС) США и последующему отставанию ее от России ввиду того, что основные усилия Вашингтоном были перенесены в неядерную сферу, на реализацию концепции БГУ — быстрого глобального удара. Она строилась с упором на гипертрофированное развитие высокоточных средств поражения и глобальный охват, что в условиях двустороннего сокращения СЯС Москвой и Вашингтоном увеличивало бы шансы последнего нанести обезоруживающий неядерный удар из режима постоянной боеготовности. Именно эти задумки легли в основу «нобелевских» инициатив Барака Обамы о всеобщем и полном запрещении ядерного оружия, которые с тех пор неоднократно отвергались Москвой.

Первый кризис Стратконцепции 1999 года случился уже через два месяца после ее принятия, когда российские подразделения из состава миротворческого контингента в бывшей Югославии совершили знаменитый марш-бросок на Приштину, захватив в косовской столице аэродром. После мюнхенской речи Владимира Путина в феврале 2007 года, которую предварял ряд безуспешных, но знаковых попыток западных элит добиться отсоединения от России Северного Кавказа, и, главное, после пятидневной кавказской войны 08.08.08 в блоке стали склоняться к конкретизации объектов «сдерживания». Непосредственным ответом на разгром грузинского режима стало полноценное возвращение Франции весной 2009 года в военную организацию НАТО. Тогда же на мировой арене впервые по-крупному показался Китай, который совместно с Россией заблокировал развитие финансово-экономического кризиса по сценарию, предусмотренному Техасским соглашением 2005 года. Оно предполагало формирование на базе интеграции США, Канады и Мексики Северо-Американского союза, а затем, через его объединение с ЕС — Трансатлантического союза с предполагаемым центром в Британии. Самое интересное: «архитекторы Техаса» рассматривали Китай своим «стратегическим активом», рассчитывая перебросить мировой финансовый центр в Сингапур, прикрыв его альянсом с Гонконгом и рядом провинций юга КНР, прежде всего Гуандуном, а также Австралией. Декабрь богатого на события 2009 года ознаменовался крупным скандалом на Копенгагенской конференции по климату (XV конференция сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата). Попытки Запада протащить в своих интересах решения, принятые закулисно, натолкнулись на мощный китайский ответ, поддержанный развивающимися странами и Россией; в результате «климатический лохотрон» Запада затормозил до 2015 года и до изначальных «датских» решений так и не дотянул. То есть совместные действия КНР с Россией, остановившие кризис и вынудившие его организаторов «повернуть оглобли» от краха доллара и введения амеро к заливанию пожара программами QE, для западных концептуальных элит оказались шоком. По совокупности этих фактов председатель североамериканской группы Трехсторонней комиссии Джозеф Най — младший разразился тогда в адрес Пекина крупной статьей в Project Syndicate, обвинив китайские власти в «измене» курсу Дэн Сяопина на альянс с США. В ноябре 2010 года появилась третья постсоветская Стратегическая концепция НАТО, в которой, прежде всего, подчеркивалась «ценностная» общность участников, их приверженность определенным правозащитным принципам. Иначе говоря, альянс противопоставлен тем, кто этих ценностей в американском прочтении не разделяет; именно здесь и содержатся намеки на Россию, а также на Китай, хотя официально говорится о том, что «ни одно из государств в качестве противника не рассматривается». В документе значительно расширен как перечень угроз, так и ключевые задачи НАТО. Их провозглашается три: наряду с «коллективной обороной», еще «кризисное регулирование» и «безопасность на основе сотрудничества». Излагаются планы управляемого предотвращения и урегулирования конфликтов в зонах интересов альянса, которые предельно расширяются, охватывая весь мир, а также провозглашается «широкое» сотрудничество на основе партнерства со странами, не входящими в НАТО, и международными организациями. Таким образом, камуфлируется стремление превратить НАТО в официальную военную организацию ООН, которое подкрепляется призывами к дальнейшему расширению альянса, возможному, как мы понимаем, только в восточном направлении.

Если через призму этой истории вопроса посмотреть на то, о чем пошла речь применительно к будущей Стратегической концепции в редакции 2021 года, то общие тренды вполне ясны. Это, во-первых, провозглашение России и Китая, по сути, противниками альянса, что приравнивает предстоящее принятие этого документа к официальному объявлению новой холодной войны. Ибо, еще раз, ни в одной из предыдущих стратконцепций, начиная с 1991 года, конкретные страны — объекты «сдерживания» не обозначались, а конкретные источники угроз если и назывались, то связывались сугубо с деятельностью негосударственных субъектов. Во-вторых, если верить Столтенбергу, в новой редакции будет провозглашена централизация управления продвижением НАТО на Восток и укреплением позиций в потенциальной прифронтовой зоне. Здесь необходимо выделить два момента — взятие блоком на себя обязательств по дислокации национальных воинских контингентов на «восточном фланге» альянса, то есть вблизи границ России и Белоруссии; до этого такие войсковые перемещения финансировались из национальных бюджетов. Еще необходимо выделить «месседж», посылаемый лидерами альянса властям Киева: «Дата вступления в НАТО Украины не определена, но необходимые реформы нужно продолжать». В совокупности этих тезисов явно зашифрована не только подготовка к возможной «горячей» фазе конфликта с Россией (на что указывают отнюдь не маргинальные эксперты), но и перенос линии фронта поближе к жизненно важным центрам нашей страны путем расширения НАТО. Каким образом? Например, «хорватский сценарий» в Донбассе в случае быстрого успеха ВСУ снимает внутренние территориальные проблемы, которые «не пускают» Украину в альянс, а при «пробуксовке» агрессора создает возможность эскалации и интернационализации конфликта с втягиванием в него соседей. И, разумеется, с развязыванием рук брюссельской штаб-квартире НАТО, у стратегов которой появится целый спектр дальнейших возможностей.

Этот поворот Запада к лобовой конфронтации начался не сегодня. Напряженность нагнеталась все предыдущие годы, а с украинского кризиса 2014 года она перешла в режим давления в виде односторонних санкций. В декабре 2017 года была обнародована Стратегия национальной безопасности США, в которой Россия и Китай были названы «ревизионистскими» державами, «угрожающими существующему миропорядку» Pax Americana. В ноябре 2020 года был обнародован доклад «НАТО-2030: единство в новой эре», который входит в одноименную инициативу генсека Столтенберга. Поскольку задачей является выработка рекомендаций главам стран НАТО к предстоящему саммиту 2021 года, предъявление проекта новой стратконцепции можно считать важным шагом в ее реализации. Именно поэтому, в-третьих, альянс собирается расширить и предельно интернационализировать военное присутствие в Ираке, у границ Ирана и Сирии. То есть закрепить намеченную еще в Афганистане тенденцию по расширению границ своих интересов и ее распространению далеко за пределы зоны ответственности блока, как она сформулирована в Вашингтонском договоре (о создании НАТО) 1949 года. По сути, новая стратконцепция, если ее примут в том виде, о котором говорит Столтенберг, окончательно формирует глобальные амбиции альянса. И коль скоро речь идет о выходе НАТО в бассейн Персидского залива, то это означает фактическое смыкание юго-восточного фланга с так называемым «индо-тихоокеанским» концептом США. С глубоким охватом Евразии с юга и с возможностью блокирования как морских, так и прибрежных коммуникаций внутриконтинентальных стран между собой. Вопрос о том, как при таком раскладе будет оформляться «восточная НАТО» в лице четверки Quad (США, Япония, Австралия, Индия) — через расширение самой НАТО или конституирование нового, связанного с НАТО, военно-политического альянса — не суть важно. Гораздо существеннее, что соединение в Стратконцепции 2010 года военных факторов с политическими, реализованное концепцией Обамы о «возврате в АТР», получило развитие в единой стратегии НАТО в Европе и на Дальнем Востоке. Между тем формирование альянсов, связывающих между собой различные театры военных действий (ТВД), остается важным предвоенным признаком. Это — главное, что следует понимать, в то время как конкретные детали этого плана имеют свойство раскрываться по мере его реализации.

Двух мнений быть не может: представленная конфигурация в любом виде — и с глобальной НАТО, и с ее альянсом с военной версией Quad — отражает базовые концепции англосаксонской геостратегии, отраженные во взглядах классиков геополитики. Прежде всего, Хэлфорлда Маккиндера с его фундаментальным противопоставлением цивилизаций Моря и Суши, которому со своих позиций вторили Карл Хаусхофер и Карл Шмитт. А также Альфреда Мэхана с его морским «кольцом анаконды», выведенным впоследствии на сушу Николасом Спайкменом в концепции «Римленда» — пограничных лимитрофов, передвигаемых Морем вглубь Суши с помощью контролируемого извне создания и разрешения в них разнообразных внутренних конфликтов. И зря у нас кое-кто делал вид, будто не понимает, куда дует ветер так называемой «превентивной дипломатии», впервые обнародованной в ООН в качестве концепта еще в 1992 году. А в 2005 году закрепленной в виде институтов Управления, Комиссии и Фонда миростроительства («peace-building») при генсеке ООН. «Миростроительство» — такой же инструмент контроля с помощью управляемых внутренних конфликтов и такое же слагаемое пресловутой «великой перезагрузки» в политической сфере, как «устойчивое развитие» — способ навязывания экономических и социальных моделей посредством «расширенного» толкования экологии. В том, что формула [«перезагрузка» = «миростроительство + «устойчивое развитие»] составляет идеологический фундамент «глобализации по-западному», как раз и убеждают последние стратконцепции НАТО, где эти руководящие концепты изложены через запятую, только, как видим, «своими словами».

Маленький штрих: большой заслугой китайского руководства является впечатляющий перехват инициативы в ООН в части упомянутой «превентивной дипломатии». КНР давно уже принадлежит безоговорочное лидерство по активности участия в миротворческих акциях, что, без сомнения, блокирует многие деструктивные позывы лидеров Запада использовать институт миротворческих миссий в собственных целях и интересах.

В заключение три обобщающих соображения. Первое. В условиях кризиса, ускоренного ковид-экспериментами тех самых заинтересованных стран, правительств и стоящих за ними транснациональных «глубинных» структур, а также их повсеместной агентуры влияния, в мире происходит стремительное нарастание уже не неопределенности, а конфронтационных тенденций, выраженных формированием противостоящих альянсов. Усилиями элит Запада, неспособных и нежелающих отказываться от планов глобального цифрового тоталитаризма, помноженных на геноцид, даже не сокращения численности, а уничтожения миллиардов людей, человечество подталкивают тем же самоубийственным маршрутом, которым шла подготовка обеих мировых войн прошлого столетия. Путем блоковой политики, в рамках которой НАТО выводится на глобальный уровень военно-силовой составляющей этого проекта, который в политической сфере опирается на разветвленную систему институтов, учреждений и программ ООН. Основные постулаты новой Стратегической концепции НАТО в будущей редакции 2021 года, от принятия которой блоку, если он не хочет выступить поджигателем глобального военного конфликта, следует отказаться, нацелены именно в этом направлении. «Большой Запад» со странами, разделяющими западные ценности — это, если названные тенденции не будут обращены вспять, будущий альянс-агрессор, исторический наследник «тысячелетнего» нацистского Третьего рейха, всего «Антикоминтерновского пакта».

Второе соображение. Ускоряющееся сближение России и Китая, все более приобретающее черты не только экономического, но и военно-политического союза — ответ на эти угрозы Запада, не допускающий разрушения глобального баланса, тормозящего развитие угрожающих тенденций. Ответив отказом на ультимативное требование элит Запада принять их человеконенавистническую концепцию будущего, известную как «цифровой концлагерь», Москва и Пекин официально объявлены главными противниками ее концептуальных вдохновителей, заказчиков, исполнителей и бенефициаров. И, соответственно, врагами США и других западных стран, власти которых находятся под их контролем. Дилемма, стоящая перед нашими странами: или принуждение геостратегических оппонентов к миру, компромиссу и строительству равноправного, многополярного миропорядка, или выбор между капитуляцией и ядерным самоуничтожением человечества.

И третье. Позитивные тенденции в российско-китайских отношениях, включая формирование полноценного союза, — необходимое, но недостаточное условие успешного противодействия этому глобальному вызову, ответ на который напрямую связан с судьбой планеты и человечества. Поддержание статус-кво в Совете Безопасности ООН и ряде глобальных институтов не снижает актуальности глобальной альтернативы, как модели будущего, так и параллельной системы институтов, способной ограничить и подвинуть глобальное влияние элит Запада. Особую важность это соображение приобретает на фоне обещания новой администрации США созвать в течение года свою «альтернативу» ООН в лице мирового «форума демократий», что является одним из ключевых предвыборных обещаний Джо Байдена в сфере внешней политики. Не предвосхищая конкретных форм возможного российско-китайского ответа, отметим, что этот вопрос требует безотлагательной проработки. Причем как на двустороннем, так и на многостороннем уровнях, включая международные организации, объединения и проекты с высоким влиянием России и Китая — ШОС, БРИКС, «Пояс и путь», ЕАЭС, ОДКБ, ВРЭП, «Большое евразийское партнерство» и др.

Следует понимать, что с обнародованием планов принятия новой Стратегической концепции НАТО глобальная ситуация получает новый импульс к дестабилизации, а противостояние входит в клинч, чреватый серьезными глобальными последствиями.