Политика Советской России строилась на здравом понимании того факта, что при ослабленных Германии и России и уничтоженной Австро-Венгрии резко возрастали мощь и влияние Франции. Господство одной державы на континенте противоречило традиционной политике Великобритании — и значит, новые противоречия в большой политике были неизбежны. Франция, возвеличенная результатом войны, была ослаблена той же войной и потому была против восстановления и России, и Германии. Это, естественно, делало Берлин и Москву союзниками против системы, выстроенной в Версале Парижем. У Германии и России были основания и для взаимных претензий друг к другу. Германские подданные потеряли после Октябрьской революции значительную собственность. С другой стороны, союзники декларировали в Версале отмену мира, заключенного в Брест-Литовске 3 марта 1918 года, и «формально» оговорили «права России на получение с Германии всяких реституций и репараций, основанных на принципах настоящего договора». (Часть III. Отдел XIV, Россия и русские государства. Ст. 116). Германия, со своей стороны, обязалась признать все договоры государств Антанты с государствами, которые возникнут в пределах бывшей Российской империи (Часть III. Отдел XIV, Россия и русские государства. Ст. 115).
В целом небольшой реверанс в сторону России, сделанный победителями в Первой мировой войне, практически ничего не менял. Оценка, которую дал глава советского правительства Версалю, была однозначной и явно разделялась немцами: «Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов. Это не мир, а условия, продиктованные разбойниками с ножом в руках беззащитной жертве». Единству интересов противоречил лишь вопрос о собственности западных стран и их подданных и граждан, изъятой в ходе национализации советским правительством. Но Европа нуждалась в Советской России. С 1916 по 1920 год Италия, Франция, Англия и Германия собирали на 25 млн тонн хлеба меньше, чем до войны. Потеря еще 8 млн тонн ежегодного ввоза русского хлеба становилась существенным ударом по ослабленным войной экономикам.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
- 01.12.20 1921–1922 годы. Борьба с бандитизмом и голодом
- 24.11.20 1921 год. Голод и спекуляции на нём. Помощь и бандитизм
- 10.11.20 Окончание Гражданской войны на Дальнем Востоке и политика РСФСР в Китае
- 03.11.20 1921 год. Провал планов барона Унгерна и победа революции в Монголии
В особо тяжелом положении оказалась Германия. В 1913 году она ввозила в Россию 1/8 всего своего экспорта и вывозила оттуда 1/10 всего своего импорта. При этом до 1913 года эти показатели были еще более значительными. Потребности в хлебе почти полностью обеспечивались ввозом из России. 25,5% всей германской довоенной продукции шли на экспорт. В 1919 году германская промышленность достигла лишь 37% довоенных показателей, в 1920 году — 54%. Возвращение мощной промышленной Германии на мировой рынок не приветствовалось победителями. В США, Великобритании и Франции был принят ряд законов, повышавших ввозные пошлины на германские товары. В Москве не собирались следовать этому опыту.
Своих возможностей в России не хотели упускать и англичане. Советская делегация находилась в Лондоне с весны 1920 года. Переговоры шли сложно, в очень непростой атмосфере. «Начало переговоров с Англией, — вспоминал глава делегации Л. Б. Красин, — совпало с моментом, когда Антанта, если не вся, то по крайней мере Англия, пришла к тому выводу, что одной военной интервенцией советскую власть сломить невозможно». Некоторые руководители британской внешней политики не скрывали своего негативного отношения к Советской России. При начале переговоров с советской делегацией в мае 1920 г. на Даунинг-стрит, 10 лорд Керзон даже отказался обмениваться рукопожатием с Л. Б. Красиным. Ллойд Джорджу пришлось вмешаться, чтобы преодолеть неприятный инцидент.
Британская сторона постоянно увязывала установление торговых отношений с выполнением ее условий в ходе советско-польской войны, во время ликвидации армии Врангеля в Крыму и т. п. Все это затягивало успешное окончание переговоров. И все же 16 марта 1921 года Красиным и министром торговли Робертом Хорном в Лондоне был подписан торговый договор. Условия соглашения были признанием без признания, агенты, представляющие государства в столицах стран, фактически пользовались почти теми же правами, что и официальные послы. Соглашение включало и отказ от блокады и враждебной пропаганды по отношению друг к другу, «в особенности в Индии и в независимом Государстве Афганистан». Красин в телеграмме, отправленной в Москву, назвал этот договор крупным успехом советской республики.
Следующий прорыв был достигнут в Германии. Здесь также против сотрудничества с Москвой выступали ультраправые, но наиболее классово чуждый большевикам элемент — деловые круги, и особенно руководители промышленности, — твердо стояли за развитие торговых отношений с Советами. В результате 6 мая 1921 года было заключено советско-германское временное торговое соглашение. Это было признание de facto, такое же, как и англо-советское, но с одним исключением — Германия признавала советское правительство единственным законным на территории России. Германо-советская торговля развивалась, и тенденции ее развития свидетельствовали о больших перспективах: если в 1920 г. вывоз из Германии в РСФСР составил 28,1 млн руб. золотом, то в 1921 г. — 160,2 млн. Казалось, что внешнеполитическое положение РСФСР начало улучшаться. Торговые отношения означали неизбежность скорого политического признания. Но, как оказалось, все это происходило на фоне весьма неблагоприятных для советской власти событий.
Масштабы этих событий руководство страны вовремя не сумело понять. 22 июня 1921 г., выступая на Третьем конгрессе Коминтерна, Ленин заявил: «Продовольственная политика Советской России в 1917—1921 годах, несомненно, была очень груба, несовершенна, порождала много злоупотреблений. Был ряд ошибок при ее осуществлении. Но она была единственно возможной при тех условиях, в общем и целом. И она выполнила свое историческое задание: спасла пролетарскую диктатуру в разоренной и отсталой стране. Бесспорный факт, что она постепенно совершенствовалась. В первый год нашей полной власти (1. VIII. 1918 — 1. VIII. 1919) государство собрало 110 миллионов пудов хлеба; во второй — 220; в третий — более 285. Теперь, имея уже практический опыт, мы ставим себе задачей собрать и рассчитываем собрать 400 миллионов пудов (размер продналога = 240 миллионов пудов)». Между тем страна уже находилась на пороге продовольственной катастрофы.
Естественно-природные причины делали неизбежными колебания урожайности, неурожайные годы весьма существенно усложняли положение деревни еще до революции. Первое упоминание о таком неурожае относится к 1024 году. С XI до конца XVIII века было зафиксировано 43 случая неурожая. Часто они охватывали значительные регионы, а в случае повторения неурожаев голод принимал катастрофические размеры, как это было в 1230—1231 и 1601−1602 гг. В первой половине XIX века неурожайными были 1833, 1844−1846, 1848, 1851 и 1855 годы. Во второй половине — с 1867 по 1879 год неурожаи охватывали по 3−4 губернии, в 1880-м — десять губерний. Самым тяжелым оказался период 1890—1891 гг., когда засуха поразила 17 губерний. Уже весной 1890 г. солнце выжгло траву, начался падеж скота. Урожай в 50 губерниях был менее среднего в целом на 26%, при этом по пшенице падение составило 33%, ржи — 30%, овсу — 26%. По ряду отдельных губерний цифры были более тяжелыми. В 1901 г. неурожай поразил 18 губерний и две области, в 1906 г. — 49 губерний, из них 14 пострадали особо сильно. С 1863 по 1909 год неурожай поражали Таврическую губернию 21 раз, Самарскую — 19 раз, Пензенскую — 18 раз, Оренбургскую и Новгородскую — по 17 раз, Вятскую, Саратовскую и Псковскую — по 15 раз, Казанскую и Симбирскую — по 14 раз, Екатеринославскую — 13 раз, Херсонскую — 12 раз, Орловскую и Уфимскую — по 11 раз, Воронежскую, Нижегородскую, Смоленскую, Тамбовскую — по 10 раз и т. п. Неурожайным был и 1911 год.
Но то, что произошло в 1921 г., не имело прецедентов. Климатические условия были чрезвычайно тяжелыми. Сельское хозяйство, и без того ослабленное изъятием рабочих рук и тяглового скота, потерями, связанными с Первой мировой и Гражданской войнами, оказалось практически беззащитным перед очередным неблагоприятным годом. Численность лошадей по стране сократилась на 24,9%, в Поволжье — на 26,1% (при сокращении числа рабочих лошадей на 28,7%), по волам убыль составила 62%. Общее поголовье крупного рогатого скота сократилось на 21%, в Поволжье — на 41,2%. Неудивительно, что оно и стало центром голода. Весна 1921 года выдалась засушливой, к середине июня стало ясно — посевы зерновых культур выгорели. К осени 1921 г. неурожай стал катастрофой. Не уродился картофель, выгорела трава, при отсутствии подножного корма начался падеж скота. Джуг — гололедица в казахских степях — нанесла такой же удар по стадам кочевников в зиму 1920−1921 гг.
Летом 1921 г. стало очевидно, что самостоятельно правительство разоренной страны не может справиться с катастрофой. 13 июля 1921 года к международной общественности с призывом о помощи обратился Максим Горький. Великий писатель был потрясен происходящим. «Положение — трагическое, — писал он 13 июля академику С. Ф. Ольденбургу. — Такого голода Русь еще не испытывала». В тот же день он написал М. И. Будберг (Закревской): «В России — голод. Размеры его ужасны. Несчастье [18]91−2 гг. — незначительно в сравнении с этим». Телеграмма Горького, по версии милюковской газеты, заканчивалась словами «Я прошу всех честных людей прийти немедленно на помощь населению голодающих губерний и организовать посылку помощи в Россию». Она была напечатана многими крупнейшими газетами 23 июля. В английском варианте телеграмма начиналась словами «Ко всем честным людям!» и заканчивалась несколько иначе: «Я прошу всех честных людей Европы и Америки немедленно оказать помощь русскому народу. Дайте хлеб и лекарства».
14 июля на телеграмму Горького ответил делегат Генеральной ассамблеи Лиги Наций и знаменитый норвежский исследователь Севера Фритьоф Нансен. Он считал, что только США в тот момент были способны оказать реальную помощь голодающим. Разумеется, Нансен и публично выступил с призывом о помощи Советской России. После окончания Первой мировой войны США действительно были единственной страной, которая могла позволить себе масштабную помощь такого рода, и они уже оказывали её беженцам и жертвам различных войн, потрясавших Восточную Европу и Азию. С 1918 по 1921 год на это было потрачено около 50 млн долларов, в основном в Польше (всего в 21 стране). Одновременно с телеграммой Горького было опубликовано и обращение патриарха Тихона к епископу Нью-Йорка Вилльяму Томасу Маннингу с просьбой о помощи. Патриарх обратился и к архиепископу Кентерберийскому Рэндаллу Девидсону. Информация о том, что происходит в России, приходила в Европу и Америку и из многочисленных частных источников.
К концу июля 1921 г. всем за границей стало ясно, что неурожай в России приобрел масштабы бедствия. Газета Милюкова «Последние новости» сразу же заявила, что пострадало уже около 20 млн чел. и что центром катастрофы являются поволжские губернии. Спутником голода стала эпидемия холеры. Кадетский «Руль» в Берлине призывал к единству для помощи соотечественникам. 23 июля его передовица заявила, что бедствие в России гораздо хуже голода 1891 и даже 1873 года. Общественные круги эмиграции надеялись использовать это несчастье для активизации своих сторонников и своеобразного реванша на фоне управленческого фиаско большевиков.
21 июля был создан Всероссийский Комитет помощи голодающим. Помгол получил огромные полномочия, в том числе право закупок в России и за рубежом, и действовал под знаком Красного Креста. Параллельным правительством, как на то надеялись ветераны Земгора, он так и не стал. Руководители Союза земств и городов в эмиграции попытались подключиться к работе международного Красного Креста, а когда стало ясно, что это не получится, обвинили во всем советскую власть. Эмигрантские круги призывали не доверять советским органам, не допускать сотрудничества с ними, а помощь голодающим оказывать исключительно самостоятельно, на собственных условиях. 23 июля с призывом о всенародной помощи обратился М. И. Калинин. В зернопроизводящих губерниях с населением в 23,5 млн чел. голодало 10 млн чел. — таковыми были первые оценки катастрофы. В тот же день к Горькому обратился Герберт Гувер — министр торговли США и глава American Relief Amdninstration, или A.R.A. — Американской Администрации помощи.
Гувер в 1914—1917 гг. возглавлял комиссию по оказанию помощи Бельгии (это была филантропическая организация), а в 1917—1919 гг. Администрацию по продовольствию (правительственную), затем — A.R.A. До начала работы в России она занималась поддержкой беженцев и сирот в послевоенной Европе. В Европе и Америке, разумеется, знали, что после Гражданской войны Россия испытывает хронический недостаток продовольствия и лекарств. Уже в 1918 году советник президента Вильсона полковник Эдвард Хаус предложил тому подготовить программу помощи России по модели, отработанной в Бельгии. Собственно, это и было одной из причин создания A.R.A. Гувер предлагал Москве через Горького помощь при условии невмешательства властей в действия его организации, свободы передвижения её сотрудников по стране, освобождения арестованных в РСФСР американцев и т. п. США уже оказывали помощь голодающей России в 1892 году. Тогда в кратчайший срок была собрана весьма значительная для того времени сумма в 125 тыс. долларов, на которую было закуплено 2 100 тонн муки, 100 тонн пшеницы и, кроме того, значительное количество консервов. Все это было доставлено в Либаву на зафрахтованном пароходе «Миссури». На счет американского посольства США в Петербурге поступило 77 тыс. долларов, Красный Крест этой страны собрал 117 тыс. бушелей (бушель — 38,69 кг) зерна, 731 мешок муки, 400 мешков кормового зерна, консервы, лекарства — все это также было доставлено пароходами в Ригу. Опыт работы в России у американцев был.
Уже 28 июля Горький телеграфировал Гуверу принципиальное согласие советского правительства на условия американцев. Согласие на освобождение пленных и, прежде всего, журналистки Маргерит Харрисон, арестованной по подозрению в шпионаже, произвело самое благоприятное впечатление в США. Харрисон действительно занималась сбором разведывательной информации и проникла в Советскую Россию без разрешения властей со стороны Польши. Эта женщина была ищущей приключений авантюристкой, имевшей хорошие, в том числе и родственные, связи в Конгрессе США. Она была освобождена и получила возможность выехать в Ригу вместе с посетившим Россию сенатором от Мериленда Джозефом Ирвином Франсом. Франс встретился с Лениным 15 июля, и сенатору явно удалось убедить главу советского правительства в том, что освобождение Харрисон поможет нормализации отношений с США.
Все эти события практически совпали с инициативами эмигрантских организаций, в основном кадетских, призывавших оказать помощь русскому народу на определенных условиях, которые должна была выработать международная комиссия. Разумеется, это вызвало сильнейшее раздражение у советского руководства.
Комментарии читателей (0):