О чём Путин и Цзиньпин поспорили с Байденом

Так получилось, что два мероприятия — одно сетевое, а другое «живьем», которые прошли с интервалом в неделю, дали очень серьезную пищу для размышлений о том, что происходит в мире. Первое из них — так называемая Давосская повестка дня — 2021 — онлайн-саммит Всемирного экономического форума (ВЭФ), в котором приняли участие многие, но безусловную ведущую партию сыграли лидеры России и Китая Владимир Путин и Си Цзиньпин. Второе мероприятие — программная речь нового президента США Джо Байдена в Госдепе, которой комментаторы быстро присвоили неофициальное название «Америка вернулась!», в которой глава Белого дома, кстати, не почтивший своим присутствием виртуальный «Давос», сформулировал основные положения внешней, да и внутренней политики своей администрации. И поскольку содержание всех трех выступлений было опубликовано и тщательно проанализировано сонмом специалистов и экспертов на разных континентах, самое время попытаться очертить более обобщенную картину, постаравшись выстроить из отдельных фактов более или менее достоверный пазл глобальных тенденций.

Итак, первое. Выступления президента Путина и председателя Си в виртуальных «гостях» у нашумевшего в последние месяцы Клауса Шваба со всей очевидностью, во-первых, прозвучали полным диссонансом по отношению к другим мировым лидерам. Во-вторых же, они настолько тесно коррелировали между собой, что ряд экспертов высказали обоснованное, на наш взгляд, предположение, что два текста задолго до самих выступлений координировались по дипломатическим каналам с тем, чтобы таким способом заявить не только общность взгляда Москвы и Пекина на мировую проблематику. Но и по сути презентовать международной общественности российско-китайский союз, стратегической целью которого — и в этом смысле место выступлений двух лидеров было выбрано символическое — провозглашается строительство миропорядка, альтернативного западному, ассоциирующемуся с «великой перезагрузкой» спикера ВЭФ Шваба. Солидарно выступив за равноправие и цивилизационное многообразие, против унификации «под Запад», за участие развивающихся стран в глобальных институтах и, главное, за пересмотр модели глобализации в пользу справедливого распределения доходов, которые в нынешних условиях узурпирует один процент населения, лидеры России и Китая разделили геополитические «сферы ответственности». В активе у Пекина уже имеется заключенное в ноябре прошлого года соглашение о ВРЭП — Всестороннем региональном экономическом партнерстве, объединяющее практически всю Южную, Юго-Восточную и Восточную Азию, включая американских сателлитов, в единую зону свободной торговли (ЗСТ). Что касается России, то отвечая на вопрос все того же Шваба о перспективах российско-европейских отношений, Путин подтвердил готовность к строительству «большой Европы» от Лиссабона до Владивостока, разумеется, при наличии доброй воли с европейской стороны. Интересный ход российского лидера: мировой порядок, основанный на цифровой (она же «четвертая промышленная») революции, за которую ратует Шваб, Путин вслед за Си Цзиньпином фактически обусловил отказом от концепции «великой перезагрузки». И сформулировал его приоритеты в четырех простых пунктах: комфортная жизненная среда, достойный уровень жизни, качественное и бесплатное здравоохранение и равные возможности, которые обеспечиваются столь же качественной и бесплатной системой образования. Идею же миропорядка «для одного миллиона» или для «золотого миллиарда», выстроенного «на костях» остальных 99% населения, Путин, как и Си Цзиньпин, безоговорочно отверг.

Показательно: в тот же самый день, 4 февраля, когда Байден выступал в американском внешнеполитическом ведомстве, главы МИД России и КНР Сергей Лавров и Ван И провели телефонный разговор, в ходе которого «провели углубленный обмен мнениями по вопросам, представляющим взаимный интерес, включая отношения с США», достигнув в этом «новых консенсусов». Но самое главное, что прозвучало в этом разговоре помимо уже привычных призывов к соблюдению международных правил игры, — готовность Москвы и Пекина в связи с исполняющимся в этом году двадцатилетием Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве дополнить его «новым эпохальным содержанием». И подать миру «четкий сигнал о том, что Китай и Россия намерены защищать безопасность как собственных, так и общих сопредельных территорий». И пусть каждый по-своему, в меру собственной фантазии, трактует это предупреждение с прямым намеком на военный союз, тем более, что Байден в Госдепе выступал (с учетом разницы часовых поясов) позже переговоров российского и китайского министров.

Второе. Ирония судьбы: палитра всех этих событий оказалась «подобранной» (или запрограммированной?) таким образом, что первое же конкретное положение речи Байдена превратилось в наглядную демонстрацию провала Вашингтона в региональном противостоянии именно с альянсом Пекина и Москвы. Провозгласив, что «мировое влияние США — это «заземляющий провод» нашей глобальной политики, неиссякаемый источник силы, неизменное преимущество Америки», новый хозяин Белого дома сразу же обратился к теме военного переворота в Мьянме. И призвал тамошних военных «отказаться от захваченной ими власти», признать отмененные результаты выборов и освободить всех фальсификаторов ноябрьского голосования. (Логика неумолимая: за фальсификаторов в бывшей британской Бирме вступились такие же фальсификаторы таких же ноябрьских выборов, только уже в США). Призыв, как и следовало ожидать, повис в воздухе; ряд СМИ в связи с этим задался риторическим вопросом: почему Москва и Пекин, в отличие от Вашингтона и других западных столиц, мьянманских генералов осуждать не стали? Добавим, что никаких вопросов к ним не возникло и у стран АСЕАН, в состав которого входит Мьянма, что выглядит еще одной оплеухой США, которые лицемерно прикрывают нагнетанием военной напряженности в Южно-Китайском море и в Тайваньском проливе собственные попытки нарядиться в тогу защитников АСЕАН от Китая. Хотя никто их об этом не только не просил, но наоборот, в самом этом объединении американское вмешательство видят фактором, не разряжающим, а обостряющим ситуацию и не хотят оказаться заложниками такой вот «помощи».

О чем говорил Байден применительно к России и Китаю? Отметив мимоходом продление договора СНВ-3, американский президент обрушился на Москву с двусмысленной, с точки зрения вмешательства во внутренние дела, критикой по «делу Навального». Китай, по словам Байдена, — самый серьезный противник США, которому будут «давать отпор» его «злоупотреблениям» в экономической и гуманитарной политике, но готовы работать совместно, когда это будет «в интересах Америки». Показательно: в отличие от американских военных президент США ни словом не обмолвился о военном противостоянии с Москвой и Пекином, а также о прекращении с Китаем начатой Дональдом Трампом торговой войны. Однако, повторяя своих военачальников, Байден попытался развести Россию и Китай, демонстративно обозначив различие подходов к нашим двум странам, и только слепой не увидит в этом стремления по вопросам противостояния с Пекином предлагать взаимодействие Москве, и наоборот, всячески сталкивая нас между собой и разрушая складывающийся союз. Интересно, они там, в Вашингтоне, всерьез надеются в этом на успех? Или просто «пластинку заело», и не получается «сменить шаблон»?

Третье, самое интересное. Своеобразной попыткой ответа Байдена на «давосское» выступление Си и особенно Путина стал пафосный лозунг «восстановления альянсов». «Союзы Америки — наш величайший актив», — провозгласил новый американский президент, высказавшись в связи с этим за «дипломатическое лидерство» США в организации и сплочении вокруг себя сателлитов, прежде всего, как мы понимаем, европейских. Еще раньше, как помним, за альянсы в виде способа «проецировать за рубежом американскую силу» высказывалась, поддерживая Байдена в избирательной кампании, Хиллари Клинтон. Запад явно рассчитал и спланировал выигрышный, как ему казалось, ход. В тот же день, 4 февраля, когда Байден выступал в Госдепе, в Москву прибыл верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Жозеп Боррель. Поскольку этот визит европейской стороной, безусловно в согласовании с Вашингтоном, был анонсирован в контексте давления на Москву всё по тому же пресловутому «делу Навального», то и ответ российской стороны на такой «месседж» получился соответствующим. Путин принимать Борреля не стал; в комментарии пресс-службы Кремля говорилось о том, что гость является собеседником главы МИД Сергея Лаврова, на этом уровне переговоры и пройдут. Кроме того, к визиту Борреля было приурочено объявление о предстоящей высылке из России посла Швеции, посланника Германии, а также временного поверенного в делах Польши — за посещение ими незаконных протестных акций. На этом фоне «подвисла» просьба главного европейского дипломата о встрече с Навальным в СИЗО, с которой его показательно переадресовали к руководству российской ФСИН.

«Послание» Москвы Европе и США таким образом просто и понятно. Если Байден бравирует «заявлением Путину» о завершении «времен, когда Америка не препятствовала действиям России», то Россия наглядно показывает США и Западу, как такая решимость выглядит на практике. «Не хотите разговаривать — не надо, только ведь не одни вы способны действовать, поэтому для начала получите первый «пламенный привет» с европейскими дипломатами». Адресатом именно этого «привета» и стал Боррель; теперь становится очень сомнительным, чтобы новый госсекретарь США Энтони Блинкен, скажем, решился на поездку в Москву с тем кругом вопросов, с которым пожаловал его европейский коллега. Или чтобы американский посол Джон Салливан получил из Госдепа команду в канун такого события «засветиться» на очередном протестном митинге. Западу еще предстоит осознать, что когда «завершаются времена» и прекращаются переговоры, то существенно возрастает доходчивость, результативность и «чувственность» собственного восприятия, осуществляемого в таких «спартанских» условиях отнюдь не через голову.

Сухой остаток: «холодный душ», полученный в Москве Боррелем и через него Байденом, с которым, несомненно, согласовывались и сам визит, и его «навальная» повестка, ставит Европу перед выбором между Россией и США. Даже перед рядом выборов. Во-первых, сейчас, в обозримой перспективе, это выбор между безоговорочным возвращением в фарватер Вашингтона и сохранением, в рамках допускаемого открытыми и закрытыми (натовскими и иными) соглашениями, элементов суверенитета, по крайней мере во внешней политике. На примере с визитом Борреля эта дилемма выглядит не «ехать в Москву или не ехать», а «с чем ехать — с собственной повесткой или с вашингтонской, что обсуждать и как себя при этом вести». Во-вторых, укрепляющийся российско-китайский альянс отбрасывает проекцию на отношения ЕС не только с Китаем, но и с Россией. И жить в обществе и быть от него «свободным» не получится, и более 30% китайско-европейского грузового транзита, по подсчетам Пекина, уже идет через Россию. Первыми это, кстати, ощущают восточно-европейские страны, товарооборот которых с КНР впервые превысил 100 млрд долларов. Ясно, что перспективы дальнейшего роста будут включать в себя не только экономическую, но и «комплексную» составляющую, в том числе геополитический фактор. Иначе говоря, жизнь со всеми ее виражами и «загогулинами» ставит европейских сателлитов США перед таким же выбором, перед которым оказались их азиатские сателлиты — Япония, Южная Корея, Австралия, Индия. И они выбрали экономическое сближение с Китаем, невзирая на недовольство Вашингтона, хотя и не ставя под сомнение существующие военные альянсы. Европа уже связана с Россией целой системой экономических связей, и до недавнего взрывного роста российско-китайского товарооборота именно ЕС был основным торговым партнером нашей страны, но в результате всех политических перипетий последних лет с этой привилегированной позиции он откатился. Посмотрим, какое воздействие на руководство объединенной Европы окажет урок, полученный в Москве в эти дни европейской дипломатией. Гадать на кофейной гуще — дело неблагодарное; просто констатируем, что само географическое расположение стран ЕС на евразийском континенте, пусть и на его крайней оконечности, естественным образом располагает их к участию в континентальной системе коммуникаций. По крайней мере в теории. И если к сближению с Пекином приступили одни партнеры США, то ничто не мешает повторить их маневр уже с Россией другим американским партнерам. Тем более что помешать этому Вашингтону сегодня стократ сложнее, чем раньше ввиду осложняющего воздействия разнообразных факторов, в том числе и внутриполитических.

Четвертое, наиболее важное. Если вернуться к тем пунктам трансформации миропорядка, о которых говорили в виртуальном «Давосе» Владимир Путин и Си Цзиньпин, то возникает вопрос: насколько новыми являются многосторонние, равноправные, социально справедливые подходы, которые не разделяют, а соединяют страны и народы, и рассчитаны на преодоление внутренних разделений и расколов? И здесь мы вынуждены констатировать, что всё новое — это хорошо забытое старое. Давайте вспомним историю, которой как раз сейчас, в эту зиму исполняется ровно десять лет. В ноябре 2010 года в Сеуле, на годовом саммите «Группы двадцати», было принято решение о переходе от того самого неолиберального «вашингтонского консенсуса», который в «давосских» выступлениях критиковали президент Путин и председатель Си, к «сеульскому консенсусу». В своем приближении он отразил те же самые позиции, которые сегодня совместно отстаивают Россия и Китай. Немного конкретики. В Сеуле тогда решили, что краеугольными камнями нового социального тренда развития в мировой экономике должны стать:

• стабилизация объемов продовольствия и цен на него, в том числе, при необходимости, их регулирования, особенно в том, что касается рынков развивающихся стран, чтобы избежать недоедания широких масс населения;
• создание в развивающихся странах системы гарантий доходов, внедрение для этого специальных программ защиты от негативных внешних воздействий (пункт, явно навеянный итогами кризиса 2008−2009 гг., который уже тогда не привел к узурпации мировой власти узкими кругами западных элит только благодаря солидарной позиции России и Китая);
• создание в «третьем мире» благоприятной среды для развития малого и среднего бизнеса, а также системы кредитных организаций для сбережения и инвестиций;
• допуск мелких и средних частных инвесторов к вложениям в государственную инфраструктуру, то есть обеспечение им гарантийной защиты от государства, повышающего таким образом свою социальную роль;
• выравнивание дисбалансов в торговле между развитыми и развивающимися государствами и т. д.

Может быть, не так четко, как это сейчас формулируют Владимир Путин и Си Цзиньпин, но всё это уже было принято. Причем на уровне «двадцатки», то есть при прямом участии наших двух стран и после того как кризис, подожженный сторонниками «элитарной» глобализации, завершился тем, что сами организаторы принялись гасить его сотнями тонн бумажной наличности, которые в массовом порядке раздавались «системно важным» глобальным банкам. Еще раз: решение по всему перечню вопросов, поднятых на виртуальном Давосе Россией и Китаем, было принято уже десятилетие назад. Почему же оно не было выполнено, если история, совершив круг, сегодня вернулась в ту же самую точку?

Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним порядком подзабытое «дело Доминика Стросс-Кана», тогдашнего директора-распорядителя МВФ. Положившись на решения «двадцатки», он 3 апреля 2011 года выступил с сенсационной полуторачасовой речью, потребовав перестройки мировой экономики в соответствии с переходом от «вашингтонского» к «сеульскому» консенсусу. Вот лишь некоторые выдержки из его доклада, от которого кое-кто «в верхах» лишился дара речи:

• «…До кризиса все были уверены, будто понимают, как надо управлять экономическими системами. Существовал «вашингтонский консенсус», который формулировал вполне конкретные правила валютной и налоговой политики. «Консенсус» утверждал, что рост напрямую зависит от отмены госконтроля в финансовой и экономической сфере. Однако на деле оказалось, что низкая инфляция, высокий рост, слишком свободный и никому неподконтрольный финансовый рынок ведет к финансово-экономической катастрофе. Вашингтонский консенсус с его упрощенными представлениями и рецептами рухнул во время кризиса мировой экономики и остался позади…»;
• «…Для преодоления неопределенности посткризисного мира необходимо создать новые принципы экономической и социальной политики как для мирового сообщества, так и для каждого отдельного государства… Финансовый сектор нуждается в серьезном хирургическом вмешательстве с точки зрения регулирования. В конструировании новой макроэкономической системы для нового мира маятник качнется, по крайней мере немного, от рынка к государству и от сравнительно простых вещей к вещам более сложным»;
• «…Финансовая глобализация усилила неравенство, и это стало одной из тайных пружин кризиса. Поэтому в более долгосрочной перспективе устойчивый рост ассоциируется с более справедливым распределением доходов. Нам нужна глобализация нового рода, более справедливая, с человеческим лицом. Блага от экономического роста должны широко распределяться, а не просто присваиваться горсткой привилегированных людей. Финансовый сектор необходимо облагать налогами, чтобы переложить на него ту часть расходов, которая из-за его же рискованных операций легла на бюджеты государств и, как следствие, на население» и т. д.

Можно продолжить. Но и этого достаточно, чтобы, сопоставив с современностью, сделать вывод о том, что сегодняшние вопросы и рецепты от России и Китая — вынужденные и возникли потому, что все это не было реализовано тогда. А не было из-за того, что последовавшим вскоре после той речи арестом Стросс-Кана по сфабрикованным обвинениям в нью-йоркском аэропорту и его дальнейшим последовательным моральным уничтожением определенные силы (и группы) в глобальном истеблишменте дали понять главам государств, что решения на «двадцатке» они могут принимать любые. Но переводить их в плоскость практических рекомендаций на уровне МВФ не позволено никому. «Глобальная революция» в глобальных институтах десятилетие назад, таким образом, была пресечена на корню; потребовалась целая цепь событий, результаты которых в виде политического кризиса в США, подрыва экономики ведущих стран эпидемией коронавируса и т. д. привели к тому, что вопрос теперь поставлен вновь. Но уже не изнутри глобальных институтов, а извне, с помощью российско-китайского стратегического союза, представляющего собой сплав военной и экономической мощи, уравновешивающей соответствующую мощь «коллективного Запада» во главе с США. В отличие от Путина и Си, Байден предъявил в Госдепе противоположную программу восстановления глобального монополизма, исключающего любые перемены. Собственно, российской стороне это было понятно уже по телефонному разговору президентов Путина и Байдена, в котором лукавые «правозащитные» инсинуации с американской стороны четко обозначили дефицит ее политической и, без преувеличения, исторической ответственности. Именно поэтому в ответ на притворный «восторг» Шваба от этого разговора, наш лидер уклончиво ответил, что спираль противоречий тем не менее закручивается все сильнее, вплотную подводя мир к ситуации тридцатых годов прошлого века, угрожая срывом в новую глобальную военную катастрофу.

Мир, таким образом, вступает в фазу глобального передела, о котором более ста лет назад В. И. Ленин писал в знаменитой работе «Империализм как высшая стадия капитализма». Правящие круги Запада, поделив сферы корпоративных интересов в интересах финансовой олигархии (тогда это был контроль банковского капитала над промышленным, сегодня — виртуальной экономики над реальной), замахнулись на окончательную монополизацию. И вознамерились добиться этого с помощью военной мощи государств, конкретно — США и системы их альянсов, как провозгласил Байден. Следовательно, выбор, обозначенный заочной полемикой с ним Владимира Путина и Си Цзиньпина в своем предельном звучании представляет собой дилемму между глобальной технократической диктатурой (технократурой), она же «цифровой концлагерь» как завершение всякого развития, и его продолжением, возможным только если целью технологических инноваций станет сам человек, а не всеобъемлющий контроль над ним ради извлечения прибыли. Не исключено, что острота этого выбора вполне сопоставима с тем, как этот вопрос стоял на заре истории человечества, во времена «неолитической революции», когда исчерпание охотничьих ресурсов породило потрясения, уничтожившие значительную часть рода homo sapiens, обратив оставшихся к хозяйственной деятельности — земледелию и животноводству. Или одно — или другое. Третьего не дано!

Куда двинется маятник? Косвенно об этом можно будет судить уже в ближайшем будущем. В начале апреля в японской столице тот же Шваб со своим ВЭФ собирает саммит «глобального технологического управления», намереваясь, видимо, вербовать в олигархическую модель будущего крупный корпоративный бизнес. А в середине мая в Сингапуре пройдет уже саммит с личным участием «руководителей бизнеса, правительств и гражданского общества». Ничего окончательного, разумеется, сразу не случится, но тенденции, берущие начало от сегодняшней полемики на высшем глобальном уровне, без сомнения, будут обозначены вполне достоверно. И, наконец, учитывая важность того, куда они качнутся, нельзя исключить в этот ближайший период самых разнообразных провокаций, в том числе террористических и военных.