«Угнетатель» и «вешатель»: как герой России стал врагом народа

С первой частью статьи можно ознакомиться здесь

В результате победы Октябрьской революции 1917 года большой русский народ, состоящий из белорусов, малороссов и великороссов, оказался искусственно разделенным на отдельные политические нации. Административно-политическому делению подлежала и территория исторической России. На ее западных окраинах по инициативе руководства Российской коммунистической партии большевиков была создана Советская Белоруссия. Первое в истории национальное белорусское государство, возникшее в результате воздействия внешнеполитических факторов, остро нуждалось в исторической легитимации. Суть этой легитимации заключалась в сочинении мифической истории о том, что в создании белорусского советского государства главную роль сыграли факторы внутреннего происхождения.

Для этого следовало внушать гражданам Советской Белоруссии заимствованную польскую идею о том, что белорусы — это отдельный от великороссов и малороссов народ, которой являлся жертвой национального и классового угнетения со стороны великодержавной России. Следующим шагом в процессе исторического мифотворчества становилось создание героического мифа о борьбе белорусского народа с деспотическим царским режимом за свою свободу и политическую независимость.

Таким образом, партийные теоретики создали идеологическую основу белорусского исторического мифа, а пропагандисты, «мастера культуры» и доморощенные ученые, используя механизмы политической диктатуры, должны были внедрить его в общественное сознание. Советские белорусизаторы, создававшие «национальную» историю, столкнулись здесь с проблемами, которые научным путем решить было невозможно. Возник непримиримый конфликт между историческими фактами и целями большевистской исторической политики, направленной на дерусификацию коллективной памяти.

Дело в том, что большую часть населения нового национального государства, вошедшего в состав СССР, составляло западнорусское крестьянство — православные этнические белорусы, в массе своей обладавшие общерусским самосознанием. Это массовое общерусское самосознание опиралось на коллективную память, общую российскую историю и православную веру. Большевистские строители белорусской социалистической нации рассматривали общерусское самосознание и российский патриотизм белорусов как явление идейно и политически крайне опасное. Для того, чтобы это явление искоренить, большевики в 20-х — начале 30-х гг. прошлого века начали проводить политику белорусизации общественной, культурной и политической жизни. Одним из мотивов этой политики являлась официальная русофобия, ставшая идейно-политическим основанием белорусского советского национализма.

В связи с этим из социальной памяти новой нации изгонялось общерусское, российское и православное содержание, которое заменялось советской национальной мифологией. Официальная русофобия проявлялась в принудительном вытеснении из общественной, научной и политической жизни страны русского языка, русской культуры, подавлении западнорусской интеллигенции и православия. Объектом белорусизации стала общая российская история и коллективная память об общерусском единстве, русском самосознании и российском патриотизме белорусов.

Классовую и национальную злобу большевистских белорусизаторов вызывали личность и дела носителя «русской идеи» Михаила Николаевича Муравьева. Ревностный просветитель белорусских крестьян был объявлен «русификатором», который якобы безжалостно запрещал белорусский язык и подавлял мифическое белорусское «возрождение». Зловещий образ «русификатора» Муравьева, созданный белорусизаторами 20-х годов прошлого века, стали охотно использовать белорусизаторы постсоветские, сочиняя новую «национальную» историю и ее мифологические сюжеты.

Как уже отмечалось, несущей конструкцией советской исторической мифологии являлась польско-большевистская идея о том, что национальным и классовым угнетателем белорусского народа являлась самодержавная Россия. Однако события 1863 г. стали убедительным свидетельством, что белорусское крестьянство, прежде всего, православное, не только осознавало и заявляло себя русским, то есть частью большого русского народа, но и готово было с оружием в руках защищать свое Отечество Россию от притязаний польских угнетателей и сепаратистов.

Но признать эти достоверные исторические факты советские творцы «национальной» истории не могли по причинам идеологическим и политическим. В таком случае рушился бы создаваемый героический миф о самоотверженной борьбе белорусского народа за свою свободу и независимость, врагом которой была назначена деспотическая Россия. У советских производителей исторической мифологии не оставалось иного выхода, как с легкой руки польских мятежников устроить политический маскарад в стиле ретро. Произошло это следующим образом.

В 1863 г. польские шляхтичи — агитаторы и пропагандисты, сочиняя подпольные агитки, рядились в мужиков и солдат, чтобы от их имени подстрекать западнорусских крестьян к мятежу против власти царя-освободителя Александра II. Колониальные угнетатели, которых крестьяне искренне ненавидели, теперь самочинно выдавали себя за «освободителей», стремясь использовать тех же крестьян в качестве средства для восстановления в крае политического господства панов и шляхты. Затея эта с треском провалилась, но не прошла бесследно.

Советские белорусизаторы истории, усвоив опыт пропагандистского маскарада, решили отобрать героические лавры у польских мятежников, воевавших за восстановление Речи Посполитой в границах 1772 г. Было решено не только нарядить польских патриотов в белорусские национальные одежды, но и беспардонно подменить мотивы и цели их вооруженной борьбы. Непристойный маскарад, обесценивший польский патриотизм, превратил ряженых белорусами поляков в борцов за мифическую белорусскую независимость.

Правда, сами православные белорусы, будучи преданными патриотами России, о каком-либо политическом сепаратизме даже и не помышляли. Более того, с ним они активно боролись. Тем более не помышляли о белорусской независимости и польские сепаратисты, воюя с Россией за свое польское государство, включавшего в свои будущие границы территорию современной Белоруссии.

Русофобская составляющая советского национального мифа, разделявшего белорусов, малороссов и великороссов на отдельные нации, была представлена отталкивающими образами императорской России и ее выдающихся государственных деятелей. В русофобской картине мира, созданной творцами белорусского этнического национализма, персональным олицетворением классового зла, порождаемого имперской Россией, стал виленский генерал-губернатор Михаил Николаевич Муравьев.

Выбор этот не был случайным. В благодарной коллективной памяти западнорусского населения носитель «русской идеи» М.Н. Муравьев по-прежнему оставался народным заступником, просветителем и освободителем от гнета польских панов и шляхты. Поэтому большевистские производители национальной мифологии целенаправленно прибегли к привычной технологии ретроспективного маскарада.

В перевернутой реальности маскарадного мифа, который следовало воспринимать сквозь призму «классовой борьбы», ряженных в белорусские мужицкие свитки польских шляхтичей безжалостно преследовал и уничтожал ряженный в классового врага белорусской свободы российский угнетатель и «вешатель» М.Н. Муравьев. Тем самым мифологический сюжет белорусизации польского мятежа 1863 г. получал завершенную форму и точную прагматическую направленность. С помощью маскарадного мифотворчества советские белорусизаторы истории убивали одновременно двух идейно-политических зайцев.

Во-первых, целенаправленно нейтрализовался польский национальный патриотизм, проявленный вооруженными сепаратистами в Северо-западном крае России. Во-вторых, из формируемой коллективной памяти вытравливались российский патриотизм и общерусское самосознание, которые массово проявились у белорусских крестьян при защите территориальной целостности России.

Для белорусского этнического национализма «русская идея» Муравьева и белорусы, массово ее поддерживавшие, представляли гораздо большую идейно-политическую опасность, чем польский национальный патриотизм. Ведь главная задача белорусизаторов заключалась в том, чтобы вычленить белорусов в качестве отдельного народа из общерусского исторического, этнокультурного и церковного пространства и сочинить ему особую «национальную» историю.

Поэтому маскарадная мистификация польского мятежа, сотворенная советскими создателями «национальной» истории, сохраняла свою актуальность вплоть до упразднения Советской Белоруссии. Как уже отмечалось выше, для этого были весомые идейные и политические причины. Белорусский этнический национализм, который идейно обосновывает существование белорусов как отдельного народа, и русофобия, единство большого русского народа категорически отрицающая, связаны воедино. Без русофобии — своей идейно-психологической основы, данный вид национализма как целостная и функциональная идеология политически существовать не может.

Такая же взаимозависимость существует между идеологией белорусского национализма и «национальной историей» Белоруссии. Идеология национализма, взятая в качестве познавательного инструмента, превращает «национальную историю» Белоруссии в «ретроспективную мифологию», которая, в свою очередь, выполняет функции псевдонаучного обоснования той же националистической идеологии. Создается замкнутая система идеологических координат, в соответствии с которыми происходит целенаправленное конструирование коллективной памяти, утверждаются новые символы и представления.

В коллективной памяти, созданной советской пропагандой и образованием, вытесненные воспоминания и факты общерусского самосознания и российского патриотизма были заменены элементами исторической русофобии и этнического национализма. Справедливости ради следует отметить, что этнический национализм советского образца принимал не столько этнические, сколько «классовые» формы. Его разъединяющее, потенциально сепаратистское начало купировалось идеями и практикой советского интернационализма, общесоюзной историей и объединяющей русской культурой. Однако русофобия, присущая белорусскому советскому национализму, сумела внедрить в коллективную память маскарадную белорусизацию польского мятежа 1863 г. и зловещий образ «русификатора» и «вешателя» М.Н. Муравьева в его «классовой» интерпретации.

С появлением в 1991 г. государства Республика Беларусь, созданная советскими белорусизаторами идеология этнического национализма претерпела известную эволюцию. В связи с распадом СССР и его правящей Коммунистической партии советская национальная идеология утратила свой «классовый» и «интернациональный» характер и приобрела сугубо «национальное» измерение. Вышедший из советского источника современный белорусский национализм в настоящее время представлен двумя основными разновидностями: официальный — бюрократический и популистский; и оппозиционный — этнический и радикальный. В последние годы граница между официальным и оппозиционным национализмом стала заметно стираться.

Следует отметить, что русофобия в той или иной степени присуща обоим видам белорусского национализма. Агрессивной формой русофобии отличается национализм этнический, оппозиционный. Данное обстоятельство вызвано тем, что современный этнический национализм как идеология политической оппозиции вобрал в себя идеи белорусской эмиграции и коллаборационистов, сотрудничавших с нацистами в годы Великой Отечественной войны.

Однако общей русофобской основой обоих национализмов является негативное отношение к общерусскому единству белорусов, малороссов и великороссов. Следовательно, столь же негативным является отношение к общерусскому самосознанию и российскому патриотизму, которые демонстрировали белорусы во второй половине XIX — начале XX века. Остался неизменным и такой объект русофобии, как «русификатор» и «вешатель» Муравьев и его «русская идея», которая стала политической программой просвещения и освобождения белорусских крестьян от колониального гнета польских помещиков и шляхты.

В идеях общерусского единства, основанных на исторически достоверном опыте российского прошлого, националисты, как официальные, так и оппозиционные, видят угрозу белорусской независимости. Иррациональные, глубинные страхи современных белорусизаторов заставляют их обращаться к практике белорусизаторов большевистских и прибегать к репрессиям против критиков официального и оппозиционного национализма. Достаточно лишь вспомнить громкое «дело регнумовцев» и обвинительные приговоры, им вынесенные.

И в том, и в другом случае объекты русофобии и маскарадные сюжеты «национальной» истории остаются практически неизменными. Следовательно, белорусский национализм, в какое бы время и в какой бы ипостаси он не выступал, без русофобской составляющей не функционален. Отношение к личности и делам М.Н. Муравьева служит убедительным подтверждением этому факту.