Стратегическая автономия ЕС — это несбыточная мечта: The Hill

Есть ли за этими разговорами реальные основания или они остаются сотрясением воздуха, обсуждает в издании The Hill Джон Р. Дени, профессор Института стратегических исследований Армейского военного колледжа (США), автор книги «Коалиция нежелающих и неспособных: перестройка в Европе и будущее американской геополитики»

Дебаты в Европе по поводу «стратегической автономии» от Америки в последнее время приобрели новый импульс, хотя человек, который назвал Европейский союз врагом, и покинет Белый дом. По иронии судьбы как раз в тот момент, когда в США готовится к инаугурации самый трансатлантический президент в поколении, некоторые европейцы, такие как президент Франции Эммануэль Макрон, удвоили усилия по продвижению большей европейской независимости от Соединенных Штатов.

Однако вопрос о том, должна ли Европа стремиться к стратегической автономии и каким образом, является поверхностным. Реальность такова, что пока европейские государства не достигнут подлинного политического союза, стратегическая автономия ЕС — это несбыточная мечта. В то же время ведущие европейские государства должны сосредоточиться на национальной автономии, если они хотят играть большую роль в мире и разделять большую ответственность с Вашингтоном, но даже эта цель, вероятно, останется недостижимой.

Считается, что Фридрих Великий сказал, будто дипломатия без оружия подобна музыке без инструментов. В течение некоторого времени дипломатии ЕС — так называемой общей политике безопасности и обороны — не хватало инструментов. Помимо поддержания мира, военных учебных миссий и других относительно разрешительных условий безопасности, Общая политика безопасности и обороны по-прежнему сдерживается нежеланием европейских стран уступить власть над военными решениями, принимаемыми не на жизнь, а на смерть. Вероятно, так будет продолжаться до тех пор, пока не произойдет подлинное политическое объединение, дающее Брюсселю — в противовес Берлину, Парижу или Риму — право развертывать военные силы во имя Европы.

К сожалению для поборников стратегической автономии, политическая власть над жизненно важными решениями в области национальной безопасности вряд ли в ближайшее время переместится с государственного уровня на наднациональный. В настоящее время просто ускорение оборонно-промышленной интеграции или сотрудничества в области безопасности между европейскими странами оказывается трудным и медленным. До тех пор, пока европейские страны не передадут решающий политический суверенитет ЕС, споры о стратегической автономии — не более чем сотрясение воздуха.

В то же время, если ведущие европейские страны хотят большего влияния в мире, они должны сосредоточиться на достижении национальной автономии в качестве предварительного шага — то есть способности действовать независимо во времени и на расстоянии в вопросах безопасности и обороны. В недалеком прошлом несколько ведущих европейских стран были способны именно на это. Тревожит то, что большая часть возможностей, возможностей и силы воли — особенно в случае Великобритании, Франции, Германии и Италии — исчезла в последние годы и вряд ли вернется в ближайшее время.

В случае с Великобританией ее экономика будет еще хуже из-за Брексита. В худшем случае Шотландия может покинуть королевство, что потенциально может побудить Северную Ирландию также отделиться. Но даже без Брексита годы жесткой экономии уже значительно сократили военный потенциал Великобритании. Недавнее объявление о новом финансировании обороны и разворачивающиеся программы приобретения (имею в виду авианосцы) могут остановить упадок или даже обеспечить появление обновленных британских военных, но продолжающаяся нехватка персонала, неизвестная глубина и масштабы нынешней пандемической рецессии и другие проблемы, вероятно, уменьшат практическое воздействие недавних объявлений и приобретений. Постепенно горизонт безопасности Великобритании снова будет отступать, как это было 50 лет назад, когда Лондон прекратил свою большую и дорогостоящую военную роль «к востоку от Суэца».

Способность Парижа играть более важную международную роль и выполнять свои собственные задачи в области безопасности остается под давлением из-за постоянных и сложных оперативных обязательств в Африке, а также по всей собственной стране. В то же время политическая революция, представленная драматической победой Макрона в 2017 году, еще не привела к обещанной революции экономической. Многие решения некоторых из наиболее острых экономических проблем Франции остаются нереализованными, сдерживаемыми политическими разногласиями или преодоленными проблемой борьбы с масштабами экономического кризиса COVID-19.

В отличие от Франции и Великобритании, Германия обладает еще меньшими потенциалом и волей к использованию жесткой силы. Однако в этом случае может быть и положительная сторона, учитывая, что молодые немцы, в отличие от большинства своих бабушек и дедушек, склонны к большему международному участию. Более того, в то время как Берлин продолжает перемещаться по пикам и впадинам делового цикла, особенно по созданному пандемией ландшафту, Германия превосходит всех своих соседей с точки зрения своих долгосрочных перспектив экономического роста. Переведёт ли она этот рост в жесткую власть, остается ключевым вопросом.

Наконец, возможности, потенциал и сила воли Италии значительно сократились — главным образом из-за долгового кризиса Италии и ее неспособности собрать политическую волю, чтобы исправить ущербные экономические основы страны. Миграционный кризис середины 2010-х годов усугубил тяжелое экономическое положение страны, вызвав кризис итальянской идентичности. Эти две проблемы привели к тому, что популисты захватили итальянское правительство в конце 2010-х годов, что только усилило тенденцию к снижению с точки зрения возможностей потенциала и силы воли.

Вместе взятые, эти проблем формируют огромный комплекс трудностей, стоящих перед ведущими европейскими государствами. Тем не менее самый быстрый путь к более влиятельной Европе в мировых делах проходит через Лондон, Париж, Берлин и Рим, а не обязательно через Брюссель.