Конференция в Генуе быстро зашла в тупик. Руководители стран Антанты стремились продемонстрировать советской делегации единый фронт Европы. Союзники попытались перетянуть на свою сторону германскую делегацию, отправив на переговоры с ее главой — Вальтером Ратенау — итальянского представителя. Антанта хотела, чтобы Берлин примкнул к ее требованиям. Ратенау категорически отказался сделать это. «Устроили роскошный обед, нас на него не пригласили, а спрашивают, как нам нравится меню», — съязвил он. Положение было сложным, конференция постоянно колебалась на грани разрыва, её европейские участники пикировались по поводу того, чья страна более виновна в революции — Россия, Франция или Англия. В кулуарах конференции ходили слухи о возможном соглашении на предмет будущего бакинской и грозненской нефти. Положение советской делегации, лишенной к тому же возможности установить и поддерживать экстренную и прямую связь с Москвой, было весьма сложным. Разочарование в возможности удачного исхода конференции наступило быстро. Приближалось время неизбежного принятия решения. 13 апреля советская делегация получила приглашение посетить виллу Альбертис, где располагался Ллойд Джордж, для встречи с ним и Барту. 14 апреля состоялась встреча, дискуссия носила исключительно длительный и непродуктивный характер. Единственное, до чего удалось договориться, — это согласие встретиться еще раз 15 апреля.
Утром 15 апреля начали работу эксперты, а днем возобновилась встреча делегаций на вилле Ллойд Джорджа. Вновь выяснилось, что предварительным условием диалога с союзниками те считают безоговорочное признание долгов советским правительством. Переговоры подошли к точке, за которой их вести уже и не имело смысла. В тот же день Чичерин докладывал в НКИД: «Началось обсуждение лондонского меморандума, которое превратилось в рассмотрение основных спорных вопросов между нами и державами. Выяснилось еще раз громадное различие между взглядами другой стороны и нашими». Очевидно, убедившись в бесперспективности попыток установления диалога, Чичерин принял решение обратиться к Ратенау.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Глава немецкой делегации находился в напряженном ожидании. Он знал о консультациях советской делегации с представителями союзников и опасался внешнеполитической изоляции Германии. В два часа ночи на виллу, в которой жила немецкая делегация, пришел человек с трудно выговариваемой для европейцев фамилией. Это был глава НКИД. В результате сделанного им предложения началось знаменитое «пижамное совещание» германской делегации. В результате 16 апреля 1922 года был подписан советско-германский договор о взаимном признании на основе отказа от претензий (возмещение военных убытков, расходов на военнопленных и т. п.) (ст. 1), Германия отказывалась от претензий по потерям частных лиц и государства вследствие применения советских законов (ст. 2), дипломатические и консульские отношения немедленно восстанавливались (ст. 3), устанавливался режим наибольшего благоприятствования для граждан обеих стран (ст. 4), оба правительства договорились о благожелательном отношении к хозяйственным потребностям своих стран (ст. 5). Единый дипломатический фронт Европы был прорван. 17 апреля о заключенном с РСФСР соглашении сообщила германская делегация. «Оба правительства стали на почву действительности, устранив все препятствия прошлого, — говорилось в этом документе, — единственное средство сделать возможным все то развитие, которое можно ожидать от их сотрудничества в будущем». Эта новость вызвала эффект разорвавшейся бомбы.
Договор в Рапалло вызвал взрыв возмущения среди союзников, на германскую делегацию посыпались протесты. Большая и Малая Антанта, Португалия и Польша потребовали от Германии отказаться от дальнейшего участия в конференции, так как между РСФСР и Веймарской республикой был достигнут договор. Немцы согласились, но советская делегация ответила обращением в адрес Польши, предлагая ей отказаться от участия в переговорах на основании того, что советско-польский договор был подписан еще в 1920 г. в Риге. 20 апреля советская делегация представила свой меморандум, в котором говорилось о разногласиях между принципами Каннских деклараций, заявленных в качестве программы конференции, и практикой конференции. Обязательства советского правительства и его постановления останутся неизменными, со своей стороны Москва заявила об огромных убытках, вызванных иностранной интервенцией и ставшей возможной благодаря ней Гражданской войной. Они далеко превосходили убытки иностранцев в Советской России, и при их исчислении советская делегация требовала учитывать потери РСФСР.
С каждым днем немецкая делегация становилась все более трезвой в отношении возможности договориться с Францией и Англией. Рейхсканцлер Вирт 21 апреля заявил: «Мы прибыли сюда, не питая больших надежд, однако рассматриваем эту конференцию как шаг вперед». Советская делегация последовательно придерживалась положений меморандума от 20 апреля и отказывалась возвращаться к вопросу о финансовых обязательствах императорского, Временного и «белых» правительств. Что касается военных долгов и просроченных процентов по ним, то их предлагалось аннулировать. 21 апреля последовал официальный ответ немецкой делегации на протесты относительно Рапалло. Было отмечено, что дипломатические отношения между Германией и РСФСР были уже установлены несколько лет назад, а полное восстановление нормальных отношений было неизбежным. 26 апреля Ратенау подготовил дополнительные разъяснения: «Союзные государства нарушили основные принципы конференции, а не Германия».
Великобритания опасалась, что далее последует рост влияния большевиков на Германию, что, по мнению британских консерваторов, «сделало бы ее добычей русской хитрости и русского влияния». Это означало угрозу самим основам устройства Франции и Англии. 2 мая победители в Первой мировой представили советской делегации свои требования: они включали в себя отказ от антиправительственной пропаганды, восстановление мира в Азии и нейтралитет в конфликтах, которые шли там, признание долгов императорского и Временного правительств, кроме того, требовалось признать «все финансовые обязательства всех властей в России, как провинциальных и местных, так и учреждений общественной пользы, заключенных по настоящий день в отношении иностранных подданных». Со своей стороны союзники готовы были временно отказаться от выплаты процентов за военные кредиты. Папская Курия призвала к защите Церкви и церковной собственности.
Советское правительство ответило с контриском. В нем отмечалось, что смешение финансового и политического вопросов (в отношении революционной пропаганды) вызвало изумление делегации, которая увидела в этом требовании одностороннее отношение к РСФСР. Соседние с ней страны вели пропаганду и даже организовывали посылку вооруженных банд на советскую территорию, но претензий к ним не было. Вывод из разбора претензий к Советской России был однозначен: «Для русского народа неприемлемы никакие соглашения, в которых его уступки не компенсируются действительными выгодами для него». Возлагая на правительства Антанты и Германии ответственность за интервенцию, развязывание Гражданской войны, поддержку «белого движения» разных оттенков и экономическую блокаду РСФСР в течение трех лет, советская делегация заявила: «Эти убытки русского народа и государства имеют гораздо более бесспорное право на возмещение, чем претензии бывших владельцев имуществ в России или русских займов, принадлежащих к нациям, победившим в мировой войне и получившим с побежденных колоссальные контрибуции, тогда как их претензии предъявляются к стране, разоренной войною, иностранной интервенцией и отчаянно борющейся за собственное существование в тех государственных формах, которые она считает для себя единственно возможными».
Советская делегация варьировала гибкость с твердостью. Много лет спустя Ллойд Джордж признал мастерство её главы в разговоре с Майским: «Чичерину в Генуе было нелегко: один против всех нас! Но он превосходно маневрировал и вместе с тем твердо отстаивал позиции своего правительства». Все претензии Москвы были разделены на четыре категории: 1) русское золото: а) вывезенное в Англию в 1915—1916 гг. (567,04 млн руб. золотом); б) вывезенное в Германию по условиям Брест-Литовского договора и хранившееся во Франции (120,04 млн руб. золотом); вывезенное Временным правительством в Швецию (5 млн руб. золотом); размещенное под разными видами правительством адм. Колчака за границей (275 млн руб. золотом) — итого 967,8 млн руб.; в) счета за ущерб от интервенции, недоставленные грузы и реквизированные средства Государственного Банка — всего 12 210,85 млн руб.; 2) убытки железнодорожного и водного транспорта — всего 2259,41 млн руб., потери муниципального, сельского и лесного хозяйств — всего 9270,78 млн руб.; 3) убытки народного хозяйства — 15 560,62 млн руб. 4) потери от убыли скотоводства, птицеводства, еврейских погромов и т. п. По всем четырем категориям объем претензий СНК равнялся сумме в 50 млрд рублей золотом.
Сам Майский писал в эти дни: «Кое что и даже больше, чем можно было предполагать, мы уже получили. Мы не сомневаемся, что в дальнейшем получим, если не все, то достаточно много. Нужны только выдержка и твердая воля. История работает на нас». Советская делегация действовала именно с полной уверенностью в этом. От имени правительства она объявила о готовности признать долги при условии компенсации потерь России, предоставлении займов и приостановке выплат по задолженностям на 30 лет. Конференция вошла в тупик, выступавший 19 мая Ллойд Джордж требовал признания Москвой долговых претензий союзников, предупреждая, что в противном случае изолированные Советы не решат проблему восстановления страны в течение жизни одного поколения. Ему вторил представитель Франции Луи Барту, который рассыпался при этом в заверениях в любви к России. Чичерин в ответ напомнил англичанам и французам о том, что ими было сделано во время интервенции и грабежа нашей страны. В тот же день работа конференции была завершена. По мнению Чичерина — провалом.
28 мая, отчитываясь в рейхстаге о том, что произошло в Генуе, Ратенау процитировал Ллойд Джорджа: «Если так мучить две нации, как это имеет место в отношении немцев и русских, то не приходится удивляться, если обе эти нации объединятся». Справедливости ради следует отметить, что публично британский премьер оценивал случившееся по-другому. На людях он называл советско-германский договор «зловещей нотой». Глава МИД Германии успокаивал своих соотечественников: «Мы заключили не военный и не политический договор, а договор мира и, как я думаю, также и дружбы». Но Ратенау не верил в продолжительный мир и считал, что будущее поколение падет жертвой войны народов. Глубокий скепсис вызывали у него и надежды на справедливое устройство мира: «Человечество чересчур глубоко страдало и много пережило для того, чтобы новые границы и конституции, денежные и материальные компенсации могли искупить души, почтить мертвых, примирить живых».
Эти слова быстро подтвердились на практике. Реакция на договор с Советской Россией в Германии была в целом положительной. Разумеется, особенно энергично его приветствовали коммунисты. Сдержанно, но твердо — представители деловых кругов, которые не преминули вспомнить, что советскую власть признали еще при кайзере в 1918 году. Умеренно негативно отзывались о соглашении центристы и категорически негативно — ультраправые. Курс Ратенау вообще не был популярен среди германских правых. Национальность (а он был евреем) лишь добавила убежденности группе радикалов, которая в конечном итоге составила против него заговор. 24 июня 1922 группа офицеров обстреляли машину министра из револьверов и бросили в нее гранату. Покушение было удачным, Ратенау был убит на месте.
Но дипломатический фронт Европы был прорван, начался резкий рост советско-германской торговли. Если в 1921 году импорт из Германии в РСФСР составил 160,2 млн руб., то в 1922 году он достиг уже суммы в 367,1 млн руб. Значительно выросли и показатели советского экспорта в Германию. До весны 1921 года весь импорт в РСФСР шел через Ревель, за исключением хлеба, поставляемого из США в помощь голодавшим, — американцы использовали для этого Ригу. Но с открытием навигации 1921 года стало возможно плавание в Петроград. В этот порт в 1921 году пришло 250 судов суммарной грузоподъемностью в 333 тыс. тонн. В мае-июне 1922 года Балтийский флот обеспечил, наконец, надежную очистку фарватеров, ведущих в Петроград. В торговый порт прибыло 682 парохода, а всех видов судов — 785 (более всего финских (176), германских (172), норвежских (140), остальные страны были представлены более скромными показателями). Было доставлено 58 118 300 пудов (в 1913 году — 244 667 000 пудов). Внешняя торговля РСФСР восстанавливалась.
Отношения между Берлином и Москвой все же не были идиллическими. СССР нуждался в долгосрочных кредитах под небольшие проценты, финансовое положение Германии было не идеальным. Кроме того, немецкие деловые круги не были уверены в прочности советского режима и не хотели рисковать. Первый кредит был дан 6 октября 1925 года. Его размер составил 75 млн марок (затем его повысили до 100 млн), процент — 8,5. Кредит был погашен через Нью-Йорк 29 января и 20 февраля 1926 г. Советская сторона была недовольна этими условиями. Далее выяснилось, что «Дойче Банк» не хотел давать кредиты СССР под проценты менее 11,75 при ставке в Германии 8%, а Москва не хотела идти навстречу этим требованиям и принять кредиты выше 8%. В конечном итоге договориться удалось только в июле 1926 г. Кредит в 300 млн марок был погашен в конце 1928 и 1930 гг. Несмотря на разногласия, в Рапалло были созданы новые реалии послевоенного мира. Вместе с ними возникали и новые возможности. Даже Ллойд Джордж, недавно требовавший подчинения от советской делегации в Генуе, в декабре 1922 года заявил о необходимости принять действительность и пойти на признание Советов, исходя из политических и экономических интересов Великобритании.
Комментарии читателей (0):